Даже я ощущала запах холодного прессованного алюминия. Я послушалась, бросила его к двери, ведущей в гостиную.
– Теперь сделай шаг назад… шаг назад, – повторил он, когда я не шевельнулась. – Я чувствую запах твоего гнева, Джоанна, ты ведь знаешь это? Неужели ты считаешь, что можешь изменить то, что здесь происходит? Думаешь, сможешь спасти Оливию, как спасла ее раньше?
Я шагнула назад, но это как будто не заставило Батча расслабиться, а скорее спровоцировало его. Оливия забилась, лицо ее покраснело, но его рука было словно лом против перышка. Если бы он ударил меня ножом в горло, я бы не испытывала такого ужаса.
– Нет! – Я бессильно стиснула кулаки, и страх окутал мои внутренности, как смола, разжигающая костер. Я знала, что он чувствует этот запах. Отчаяние сделало мои слова искренними. – Ты сказал, что поменяешь меня на нее! Меня на нее!
– А зачем мне это? – спросил он, ослабляя хватку. Оливия застыла. Батч поднял нож. – Я могу получить вас обеих.
И с этими словами он начал резать.
– Джоанна! – Голос Оливии звучал совсем по-детски. Она смотрела на меня так, словно видела впервые, глаза были полны смятения. Но я знала, что на самом деле ее окутывает завеса боли. Я помнила, как выглядит мир сквозь собственную кровь. Слезы выступили у меня на глазах, из горла вырвался сдавленный крик.
Батч начал смеяться. Он смеялся и резал – точно, несмотря на свою слепоту. Помимо жестокости, было что-то ужасное в том, как уродуется красота: это словно оторвать крылья у бабочки или осквернить храм. Я никогда не видел Оливию в таком положении. Что-то дрогнуло у меня в сердце, крик заполнил гортань.
– Прекрати! Прекрати!
Батч держал нож, с которого капала кровь.
– Прекратить? Ну ладно… почему бы и нет? В конце концов она для меня ничто. Только пешка. Способ добраться до тебя. Спасибо, Оливия. Ты хорошо сделала свою работу.
Его острые зубы сверкнули в многозначительной усмешке. Я видела это и все равно ничего не могла сделать. Батч повернулся, расправил плечи и бросил Оливию на изгибающуюся стеклянную стену. Я услышала глухой удар тела о преграду, стекло треснуло и, как показалось, очень медленно начало разлетаться на куски. Оно вывалилось наружу, и вместе с ним рухнула Оливия.
Ее крик разорвал ночь, он слышался, когда ее тело уже исчезло. Я ответила своим криком и бросилась вперед, неловко перебралась через широкую кровать и оказалась у окна. Схватилась руками за острые осколки, руки покрылись кровью, но я ничего не почувствовала.
Я не увидела ее; она уже затерялась в темноте ночи; упала, как капли дождя, как комета, опустилась, как алое солнце.
Глядя в темную холодную пустоту, я испытала мгновенное желание прыгнуть за нею. Один шаг, каких-то пять дюймов – и все будет кончено. Больше никогда не нужно будет двигаться, сражаться, плакать. Не нужно будет бесконечно дышать, и крик, который раскалывает мне черен, прекратится раз и навсегда.
Я слышала свое имя: мучительное медленное произношение, слог за слогом. Все, о чем я могла думать, это то, что я ошибалась. Ошибалась, считая, что приняла все меры для защиты. Ошибалась, решив, что у меня ничего не могут отнять, что мне нечего терять. Оставалось еще то, что мне было не безразлично в мире. Моя сестра.
И теперь ее нет.
– Джо-ан-на…
Глубоко вдохнув, я опустила голову, как нападающий бык, и сделала-таки шаг вперед.
Но сначала повернулась.
Я прыгнула, пригнувшись, и использовала тяжесть своего тела, чтобы сбить Батча с ног. Не думая об оружии, я обхватила руками его колени. Не думала о ранениях, когда его тело рухнуло. Я постаралась оказаться у него за спиной, но он, даже слепой, был быстрее, чем выглядел. Прежде чем он смог использовать свои кулаки и преимущество в весе, я была уже вне пределов досягаемости, сгруппировалась и приготовилась к новому нападению.
