После королевского обеда виночерпий обыкновенно удалялся в сад и проводил там час в размышлениях. Обычно эти «размышления» сводились к тому, что он дремал, поглядывая на фонтан и разбитую вокруг него клумбу. Никому не известно, какие мысли бродили при этом под его складчатым лбом.
Затем, очнувшись от приятной полудремы, виночерпий направлялся на королевскую кухню, дабы отдать там распоряжения касательно завтрашнего выбора вин и температуры воды, которой надлежит эти вина разбавить. После этого он считал возможным вернуться наконец домой, к очаровательной Труделизе.
Труделиза вела несколько иной образ жизни. Она вставала поздно и бездельничала до второго завтрака (первый она пропускала, а второй вкушала лежа в постели).
Затем гуляла, дабы не утрачивать нежного румянца. До вечера у нее имелось свободное время, но вечер она обязана была проводить в обществе мужа. Читать ему вслух, угощать его милой болтовней, купать в ароматических ваннах и укладывать спать.
Ренье точно угадал момент, когда Труделиза сочла свою жизнь лишенной цели и смысла, и предстал перед ней во всем блеске разочарованности, загадки и готовности развлекать.
Для начала дама заинтересовалась.
Несмотря на возраст и не вполне свежий цвет лица, Ренье все еще оставался привлекательным. Многие женщины просто обожали его – за готовность слушать их, давать им советы и любить их от всей души, зачастую ничего не требуя взамен.
– Я прежде вас не встречала, – заметила Труделиза в первый раз, когда «совершенно случайно» столкнулась с Ренье в королевском саду. – Кто вы?
– Мое имя Ренье, сударыня, и с некоторых пор я – полное никто, – ответил он, улыбаясь. – Однако для вас я с удовольствием стану кем-то.
– Кем? – спросила Труделиза и пустила в него из-под ресниц убийственную стрелу.
– Кем захотите.
– Другом?
– С удовольствием.
– Советчиком?
– Несомненно.
– Подругой?
– Почту за честь.
– Умудренной тетушкой?
– Это всегда.
– Может быть, бабушкой?
– Бабушкой – пожалуй, чересчур. Дедушкой – с большим трудом. Вас не устроил бы кузен?
– Кузен? – Труделиза задумалась. – Кажется, это ловушка, – сказала она наконец.
– Почему? – удивился Ренье.
– Кузен – всегда ловушка для кузины.
– Идеально выражено, – сказал Ренье и взял ее под руку. – Пожалуй, остановимся на добром друге.
– И вы не будете претендовать на большее? – с подозрением спросила она.
– Разумеется, нет! – пылко ответил он.
После этого она пригласила его в свою постель.
Ренье навещал Труделизу два-три раза в неделю. Для них не составляло большого труда скрывать свои отношения от господина королевского виночерпия, поскольку тот никогда не нарушал собственного расписания и, следовательно, ни разу не застал любовников врасплох.
Труделиза давала Ренье деньги, снабжала его кое-какими безделушками, из тех, что существенно украшают жизнь, а он отвечал ей полным пониманием и, когда она изъявляла желание, дарил ей нежные ласки.
У Ренье имелись и другие сердечные подруги, в том числе и среди кухонных служанок: с этими он был не вполне честен, поскольку в отношениях с ними преследовал кое-какую корысть, но простые девушки не слишком на него обижались. «Бедняжка, досталось ему в жизни от женщин, – говорила одна из них, – вот помяните мое слово, когда-нибудь мы узнаем печальную любовную историю. Не его вина, что он не может любить только одну и ищет забвения среди десятка подруг».
Пиндар обнаружил Ренье, когда тот выбирался из покоев Труделизы. Поэт разгуливал по саду, осваиваясь с новым окружением. Изучал расположение комнат, знакомился с обитателями дворца.
Ему все было интересно: и любовные связи, и кулинарные предпочтения, не говоря уж о расписании дежурств придворной стражи и нравах здешних командиров…
Вид Ренье, лезущего через окно, не мог не привлечь внимания Пиндара. Поэт по достоинству оценил расположение окна: рассмотреть происходящее можно было лишь в том случае, если находиться в непосредственной близости. С одной стороны окно заслонял пышный розовый куст, с другой – изящная башенка, пристроенная к стене дворца, своего рода граненый «фонарик», в котором размещалась маленькая оранжерея.
– Эй! – окликнул Пиндар.
Ренье покачнулся, потерял равновесие и неловко свалился в траву.
– Это ты, – возмущенно сказал он, садясь и вытряхивая сухие листики из волос. – Зачем ты меня испугал?
– А ты испугался?
– Ужасно!
