А не далее как вчера одна из служанок по секрету поведала ей, что на базаре уже начали продавать перчатки со вставочками, производившими сходное впечатление!
Малта еще раз посмотрела на себя в зеркало, пытаясь как следует поверить, что это и вправду она. Ей без конца твердили, как она прекрасна. Ее платье ниспадало белоснежными каскадами, таившими, однако, алые вставки, и эти вставки вспыхивали огнем, лишь когда Рэйн кружил ее в танце. Портниха, создавшая этот шедевр, сказала Малте, что платье явилось ей во сне, причем сон был о драконах. Малта положила руки на узенькую талию платья и быстро повернулась перед зеркалом, одновременно выворачивая шею, чтобы все видеть, и в результате чуть не упала. Рассмеялась собственной глупости и покинула гардеробную. Вскоре она уже постучала в другую дверь, а потом смело вошла.
— Этта? — позвала она в полумрак комнаты.
— Я здесь, — отозвалась королева Пиратских островов.
Малта пересекла полутемную комнату и вошла в просторную гардеробную Этты. Она увидела раскрытые дверцы шкафов и платья, разложенные по полу. Этта сидела перед зеркалом в нижнем белье.
— А где твои горничные? — поинтересовалась Малта осторожно.
Уинтроу уже предупреждал ее о резком нраве и переменчивом настроении Этты. Сама Малта, впрочем, еще не видела ее гнева — лишь безмерную, непроглядную скорбь.
— Я их отослала, — коротко пояснила Этта. — Их болтовня меня чуть с ума не свела. Одна духи под нос тычет, другая шпильку в волосы сует, третья зеленым и синим платьями размахивает; и все хором — ах, сударыня, только не черное, не в этот раз! Ну прямо чайки на берегу, слетевшиеся мой труп расклевать. Мыслимо ли выдержать? Я их и прогнала.
— Ясно, — протянула Малта.
В это время отворилась другая дверь, и с подносом в руках вошла Мама. На подносе стоял дымящийся чайник и чашки, подобранные к нему в тон. Это был очень нарядный сервиз, белый с синими цветами. Мама неразборчиво поздоровалась с Малтой и поставила поднос на туалетный столик. Ее бледно-голубые глаза с любовью обежали Этту. Разливая чай, она что-то бормотала себе под нос, — получалось успокаивающе, словно мурлыканье ласковой кошки. Малта ровным счетом ничего не понимала из ее бормотания, Этта же, напротив, внимательно слушала. Потом ее величество королева вздохнула, взяла чашку и отпила. Мама тоже пользовалась всеми почестями и привилегиями при сатрапском дворе. Тем не менее она от всего отказалась, даже от отдельных покоев, и поселилась вместе с Эттой, чтобы ухаживать за ней и опекать. Малта сперва думала, что постоянные знаки внимания пожилой женщины быстренько доведут Этту до бешенства. Ничуть не бывало. Этту общество Мамы, похоже, только радовало и утешало. Вот королева Пиратских островов отставила чашку.
— Я снова надену черное, — сказала она, но теперь в ее голосе была лишь грусть, без признаков раздражения или гнева.
Снова вздохнув, она повернулась к зеркалу. Малта подняла черное, простого кроя платье и хорошенько встряхнула его. Этта носила черное в знак траура по Кенниту. А единственными украшениями, которые она себе позволяла, были маленькая деревянная миниатюра — его портрет, который она носила пришнурованным к запястью, да серьги, что он когда-то ей подарил. И кажется, Этта знать не знала, что трагическая простота ее одеяний и поведения уже вдохновили на творчество всех без исключения столичных поэтов.
Сидя перед зеркалом, Этта разглядывала свои руки, Мама же расчесывала ее густые, блестяще-черные волосы и закалывала их шпильками ювелирной работы. Никому другому Этта не позволила бы так себя наряжать, но Мама тихонько напевала какую-то песенку, и Этта терпела. Когда с прической было покончено, голова Этты уподобилась ночному небу с мерцающими звездами. А Мама взяла маленькую бутылочку и нанесла по капельке духов на шею Этты и на запястья.
