Иэн улыбнулся ему.
— Ты знаешь, Джеффри, я был очень доволен, когда ты решил остаться с отрядом, потому что считал, что пора тебя приучать к крови. Правда, я не ожидал, что будет… гм… столько крови.
Тревога во взгляде Джеффри заметно рассеялась, когда он проникся спокойным голосом и взвешенными словами Иэна. Стоявшее перед его глазами видение безумца, молотящего уже мертвые тела в красное месиво, потускнело. Джеффри увидел, как его хозяин поморщился с отвращением, глядя на свою окровавленную ладонь. Крови было так много, что она просочилась через кожаную рукавицу.
— Ты не должен огорчаться, что почувствовал себя плохо, — продолжал Иэн. — Я не хочу говорить тебе, сколько раз у меня самого выворачивало кишки после боя, и Оуэн точно так же чувствует себя. Это обычное дело. Никто не упрекнет тебя за это, не станет хуже к тебе относиться.
Элинор незаметно отошла. Мальчик не нуждался в ней, и ему легче будет разговаривать с Иэном наедине. Иэн был, конечно, прекрасным господином для своих оруженосцев. Жаль, что Адам не мог остаться с ним. Это было совершенно невозможно, подумала Элинор. Даже если бы она не собиралась стать женой Иэна, он не мог стать господином ее сына. Он слишком любил Адама, слишком привык считать его «малышом», чтобы быть его наставником в пору возмужания. Иэн либо слишком оберегал бы своего «милого ребенка», либо, пытаясь избежать этой западни, бросился бы в другую крайность, подвергая Адама слишком большой опасности.
—Он мог по справедливости судить, что нужно делать Джеффри или Оуэну, потому что они не были его «детьми». Ему никогда не приходилось брать их на руки, или получать их влажные детские поцелуи, или направлять их первые шаткие шаги. Иэн знал Джеффри и Оуэна только как юных мужчин, приближающихся к зрелому возрасту. Элинор чуть отвернулась, делая вид, что внимание ее отвлечено чем-то другим, но слух был направлен на тех, кого она только что оставила.
— Я испугался, господин, — едва слышно произнес Джеффри.
«Хороший мальчик», — подумала Элинор. Слова выходили из него с трудом, словно он вытягивал их клещами, но он все же признавался в том, что считал, вероятно, самым страшным грехом и позором.
— Но ты же не убежал, — с ударением произнес Иэн. — Когда ты будешь более уверенно владеть оружием, это чувство уменьшится. И даже если это не так, когда ты исполняешь свой долг, не имеет значения, что у тебя внутри. Например, мой долг инструктировать моих людей и расставлять их по местам, чтобы они выполняли задачу с наименьшими потерями. Обычно благодаря долгой практике это для меня легко. Сегодня я был так зол на эту мразь, которая осмелилась… — Его голос сорвался. — Я хочу сказать, Джеффри, что мне не очень-то хотелось объяснять тебе, куда ехать, или приказывать Джейми приглядывать за тобой, или приказывать солдатам окружать поляну, прежде чем атаковать. Единственное, чего я хотел — это схватиться с теми, кто бросил мне вызов. Однако если бы я не исполнил свой долг, если бы я поступил так, как мне хотелось в душе, многие мерзавцы ускользнули бы.
Мальчик сдержанно кивнул, все еще не способный переварить то, что ему пришлось видеть. Иэн снова улыбнулся.
— Обычно, конечно, такая проблема не возникает. Если я призван на войну королем или даже если я защищаю свои собственные земли, у меня нет причин злиться на тех, кто сражается против меня. Или по крайней мере, — губы Иэна скривились, — злиться до такой степени. — Он указал рукой на бойню, устроенную на поляне.
В глазах Джеффри появился интерес, и щеки его порозовели. Иэн решил, что шок, поразивший мальчика, большей частью преодолен и что время и следующая битва, которая, без сомнения, уже не будет столь кровавой, завершат процесс приучения его к насильственной смерти.
Громкий треск в кустах, к которому Иэн прислушивался вполуха, пока утешал Джеффри, материализовался в серого жеребца, которого провели через лес кругом и вывели на поляну сзади, так как никто не решался провести его мимо мертвых тел. Иэн взглянул на лошадь и едва сам не задрожал.
Кровь засохла на ногах боевого коня до коленных сухожилий, кровью были забрызганы его живот, грудь и даже морда. Двое воинов тянули его за поводья, поближе к удилам, а двое других — за упряжь. Несмотря на всю массу, державшую его, конь сопротивлялся, пытаясь встать на дыбы и укусить. Рубцы на лопатках и шее свидетельствовали о том, что его кто-то бил палкой или плашмя мечом.
