Вернуться.
Боже, как хорошо это звучит. Вернуться к той девочке, которая ничего не боялась, которая была на пороге превращения в женщину, каковой должна была стать, прежде чем вмешался Бог, или судьба, или та личная догма, на которой висит ваша шляпа. Я возвратилась бы – мгновенно, – и на этот раз лучше защитила бы себя. Ни за что не пошла бы ночью в пустыню.
И я поняла, что именно этого искала ночь за ночью, когда фотографировала бродяг на усыпанных мусором бетонных улицах среди залитых мочой стен. Бен считал, что я ищу чудовище, которое изгрызло мою молодую жизнь. Но на самом деле я искала ее. Для себя.
– Хорошо, – сказала я наконец, подняв голову и высвободив руку, чтобы погладить его по щеке. Его взгляд затуманился. – Давай вернемся.
– Да, – согласился он и медленно приступил, легко целуя, когда его грудь задевала мои соски, потом целуя крепче, когда скользящим движением он раскрыл меня, по-прежнему поддерживая сзади. – Да.
Он вошел в меня гладко – ключ в замок, последняя деталь паззла, вставшая на место и сразу сделавшая понятным то, что раньше оставалось непостижимым. Я вскрикнула, ощущая правильность всего происходящего, и он прижался ко мне лбом, вдыхая мне в рот. И начал раскачиваться.
Я сжала бедрами его талию, сильно поцеловала его, и шок, в котором я находилась все предыдущие часы, вдруг прошел, жизнь вернулась ко мне – жизнь, какой она должна была быть, до того, как ее коснулось насилие, или судьба, или вообще все, что не было Беном Трейной. Тогда я и поняла, что смогу встретить рассвет. «После этого возвращения, – подумала я, – я могу встретиться с чем угодно».
Погруженный в меня, Бен что-то шептал у моей щеки, насыщая меня своим запахом, своей жизнью и любовью… и своей надеждой. Изголодавшаяся, я перевернулась и оседлала его одним быстрым движением, подняв руки так, что мы были соединены сверху и снизу. Он молча смотрел на меня, его глаза блестели в темноте. Уличный свет бросал серебряные полосы в комнату, наши тела купались в нем, и мы перешли на скользящий ритм. Я слышала голос Бена в этом серебряном свете, он говорил мне то, что годами держал в себе, и делая это, заставлял все эти годы растаять, превратиться в пустоту за нами.
Затем, без всякого предупреждения, я задрожала, оргазм прокатывался но мне длинными волнами, он захватил нас обоих, увел туда, где не было ни прошлого, ни настоящего, оставалось только неизбежное. Новое.
– Джо-Джо? – немного погодя произнес Бен.
– М-м-м?
– Есть кое-то, что я о тебе знаю. Я открыла один глаз.
– Уже?
– Не это, – рассмеялся он и поцеловал меня в лоб. – Нет… Я знаю, что ты по-прежнему меня любишь.
Я открыла второй глаз и воззрилась на Бена. Он кивнул на этот мой молчаливый ответ.
– Ты всегда меня любила, – с полной уверенностью сказал он. – И всегда будешь.
Я смотрела мимо пего на окно, где нетерпеливо ждал расе ист.
– Наверно, поэтому ты оставил для меня дверь открытой.
– О, Джо-Джо, – сонно вздохнул он, прижимая меня к себе. – Я никогда не закрывал дверь.
Я оставалась так долго, как могла. Не хотела разрывать объятия Бена, потому что знала, каковы на самом деле эти наши последние мгновения. Они украдены. Я чувствовала это с каждой секундой, отмеченной на прикроватных часах, с каждым спокойным вдохом Бена рядом с собой. Я считала мгновения до рассвета по пульсу, который бился у меня под пальцами на его запястье.
Бен не пошевелился, когда я спустила ноги с кровати. Конечно, он не боялся рассвета, как я. Ему не нужно принимать решение, присоединяться или нет к подпольному миру сверхъестественного. Я наблюдала, как его глаза движутся под веками, словно он следил за каким-то движущимся изображением; потом глаза его остановились, и он снова погрузился в глубокий сон. Я позавидовала его умиротворению и пожелала этого же нам обоим.
Одевшись, я пошла в гостиную и вызвала такси. Называя адрес, я опустила взгляд и увидела снимок, который бросила на кофейный столик. Не думаю, чтобы Бен возражал, если я на время заберу этот снимок. Я могу сделать копию и вернуть ему оригинал, и у меня будет по меньшей мере одна фотография, на которой моя мать, сестра и я – мы все вместе. Все другие снимки я давно разорвала.