– Что ты делаешь? – Он был искренне удивлен. – У тебя нет оружия.
– Есть.
– Нет. Я бы уловил его запах.
Его ноздри раздулись, и мы оба определили, где находится оружие: его ятаган, закатился под кровать, когда я убила его в первый раз, мой складной нож выпал у него из рук, когда я прыгнула на него, и теперь лежал у двери.
– Я сама оружие, осел! – Произнося со свистом эти слова, я чувствовала, что мое дыхание заполнено таким же черным стремлением, как и сердце. Впервые Батч выглядел испуганным.
Мои движения не были такими рассчитанными, как обычно, удары менее точными. Я сражалась, используя скорее изобилие адреналина, чем мастерство, нанесла несколько ударов, получив два сама, прежде чем отступила и заставила себя думать. Представила себе тело Батча. Наметила наиболее уязвимые места, куда надо наносить удары; постаралась увидеть в нем противника, а не только убийцу моей сестры.
– Сюда. – Я обошла его, оказавшись сзади. – Ты что, слепой?
– Я тебя убью! – Он поворачивался из стороны в сторону, стараясь найти меня с помощью оставшихся четырех чувств. Это подсказало мне идею. Я начала пятиться, отступая к туалетному столику, где нашла то, что мне нужно. – Ты меня слышишь? Я тебя убью!
– Нет, не убьешь. – Я нащупала бутылочку с духами сестры. – Но умрешь, пытаясь это сделать.
Я принялась разбрызгивать духи, так что вскоре в комнате пахло, как внутри коробки с размельченными пряностями. Остаток я вылила на себя. Духи перегрузили обоняние Батча. Он споткнулся посреди комнаты: странно, но отсутствие обоняния подействовало на него сильнее потери зрения. Чувствуя, как кривятся мои губы, я подумала об оставшихся у него трех чувствах: осязании, вкусе и слухе – и решила отключить их все.
Нажав кнопку будильника Оливии, я максимально увеличила громкость. «Приходи, какая ты есть» «Нирваны» заполнила комнату. Начальное замешательство из-за потери слуха вскоре сменилось бессильным гневом. Батч испустил дикий крик и начал неуверенно двигаться в моем направле-нии. Я бросила флакон духов в другую сторону, и он разбился о стену. Батч повернулся, грудь его поднималась в такт вдохам. Я легла на пол, прокатилась под кроватью и выбранись оттуда с ятаганом в руке.
Остались два чувства.
Теперь мой гнев был холодным, превратив мою решительность в стрелу, готовую вылететь. Я была охотником – как большая кошка травянистых равнин Африки; как кровожадный орел, устремляющийся к земле за добычей.
И в том, как я играла с ним, не было ничего славного или героического. Я слишком долго тренировала свое тело и мозг, чтобы не узнать бандита, убийцу, нацеленного только на месть. Я наблюдала за тем, как Батч сотрясает ударами воздух, неуверенно поворачиваясь. На лице его проступило осознание возможности проиграть, умереть. Что, вероятно, именно я убью его.
Голос Курта Кобейна звучал в комнате снова и снова: «… но нет, у него нет пистолета…»
Я ждала, пока Батч не успокоится настолько, чтобы вспомнить об оружии, рассчитывая на то, что он не забыл планировку комнаты и расстояние между ним и ножом у двери. Как и ожидалось, он бросился к более знакомому оружию, тому, что принес с собой. Тому, что я держала в руках.
Он наклонился, сунул руки под кровать и принялся отчаянно шарить ими. Осязание. Он не слышит, не может пользоваться обонянием, не видит моего приближения. Плохо для него, но зато я увидела свое отражение в зеркале – черные потемневшие глаза, мышцы напряжены, руки подняты – я выглядела как падший ангел.
Батч застыл. Я улыбнулась. Запело изогнутое лезвие.