— Лаванда… — тихо проговорила молодая женщина, и голос ее дрогнул. — Кенниту всегда нравилась лаванда…
И она уронила голову на руки.
Мама со значением покосилась на Малту. Потом пожилая женщина отошла в дальний уголок комнаты и принялась развешивать платья, вытащенные из шкафов, и Малта смиренно взялась ей помогать.
Когда Этта вновь подняла голову, на ее лице не было ни малейшего следа слез. Выглядела она усталой, но все-таки улыбнулась.
— Надо одеваться, — сказала она. — Подозреваю, сегодня вечером мне опять придется быть королевой.
— Уинтроу и Рэйн будут нас ждать, — подхватила Малта.
— Иногда, когда мне бывает совсем худо и никого рядом нет, — поделилась Этта с Малтой, пока та застегивала у нее на спине бесконечную череду пуговок, — мне кажется — то есть я поклясться готова! — что он со мной разговаривает. Он велит мне быть сильной — ради сына, которого я ношу.
Мама согласно пробормотала, подавая ей чулки и бальные туфельки.
— Ночью, перед тем как заснуть, я часто слышу его голос, — тихо продолжала Этта. — Он говорит мне о любви, о поэзии, дает добрые советы, подбадривает меня. Честно, если бы не это, я бы давно уже спятила. А так — я чувствую, что некая лучшая сторона Кеннита чудесным образом по-прежнему здесь, со мной. И всегда будет со мной.
— Наверняка это так и есть, — поддержала Малта.
А про себя задумалась: «Может, и я недостатков Рэйна точно так же в упор не вижу?» Кеннит — каким вспоминала его Этта — не очень-то походил на то, что запомнилось ей самой. А уж когда его тело, зашитое в белую парусину, опустили с палубы Проказницы в море, лично она только вздохнула с большим облегчением!
Этта поднялась, прошуршав черным ниспадающим шелком. Ее беременность еще не была заметна, но о ней знала вся столица. Королева Этта носила во чреве наследника короля Кеннита. Никто не оспаривал ее права на освободившийся трон. И никто не задавал неуместных вопросов по поводу удивительной молодости ее главного флотоводца. Как было исстари заведено у пиратов, Уинтроу унаследовал место Кеннита в результате голосования капитанов. Малта слышала краем уха, что капитаны высказались единогласно.
Уинтроу и Рэйн ждали своих дам внизу лестницы. Брат Малты сильно проигрывал рядом с уроженцем Чащоб, тем более что узкий камзол отнюдь не добавлял Уинтроу ширины плеч и мощи сложения. Наоборот, придворное платье заставляло его выглядеть еще моложе, чем он был в действительности, если не заглядывать в глаза. А если заглянуть в них, то он сразу оказывался подходящей парой для Этты. Ко всему прочему он неизменно одевался в черное, как и она. Малте оставалось лишь гадать, чего тут было больше — траура по пирату или солидарности с Эттой, равно как и желания выглядеть ей под стать.
Спустившись по ступенькам, пиратская королева чуть помедлила. Малта видела: Этта собиралась с духом, ни дать ни взять готовясь к тяжкому испытанию. Но вот она взяла протянутую руку Уинтроу и вздернула подбородок. Малта проводила ее взглядом, поджала губы и слегка нахмурилась.
— Тебя что-то беспокоит? — спросил Рэйн.
Взяв руку Малты, он утвердил ее на своем локте. Ее пальцам было так хорошо под его теплой ладонью.
— Надеюсь, — пробормотала она, — мой братишка все-таки еще подрастет.
— Малта, что ты говоришь, — упрекнул он ее, но потом расплылся в улыбке.