Иэн открыл было рот, чтобы спросить, кто позволил себе такую жестокость, но промолчал. Без сомнения, другого способа укротить лошадь не было. Жестокость совершил прежде всего он сам, оставив бедное бессловесное создание на произвол судьбы. Приученная реагировать на запах крови с яростью вместо обычного в такой ситуации страха, лошадь взбесилась, когда ею перестали управлять.
Иэн взял в руку поводья и вскочил в седло. Как только его ноги попали в стремена, воины отпустили голову лошади и отбежали на безопасное расстояние. Но в этом, как и предсказывал Иэн, необходимости не было. Теперь, когда вместе с солидным весом на спине и ровным натяжением удил лошадь почувствовала силу хозяина, она совершенно успокоилась. У Иэна вырвалось раздраженное восклицание. В своих заботах о лошади он совсем забыл про Элинор. Повернувшись, чтобы извиниться за то, что не помог ей взобраться на коня, он увидел, что она уже сидит в седле.
Как мило с ее стороны, сказал себе Иэн, что она избавила его от неловкого положения, но где-то в глубине души возникло неприятное подозрение, что Элинор сама не хотела привлекать его внимания к себе. И в некоторой степени это было действительно так. Теперь, когда жар битвы остался позади, Элинор знала, что он непременно начнет размышлять, каким образом она оказалась в столь уязвимой для похищения ситуации, защищенная лишь немногочисленным и плохо вооруженным отрядом.
Элинор требовалось некоторое время, чтобы решить, что говорить ему, поскольку она вовсе не собиралась раскрывать Иэну свои истинные цели. Иэн, как и Саймон, окажись он на его месте, не одобрил бы, конечно, идею задержать, а возможно, и убить посланца короля. Поэтому ей нужно не только придумать причину своего отъезда из замка в столь поздний час и почти без охраны, но и объяснить, чем вокруг занимается такое количество егерей, если охота не планируется.
Последнее оправдать оказалось нетрудно, как только изворотливый ум Элинор сконцентрировался. Охотники просто выслеживали дичь для предстоящей во время свадебных торжеств охоты. Животных заманивают поближе, оставляя для них корм. Чем она сама занималась, покинув стены замка, объяснить было сложнее. Мозг Элинор продолжал перерабатывать все возможные варианты оправданий, пока воины собирали тела убитых и по дороге к замку.
У Элинор оказалось больше времени подумать, чем она ожидала, потому что Иэну самому нужно было привеси свои мысли в порядок. Безусловно, теперь уже было слишком поздно надеяться схватить грабителей этой ночью.
Когда у Иэна наконец появилось время обратить внимание на Элинор, она отвлекла его от пугавшей ее темы, упомянув о раненном похитителями воине. Иэн послал двоих на поиски. Затем Элинор ловко ввернула, какая, дескать, удача, что вокруг много ее охотников. Это, в свою очередь, привело беседу к свадебным торжествам и самой свадьбе.
Элинор нравилось, с какой охотой Иэн включился в обсуждение этой темы. Ей только хотелось бы, чтобы его интерес был более личным и менее практическим — он говорил главным образом о гостях, которых следовало пригласить, — но напомнила себе, что было бы неблагодарностью смотреть дареному коню в зубы.
Иэн задал вопрос, которого она боялась, только когда был уже готов влезть в ванну, чтобы отмыться от крови. Сначала он сказал что-то насчет паразитов, которыми заразился, а когда Элинор повернулась, чтобы велеть служанке принести бальзам от вшей, он тихо произнес:
— Останься, Элинор.
Элинор отдала распоряжение служанке и вернулась, радуясь, что красноватый свет факелов скрывал румянец, выступивший на ее щеках. Последнее, что Иэн сказал перед упоминанием о вшах, было то, что нужно до последних деталей прояснить условия брачного договора. Она надеялась, что его мысли вернулись к договору — и, может быть, он скажет что-нибудь другое, не совсем деловое. Неужели гнев и ярость, превратившие его в настоящего безумца, когда ее жизнь оказалась под угрозой, могли быть связаны только с его долгом по отношению к «жене Саймона»? Возможно ли, чтобы чувство долга порождало такую ярость? Наверняка в нем был и страх — хотя бы немножко! — за Элинор.
— Мне только пришло в голову, — резко произнес Иэн, — что мой единственный, возможно, шанс захватить грабителей врасплох был погублен этой небольшой экскурсией в лес, которую ты предприняла. Что ты делала вне дома вечером? В сопровождении всего пятерых воинов?