Я отыскала пачку желтых листков для заметок, написала на одном о своих намерениях и приклеила его в альбом на место взятой фотографии. У стены стоял книжный шкаф, и на самой нижней полке – множество таких же альбомов. Мне хотелось просмотреть их все, насладиться каждой фотографией, каждым схваченным моментом, когда я была кем-то другим. Может, когда-нибудь. Сейчас, не имея на это времени, я поставила альбом на место и повернулась, собираясь уходить.
И тут увидела фотоаппарат. Не самый лучший, как «Никои», которым сама пользуюсь; в сущности, я бы даже не назвала это настоящим фотоаппаратом. Такие камеры люди покупают, когда обнаруживают, что, уехал в отпуск, забыли собственную дома. Но это все, что есть, и я взяла аппарат, неожиданно захотев остановить мгновение – эту глубокую тишину, этот неуверенный свет – все то, что кончится, как только я выйду из дома.
Поэтому я отнесла камеру в спальню, где лежал Бен, повернувшись на бок; грудь его вздымалась волнами под простыней, длинные ноги доходили до края кровати. Не желая пускать в ход вспышку, я использовала только свет наступающего рассвета, сфокусировала изображение, и, когда сделала снимок, щелчок в тишине комнаты прозвучал выстрелом. Опустив камеру, я уже невооруженным глазом смотрела, как спит Бен, и вздрогнула, услышав снаружи сигнал. «Надо уходить, – подумала я, – прежде чем он проснется». Но не сдвинулась с места. Прикусила губу и еще какое-то время любовалась им.
Еще немного.
Сдерживая дыхание, я приблизилась, стараясь не шуметь. Вряд ли это необходимо. Я все еще окружена ауреолью и на какое-то время остаюсь тенью в ночи.
Когда лицо Бена оказалось в пространстве объектива, я застыла. Потом почти неслышно прошептала:
– Бен.
Пауза, еще один глубокий вдох, затем угол рта слегка дернулся. Его улыбка еще не сформировалась полностью, а мне тоже захотелось улыбнуться. Я щелкнула. Сунула камеру в карман. И ушла.
Над восточным краем долины показался край солнца, освещая вершины Черных гор, похожие на темные кровоподтеки на фоне неба. Воздух посветлел, пастельные полосы пролегли по всему широкому холсту, и я вдохнула первый утренний ветер. После недолгого колебания повернулась и пошла в восьмой номер гостиницы «Дымящийся пистолет», захлопнув за собой дверь.
Уоррен сидел там же, где я его оставила. Я бы решила, что он вообще не двигался, но с ним был еще один человек, сидевший на краю постели. Не обращая на него внимания, я без слов показала Уоррену снимок, который принесла с собой. У Уоррена только глаза дрогнули.
– У меня к тебе три вопроса, – негромко, но уверенно произнесла я. – Если ответы мне понравятся, я пойду с тобой.
Он уже было улыбнулся, но я остановила его, покачав головой. Если ответы понравятся.
– Во-первых, относительно слов Батча перед началом метаморфозы. Что я была спрятана прямо на виду. «Дочь Ксавье, не меньше», – сказал он.
– А, это, – Уоррен прижимал ладони к поверхности стола. – Он был прав. Только такой талантливый и хитрый человек, как твоя мать, мог до этого додуматься. – Он наклонился вперед. – Понимаешь, обладая сверхъестественными способностями в некоторых сферах, мы вынуждены действовать в мире смертных. Мы подчиняемся всем законам природы – тяготения, времени, пространства, и наша задача заключается в том, чтобы другие, более подвижные, границы казались нормальными. А для этого нам нужны смертные.
– Маскировка? Как у гангстеров, которые используют казино для отмывания денег?
– Совершенно верно. Сразу видно девушку из Лас-Вегаса. – Он всмотрелся в меня в растекающемся свете. – II в обмен на эту маскировку мы поддерживаем смертных как союзники. Иногда наделяем их властью, убеждаем других предоставить ему или ей важное положение в обществе. Иногда даем физическую силу, которой раньше не было. Я знаю по меньшей мере одного смертного, который благодаря этому выиграл олимпийскую золотую медаль. А есть и такие, которые просят…
– Денег, – закончила я за него.
– Денег, – повторил он, кивнув. – Ксавье – главный контакт твоего истинного отца в мире смертных. Он предоставляет укрытие стороне Тени, позволяет агентам Тени существовать и действовать в мире смертных, а в обмен получает столько денег, сколько пожелает.
– Значит, выходя за Ксавье, моя мать получала возможность проникнуть в волчью стаю.
– Выходя за Ксавье, – поправил Уоррен, – твоя мать должна была жить в волчьей стае. И все верили, что ты дочь Ксавье.