Ей самой приходилось смотреть на него сугубо снизу вверх, и он знал, что это очень ей нравится. Да и Рэйну по душе была нынешняя джамелийская мода. Плотно облегающий темно-синий камзол выгодно подчеркивал его широкие плечи. А белые кружева в вороте и по краю рукавов замечательно оттеняли обветренную, загорелую кожу. Ко всему этому великолепию отлично подходили белые штаны и черные высокие сапоги. В ушах Рэйн носил маленькие сережки-колечки, блестевшие на фоне вьющихся черных волос. Малта с невольной жалостью подумала о личных слугах, которым пришлось сегодня за Рэйном ухаживать. Когда доходило до одежды, терпения у него не было никакого.
Вот он повернул голову, и щедрый свет ламп пробежал по его чешуе, отбрасывая синие блики. Его глаза сверкали темной бронзой, но Малта знала, что и в них таились отблески синевы.
— Ну? — поинтересовался Рэйн. — Все в порядке?
Он даже слегка покраснел, и тут Малта осознала, что уже довольно долго стоит и просто смотрит на него.
Она кивнула ему — да, дескать, полный порядок! — и они вместе вышли в зал.
Зал был громаден. Высоченный потолок поддерживали мраморные колонны. Рэйн и Малта прошли под аркой и ступили на паркет, предназначенный для танцев. В дальнем конце зала музыканты уже начинали потихоньку играть, создавая у присутствующих должное настроение. По другую руку виднелось возвышение, и там на изящном троне восседал сатрап. Перед возвышением в креслах сидели три его Сердечные Подруги. По сторонам трона благоухали две курильницы, и за ними присматривал особый слуга. Струйки желтоватого ароматного дыма обволакивали молодого самодержца. Касго улыбался, благосклонно кивая собравшимся подданным. На другом возвышении виднелся чуть более скромный трон, предназначенный для королевы Этты. Она как раз поднималась туда по ступенькам, и Малта отметила про себя, что с таким, как у нее, лицом другие люди поднимаются на эшафот. Рядом с троном, немного пониже, было устроено сиденье для Уинтроу.
Места, предназначенные для них с Рэйном, оформлялись в настоящей политической борьбе. Сатрап Касго хоть и со скрипом, но все же признал, что Этта, как правящая королева суверенной страны, вполне заслуживала равного с ним положения, то бишь трона. Малта с Рэйном никаких царских регалий для себя не требовали. Зато Малта при каждом удобном случае повторяла, что Удачный есть независимое город-государство. Рэйн вторил ей, заявляя, что Дождевые Чащобы никоим образом Джамелии не подчинены. И оба они отнюдь не претендовали называться чьими-то, кроме Тинтальи, полномочными представителями. Да и драконы им никаких титулов не присваивали. Словом, ни на королевскую чету из далекой страны, ни даже на заморских вельмож они не тянули. Соответственно, ни тронов, ни кресел на возвышении им как бы не полагалось. Тем не менее Касго велел соорудить для них увитый цветочными гирляндами помост. Тем самым он и отдавал им дань уважения, и — а как же иначе! — пользовался случаем прихвастнуть своими новыми и несравненными союзниками. В результате Рэйн тихо зверел, сидя на всеобщем обозрении. Малта воспринимала происходившее гораздо спокойнее, ибо понимала, что особое положение среди гостей сулило немалые выгоды. Какая разница, по какой причине их так возвысил сатрап! Главное — их почтили особым вниманием. И весь джамелийский двор должен был увидеть это, а увидев, запомнить.
В дальнейшем это должно было заметно облегчить переговоры и заключение сделок.
