Не попросит ли он еще немного, потом — еще?
— Какого человека?
Иэн сделал шаг вперед, явно начиная терять контроль над собой.
— Ты можешь лгать, кому хочешь, но только не мне. Не мне!
— Клянусь душой Саймона, — ответила Элинор, — я не сказала ни слова лжи тебе в этой комнате ни теперь, ни когда-либо ранее. То, что происходит в этой комнате, это касается только твоего и моего сердца, и у меня и в мыслях нет лгать.
Это остудило Иэна, как холодный душ. Если Элинор поклялась душой Саймона, значит, говорит правду. Она могла бы рискнуть проклятием собственной души, но только не Саймона. Его кулаки разжались.
— Дай мне разобраться, — сказал он уже более рассудительно. — Твои люди схватили гонца и удерживали его в плену? — Элинор утвердительно кивнула. — Как же это могло получиться, если ты не подкупила его, что он так удачно оказался в зале сразу после присяги, чтобы происшедшее с ним узнали все?
— По милости Бога или дьявола, — мрачно ответила Элинор. — Но, клянусь, чго это не моя заслуга. Я приказала моим людям отпустить его в тот день, и это все, что я сделала, и ничего другого я не устраивала. Да и как я могла? Должна признаться, что если бы я могла устроить подобное, я бы с удовольствием это сделала, но сие казалось невозможным. Откуда я могла знать, где будут работать дровосеки? Откуда я могла знать, не отобьется ли где-нибудь овечка, чтобы привести туда все стадо? Без такого знания я не осмеливалась указать егерям точное место, где освободить пленника. И потом его пришлось оставить связанным, чтобы он не мог проследить за теми, кто поймал его. Как я могла знать, сколько времени понадобится ему, чтобы освободиться? Или сколь долго он будет искать дорогу сюда? Я приказала им оставить его поближе к краю леса, но это могло быть и не слишком близко. Он мог пойти в другую сторону и вообще заблудиться.
— Кто знает об этом деле?
Элинор задумалась, затем твердо помотала головой:
— Они мои. Они не предадут меня. Они никогда не выдали бы меня, что бы я ни приказала им сделать.
— Ты думаешь, я выдам их? — Иэн вновь повысил голос.
— Нет, конечно, — уверила его Элинор. — Ты просто смутишь их. В твоем желании защитить меня от меня самой ты либо запретишь им делать подобные вещи, либо прикажешь приходить к тебе за подтверждением приказов, отданных мною, либо попытаешься объяснить опасность для меня такой их послушности в подобных делах. В другом месте или с другой женщиной это могло бы сойти, но я — леди Роуз-линд, и эти люди подчиняются моему легчайшему дыханию вот уже почти двадцать лет — причем независимо от того, кто мой муж!
— Теперь выслушай меня, Элинор! Она поднялась и, подойдя к нему, ласково обняла за плечи.
— Нет, Иэн. Это ты выслушай меня. Я сделала это не для того, чтобы уязвить твою гордость или ослепить твои глаза своим могуществом. Я доверяю тебе. Я знаю, что ты никогда ни по какой причине не причинил бы мне зла. Но подумай. Это, конечно, неестественно для мужчин, даже таких, как мои слуги, подчиняться женщине. Но я не осмеливаюсь нарушить или избавить их от этой привычки к повиновению. Однажды Джоанна станет хозяйкой Роузлинда. Если она выйдет замуж за Джеффри, и он здесь будет жить, и все будет хорошо, ты сможешь сказать, что я зря беспокоилась. Но если она выйдет за другого или Джеффри умрет и какой-нибудь король навяжет ей какого-нибудь мерзавца…
Вполне может не оказаться под рукой доброго Иэна защитить ее, как ты защитил меня. Даже если ее вассалы будут достаточно верны ей, что они смогут сделать? Дни, когда небольшая группа могла поднять восстание, уже давно миновали. Только простой люд Роузлинда сможет стать ей опорой — егеря с их длинными луками, воры из городских закоулков с их длинными ножами, рыбаки с их быстрыми лодками, которые переворачиваются, и с сетками, которые запутываются. И им нужно знать только, что слово госпожи — закон.
Эта речь немного утихомирила Иэна. Он не был так уж уверен, что дни, когда группа вассалов могла поднять восстание, миновали. В любом случае было достаточно ужасно представлять ее в лапах Фулка или генри, хотя Иэн знал, какая она сильная и решительная женщина. Мысль же о Джоанне, которую он когда-то качал на руках и которая все еще казалась ему хрупкой и беспомощной, как первый весенний цветок, в сочетании с подобной угрозой была совершенно невыносимой. Он прижал Элинор к себе, и она положила голову ему на грудь. Спустя мгновение, однако, она выпрямилась. Было бы весьма неразумно позволять Иэну продолжать раздумывать над их разговором, иначе его опять начнут грызть сомнения. Надо как-то отвлечь его внимание.