– Ладно, за мной угощение, – миролюбивым тоном произнес Пиндар. – Рассказывай, что ты здесь делал.
– Ну и что я здесь, по-твоему, делал? – досадливо отозвался Ренье. – Вылезал из окна. За окном находится комната, в комнате находится дама.
– Почему же через окно?
– Потому что даму не нужно компрометировать.
– Муж! – догадался Пиндар.
– Да, – кивнул Ренье без малейшего признака раскаяния. – Занудная скотина. Полагаю, выйдя за него замуж, моя дама поняла свою ошибку мгновенно, однако принять кое-какие контрмеры решилась лишь через год после заключения брака. Что ж, ей повезло, потому что поблизости оказался я – неизменный утешитель одиноких и разочарованных женщин.
– По-твоему, это карьера?
– В своем роде – да, – сказал Ренье. – Одно плохо: с годами я делаюсь все менее интересен. Раньше достаточно было подмигнуть девушке – и она твоя, а теперь приходится подолгу морочить ей голову. По-моему, я старею.
– Это точно, – подтвердил Пиндар.
Ренье с укоризной взглянул на него.
– Мог бы и возразить, хотя бы для приличия.
– Ну уж нет! – рассмеялся Пиндар. – Не стану я соблюдать приличия с человеком, который лазает в окна к чужим женам!
Они прошлись по саду. Пиндар с интересом озирался по сторонам.
– Значит, ее муж – виночерпий, – задумчиво повторил он.
– Полагаю, это не имеет большого значения, – сказал Ренье. – Поскольку он – фигура скорее умозрительная. Он не столько присутствует, сколько отсутствует.
– Удивительно, что ты ни разу не попался, – вздохнул Пиндар.
– Виночерпий живет по строгому расписанию, которое установил для себя сам, – пояснил Ренье. – Это очень удобно. И для него, и для меня не возникает неловких ситуаций. Знаешь, – добавил он, – я все думал над твоими словами – доволен ли я своей жизнью и не хочу ли что-нибудь в ней изменить. Ну так вот, в любом случае, если я затяну с этим, то скоро у меня просто не останется такой возможности…
– Почему? – строго вопросил Пиндар.
– Я ведь уже сказал тебе, что старею… Старики консервативны. Коснеют в том, к чему привыкли. А я привык лазить в окна к чужим женам.
– У тебя ведь, кажется, есть имение в двух днях от столицы? – напомнил Пиндар. – Может быть, стоит отправиться туда, если в столице дела не складываются? В конце концов, жить на содержании у дамы как-то… постыдно, что ли.
Ренье поразился осведомленности Пиндара в том, что касалось материального состояния бывшего однокашника. Такие, как Пиндар, чрезвычайно внимательны к подобным вещам. Никогда не забывают того, что выяснили однажды, и зачем-то хранят это в памяти долгие годы.
А вот Ренье даже не потрудился узнать, есть ли у Пиндара какая-либо земельная собственность. Когда они учились в Академии, Ренье в основном занимался тем, что вышучивал эстетические принципы мрачного поэта и совершенно не интересовался его имущественным положением.
На миг Ренье подумалось: сколько еще человек знает о нем все? Собирает о нем сведения – просто так, на всякий случай. Как будто везде – в траве, в стенах домов, в камнях мостовой, даже в просвете между облаками – следят невидимые глаза.
Наваждение длилось недолго и скоро развеялось. Ренье принужденно засмеялся.
– Ладно, оставим мою даму в покое. В конце концов, я даю ей лишь малое утешение, а с годами и вовсе стану не нужен. Либо превращусь в друга семьи, что еще хуже. Буду посещать ее, в присутствии мужа, по определенным дням. Присутствовать на полдниках и рассуждать о сортах вина, погоде и дворцовых сплетнях.
Ренье передернуло, а Пиндар засмеялся.

* * *
Как ни старался Пиндар, ему не удавалось развеять дурное настроение своего господина. Гайфье, насколько успел разузнать Пиндар, обычно всегда отличался веселым нравом, ни о чем подолгу не задумывался, охотно пускался в маленькие приключения, старался не обижать людей, хотя людям предпочитал собак и лошадей.
«Вот еще одна странность, – раздумывал Пиндар, глядя, как Гайфье, насупившись, сидит в кресле и смотрит в книгу, но не читает. – Что так огорчило его? История с нянькой Горэм? Но рано или поздно он бы все равно узнал о том, что Уида – не мать ему. Будь иначе, у него имелись бы признаки принадлежности к народу Эльсион Лакар, а он – человек, с головы до ног человек. Не больше, но и не меньше. Это еще не повод огорчаться… Что же так вывело его из равновесия?»