И не только в отдаленном будущем. Теперь, когда осталась в прошлом удушающая монополия сатрапа на все товары Удачного, джамелийское купечество наперебой старалось завязать отношения с тамошними торговцами. А поскольку необычная внешность Малты и Рэйна ныне являла собой сущий писк моды, нашлось немалое число желающих переехать и поселиться непосредственно в Дождевых Чащобах. Рэйн никого не отталкивал, но неустанно повторял, что не может выносить никаких решений через голову Совета Чащоб. Еще у них не было отбоя от всяческих искателей приключений, суливших немалые деньги за место на Проказнице во время ее плавания домой. Этим людям приходилось иметь дело с Уинтроу, который раз за разом объяснял им: Проказница являлась флагманским кораблем Пиратских островов, а вовсе не Чащоб. Кроме того, в данный момент он оказывал любезность Старшим, возвращавшимся на родину, а значит, ни о каком найме не было речи. Будут же и другие корабли, идущие в Удачный, не так ли?
Змеи больше не представляли собой угрозы для мореплавателей, да и калсидийцев во Внутреннем Проходе сделалось существенно меньше; следовало ждать оживленного сообщения между Джамелией и Удачным, как торгового, так и пассажирского. Малта однажды просидела с господином Фердио добрых полдня, занимаясь прикидками и подсчетами. По всему выходило, что новое положение дел окажется гораздо выгодней для сатрапской казны, нежели прежние грабительские налоги. Бурное развитие мореплавания во Внутреннем Проходе, открытая торговля с Пиратскими островами, новые и более выгодные отношения с Калсидой, возможность плавать даже в более дальние края — все это сулило хорошенько встряхнуть старинный город и вывести его из застоя, в котором Джамелия давно уже пребывала. Тут Фердио сообразил, что товары с островов далекого юга могут найти очень неплохой спрос на севере, — и они снова углубились в подсчеты. Когда они представили результаты своих изысканий сатрапу, Касго изволил улыбнуться и кивнуть, ненадолго расставшись со скукой.
«А он изменился, — думала Малта, приближаясь к подножию его трона. — Правда, не настолько, чтобы я прямо так и поверила в его искренность…» Вернувшись в привычную роскошь, к доступным красавицам и дурманящим зельям, Касго заново обрел и привычки жеманного юнца, которого Малта встретила когда-то на балу в Зале Торговцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Малта еще раз посмотрела на себя в зеркало, пытаясь как следует поверить, что это и вправду она. Ей без конца твердили, как она прекрасна. Ее платье ниспадало белоснежными каскадами, таившими, однако, алые вставки, и эти вставки вспыхивали огнем, лишь когда Рэйн кружил ее в танце. Портниха, создавшая этот шедевр, сказала Малте, что платье явилось ей во сне, причем сон был о драконах. Малта положила руки на узенькую талию платья и быстро повернулась перед зеркалом, одновременно выворачивая шею, чтобы все видеть, и в результате чуть не упала. Рассмеялась собственной глупости и покинула гардеробную. Вскоре она уже постучала в другую дверь, а потом смело вошла.
— Этта? — позвала она в полумрак комнаты.
— Я здесь, — отозвалась королева Пиратских островов.
Малта пересекла полутемную комнату и вошла в просторную гардеробную Этты. Она увидела раскрытые дверцы шкафов и платья, разложенные по полу. Этта сидела перед зеркалом в нижнем белье.
— А где твои горничные? — поинтересовалась Малта осторожно.
Уинтроу уже предупреждал ее о резком нраве и переменчивом настроении Этты. Сама Малта, впрочем, еще не видела ее гнева — лишь безмерную, непроглядную скорбь.
— Я их отослала, — коротко пояснила Этта. — Их болтовня меня чуть с ума не свела. Одна духи под нос тычет, другая шпильку в волосы сует, третья зеленым и синим платьями размахивает; и все хором — ах, сударыня, только не черное, не в этот раз! Ну прямо чайки на берегу, слетевшиеся мой труп расклевать. Мыслимо ли выдержать? Я их и прогнала.
— Ясно, — протянула Малта.
