– Дети? – Эмери покачал головой. – Дети у них рождаются очень редко. Нет, дети как раз символизируют представление о будущем, то есть то, чего Эльсион Лакар по большей части лишены. Я имел в виду нечто совершенно иное. Если эльфийка любит, она будет стремиться удивлять, ласкать, пугать. Выскакивать из пустоты и внезапно представать обнаженной. Насылать ряженых с символическими дарами. Повсюду рассыпать намеки, следы своего присутствия. И в конечном итоге все сводится к одному. К единственной бесстыдной фразе: «Приходи со мной спать».
Софена смотрела на Эмери доверчиво и спокойно. Он вдруг осекся, поймав ее взгляд.
– Что? – забеспокоился он. – Я сказал что-то не так?
– Нет. – Она качнула головой. – Со мной никто прежде не говорил о подобных вещах. И в подобных выражениях. Ни Роол, ни другие… Наверное, в столице это принято.
– Проклятье! – Эмери смутился. – Прости. Я действительно привык называть вещи своими именами. Даже гордился умением подбирать точные выражения для всякого явления, всякой вещи или процесса…
– Вам нет нужды извиняться. – Софена удобнее устроилась среди подушек и одну, шелковую, норовившую выскользнуть из-под локтя, поймала за угол. – Вы давно не общались с провинциальными девицами.
– Признаться, никогда…
Резкий голос Уиды, как птица, описал широкое полукружье над садом:
– А теперь – держите друг друга за талию и пройдитесь хороводом!..
Смеясь, Эмери встретился с Софеной взглядом:
– Регент будет уничтожен! Вся эта разнузданная пляска намечается на день судопроизводства. Не знаю, как Талиессин выдержит такое.
– Для чего она это делает? – спросила Софена.
– Я плохо объяснил? – удивился Эмери.
– Нет, вы хорошо объяснили… насчет всех Эльсион Лакар, в общем и целом. Но сама Уида? Если она действительно так любит и желает своего мужа, – Софена чуть покраснела, – то почему стремится сорвать судебное заседание? Разве это не послужит к подрыву его авторитета?
– Судебное заседание необходимо для того, чтобы спектакль увидело как можно больше народу. Полагаю, в этом единственная причина. Что до авторитета регента… Вряд ли найдется нечто, способное уничтожить Талиессина. Он – настоящий эльфийский король, хочет он того или нет. Он бывает грозным. Иногда паясничает так, что жутко делается. А чаще всего – милостив, задумчив, добр.
Прежде чем задать вопрос, Софена долго молчала – собиралась с духом. Наконец девушка спросила, очень тихо:
– Талиессин – он тоже Эльсион Лакар? В том, что касается любви, я хочу сказать…
Эмери ответил тотчас:
– Даже в большей степени, нежели Уида. В своих чувствах он не ведает сомнений и всегда идет напролом. Человеческая любовь, Софена, – она совсем другая. Неуверенная, робкая. Она – как девочка-купальщица, осторожно пробующая воду ногой: не слишком ли холодно, не слишком ли горячо. Человек, даже влюбленный, всегда рискует. Потерять любовь, потерять возлюбленную. Человек смотрит в прошлое, смотрит в будущее, он видит возможность краха, вероятность потери. Человек испытывает страх, Софена, в отличие от эльфа: для Эльсион Лакар не существует ничего, что не материально и не явлено им в сию секунду.
– Да, вы это уже говорили…
Софена встретилась с ним глазами, и Эмери вдруг понял: его последняя тирада необъяснимым образом походила на признание в любви. «Надо будет что-нибудь такое сказать, чтобы у Софены не сложилось обо мне ложного впечатления», – подумал он.
А миг спустя: «Но почему это впечатление непременно должно быть ложно?»
И спустя еще несколько мгновений: «И вообще – зачем что-то еще говорить, если все уже очевидным образом сказано?»

* * *
На пятый день после своего прибытия в усадьбу «Русалочья заводь» Уида неожиданно объявила хозяину имения, что уезжает.
– Эмери может задержаться, – величественно добавила супруга регента. – Его дальнейшие услуги мне не требуются. Пусть спокойно работает над своей пьесой.
– Симфонией для рогового оркестра и арфы, – поправил Эмери и тотчас почувствовал себя глупо.
Уида и Роол одинаково глянули на него, как бы желая сказать: «Не важно, как это называется, – главное, чтобы звучало».
– Я боюсь стеснить… – пробормотал Эмери.
– Глупости! – отрезала Уида. – Я беру одну из твоих лошадей, так что не обессудь: твоя чумазая карета теперь будет запряжена только одной. Сколько нот тебе осталось найти?