Разочарование, которое испытала Элинор, было как пощечина. Элинор уже почти забыла, что Иэн должен задать этот вопрос. Влекомая собственным желанием, она подсознательно готовилась услышать слова любви. Обнаженный Иэн, тускло освещенная спальня, поздний час, благополучное завершение кровавого испытания — все это наводило на нежные слова, даже объятия, тем более после разговора о свадьбе. И Элинор, не успев подумать, выплеснула всю свою обиду.
— Мои интересы могут показаться тебе пустяком, — ледяным тоном произнесла она. — Прости, если я расстроила твои планы. Прости меня также за мою беспечность, но раньше преступники никогда не появлялись в такой близости от замка или от берега. Я полагала, что буду в безопасности. Тебе не нужно больше об этом думать. В другой раз я не попадусь.
— Что ты говоришь? Я только что убил четырнадцать человек. И ты не позволишь мне узнать, почему? — распалился Иэн.
— Ты сам сказал, что убил их потому, что они угрожали мне. — Брови Элинор презрительно приподнялись. — Я не поняла, что это была лишь вежливая отговорка и что тебе нужна более достойная причина. Прости меня, если так. Я не могу предложить тебе ничего лучшего. Хотя я просила помиловать ту троицу.
— Элинор, — взмолился Иэн, — что ты делала вне стен замка с охраной из пяти человек, когда уже надвигалась ночь?!!
— Я занималась своими делами, воспользовавшись половиной из тех воинов, что ты оставил мне, и собиралась вернуться засветло, — ответила она, смягчив тон вслед за ним.
— Когда я задаю вопрос, — вспыхнул Иэн, шагнув к ней, — я ожидаю, что на него ответят.
Элинор выхватила нож. Она держала его близко к телу, опасно приподняв острие, как опытный охотник, а не размахивая им в вытянутой руке, как свойственно истеричным женщинам.
— А когда я не могу решиться отвечать на вопрос, который задает мне мой муж, он может быть уверен, что ответ не затрагивает его чести или интересов. Это было мое личное дело, и я хочу, чтобы оно оставалось таковым.
Иэн изумленно разглядывал нож в руке Элинор.
— Убери это, — сказал он почти шепотом. — Убери его сейчас же и больше никогда не направляй на меня или тебе придется убить меня, чтобы удержать от того, чтобы я проучил тебя.
— Я не одна из твоих беспомощных любовниц, Иэн! — парировала Элинор. — Я не позволю вымещать на себе плохое настроение!
— Я не прикоснусь к тебе, клянусь честью, если ты положишь нож. Если же нет…
— Не угрожай мне — взвизгнула Элинор. — Я не игрушка, чтобы обращаться со мной в зависимости от настроения. Я Элинор, леди Роузлинд!
Иэн сделал еще один шаг к ней, поднимая сжатую в кулак правую руку, в то время как левая, открытая, была готова выхватить нож. Когда глаза его перебегали с лица Элинор на оружие, которое она держала, в поле его зрения оказались собственные окровавленные руки. Он вдруг со стоном вздохнул, опустил руки и поспешно отступил.
— Убирайся! — выдохнул он. — Уйди от меня, пока я не обидел тебя против воли и против чести.
Слова его звучали угрожающе, но выражение лица и тон говорили обратное. Элинор сразу ощутила интонацию страха и мольбы, хотя и не поняла причину. Она живо припомнила того безумца — и была уверена, что Иэн думает о том же. Как ни была разгневана Элинор, рассудок был при ней, и она решила больше не испытывать нервы Иэна этой ночью. Утром, когда он остынет от жара прошедшей битвы, они спокойно обсудят все. Элинор вложила нож в ножны и вышла из комнаты.
Иэн долго стоял, прикованный к месту, не сводя глаз с того места, где стояла Элинор.
— Мегера, — бормотал он. — Что я такого сказал, что она кинулась на меня? Что я сказал? — Затем он грубо выругался и опустил глаза, на себя, словно нуждаясь в подтверждении чувства, которое охватило его. Страсть, которую Элинор в своей ослепительной ярости пробудила в нем, была столь сильна, что Иэн огляделся в поисках служанки, в которую он мог бы излить свою похоть.
Комната была пуста. Спрятались не только девушки, но и оруженосец Иэна. Он мог позвать Джеффри, но даже в своем нынешнем состоянии Иэн понимал, что нехорошо посылать целомудренного мальчика за женщиной для хозяина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72