В это время отворилась другая дверь, и с подносом в руках вошла Мама. На подносе стоял дымящийся чайник и чашки, подобранные к нему в тон. Это был очень нарядный сервиз, белый с синими цветами. Мама неразборчиво поздоровалась с Малтой и поставила поднос на туалетный столик. Ее бледно-голубые глаза с любовью обежали Этту. Разливая чай, она что-то бормотала себе под нос, — получалось успокаивающе, словно мурлыканье ласковой кошки. Малта ровным счетом ничего не понимала из ее бормотания, Этта же, напротив, внимательно слушала. Потом ее величество королева вздохнула, взяла чашку и отпила. Мама тоже пользовалась всеми почестями и привилегиями при сатрапском дворе. Тем не менее она от всего отказалась, даже от отдельных покоев, и поселилась вместе с Эттой, чтобы ухаживать за ней и опекать. Малта сперва думала, что постоянные знаки внимания пожилой женщины быстренько доведут Этту до бешенства. Ничуть не бывало. Этту общество Мамы, похоже, только радовало и утешало. Вот королева Пиратских островов отставила чашку.
— Я снова надену черное, — сказала она, но теперь в ее голосе была лишь грусть, без признаков раздражения или гнева.
Снова вздохнув, она повернулась к зеркалу. Малта подняла черное, простого кроя платье и хорошенько встряхнула его. Этта носила черное в знак траура по Кенниту. А единственными украшениями, которые она себе позволяла, были маленькая деревянная миниатюра — его портрет, который она носила пришнурованным к запястью, да серьги, что он когда-то ей подарил. И кажется, Этта знать не знала, что трагическая простота ее одеяний и поведения уже вдохновили на творчество всех без исключения столичных поэтов.
Сидя перед зеркалом, Этта разглядывала свои руки, Мама же расчесывала ее густые, блестяще-черные волосы и закалывала их шпильками ювелирной работы. Никому другому Этта не позволила бы так себя наряжать, но Мама тихонько напевала какую-то песенку, и Этта терпела. Когда с прической было покончено, голова Этты уподобилась ночному небу с мерцающими звездами. А Мама взяла маленькую бутылочку и нанесла по капельке духов на шею Этты и на запястья.
— Лаванда… — тихо проговорила молодая женщина, и голос ее дрогнул. — Кенниту всегда нравилась лаванда…
И она уронила голову на руки.
Мама со значением покосилась на Малту. Потом пожилая женщина отошла в дальний уголок комнаты и принялась развешивать платья, вытащенные из шкафов, и Малта смиренно взялась ей помогать.
Когда Этта вновь подняла голову, на ее лице не было ни малейшего следа слез. Выглядела она усталой, но все-таки улыбнулась.
— Надо одеваться, — сказала она. — Подозреваю, сегодня вечером мне опять придется быть королевой.
— Уинтроу и Рэйн будут нас ждать, — подхватила Малта.
— Иногда, когда мне бывает совсем худо и никого рядом нет, — поделилась Этта с Малтой, пока та застегивала у нее на спине бесконечную череду пуговок, — мне кажется — то есть я поклясться готова! — что он со мной разговаривает. Он велит мне быть сильной — ради сына, которого я ношу.
Мама согласно пробормотала, подавая ей чулки и бальные туфельки.
— Ночью, перед тем как заснуть, я часто слышу его голос, — тихо продолжала Этта. — Он говорит мне о любви, о поэзии, дает добрые советы, подбадривает меня. Честно, если бы не это, я бы давно уже спятила. А так — я чувствую, что некая лучшая сторона Кеннита чудесным образом по-прежнему здесь, со мной. И всегда будет со мной.
— Наверняка это так и есть, — поддержала Малта.
А про себя задумалась: «Может, и я недостатков Рэйна точно так же в упор не вижу?» Кеннит — каким вспоминала его Этта — не очень-то походил на то, что запомнилось ей самой. А уж когда его тело, зашитое в белую парусину, опустили с палубы Проказницы в море, лично она только вздохнула с большим облегчением!