— Иэн, ты не разговаривал с сэром Питером из Клиро-Хилла? Он последние дни избегал меня, как мне показалось. Хотя я не могу быть уверена, потому что… — Она нежно укусила мочку уха Иэна. — Потому что была занята другими делами и сегодня после присяги я очень хотела поговорить с ним, но леди Эла едва не вывела меня из терпения. Я никак не пойму, как это Солсбери до сих пор не прибил ее? Сначала она не могла ехать, потому что слишком устала, а после обеда уже было слишком поздно, чтобы отправляться в поездку. Потом ей вдруг приспичило ехать, потому что все уже упаковано, и ей придется перебирать слишком много вещей, чтобы вытащить одежду, которая понадобится ей, раз она задерживается. Потом она опять не едет, потому что ее вдруг начала беспокоить одышка. Потом…
— Довольно, — рассмеялся Иэн. — Возможно, для тебя она была тяжелым испытанием, но Солсбери очень ценит ее и нежно любит. Он всегда хорошо о ней говорит, хотя и признает ее слабости.
— Теперь я понимаю, как он может любить короля. У него мозги не в порядке. Но что все-таки с сэром Питером?
— От меня он уклониться не смог, — неторопливо произнес Иэн, направляя поступь Элинор к кровати. — Но практически ничего нового я не узнал, кроме того, о чем мы догадались. Что-то очень и очень беспокоит сэра Питера. Возможно, это связано с тем, что какая-то каша завязывается в Уэльсе. Если Пемброк уедет в Ирландию, сильная рука перестанет сдерживать крышку этого кипящего котла. Вполне возможно, что не только злоба заставляет короля отказывать Пемброку в его желании отправиться в Ирландию. Даже несмотря на то, что у него отобрали все полномочия, само его присутствие заставляет людей дважды подумать, прежде чем устраивать беспорядки.
— Сэр Питер слышал об этом плане?
— Во всяком случае, не от меня, не от Солсбери и не от Пемброка. Но язык Оксфорда вполне способен развязаться, как только окунется в вино. К тому же Ллевелин мог рассказать ему, преследуя какие-то свои цели.
— Но лорд Ллевелин очень любит нас, и ты не можешь сказать, что он несдержан на язык.
— Разумеется, но при условии, что у него нет какой-то цели. Залезай в постель, Элинор, — холодно. Элинор тряхнула головой.
— Иэн, я хочу дослушать до конца эту историю сэра Питера, лорда Ллевелина и Уэльса. А если мы ляжем в постель, нам будет не до разговоров.
Он рассмеялся, силком затащил ее в кровать и лег рядом с ней.
— Я не пытаюсь отвлечь твое внимание. Эта история — если это правда, а не плод моего воображения, — рассказывается довольно быстро. Ллевелин мог подумать, что мне не будет никакого вреда, если один из твоих кастелянов попытается немного потрясти твои владения, когда Пемброк уедет. Я не знаю, действительно ли сэр Питер такой дурак, если думает, что я не найду на него управу — с помощью Пемброка или без нее, — но нет никаких сомнений, что Ллевелин надеется, что сэр Питер обратится к лорду Гвенвинвину, предложив принести ему присягу и стать его человеком, выйдя из моего подчинения. Это даст Ллевелину повод прийти мне на помощь и тем самым бросить вызов Гвенвинвину, чего он, собственно, и добивается.
— А лорд Ллевелин не думает, как я отнесусь к тому, что мой кастелян бросит вызов мне? — спросила Элинор, повышая голос.
— Ладно, ладно, не кипятись. Вся прелесть этой идеи в том, что ты получишь свои земли назад и избавишься от кастеляна с очень сомнительной репутацией. А Ллевелин окажет мне честь и помощь в избавлении от этого кастеляна. И…
— И нам с тобой придется пойти войной на Гвенвинвина по моей собственной земле, где будут гибнуть мои люди, уничтожаться урожаи и стада скота, и я потеряю большую часть доходов именно в то время, когда король планирует повысить налоги и, вероятно, наложит на меня штраф за то, что я вышла замуж за тебя. Надеюсь, ты поблагодарил Ллевелина за подобную великолепную мысль?