– Одну, – сказал Эмери.
Он уже смирился со своей участью. Куда разумнее, чем спорить с Уидой. Лучше уж одна лошадь и карета с пятном на крыше, чем безупречный экипаж, две лошади – и недовольная Уида в придачу.
– Софена была так мила, что одолжила мне белое платье, – продолжала Уида. – Это кстати, потому что мой дорожный костюм пришел в полную негодность. Оставляю тебя творить на лоне окультуренной природы, Эмери.
Она поцеловала своего спутника и отправилась в дом – переодеваться для поездки. Эмери оглянулся на Роола. Тот неподвижно смотрел вслед супруге регента. Затем, почувствовав на себе взгляд гостя, встретился с ним глазами.
– Что, – сказал Эмери, – непривычны вам эльфийские выходки?
– Она… потрясающая, – выговорил Роол. – Она как всплеск воды в солнечный день. Мы все рядом с ней кажемся неуклюжими… даже моя Софена.
– В Софене есть недосказанность, – заметил Эмери. – Маленькая, милая тайна, скрытая на небольшой глубине. Так, что туда могут проникнуть солнечные лучи, – но только в очень ясный день. Уида же стремится к полной высказанности. К совершенной явленности. В этом, я считаю, слабость всех Эльсион Лакар.
– О! – с неподражаемой интонацией произнес Роол. – А регент тоже так считает?
– Регент и сам принадлежит к их народу, что бы там ни говорили досужие сплетники…
Роол сорвал травинку, сунул ее в рот. Вдруг засмеялся.
– Видите кусты? Вон те, с розовыми цветками? Эти я привез из Академии Коммарши. До сих пор цветут. В память о той Софене, о первой.
– Вы до сих пор не забыли ее?
– Я уже говорил: сестра и дочь слились для меня в единый образ… – Роол вдруг уставился Эмери прямо в глаза, так что того пробрала дрожь: – Вы любите мою дочь?
Эмери ощутил прилив жара и деланно засмеялся:
– Вы слишком долго общались с Уидой, дорогой мой хозяин. Это от нее вы научились вонзать в человека вопросы, точно дротики?
– Нет, такое умение у меня с детства. Отвечайте, иначе дело дойдет до настоящих дротиков.
– Полагаю, да, – сдался Эмери. – Ваша дочь вызывает у меня… определенные чувства. Поскольку никогда прежде я ничего подобного не испытывал, мне не с чем сравнивать. Но я столько всего читал, слышал и писал о любви, что могу почти с уверенностью утверждать: да, да, да. Да, я люблю Софену. Поэтому, вероятно, мне лучше отбыть завтра.
– Для чего? – Роол удивленно пожал плечами. – Я не из тех отцов, что запрещают дочерям любить. И я вовсе не считаю вас неподходящей партией для моей Софены, если уж на то пошло. Сперва убедитесь в том, что она вас не любит, а потом уж уезжайте и увозите отсюда свое разбитое сердце.
Эмери хотел было возразить, сказать, что вовсе не просил ее руки, что не намерен жить с разбитым сердцем… но Роол уже ушел.
Софена выехала вместе с Уидой, чтобы проводить гостью до большого тракта и показать дорогу на Балдыкину Горку.
Уида, в ослепительном белом платье, смуглая, с едва уловимыми золотыми контурами роз на щеках, с распущенными черными волосами под легким покрывалом, сидела на лучшей лошади Эмери. Софена совершенно терялась рядом с великолепной эльфийкой: слишком юная, слишком розовая, с простым лицом и бесхитростным взглядом. Не женщина – набросок, эскиз женщины, в то время как Уида была женщина совершенная, воплощенная до последней черты.
Несмотря на это различие, обе всадницы беседовали вполне миролюбиво. Несколько раз Софена принималась смеяться. Наконец девушка повернула назад, к отцовской усадьбе. Раны все еще давали о себе знать.
С веселой улыбкой Софена въехала в ворота и почти сразу столкнулась с Эмери.
– Я и не подозревала, что она такая забавная! – сказала Софена, позволяя Эмери снять себя с седла. – Она столько смешного рассказывала… В том числе и про вас.
– Не сомневаюсь, – пробормотал Эмери. – Выставлять своих друзей на посмешище – любимое развлечение Уиды.
– А вы ее друг? – Софена пристально уставилась на него.
– Насколько это возможно. Впрочем, скорее, она считает меня своей подругой.
– Разве мужчина может быть подругой?
– Мой брат и Уида – оба дружно уверяют, что может. Я – сомневаюсь.
– В таком случае я готова поддержать вас, – сообщила Софена. И сняла с пояса рожок. Дунула: – Слышите? Призывный рог! Приглашаю вас на охоту! Завтра. Вы готовы?