Обрубки, которые Батч инстинктивно прижал к груди, были белы от кости и красны от крови, с них свисали клочья плоти. Он завыл, раскрыв свою дьявольскую пасть, откинул голову, как слепой птенец, который инстинктивно ищет пищу. И я послушно вложила в эту пасть оружие, слегка прижав язык. Губы его разошлись в пародии на улыбку.
Последнее его чувство у меня на кончиках пальцев – вкус. Я наклонилась, взяв его нижнюю челюсть свободной рукой, заставив лезвие впиться в нижнюю губу, и он завопил, а я наклонилась, чтобы получше расслышать. Этим языком он лгал, им он сквернословил, и все это стоило моей сестре жизни. Легким толчком снизу вверх я поставила его на ноги.
– Хочешь мне что-нибудь сказать?
Он покачал головой – насколько мог, и из его невидящих глаз покатились слезы.
– Думаю, хочешь. – Во рту у меня словно песок насыпали. – Думаю даже, что это у тебя вертится кончике языка. – Я надавила и почувствовала, как лезвие впивается в плоть. Батч булькнул, издал сдавленный крик – просьбу о милости, – и я ослабила нажим. – Так что же?
– Х-х-халь…
Его губы, там, где их касалось лезвие, были алыми. Он сказал, что ему жаль. Я выпрямилась, чувствуя себя совершенно лишенной эмоции.
– Что ж, этого недостаточно, – прошептала я, не заботясь о том, слышит ли он меня.
Я могла протолкнуть ятаган ему в глотку, разрезать рот, разрубить его изнутри. Могла повернуть лезвие наверх, в череп, и выпустить заключенное в нем мягкое вещество. Однако я быстрым движением извлекла оружие.
Батч наклонился вперед, выплевывая кровь, и опустился на колени.
– Не плачь, Батч. Все демоны имеют раздвоенный язык. Так остальные легче тебя узнают.
Теперь он был лишен всех своих чувств и так же беспомощен, как Оливия в его руках. Но вместо того чтобы убить его, я села на край кровати и стала ждать. Хотела увидеть последние секунды его жизни, как смерть движется по его лицу. Хотела посмотреть, сможет ли он залечиться.
Тогда я бы убивала его снова и снова.
Но он умер. Этот сукин сын умер и оставил меня в кремовой забрызганной кровью комнате моей сестры, с дырой в окне, как какой-то гигантский раскрытый рот. Он ушел из этого мира так же, как пришел в него: жалкий, корчащийся и покрытый женской кровью.
Не знаю, сколько я так просидела, теряя кровь, плача и время от времени крича от того зловония, которое смерть этого демона оставила вокруг меня. Я хотела бы, чтобы были живы и он, и моя сестра, и я могла бы все изменить.
Наконец я встала и выключила музыку. Тишина гудела у меня в ушах, когда я тащила тело Батча к окну и перебрасывала его через край. Я не смотрела, как оно падает, но дождь прекратился и весь мир стих, словно существовал в вакууме, и поэтому я услышала удар тела о тротуар. «Никогда не говорите, что я не учусь на ошибках», – невесело подумала я.
Потом наклонилась через край, и меня вырвало.
8
– Полиция! Откройте!
Я пришла в себя, лежа рядом со своей рвотой, когда услышала эти слова. Чувствуя себя одновременно пустой и свинцово тяжелой, я с трудом встала на колени, потом на ноги, подождав несколько мгновений, чтобы перестала кружиться голова. Рот был словно набит пылью, глаза залиты слезами. Не знаю, сколько я тут пролежала, но за разбитым окном прояснилось, а городские огни по-прежнему делали небо беззвездным; мне в спину дул несильный ветер.
В дверь снова настойчиво застучали, и я пошла в гостиную, чтобы открыть; мои шаги гулко звучали на крытом плиткой полу. Мой мартини стоял на кофейном подносе, где я его и оставила, рядом с нераспечатанным подарком. Слезы снова навернулись на глаза, и мне пришлось помигать, чтобы смахнуть их. Стук в дверь продолжался. Соседи вызвали полицию. Я подумала, почему полицейские просто не взломали дверь, но открыла ее.