Пиндар ошибался, оценивая состояние Гайфье. Мальчик не огорчался – он мучительно раздумывал над случившимся. Эскива продолжала избегать встреч и разговоров. Всем своим видом она показывала брату, что знает некую тайну. И до тех пор, пока сам Гайфье не разгадает загадку, их отношения будут оставаться натянутыми.
Гайфье честно пытался найти ответ. Кто-то натянул в галерее шнур и подложил кинжал. Сам Гайфье этого не делал. Кто-то взял его кинжал… Дальше этого мысли Гайфье не шли. У него сразу начинала болеть голова. Он знал только одно: сам он ни за какие блага мира не согласился бы причинить вред Эскиве. Удивительно, как она до сих пор не поняла этого.
– Мой господин, – заговорил с мальчиком Пиндар, вкрадчиво кашлянув, – книга, которую вы изволите читать, весьма сложна для понимания.
Гайфье поднял голову. Рассеянно взглянул на собеседника, как будто только что заметил его присутствие.
– Да?
– Да. Это символическая поэма, где каждое действующее лицо обладает двумя, тремя смыслами. Как шкатулка с двойным дном.
– Правда?
– Позвольте я объясню. – Пиндар подсел поближе, и Гайфье поневоле очнулся от своей болезненной задумчивости. – Смотрите, здесь рассказывается о даме, которая отправилась в лес на поиски своей сбежавшей собачки. Но это также может символизировать душу в поисках любви.
– Любовь как-то мало похожа на собачку, – неуверенно проговорил Гайфье. Было очевидно, что тема разговора его не занимает, но Пиндар решительно отказывался принимать это во внимание.
– Здесь вы допускаете ошибку! – воскликнул поэт. – Любовь, как и собачка, всегда остается с человеком, а когда человек все-таки теряет любовь, по неосмотрительности или невниманию, – он страдает. И собачка тоже страдает.
– А темный лес? – спросил Гайфье, уловив в словах Пиндара слабый отсвет правоты.
– Жизненные обстоятельства!
– Красивый кавалер?
– Это образ друга, – сказал Пиндар.
– А может так случиться, что друг окажется предателем? – спросил Гайфье, щурясь.
– Такое случается, но… почему вы спрашиваете? – Голос Пиндара зазвучал вдруг напряженно, как будто Гайфье затронул тему, лично важную для самого Пиндара. Вовсе не такую отвлеченную, как символическое истолкование поэмы.
– Да так. – Гайфье пожал плечами. – Просто хотелось бы понять, какими символами можно выразить это.
– Дорога, уводящая в трясину, – сказал Пиндар. – Один из самых распространенных символов.
– Дорога образ процесса, то есть дружбы как истории, как развития отношении, – возразил Гайфье. – А вот ложный друг что это? Это должна быть какая-то вещь, какое-то существо.
– Вы исключительно тонко понимаете суть, – сказал Пиндар.
И вздохнул.
– Вас что-то гложет, мой господни?
Гайфье встал, отложил книгу. Посмотрел на Пиндара холодно.
– Вас это не касается, – сказал он.
Пиндар не отвел глаз. Сказал прямо:
– Я здесь для того, чтобы развлекать нас беседами, быть вашим приятелем. Угождать вам, прислуживать. Постараться стать вашим другом. Да, я получаю за это жалованье, но это еще не повод презирать мои старания.
– Друг за деньги, – сказал Гайфье. – Интересно, каким символом можно выразить такое?
Пиндар криво пожал плечами.
– Если мне прекратят выплату жалованья, я, конечно, уеду из дворца, но вряд ли перестану быть вашим искренним другом…
Гайфье помолчал, а потом сказал:
– Простите.
И выскочил из комнаты.
Пиндар, усмехнувшись, проводил его глазами. Хорошая штука – видимость правды. На такую натуру, как у Гайфье, оказывает просто магическое воздействие.
Он подобрал книгу, уселся в кресло и начал читать.
Текст, как и говорил Пиндар, был довольно сложен для понимания, хотя сам Пиндар привычно щелкал, как орешки, замысловатые символы, разбросанные по поэме.
И вдруг в мгновение ока все переменилось. Неожиданно Пиндар увидел, что находится в саду, под почерневшим небом, а рядом с ним – Эмери (тот, кого он считал Эмери).
Тот выглядел совершенно иначе, чем при их встрече: сильно исхудавший, с бельмом на месте выбитого в драке глаза и поседевшими, растрепанными волосами. И все-таки это был он.
Они разговаривали, как и тогда, сидя на каменной лавке в королевском саду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76