– Я повернулась к нему. – Он напал на меня и убил мою сестру.
Уоррен мигнул.
– Я говорю не о Батче, Джоанна.
Я покачала головой, но движения мои стали неуверенными. Раскрыла рот, но ничего не сказала. Комната поблекла, и я почувствовала, как у меня подгибаются колени. Прислонилась к стене, дыша глубоко и медленно, пока не смогла снова стоять. «Я ошибалась, – подумала я, считая, – что у этого парня есть хоть какие-то характеристики, схожие с нормой. Он сумасшедший, как я и решила вначале».
– Тебя обвинят в смерти Оливии, – говорил между тем псих. – Твой истинный отец и все его приспешники. Они создадут улики, и ты ничего не сможешь сделать. А после суда, когда ты будешь в камере дожидаться смертельной инъекции, они найдут тебя по запаху – по смеси горечи и ненависти – и хладнокровно тебя убьют.
– Но я этого не делала.
– Твоя машина рядом с местом преступления.
– Ты сам велел мне оставить ее там! Он пожал плечами.
– Твои отпечатки там повсюду – на стакане с мартини и, я думаю, на теле твоей сестры. Особенно много их в спальне, где она была убита.
– Твоих тоже! – ответила я. – И отпечатки Аякса и Батча!
Он посмотрел мне в глаза. У меня расширились зрачки, перехватило дыхание: я вспомнила невероятно гладкие пальцы Батча.
– Дай мне твою руку, – прошептала я.
Уоррен протянул руку ладонью вверх. Хотя ладонь была жесткой и мозолистой, кончики пальцев были гладкими и блестящими, почти цвета перламутра. Я слегка потерла подушечку его большого пальца. Все равно что касаешься полированного мрамора.
– Ни у кого из нас нет отпечатков пальцев, Джо.
Я взглянула ему в лицо.
– У меня есть.
– Ты другая. Ты…
– Не говори «невинная», – процедила я сквозь стиснутые зубы. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой ничтожной.
– Я и не собираюсь, – негромко ответил он. – Я хотел сказать, что ты с опозданием пришла во все это.
Я не могла поверить. Нужно убираться. Должен быть выход.
– А как же мотив? Все, кто знает меня… знает нас… знает, что мы с Оливией любили друг друга. Я никогда не причинила бы ей зла.
– Ни за что?
– Нет!
– Даже за деньги?
– Зачем мне это? У меня есть свои.
– Но у нее больше.
– У нее…
Я замолчала и почувствовала, что бледнею.
– Сегодня тебя лишили наследства, верно?
Я понимала, что он играет роль адвоката дьявола. Понижала и в то же время видела, о чем он говорит: так это будет Выглядеть для всего мира.
– Откуда ты знаешь? – тихо спросила я.
– За тобой следили. – Он подвинулся, и я опустилась на кровать рядом с ним. – Согласно не подписанному пока еще завещанию Оливия должна была унаследовать всю империю Арчера. В этом увидят достаточный мотив для убийства.
– Но я не стала бы спорить.
– Ты боец. Ты агрессивна. И немного не в себе.
– Но такова половина населения, Уоррен!. Это не делает меня убийцей! – Я вспомнила Батча. – Это не делает меня ее убийцей.
– Но у тебя есть мотив. И ты была там.
– Батч тоже.
– Ты не сможешь это доказать. Ты этого не докажешь, – поправился он, прежде чем я смогла заговорить. – Наша кровь как вода. Она уходит в землю, питает почву, но от нее не остается ни следа. Поэтому в доме твоей сестры нет ни капли крови Батча. Теперь там нет и твоей крови. Только Оливии. И твои отпечатки.
Я с трудом глотнула.
– Я думала, ты мне поможешь.
– Я тебе и помогаю. Рассказываю, как все произойдет. Завтра утром это будет во всех телевизорах и газетах. «Дочь-наследница убита позавидовавшей ей сестрой». Твое лицо будет на страницах газет по всей стране. Ты прославишься.
Лучше бы я умерла.
– Или…
Я пристально посмотрела на него.
– Или что?
– Или я приму меры. Мы с тобой примем меры, – изменил он формулировку.
– Ты можешь вернуть ее?
– Нет. – Мягкое выражение его лица и доброта в этих коровьих карих глазах едва не убили меня. Я отвела взгляд. – Но мы можем сделать так, что мир не узнает, что произошло сегодня вечером. Это наша работа. Защищать жителей города от тех, кто может причинить им вред, как Батч Оливии. Сделать так, чтобы сверхъестественные события казались нормальными. Слышала когда-нибудь слова: «То, чего ты не знаешь, не может причинить тебе вреда»?
– Я в это никогда не верила. Он слегка пожал плечами.