Передо мной стоял Аякс.
– Привет, Джоанна. Я пришел бы раньше, но меня… задержали.
От неожиданности мои реакции замедлились, а когда я попыталась закрыть дверь, он перехватил ее и легко открыл снова. Я попятилась, и Аякс захлопнул дверь за собой. Он не пытался напасть на меня, только склонил голову набок, словно только сейчас о чем-то подумал.
– Джоанна, дорогая, в тебе что-то изменилось. – Ом принюхался, потом довольно щелкнул пальцами. – Понял. Ты сменила прическу.
Туг он шагнул вперед, и я отступила в гостиную. Я знала, что он меня убьет. Я ранена, а он свеж, рассержен и знает, в отличие от Батча, что меня нельзя недооценивать. Он так же, как и Батч, обладает необъяснимыми способностями, а я не знаю, смогу ли снова драться… и хочу ли. Какой смысл? Никогда в жизни я не была так одинока.
– Ну что ж. – На этот раз он извлек две зазубренные кочерги и держал их в каждой руке. – Так на чем мы остановились?
«Хорошо, что я одна. – Я с трудом глотнула. – Кончай с этим».
За мной послышался стук, я повернулась и не поверила глазам. За окном гостиной, на карнизе здания, стоял бездомный бродяга, тот самый, которого я сбила. Он по-прежнему выглядел непрезентабельно и, как в прошлый раз, появлялся очень неожиданно. Он что-то сказал, указывая рукой и кивая на спальню. Я повернулась и увидела, что Аякс поражен не менее, чем я, и рот его раскрыт в явном неудовольствии.
– Уоррен, – сказал он, опуская свое оружие. – Мне следует пробить твое бесполезное сердце Тельца.
– Уоррен? – спросила я.
– Заткнись, Аякс, жалкое порождение зла. Кто тебя одевал сегодня утром? Явно не твоя мама. Ты похож на клише из фильмов категории «Б».
Я переводила взгляд с одного на другого. Меня поразило не столько то, что они знакомы, сколько то, что они переговариваются через звуконепроницаемое окно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
– Теперь сделай шаг назад… шаг назад, – повторил он, когда я не шевельнулась. – Я чувствую запах твоего гнева, Джоанна, ты ведь знаешь это? Неужели ты считаешь, что можешь изменить то, что здесь происходит? Думаешь, сможешь спасти Оливию, как спасла ее раньше?
Я шагнула назад, но это как будто не заставило Батча расслабиться, а скорее спровоцировало его. Оливия забилась, лицо ее покраснело, но его рука было словно лом против перышка. Если бы он ударил меня ножом в горло, я бы не испытывала такого ужаса.
– Нет! – Я бессильно стиснула кулаки, и страх окутал мои внутренности, как смола, разжигающая костер. Я знала, что он чувствует этот запах. Отчаяние сделало мои слова искренними. – Ты сказал, что поменяешь меня на нее! Меня на нее!
– А зачем мне это? – спросил он, ослабляя хватку. Оливия застыла. Батч поднял нож. – Я могу получить вас обеих.
И с этими словами он начал резать.
– Джоанна! – Голос Оливии звучал совсем по-детски. Она смотрела на меня так, словно видела впервые, глаза были полны смятения. Но я знала, что на самом деле ее окутывает завеса боли. Я помнила, как выглядит мир сквозь собственную кровь. Слезы выступили у меня на глазах, из горла вырвался сдавленный крик.
Батч начал смеяться. Он смеялся и резал – точно, несмотря на свою слепоту. Помимо жестокости, было что-то ужасное в том, как уродуется красота: это словно оторвать крылья у бабочки или осквернить храм. Я никогда не видел Оливию в таком положении. Что-то дрогнуло у меня в сердце, крик заполнил гортань.
– Прекрати! Прекрати!
Батч держал нож, с которого капала кровь.
– Прекратить? Ну ладно… почему бы и нет? В конце концов она для меня ничто. Только пешка. Способ добраться до тебя. Спасибо, Оливия. Ты хорошо сделала свою работу.