Это многое объясняло. Стремительный и беспрецедентный финансовый успех Ксавье в игорном мире. Препятствия, которые возникали перед его конкурентами. Это объясняло также записку без адреса и подписи, которую он получил на этой неделе, и его полное нежелание пролить свет на ее происхождение. Ведь записка от его благодетеля.
Я медленно покачала головой. Этот негодяй был частью всей схемы. Он продал душу за деньги и, делая это, стал причиной смерти собственной дочери.
– Итак, рассуждая теоретически, если я присоединюсь к вам и войско Зодиака станет сильней, это поможет свергнуть Ксавье?
– Определенно. В сущности, все, носящее эмблему врага, можно будет легче уничтожать. Эта эмблема может быть знаком победы. А может становиться целью.
Я нахмурилась.
– А какова его эмблема? Уоррену как будто стало весело.
– Он противоположность твоей матери на звездной карте, Джо. На теневой стороне Зодиака. Ему принадлежит все со словом Арчер, Стрелец.
– То есть это как марка, как бренд?
– Так и есть. Этот бренд защищает и предупреждает.
То есть помещает Ксавье под защиту врага. Можно ли испытывать большую враждебность к человеку?
– Каков твой второй вопрос?
Прежде чем посмотреть в глаза Уоррену, я взглянула на снимок, лежащий на столе.
– Где она?
– Твоя мать? – Он пожал плечами, хотя заметно напрягся. – В укрытии.
– но она жива? Ты уверен? – воскликнула она и, когда он кивнул, спросила: – Но ты не можешь сказать мне, где она?
– Я этого не знаю. Никто не знает. – Он помолчал, словно охваченный противоречивыми мыслями, затем выражение его лица изменилось, и он продолжил: – Если бы Стрелец Теневого Зодиака знал, где Зоя, он сразу напал бы на нее.
– Он так ее ненавидит?
– Он ненавидит нас всех, но да, – негромко подтвердил Уоррен, полный каких-то воспоминаний. – Зою он ненавидит больше всех.
Я хотела знать почему. Что такого она сделала, чтобы вызвать эту смертельную вражду? Если Зоя вышла замуж за Ксавье, чтобы занять важное положение в организации врага, то что заставило ее уйти? Но сейчас для меня был важнее третий вопрос. Я глубоко вдохнула и посмотрела на человека перед собой, одновременно безумного и нормального, открытого и настороженного, мягкого и жесткого – единственного, кто может ответить. И задала ему самый трудный вопрос:
– Виноват ли этот человек, мой истинный отец, в нападении на меня, когда мне было шестнадцать?
Уоррен открыл рот, закрыл его, с трудом глотнул.
– Да.
Я ожидала этого, но правда все равно ударила меня, как свинцом. Закрыв глаза, я зажала переносицу указательным и большим пальцами и покачала головой. Мой кровный отец приказал напасть на меня. Изнасиловать. Оставить умирать в пустыне.
– Моя мать спала с ним? – хрипло спросила я.
– Он не знал, что ты его дочь. И все еще не знает. Это… это очень сложно. И не мне об этом рассказывать.
Я долго смотрела на него, потом кивнула и снова обратила внимание на стол.
– Хорошо, тогда еще один вопрос. Что самое худшее может произойти? С тобой, я имею в виду. Что будет, если эти… Тени победят? Если им удастся уничтожить твое войско?
Кадык Уоррена дрогнул, второй человек неловко зашевелился на кровати. Они переглянулись, целый разговор уместился в один короткий взгляд, прежде чем Уоррен повернулся ко мне.
– Хаос, Джоанна. Содом и Гоморра и все такое. А что, по-твоему, здесь произойдет? Что произойдет, если похоть и низменные инстинкты перестанут сдерживаться? Каждый человек будет предоставлен сам себе? Общество распадется, мораль сведется к самым низменным чувствам. А что с Тенями? Они сожрут и победителей.
Я с добрую минуту стояла молча и неподвижно, прежде чем произнести хоть что-нибудь. Наконец снова взяла снимок и показала на Зою – женщину, которую считала навсегда для себя потерянной.
– Этот человек, Стрелец, стоил мне моей матери. Моей сестры. – Я передвинула палец к Оливии, которая действительно была моей сестрой. – И моей невинности. – Я показала на себя, потом передала фото Уоррену. – Город – это все, что у меня осталось.
Уоррен посмотрел на снимок, потом на меня.
– Ты ведь понимаешь, что вступаешь в совершенно новый мир? Иную реальность. И даже не одну.
– Моя реальность и так другая.
– Мы убиваем этих людей, этих агентов Тени, Джоанна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59