Этта поднялась, прошуршав черным ниспадающим шелком. Ее беременность еще не была заметна, но о ней знала вся столица. Королева Этта носила во чреве наследника короля Кеннита. Никто не оспаривал ее права на освободившийся трон. И никто не задавал неуместных вопросов по поводу удивительной молодости ее главного флотоводца. Как было исстари заведено у пиратов, Уинтроу унаследовал место Кеннита в результате голосования капитанов. Малта слышала краем уха, что капитаны высказались единогласно.
Уинтроу и Рэйн ждали своих дам внизу лестницы. Брат Малты сильно проигрывал рядом с уроженцем Чащоб, тем более что узкий камзол отнюдь не добавлял Уинтроу ширины плеч и мощи сложения. Наоборот, придворное платье заставляло его выглядеть еще моложе, чем он был в действительности, если не заглядывать в глаза. А если заглянуть в них, то он сразу оказывался подходящей парой для Этты. Ко всему прочему он неизменно одевался в черное, как и она. Малте оставалось лишь гадать, чего тут было больше — траура по пирату или солидарности с Эттой, равно как и желания выглядеть ей под стать.
Спустившись по ступенькам, пиратская королева чуть помедлила. Малта видела: Этта собиралась с духом, ни дать ни взять готовясь к тяжкому испытанию. Но вот она взяла протянутую руку Уинтроу и вздернула подбородок. Малта проводила ее взглядом, поджала губы и слегка нахмурилась.
— Тебя что-то беспокоит? — спросил Рэйн.
Взяв руку Малты, он утвердил ее на своем локте. Ее пальцам было так хорошо под его теплой ладонью.
— Надеюсь, — пробормотала она, — мой братишка все-таки еще подрастет.
— Малта, что ты говоришь, — упрекнул он ее, но потом расплылся в улыбке.
Ей самой приходилось смотреть на него сугубо снизу вверх, и он знал, что это очень ей нравится. Да и Рэйну по душе была нынешняя джамелийская мода. Плотно облегающий темно-синий камзол выгодно подчеркивал его широкие плечи. А белые кружева в вороте и по краю рукавов замечательно оттеняли обветренную, загорелую кожу. Ко всему этому великолепию отлично подходили белые штаны и черные высокие сапоги. В ушах Рэйн носил маленькие сережки-колечки, блестевшие на фоне вьющихся черных волос. Малта с невольной жалостью подумала о личных слугах, которым пришлось сегодня за Рэйном ухаживать. Когда доходило до одежды, терпения у него не было никакого.
Вот он повернул голову, и щедрый свет ламп пробежал по его чешуе, отбрасывая синие блики. Его глаза сверкали темной бронзой, но Малта знала, что и в них таились отблески синевы.
— Ну? — поинтересовался Рэйн. — Все в порядке?
Он даже слегка покраснел, и тут Малта осознала, что уже довольно долго стоит и просто смотрит на него.
Она кивнула ему — да, дескать, полный порядок! — и они вместе вышли в зал.
Зал был громаден. Высоченный потолок поддерживали мраморные колонны. Рэйн и Малта прошли под аркой и ступили на паркет, предназначенный для танцев. В дальнем конце зала музыканты уже начинали потихоньку играть, создавая у присутствующих должное настроение. По другую руку виднелось возвышение, и там на изящном троне восседал сатрап. Перед возвышением в креслах сидели три его Сердечные Подруги. По сторонам трона благоухали две курильницы, и за ними присматривал особый слуга. Струйки желтоватого ароматного дыма обволакивали молодого самодержца. Касго улыбался, благосклонно кивая собравшимся подданным. На другом возвышении виднелся чуть более скромный трон, предназначенный для королевы Этты. Она как раз поднималась туда по ступенькам, и Малта отметила про себя, что с таким, как у нее, лицом другие люди поднимаются на эшафот. Рядом с троном, немного пониже, было устроено сиденье для Уинтроу.