Иэн был несколько ошеломлен меркантильными подсчетами Элинор в таком серьезном политическом предприятии.
— Я сказал, что все это лишь мои догадки. Я не знаю, связан ли вообще Ллевелин со странным поведением сэра Питера. И в любом случае война будет вестись не на земле Клиро-Хилла или, по крайней мере, не дольше, чем понадобится наказать сэра Питера, которого придется изгнать так или иначе, если он предатель. Ллевелина интересует Повис, а не твои земли.
— Совершенно верно, — ехидно ответила Элинор, — а меня интересует моя собственность, а не амбиции Ллевелина. Я предпочла бы, чтобы он поискал повод столкнуться с лордом Гвенвинвином где-нибудь подальше от моих земель. А если сэр Питер действительно не верен нам, то было бы лучше найти способ, чтобы он не вернулся в Клиро-Хилл, нежели изгонять его оттуда силой.
— Подожди, Элинор, — запротестовал Иэн. — Он дал присягу и преподнес знак верности — все, как положено. Ты не можешь предпринять что бы то ни было против него после того, как приняла дар и поцеловала его, иначе все остальные твои люди возмутятся. И я еще раз говорю, что это все, возможно, плод моей фантазии. Мы строим мощную башню из сырого песка на одном только основании, что у него было странное выражение лица и он избегал разговора с нами. Возможно, для этого есть совершенно невинные причины, или мне вообще все привиделось.
— Я не думаю, что тебе показалось, потому что я прочла на его лице то же самое. И я прекрасно знаю, что не могу теперь действовать против него в открытую. — Внезапно на середине этой мысли она рассмеялась и приникла губами к плечу Иэна. — Если бы я не думала о другом, я бы раньше разглядела его недовольство — если речь идет действительно о недовольстве, а не о чем-то хуже. Я бы просто не приняла его присягу — но мои мысли витали в других сферах.
— Не я ли виновник этого?
— Именно ты. Если бы ты был ненавистен или безразличен мне, неужели я не сумела бы выбросить тебя из головы? Ведь сэр Питер пытался заговорить со мной — дважды, но я все отмахивалась от него и потом не могла вспомнить, что он говорил.
Вместо того чтобы винить жену в легкомыслии, Иэн страстно поцеловал ее, и предсказание Элинор сбылось. Разговор прервался. Иэн больше не думал о сэре Питере в тот вечер. Ему слишком нравилась новая для него роль мужа, чтобы покинуть Элинор ради дел другого человека. Однако зловещие слова жены, что она «не может теперь действовать в открытую», остались в его памяти, захороненные под слоем удовольствий, и всплыли на поверхность на следующее утро.
Элинор встала с постели почти сразу после их предрассветного сеанса любовной игры. Иэн, ожидавший, что она вышла по нужде и скоро вернется, снова уснул. Некоторое время он проспал как убитый, но, когда изнеможение, вызванное усердным выполнением супружеского долга, прошло, сознание начало возвращаться к нему. Чтобы восстановить силы, ему не требовалось много времени. Он был крепким мужчиной, привыкшим к тяжелым испытаниям, и, в любом случае, он и так достаточно много отдыхал за последние недели.
Голос Элинор, негромкий, но чистый, разбудил его окончательно. Первой реакцией было какое-то сильное беспокойство, которое чуть не вышвырнуло его из кровати. Второй женский голос погасил этот порыв. Иэн остался лежать, пытаясь разогнать остатки сна и понять, что же его так обеспокоило. Мысли его несколько прояснились, когда он услышал, как Элинор приказала служанке никого не убивать.
Эта идея, вроде бы совершенно естественная, вновь вызвала в Иэне прежнее чувство беспокойства, но уже вполне осознанное. Иэн не знал, как долго он спал. Эта ведьма, на которой он женился, вполне уже могла за это время приказать убить и десять, и сто человек.
— Элинор!
В одну секунду она уже была возле кровати, задергивая занавески. Она была одета в нежно-зеленый халат, глубокий вырез которого интригующе открывал красивую белую шею. Выражение лица было таким сладким и податливым, о каком любой мужчина мог только мечтать; голос, когда она спросила, чем может служить своему господину, был таким нежным и музыкальным, словно ему никогда и не приходилось выкрикивать бранные слова и хлестать ими, как кнутом. Все, чего Иэну хотелось, — так это притянуть ее к груди и приласкать, как котенка. Однако он нашел в себе силы противостоять этому искушению.
— Отошли служанку, — сказал он.
Элинор приподняла брови, но не стала возражать. Она отослала Гертруду и вернулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72