Его острые зубы сверкнули в многозначительной усмешке. Я видела это и все равно ничего не могла сделать. Батч повернулся, расправил плечи и бросил Оливию на изгибающуюся стеклянную стену. Я услышала глухой удар тела о преграду, стекло треснуло и, как показалось, очень медленно начало разлетаться на куски. Оно вывалилось наружу, и вместе с ним рухнула Оливия.
Ее крик разорвал ночь, он слышался, когда ее тело уже исчезло. Я ответила своим криком и бросилась вперед, неловко перебралась через широкую кровать и оказалась у окна. Схватилась руками за острые осколки, руки покрылись кровью, но я ничего не почувствовала.
Я не увидела ее; она уже затерялась в темноте ночи; упала, как капли дождя, как комета, опустилась, как алое солнце.
Глядя в темную холодную пустоту, я испытала мгновенное желание прыгнуть за нею. Один шаг, каких-то пять дюймов – и все будет кончено. Больше никогда не нужно будет двигаться, сражаться, плакать. Не нужно будет бесконечно дышать, и крик, который раскалывает мне черен, прекратится раз и навсегда.
Я слышала свое имя: мучительное медленное произношение, слог за слогом. Все, о чем я могла думать, это то, что я ошибалась. Ошибалась, считая, что приняла все меры для защиты. Ошибалась, решив, что у меня ничего не могут отнять, что мне нечего терять. Оставалось еще то, что мне было не безразлично в мире. Моя сестра.
И теперь ее нет.
– Джо-ан-на…
Глубоко вдохнув, я опустила голову, как нападающий бык, и сделала-таки шаг вперед.
Но сначала повернулась.
Я прыгнула, пригнувшись, и использовала тяжесть своего тела, чтобы сбить Батча с ног. Не думая об оружии, я обхватила руками его колени. Не думала о ранениях, когда его тело рухнуло. Я постаралась оказаться у него за спиной, но он, даже слепой, был быстрее, чем выглядел. Прежде чем он смог использовать свои кулаки и преимущество в весе, я была уже вне пределов досягаемости, сгруппировалась и приготовилась к новому нападению.
– Что ты делаешь? – Он был искренне удивлен. – У тебя нет оружия.
– Есть.
– Нет. Я бы уловил его запах.
Его ноздри раздулись, и мы оба определили, где находится оружие: его ятаган, закатился под кровать, когда я убила его в первый раз, мой складной нож выпал у него из рук, когда я прыгнула на него, и теперь лежал у двери.
– Я сама оружие, осел! – Произнося со свистом эти слова, я чувствовала, что мое дыхание заполнено таким же черным стремлением, как и сердце. Впервые Батч выглядел испуганным.
Мои движения не были такими рассчитанными, как обычно, удары менее точными. Я сражалась, используя скорее изобилие адреналина, чем мастерство, нанесла несколько ударов, получив два сама, прежде чем отступила и заставила себя думать. Представила себе тело Батча. Наметила наиболее уязвимые места, куда надо наносить удары; постаралась увидеть в нем противника, а не только убийцу моей сестры.
– Сюда. – Я обошла его, оказавшись сзади. – Ты что, слепой?
– Я тебя убью! – Он поворачивался из стороны в сторону, стараясь найти меня с помощью оставшихся четырех чувств. Это подсказало мне идею. Я начала пятиться, отступая к туалетному столику, где нашла то, что мне нужно. – Ты меня слышишь? Я тебя убью!
– Нет, не убьешь. – Я нащупала бутылочку с духами сестры. – Но умрешь, пытаясь это сделать.
Я принялась разбрызгивать духи, так что вскоре в комнате пахло, как внутри коробки с размельченными пряностями. Остаток я вылила на себя. Духи перегрузили обоняние Батча. Он споткнулся посреди комнаты: странно, но отсутствие обоняния подействовало на него сильнее потери зрения. Чувствуя, как кривятся мои губы, я подумала об оставшихся у него трех чувствах: осязании, вкусе и слухе – и решила отключить их все.