Места, предназначенные для них с Рэйном, оформлялись в настоящей политической борьбе. Сатрап Касго хоть и со скрипом, но все же признал, что Этта, как правящая королева суверенной страны, вполне заслуживала равного с ним положения, то бишь трона. Малта с Рэйном никаких царских регалий для себя не требовали. Зато Малта при каждом удобном случае повторяла, что Удачный есть независимое город-государство. Рэйн вторил ей, заявляя, что Дождевые Чащобы никоим образом Джамелии не подчинены. И оба они отнюдь не претендовали называться чьими-то, кроме Тинтальи, полномочными представителями. Да и драконы им никаких титулов не присваивали. Словом, ни на королевскую чету из далекой страны, ни даже на заморских вельмож они не тянули. Соответственно, ни тронов, ни кресел на возвышении им как бы не полагалось. Тем не менее Касго велел соорудить для них увитый цветочными гирляндами помост. Тем самым он и отдавал им дань уважения, и — а как же иначе! — пользовался случаем прихвастнуть своими новыми и несравненными союзниками. В результате Рэйн тихо зверел, сидя на всеобщем обозрении. Малта воспринимала происходившее гораздо спокойнее, ибо понимала, что особое положение среди гостей сулило немалые выгоды. Какая разница, по какой причине их так возвысил сатрап! Главное — их почтили особым вниманием. И весь джамелийский двор должен был увидеть это, а увидев, запомнить.
В дальнейшем это должно было заметно облегчить переговоры и заключение сделок.
И не только в отдаленном будущем. Теперь, когда осталась в прошлом удушающая монополия сатрапа на все товары Удачного, джамелийское купечество наперебой старалось завязать отношения с тамошними торговцами. А поскольку необычная внешность Малты и Рэйна ныне являла собой сущий писк моды, нашлось немалое число желающих переехать и поселиться непосредственно в Дождевых Чащобах. Рэйн никого не отталкивал, но неустанно повторял, что не может выносить никаких решений через голову Совета Чащоб. Еще у них не было отбоя от всяческих искателей приключений, суливших немалые деньги за место на Проказнице во время ее плавания домой. Этим людям приходилось иметь дело с Уинтроу, который раз за разом объяснял им: Проказница являлась флагманским кораблем Пиратских островов, а вовсе не Чащоб. Кроме того, в данный момент он оказывал любезность Старшим, возвращавшимся на родину, а значит, ни о каком найме не было речи. Будут же и другие корабли, идущие в Удачный, не так ли?
Змеи больше не представляли собой угрозы для мореплавателей, да и калсидийцев во Внутреннем Проходе сделалось существенно меньше; следовало ждать оживленного сообщения между Джамелией и Удачным, как торгового, так и пассажирского. Малта однажды просидела с господином Фердио добрых полдня, занимаясь прикидками и подсчетами. По всему выходило, что новое положение дел окажется гораздо выгодней для сатрапской казны, нежели прежние грабительские налоги. Бурное развитие мореплавания во Внутреннем Проходе, открытая торговля с Пиратскими островами, новые и более выгодные отношения с Калсидой, возможность плавать даже в более дальние края — все это сулило хорошенько встряхнуть старинный город и вывести его из застоя, в котором Джамелия давно уже пребывала. Тут Фердио сообразил, что товары с островов далекого юга могут найти очень неплохой спрос на севере, — и они снова углубились в подсчеты. Когда они представили результаты своих изысканий сатрапу, Касго изволил улыбнуться и кивнуть, ненадолго расставшись со скукой.
«А он изменился, — думала Малта, приближаясь к подножию его трона. — Правда, не настолько, чтобы я прямо так и поверила в его искренность…» Вернувшись в привычную роскошь, к доступным красавицам и дурманящим зельям, Касго заново обрел и привычки жеманного юнца, которого Малта встретила когда-то на балу в Зале Торговцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83