Носовое изваяние только насмешничало и всячески издевалось над ним.
— Я пытался поговорить о ней с кораблем, — сказал Уинтроу наконец. Этта посмотрела на него осуждающе, но в то же время и с любопытством. — Молния была со мной еще неучтивей обычного. Она в открытую говорит, что ждет не дождется, только бы Альтия убралась наконец с ее палубы. Слышала бы ты, как она о ней говорит! Сплошная ругань вперемешку с угрозами. Как будто моя тетка…
Он не закончил фразу и только покачал головой, тихо надеясь, что Этта не будет настаивать на продолжении. Молния же говорила об Альтии, как говорят о родственнике, которого возненавидели. Нет, она вовсе не пыталась убедить в чем-то Уинтроу. Уинтроу ей более был совершенно неинтересен.
Юноша вздохнул.
— Ты опять грезишь о своем корабле.
Этта так выговорила эти слова, словно он был в чем-то виноват.
— Опять, — согласился он покорно. — Мне очень не хватает ее. Я беседую с Молнией только по обязанности, а удовольствия в этом никакого не нахожу. А у тебя последнее время своих хлопот полон рот. Мне частенько бывает одиноко.
— Хлопот полон рот, говоришь? А не ты сам перестал беседовать со мною, как прежде?
Он-то думал, она всю свою способность сердиться израсходовала на Кеннита. Оказывается, она и для него кое-что припасла.
— Ну, я, собственно… — промямлил он, понимая, что в любом случае дождется себе на голову словесных колотушек. — Я просто навязываться не хотел. Я думал, ты…
Все его прежние предположения и выводы относительно Этты вдруг показались ему такими глупыми и легковесными.
— Ты думал, я буду до того занята собственной беременностью, что мигом разучусь и думать, и говорить! — довершила за него Этта. Выпятила живот и принялась с идиотской улыбкой гладить его. — Так, что ли?
И снова хмуро уставилась на Уинтроу.
— Ну… примерно, — выдавил он.
Виновато потер подбородок и приготовился в полной мере изведать ее ярость.
Но вместо того, чтобы обложить его последними словами, Этта вдруг рассмеялась.
— Ох, Уинтроу, какой же ты еще, в сущности, мальчик, — вырвалось у нее. И проговорила она это с таким теплом и любовью, что он озадаченно вскинул глаза. — Да-да, это я о тебе, — сказала она, заметив его недоумевающий взгляд. — Если хочешь знать… ты же весь зеленый ходишь от ревности с тех самых пор, как я тебе рассказала. Ну прямо как будто я твоя мамка, готовая дать тебе отставку ради нового малыша! — И она тряхнула головой, а Уинтроу спросил себя, уж не доставляла ли ей удовольствие его столь очевидная ревность. — Честно говоря, — продолжала она, — я иной раз тихо со смеху помирала, глядя на вас с Кеннитом. У вас иной раз ну прямо на рожах было написано, что вы — такие же двое дураков, как вообще все мужики. Он — с его чопорной холодностью и якобы мужественным нежеланием сознаться в самомалейшей слабости и нужде. А ты — с этим твоим трогательным щенячьим взглядом, выпрашивающим хотя бы кроху внимания. И, знаешь, это последнее до того льстило мне, оказывается!.. Я сама даже не замечала, пока ты не прекратил этим заниматься… — Этта подалась к нему и продолжала: — Слушай, давай разговаривай и беседуй со мной, как прежде, а? Я же нисколько не переменилась, я все та же, честное слово! Ну да, там, во мне, ребеночек подрастает, ну и что с того? Это ведь не сумасшествие и не болезнь. С какой стати шарахаться от меня?
Язык Уинтроу поспел вперед головы.
— Похоже, — сказал он, — у Кеннита теперь будет все. Живой корабль. Ты. И еще сын. А у меня не останется совсем ничего. И вы все будете вместе. А я — где-то там, в сторонке!
Этта ошарашенно молчала некоторое время. Потом выговорила:
— А ты хотел бы, чтобы все принадлежало тебе? Корабль, я и ребенок?
И было нечто такое в ее голосе, отчего его сердце понеслось вскачь. Она что, не отказалась бы, чтобы он ее возжелал? Неужели в ее сердце таилась для него толика теплоты? Сказать об этом вслух? И получить по заслугам? Да, но если ему все равно предстояло все потерять, почему бы и не выговориться? Даже если Этта и отлучит его от себя на веки вечные, все равно она будет знать.
— Да, — сказал он. — Я хочу корабль, потому что он некогда был моим. И с ним и тебя, и сына, потому что… — На этом мужество изменило ему. — Потому что хочу, и все, — закончил он неуклюже. И посмотрел на нее. Вероятно, теми самыми трогательно-огромными щенячьими глазами, над которыми она только что потешалась. Уинтроу ругательски обругал себя, но что он мог тут поделать?