Нажав кнопку будильника Оливии, я максимально увеличила громкость. «Приходи, какая ты есть» «Нирваны» заполнила комнату. Начальное замешательство из-за потери слуха вскоре сменилось бессильным гневом. Батч испустил дикий крик и начал неуверенно двигаться в моем направле-нии. Я бросила флакон духов в другую сторону, и он разбился о стену. Батч повернулся, грудь его поднималась в такт вдохам. Я легла на пол, прокатилась под кроватью и выбранись оттуда с ятаганом в руке.
Остались два чувства.
Теперь мой гнев был холодным, превратив мою решительность в стрелу, готовую вылететь. Я была охотником – как большая кошка травянистых равнин Африки; как кровожадный орел, устремляющийся к земле за добычей.
И в том, как я играла с ним, не было ничего славного или героического. Я слишком долго тренировала свое тело и мозг, чтобы не узнать бандита, убийцу, нацеленного только на месть. Я наблюдала за тем, как Батч сотрясает ударами воздух, неуверенно поворачиваясь. На лице его проступило осознание возможности проиграть, умереть. Что, вероятно, именно я убью его.
Голос Курта Кобейна звучал в комнате снова и снова: «… но нет, у него нет пистолета…»
Я ждала, пока Батч не успокоится настолько, чтобы вспомнить об оружии, рассчитывая на то, что он не забыл планировку комнаты и расстояние между ним и ножом у двери. Как и ожидалось, он бросился к более знакомому оружию, тому, что принес с собой. Тому, что я держала в руках.
Он наклонился, сунул руки под кровать и принялся отчаянно шарить ими. Осязание. Он не слышит, не может пользоваться обонянием, не видит моего приближения. Плохо для него, но зато я увидела свое отражение в зеркале – черные потемневшие глаза, мышцы напряжены, руки подняты – я выглядела как падший ангел.
Батч застыл. Я улыбнулась. Запело изогнутое лезвие.
Обрубки, которые Батч инстинктивно прижал к груди, были белы от кости и красны от крови, с них свисали клочья плоти. Он завыл, раскрыв свою дьявольскую пасть, откинул голову, как слепой птенец, который инстинктивно ищет пищу. И я послушно вложила в эту пасть оружие, слегка прижав язык. Губы его разошлись в пародии на улыбку.
Последнее его чувство у меня на кончиках пальцев – вкус. Я наклонилась, взяв его нижнюю челюсть свободной рукой, заставив лезвие впиться в нижнюю губу, и он завопил, а я наклонилась, чтобы получше расслышать. Этим языком он лгал, им он сквернословил, и все это стоило моей сестре жизни. Легким толчком снизу вверх я поставила его на ноги.
– Хочешь мне что-нибудь сказать?
Он покачал головой – насколько мог, и из его невидящих глаз покатились слезы.
– Думаю, хочешь. – Во рту у меня словно песок насыпали. – Думаю даже, что это у тебя вертится кончике языка. – Я надавила и почувствовала, как лезвие впивается в плоть. Батч булькнул, издал сдавленный крик – просьбу о милости, – и я ослабила нажим. – Так что же?
– Х-х-халь…
Его губы, там, где их касалось лезвие, были алыми. Он сказал, что ему жаль. Я выпрямилась, чувствуя себя совершенно лишенной эмоции.
– Что ж, этого недостаточно, – прошептала я, не заботясь о том, слышит ли он меня.
Я могла протолкнуть ятаган ему в глотку, разрезать рот, разрубить его изнутри. Могла повернуть лезвие наверх, в череп, и выпустить заключенное в нем мягкое вещество. Однако я быстрым движением извлекла оружие.
Батч наклонился вперед, выплевывая кровь, и опустился на колени.
– Не плачь, Батч. Все демоны имеют раздвоенный язык. Так остальные легче тебя узнают.
Теперь он был лишен всех своих чувств и так же беспомощен, как Оливия в его руках. Но вместо того чтобы убить его, я села на край кровати и стала ждать. Хотела увидеть последние секунды его жизни, как смерть движется по его лицу. Хотела посмотреть, сможет ли он залечиться.