– Потому, что ничего другого не знала.
Я осторожно встала, испытывая ноги, и повернулась к зеркалу, разглядывая женщину, которую в нем увидела. Если она и раньше показалась мне незнакомой, то теперь стала совершенно чужой.
– Меня посадят, – сказала я наконец, глядя на Уоррена в зеркало.
Он кивнул.
– Да, так они сделают.
– А как же ты? Что сделаешь ты?
– Мы сопротивляемся их действиям. Обычно успешно. Я горько рассмеялась. И закрыла глаза.
– Послушай, я понимаю, что тебе трудно все это принять. Дьявольщина, трудно даже тем, кто вырос с этим, а тут еще многое другое… – Он поднял руку, видя, что я открыла глаза. – Но тебе нужно решиться, и сделать это быстро. Ты необходима нам, мы хотим принять тебя в свою организацию, но ты должна прийти добровольно.
«Супергерой, – тупо подумала я. – Добро против зла. Агенты Тени. Сверхъестественные сражения».
– Не знаю.
– Хорошо. – Он вздохнул, и впервые я заметила на его загорелом лице и сутулых плечах следы усталости. – Хорошо, – повторил он. – Одно я могу для тебя сделать.
Я смотрела на него в зеркало.
– У тебя есть двенадцать часов до того, как вернется твой запах. Когда обращаешь кондуит против его хозяина, возникает очень необычное волшебство: ты можешь ходить по земле как призрак. Это называется ауреоль. Ни смертный, ни агент не может тебя увидеть, если ты не стоишь прямо перед ним. Это дар. Ты словно никогда не существовала.
Моя команда будет ждать тебя до рассвета. Это дает тебе время для принятия решения, Используй его. Подумай о том, что я сказал. Ты можешь отказаться от нашего предложения, но после этого мы ничего для тебя не сможем сделать.
Я наконец кивнула.
– Спасибо.
– Я буду здесь. Возвращайся ко мне с ответом… или считай свое возвращение ответом. В противном случае… – Он пожал плечами, выглядя искренне сожалеющим. – Ты предоставлена сама себе.
9
Даже девочкой Оливия умела двигаться – по комнате или по жизни, – не оставаясь долго на одном месте или по крайней мере не позволяя ничему серьезно затронуть ее. Некоторые считали ее бестолковой, другие называли легкомысленной, но я, наблюдая за ней с самого раннего возраста, называла ее Волшебницей.
Разве не волшебство, когда женщина сохраняет детскую внешность, когда детство се давно кончилось? Или верит, что трагедия – это нечто аномальное, а мир в основе своей … хорошее место? Или что все люди, что бы они ни делали, по сути своей хорошие, и их можно вернуть к добру? Что бы пи происходило – со мной, с ней, с нашей семьей, – надежда в ее глазах никогда не гасла, улыбка ни разу не дрогнула.
Конечно, Оливия знала, какое впечатление производит на окружающих. В особенности на мужчин. Я думаю, она считала, что, если один взгляд на нее делает людей счастливыми, ее долг выглядеть великолепно. И несмотря на то, что я не была с ней согласна, я восхищалась ею и гордилась своим родством с ней. Она была чистым светом. Маяком, таким ярким и призывным, что он действовал на людей, как пламя свечи на мотыльков.
В моей жизни только еще один человек горел так же ярко. Но по каким-то причинам Бен Трейна предпочитал держаться в темноте.
Я брела по знакомым улочкам, глаза у меня распухли, в них словно насыпали песок, и все время я видела умирающую Оливию. Я так устала, что мне казалось, будто к плечам у меня подвешены шары для боулинга. Все годы тренировок, нога, подготовки – все это свелось вот к чему: под давлением я беспомощна, неэффективна, бесполезна… и как следствие Оливия мертва. Оливия мертва.
Оливия мертва.
Свернув некоторое время назад с «Полосы», с ее кричащими яркими огнями, заполнившими небо, я попала в темный район, где квартиру можно сиять на неделю, на тротуарах валяются перевернутые мусорные баки, а стены в переулках исписаны похабщиной. Заметила бродягу, спящего в картонном ящике, и, вспомнив об Уоррене, наклонилась к нему. Я поняла, что он не спит: по неглубокому дыханию и потому, что он дрожал от холода. Я даже ощущала запах грязной бритвы, которую он сжимал; на руку, как на подушку, он положил голову. Но он не шевелился. Он не знал, что я здесь, и при мысли об этом мне захотелось заплакать. Даже здесь, в самых темных тенях города, я не могу уйти от того, кем стала.
Именно тогда я поняла. Как бы долго и как бы далеко я ни шла, мне не уйти от новой реальности. Запахи живых и мертвых будут сопровождать меня, а сама я не оставлю за собой ничего.