— Ну ты даешь, Уинтроу. — Этта покачала головой и отвела глаза. — Как все же ты еще молод.
Он уязвленно ответил:
— Я все равно ближе к тебе по возрасту, чем он!
— Да не в годах дело, — улыбнулась она.
— Я без конца все «юный» и «маленький» только оттого, что Кеннит на этом настаивает, — парировал Уинтроу. — Да и ты притворяешься, будто веришь в это! А я не дитя, Этта. Не маменькин сынок и не улитка в монастырской раковине. Был когда-то, но очень давно! Год на корабле вроде этого из любого мальчишки сделает мужчину. Ладно, а как прикажете мне быть мужчиной, когда никто не разрешает им стать?
— Мужеством не обзаводятся с чьего-то позволения, — наставительным тоном сообщила ему Этта. — Мужество, знаешь ли, просто берут. Тогда с ним и другие начинают считаться.
И она потянулась к своему вышиванию.
Уинтроу поднялся с кресла. Он был в отчаянии, и отчаяние грозило перейти в ярость. Она что, думала отделаться от него с помощью парочки плоских истин?
— Берут, значит, мужество. Ясно…
Этта изумленно вскинула глаза, и тогда Уинтроу двумя пальцами поддел ее подбородок, заставляя поднять лицо. Нет, не будет он ни о чем думать. Хватит этих дурацких размышлений, он от них устал! Он наклонился и поцеловал ее, изо всех сил надеясь, что сумеет достойно справиться с этим. Но когда их губы соприкоснулись, он забыл о своих потугах. Осталось лишь это немыслимое ощущение близости.
Этта отшатнулась и прикрыла рукой рот. Она глотала воздух, глаза у нее были круглые. В следующий миг зрачки вспыхнули гневом.
— Это так ты свое мужество вздумал доказывать? Предавая Кеннита? Человека, который тебе сделал столько добра?
— Никто никого не предавал, Этта. И вообще Кеннит тут ни при чем. Просто мне хочется, чтобы между нами кое-что было, а ничего нет как нет. — Он тяжело перевел дух. — Я лучше уйду.
— Да, — слабым голосом отвечала она. — Лучше уйди.
Он все же остановился у двери.
— Если бы ты носила моего сына, — выговорил он хрипло, — я бы самым первым об этом узнал. Тебе не пришлось бы с другим мужчиной для начала этим делиться. Ты ни на миг бы не усомнилась, что я с ума сойду от счастья и буду радостно ждать его вместе с тобой. Я бы…
— Ступай! — почти выкрикнула Этта, и он закрыл за собой дверь.
Альтия…
Слабое эхо, долетевшее из милого, далекого, невозвратного прошлого.
Альтия, ты вернулась ко мне…
— Нет.
Ее губы шевельнулись, выдыхая слово, но своего голоса она не услышала. И ей совсем не хотелось, чтобы ее будили. В бодрствовании все равно ничего хорошего не осталось. Наоборот, она хотела — и прилагала к тому все усилия — погрузиться еще глубже, глубже сна, глубже всякого обморока. Туда, где ей больше не будет никакой заботы до своего измученного, оскверненного тела. Она тянулась в далекий сон о том, как они с Брэшеном были живы, свободны, влюблены и счастливы. Она тянулась сквозь время в то лучшее из времен, когда она любила его, сама о том не догадываясь, когда оба они трудились на палубе прекрасного корабля, а ее папа наблюдал за работой дочери и был ею доволен. И еще глубже — туда, где маленькая девочка качалась босиком на снастях, словно бесшабашная обезьянка, или спала на залитом солнцем баке рядом с дремлющим, еще не пробудившимся носовым изваянием.
Альтия! Голос зазвенел радостью. Ты разыскала меня! А я-то, глупая, сомневалась в тебе!
Проказница?.. Ее присутствие ощущалось повсюду, оно теплым облаком окутывало Альтию, сильнее всякого запаха, надежнее прикосновения, радостней любой памяти. Душа корабля обнимала ее. Счастье от возвращения домой и горечь прощания — все вместе. Да, теперь она могла помереть спокойно. И Альтия попробовала тихо бросить швартовы, но не тут-то было. Проказница крепко держала ее участием и любовью. И сама отчаянно в ней нуждалась. Альтия не могла вынести нежность, переполнившую душу. Она манила ее, как огонь маяка, и заставляла поколебаться ее решимость уйти. Она попробовала отвернуться, отстраниться. Отпусти меня, милая. Я хочу умереть…
Тогда и я вместе с тобой! Ты понимаешь, я же соткана из смерти. Я — притворство, я — богомерзкий обман, и потом, я так устала томиться здесь, в темноте! Постой, но ты разве не затем сюда пришла, чтобы освободить меня? Погрузилась так глубоко — и только затем, чтобы увести меня в смерть?..