Тогда я бы убивала его снова и снова.
Но он умер. Этот сукин сын умер и оставил меня в кремовой забрызганной кровью комнате моей сестры, с дырой в окне, как какой-то гигантский раскрытый рот. Он ушел из этого мира так же, как пришел в него: жалкий, корчащийся и покрытый женской кровью.
Не знаю, сколько я так просидела, теряя кровь, плача и время от времени крича от того зловония, которое смерть этого демона оставила вокруг меня. Я хотела бы, чтобы были живы и он, и моя сестра, и я могла бы все изменить.
Наконец я встала и выключила музыку. Тишина гудела у меня в ушах, когда я тащила тело Батча к окну и перебрасывала его через край. Я не смотрела, как оно падает, но дождь прекратился и весь мир стих, словно существовал в вакууме, и поэтому я услышала удар тела о тротуар. «Никогда не говорите, что я не учусь на ошибках», – невесело подумала я.
Потом наклонилась через край, и меня вырвало.
8
– Полиция! Откройте!
Я пришла в себя, лежа рядом со своей рвотой, когда услышала эти слова. Чувствуя себя одновременно пустой и свинцово тяжелой, я с трудом встала на колени, потом на ноги, подождав несколько мгновений, чтобы перестала кружиться голова. Рот был словно набит пылью, глаза залиты слезами. Не знаю, сколько я тут пролежала, но за разбитым окном прояснилось, а городские огни по-прежнему делали небо беззвездным; мне в спину дул несильный ветер.
В дверь снова настойчиво застучали, и я пошла в гостиную, чтобы открыть; мои шаги гулко звучали на крытом плиткой полу. Мой мартини стоял на кофейном подносе, где я его и оставила, рядом с нераспечатанным подарком. Слезы снова навернулись на глаза, и мне пришлось помигать, чтобы смахнуть их. Стук в дверь продолжался. Соседи вызвали полицию. Я подумала, почему полицейские просто не взломали дверь, но открыла ее.
Передо мной стоял Аякс.
– Привет, Джоанна. Я пришел бы раньше, но меня… задержали.
От неожиданности мои реакции замедлились, а когда я попыталась закрыть дверь, он перехватил ее и легко открыл снова. Я попятилась, и Аякс захлопнул дверь за собой. Он не пытался напасть на меня, только склонил голову набок, словно только сейчас о чем-то подумал.
– Джоанна, дорогая, в тебе что-то изменилось. – Ом принюхался, потом довольно щелкнул пальцами. – Понял. Ты сменила прическу.
Туг он шагнул вперед, и я отступила в гостиную. Я знала, что он меня убьет. Я ранена, а он свеж, рассержен и знает, в отличие от Батча, что меня нельзя недооценивать. Он так же, как и Батч, обладает необъяснимыми способностями, а я не знаю, смогу ли снова драться… и хочу ли. Какой смысл? Никогда в жизни я не была так одинока.
– Ну что ж. – На этот раз он извлек две зазубренные кочерги и держал их в каждой руке. – Так на чем мы остановились?
«Хорошо, что я одна. – Я с трудом глотнула. – Кончай с этим».
За мной послышался стук, я повернулась и не поверила глазам. За окном гостиной, на карнизе здания, стоял бездомный бродяга, тот самый, которого я сбила. Он по-прежнему выглядел непрезентабельно и, как в прошлый раз, появлялся очень неожиданно. Он что-то сказал, указывая рукой и кивая на спальню. Я повернулась и увидела, что Аякс поражен не менее, чем я, и рот его раскрыт в явном неудовольствии.
– Уоррен, – сказал он, опуская свое оружие. – Мне следует пробить твое бесполезное сердце Тельца.
– Уоррен? – спросила я.
– Заткнись, Аякс, жалкое порождение зла. Кто тебя одевал сегодня утром? Явно не твоя мама. Ты похож на клише из фильмов категории «Б».
Я переводила взгляд с одного на другого. Меня поразило не столько то, что они знакомы, сколько то, что они переговариваются через звуконепроницаемое окно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59