Заметив такси под фонарным столбом на углу Спенсер-стрит, я подошла к машине на перекрестке, где достаточно темно, чтобы скрыть состояние моей одежды и темные круги усталости под глазами.
– Работаете? – спросила я, наклонившись к шоферу в открытое окно. Он подпрыгнул, как рыба, вытащенная из воды.
– Черт возьми, леди! Вы меня перепугали!
– Простите.
Он сглотнул, чтобы восстановить спокойствие, потом высунулся, разглядывая меня.
– Вы одни? Я кивнула.
– Ну, выглядите вы безвредной. – Он указал на заднее сиденье. – Куда поедем?
Я села в машину и прочла адрес на обороте карточки, которую дал мне Бен – Боже, неужели это было еще сегодня вечером? – стараясь продолжать выглядеть безвредной. Водитель время от времени оглядывался на меня, словно хотел убедиться, что я еще здесь, но не пытался заговаривать, и между нами протянулась тишина; мимо мелькали освещенные окна: мы ехали по боковым улицам.
Я думала, насколько безвредной он счел бы меня, если бы я рассказала ему, что он только что выкурил сигарету, а меньше часа назад съел хотдог с горчицей и запил диетической колой. Перед тем как он оделся и пошел на работу, у него был короткий не страстный секс с женщиной, кольцо которой он, по-видимому, носит на пальце. Я посмотрела на приборную доску, на лицензию с именем и фотографией. У Теда Харриса есть собака, но нет детей. И под сиденьем у него пистолет. И все это только обоняние.
– Думаю, мы добрались, – сказала я. Он вздрогнул, услышав мой голос.
Мы подъехали к дому, и я дала ему купюру, которую перед уходом сунул мне в руку Уоррен. «Бездомный бродяга с пачкой двадцаток в кармане, – подумала я, качая головой. – Только в Вегасе».
– Можете подождать? На случай если никого нет дома? – спросила я, протягивая деньги в открытое окно. Он осторожно взял их, стараясь не касаться моих пальцев.
– Конечно, леди.
Но мне не нужно было смотреть ему в глаза, чтобы понять, что он лжет. Я чувствовала запах пота у него на шее. И точно, как только я пошла по дорожке к дому, шины такси заскрипели у обочины и я почувствовала запах горелой резины и выхлопных газов.
Я попыталась не воспринимать это лично.
Дом Бена не имел ничего общего с постройками с оштукатуренными фасадами и пятью футами пространства от одного соседа до другого. Думаю, Бен не смог бы жить так близко к другой семье. Он не был так близок даже со своей собственной.
Нет, это был один из тех угловатых деревянных домов, которые возводили в семидесятые годы, прежде чем земля настолько подорожала, что строители стали делить участки пополам, потом еще раз пополам; просторный газон и сосны у дома Бена были памятником той, более щедрой, эпохе. Хотя заметна была облупившаяся краска на ставнях, ящики под окнами были полны растений, ярких, несмотря на зимний холод. До меня донесся запах почвы – чистый, влажный и мускусный, – как только я миновала бронзовые горшки с хризантемами – два часовых, стоящих у входа на цементное крыльцо.
Подойдя к двери, я остановилась, сама удивляясь тому, что я тут делаю. Секс – самое последнее, что было у меня в голове. На самом деле я хотела спать – уплыть на приливной волне снов и, проснувшись, обнаружить, что события ночи были только кошмаром, который можно объяснить очень просто, например, слишком поздней едой. Однако реальность состояла в том, что у меня есть пять часов, чтобы решить: хочу ли я стать героиней двадцать первого века – сражаться в сверхъестественном мире рядом с другими сверхъестественными существами – или я могу каким-то другим способом избежать обвинений в убийстве собственной сестры.
Ничего себе выбор.
Я подняла руку, постучала, подождала немного и тронула дверную ручку. Она легко поддалась, с негромким щелчком затвора, и я была допущена в чрево дома Бена. «Приходи», – сказал он. А потом оставил дверь открытой, чтобы я могла это сделать. Оказавшись внутри, я тщательно заперла за собой дверь.
Если и раньше Бен опьянял меня – его запах, его вкус, его прикосновения, то сейчас обостренные чувства заставили мою голову закружиться, как только я вошла в дом. Он был повсюду, и на какое-то время, чтобы не упасть, мне даже пришлось прислониться к стене. Боже, он говорил со мной.
Бен Трейна так слился с моей душой, так переплелся с моим прошлым, с той девочкой, какой я была когда-то, полной надежд и невинности, что, я думаю, часть меня ожидала встретить здесь не только его, но и эту девочку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59