Изумление Проказницы и ее готовность расстаться с жизнью привели Альтию в ужас. Уйти из жизни ей самой — это одно дело. А прекратить вместе со своей еще и жизнь своего корабля… Нет уж, увольте! Решение, твердо принятое еще недавно, поплыло и заколебалось. Она сделала беспомощную попытку отъединить свое восприятие от Проказницы. Измочаленное тело мало-помалу охватывал холод, но чем дальше она уходила от жизни, тем полнее было ее единение с кораблем.
Я загнана сюда, в глубину, почти в смерть, подтвердила Проказница. Если бы только я знала, как совсем уйти в бездну, я бы давно уже это сделала! Она все-все отняла у меня, Альтия! Море, небо, ветер в лицо… Когда я пробую дотянуться до Уинтроу, она обещает убить его! А Кеннит меня и вовсе не слышит. Она никуда меня не пускает и еще издевается, что, мол, я сама не своя по своим людям! Честно, я и рада бы умереть, да не знаю, как это сделать! Спаси меня, Альтия! Будешь умирать, возьми меня с собой, хорошо?
Нет! твердым запретом ответила Альтия. Я должна сделать это одна.
И она отвернулась от корабля, хотя это и причинило ей новую боль. И… подняла якорь.
Ага! Так вот как это делается! Биение сердца становится все реже и реже, дыхание — все менее глубоким. По твоему телу растекается яд и грозит тебя унести. Но мне-то такого от нее не дождаться! И потом, у меня же нет настоящего сердца, да и задохнуться я не могу. Она просто держит меня здесь, потому что нуждается в моих знаниях! И я избавиться от нее не могу! Альтия, Альтия! Не бросай меня здесь, в темноте! Возьми меня с собой!
Альтия почувствовала, как душа корабля буквально обвилась кругом нее и плотно прижалась. Так дитя в час опасности хватается за материнские юбки. Альтия попыталась разжать ее хватку. Проказница упиралась, но Альтия была тверда. Впрочем, понадобившееся усилие до некоторой степени раздуло тлеющие угольки ее жизни. Где-то очень далеко ее тело, с которым она была бы рада расстаться, зашлось в судорожном кашле, и горький привкус появился во рту. Альтия со стоном вобрала воздух и почувствовала, что сердце забилось уверенней. Нет! Это было совсем не то, чего ей хотелось бы. А хотела она одного: прекратить бороться и отчалить в ночь и пустоту. И зачем Проказнице понадобилось так все усложнять?
Дай мне умереть, кораблик. Ну пожалуйста, дай мне умереть. Пусть я умру и стану частью тебя, как папа и те, кто умер на твоей палубе прежде него. Пусть я упокоюсь в тебе. Все равно жизнь мне больше никакой радости не сулит.
Что ты, Альтия, что ты! На самом деле ты вовсе не хочешь присоединяться ко мне! То, во что я превратилась, не заслуживает того, чтобы вливаться туда! Если уж ты собираешься уходить из жизни, так уходи из нее насовсем. Незачем тебе томиться вместе со мной здесь, в этой ловушке. Ну пожалуйста, что тебе стоит! Давай вместе уйдем!
Холодно. До чего же холодно было кругом. Корабль излучал твердокаменную уверенность: Проказница стремилась к смерти. «Нет, — решила Альтия, — это уж слишком!» И помимо собственной воли всеми силами ухватилась за еще трепетавшую жизнь, за остатки восприятия. Воздух со стоном наполнял ее легкие и вырывался наружу. Она просто не могла допустить, чтобы Проказница умерла вместе с ней. Надо как-нибудь отвлечь ее.
Кораблик мой, красавица моя, Проказница! Скажи, почему?
Почему? Но ты же сама знаешь. Потому что в жизни для меня ничего хорошего не осталось. Потому что никакое «завтра» не подарит мне радости.
И боль, испытанная кораблем, накрыла Альтию с головой, точно волна. Теперь она знала свое происхождение — а кроме него, ни в чем уверена не была, — и этот мучительный разлад, передавшийся Альтии, едва не вытряхнул окончательно ее душу из тела. Кончилось тем, что она принялась еще крепче цепляться за жизнь. Нет уж, она нипочем не позволит своему кораблю таким вот образом кончить свои дни!
Но теперь уже Проказница в буквальном смысле мертвой хваткой вцепилась в Альтию и потянула ее с собой в никуда.
Я сделана из смерти! взывала ее отчаявшаяся душа.
Нет! Тысячу раз нет! яростно воспротивилась Альтия. Ей необходимо было вернуть корабль, устремившийся в бездну, — хотя это и шло вразрез с ее собственным стремлением к забвению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83