Эмери странно смотрел – не на нее, а на рожок. Девушка вдруг смутилась:
– Я сделала что-то неправильно?
– Это ваш охотничий рожок? – спросил вместо ответа Эмери.
Она протянула ему рожок.
– Посмотрите сами. Можете подуть.
Эмери дунул. Тонкая, заливистая нота. Последняя из тех, что не хватало ему для полного оркестра.
– Софена, я хочу просить вас об одолжении, – сказал он, хватая ее за руку. – Это очень важно для меня. Видите ли, я собираю роговой оркестр и мне как раз нужна эта нота…
– Я согласна, – быстро сказала девушка.
– Придется ехать в столицу. Вы сможете оставить отца? На время, конечно, не насовсем.
– Роол не будет возражать.
Эмери вспомнил последний разговор с Роолом и кивнул. Похоже, Софена права. Роол ничуть не станет возражать, если его девочка поедет в столицу, чтобы выступить на празднике. Тем более что она будет под надежным присмотром. Как ни был Роол привязан к дочери, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что ей рано или поздно придется выйти замуж. А где подыскать себе пару, как не в столице? И если у нее не получится с придворным композитором – быть может, найдется кто-нибудь еще…
Внезапно Эмери пришло в голову дополнительное обстоятельство. Он не знал, как Софена отнесется к тому, что в случае согласия ей придется играть в одном оркестре с крепостными. Но лучше узнать правду сразу. И Эмери решился:
– Еще одно, Софена: я собирал музыкантов у здешних землевладельцев…
Она догадалась сразу:
– Крепостные! Ничего страшного. Я выросла с ними. У меня даже есть среди них друзья. Как-нибудь поладим.
– И ваша гордость не пострадает?
Она прикусила губу, подумала немного, а потом искренне ответила:
– Мне кажется, что у меня вовсе нет гордости. У меня вместо гордости какие-то другие добродетели.
Эмери протянул к ней чуть дрожащую руку, взял за подбородок и осторожно поцеловал. Потом отстранился и посмотрел на девушку едва ли не с испугом.
Она засияла:
– Я думала, вы никогда на это не решитесь.
– Ты – моя последняя нота, – сказал Эмери шепотом, боясь расплакаться. – Самая высокая, самая звонкая.
– О, – отозвалась Софена, улыбаясь во весь рот, – в таком случае вы – мой басовый ключ, мой господин. Самый толстый, самый солидный, самый трудный для усвоения…
Глава двадцать первая
СУДИЛИЩЕ В «ОБЛАКАХ И ВСАДНИКАХ»
Прибытие Ранкилео в «Облака и всадники» сопровождалось неслыханным грохотом. Можно было подумать, на усадьбу совершено вражеское нападение. Впереди гарцевали два всадника с пиками и развевающимися флажками, очень длинными и многоцветными. За ними громыхала телега, на которой подпрыгивал гигантский сундук. Далее следовал эскорт из четырех всадников, а замыкал кавалькаду сам Ранкилео верхом на белой лошади.
Попона, покрывавшая спину этого великолепного, хотя и немолодого скакуна, была поистине необъятной: кисти ее волочились по земле, хвост животного также наполовину был скрыт расшитой золотыми нитями тканью. В гриву были вплетены колокольчики и шелковые кисточки. Ранкилео, подобно своему скакуну, также тонул в изобилии тканей. Все это гарцевало, звенело, топотало и метало огненные взгляды.
Слуги Дигне бросились навстречу вновь прибывшим. Являя преувеличенную готовность помогать, протягивали руки, подавали скамеечки, принимали плащи и мечи, указывали места для сиденья, разносили напитки. Словом, демонстрировали полнейшее гостеприимство и отменную вышколенность.
Талиессин уже восседал в большом зале, откуда заранее вынесли всю мебель, кроме гигантского кресла. Ради такого случая регент облачился в простую серую одежду, которая должна была символизировать его беспристрастность. Ибо выбери он любой из цветов, одна из сторон могла бы истолковать это как знак симпатии. К примеру, Дигне предпочитала синий, а ее брат – красный; стало быть, серые цвета регентских одежд не льстили ни брату, ни сестре.
Ротимей и Сиган замерли возле своего господина. Оба хранили бесстрастное выражение, однако в крохотных глазках Сигана прыгало озорство. Зная своего Гая, Сиган не сомневался: тот приберег для склочных брата и сестры какой-то особенный сюрприз.
Оба спорщика выступили вперед и поклонились регенту. Зал заполнили слуги и любопытствующие соседи – среди последних Талиессин заметил дочку харчевника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76