Почти не замедляя скорости, он въехал внутрь, пересек двор, соскочил с седла и вошел в замок. В дверях большого зала он остановился, дыша почти столь же тяжело, как дышал во время боя на стенах.
— Сумасшедшая! — взревел он. — Бешеная сука! Как ты посмела выехать на поле боя! Что ты здесь делаешь?!
Элинор вскочила на ноги со стула, на котором пригрелась возле огня.
— Предатель! Трусливый пес! Мошенник! — заорала она в ответ. — Я-то думала, что еду спасать тебя. А оказалось, что едва успела спасти свою землю!
Иэн онемел от изумления, ошеломленный, правда, не столько тем, что сказала Элинор, — смысл ее слов просто не успел еще пробиться в его рассудок, охваченный бурлящей смесью измождения, ярости и облегчения, — сколько тем фактом, что она вообще повысила на него голос. Это был первый случай за последние семь месяцев, чтобы она ответила ему чем-то, кроме молчания, медоточивых рассуждений или просто извинений. Он двинулся к ней через зал, еще не зная, хочет он обнять ее, чтобы расцеловать или чтобы задушить, но уверенный, что место этой сварливой мегеры было только в его объятиях.
— Что ты здесь делаешь? — в ярости продолжала Элинор, пока он приближался. — Да после такого позора, я думала, ты постараешься исчезнуть с моих глаз.
— Какого черта ты там болтаешь? — спросил Иэн, протягивая к ней руки.
— Ты постоянно, хоть и косвенно, называешь меня лгуньей. А ты, конечно, невинный ягненок в этом смысле?! — вспыхнула Элинор, отстраняясь. — Это, конечно, не ты вступил в сговор со своим любимым братцем по клану и моим предателем-кастеляном, чтобы использовать меня в качестве наживки, дабы втянуть лорда Гвенвинвина в войну?!
Иэн поймал ее руками и привлек к себе. Ярость облегчения — чувство, очень похожее на то, какое испытывает мать, счастливо обнимающая свое чадо одной рукой, в то время как другая немилосердно лупит его за то, что он попал в какую-то опасную переделку, — покинула его. Он слишком устал, чтобы что-то еще могло разбудить его гнев, и был слишком счастлив, что Элинор, казалось, стала сама собой — нормальной и безрассудной, чтобы сердиться на ее слова. Невзирая на ее сопротивление, он крепко прижал ее к себе.
— Не говори глупостей. Последнее, чего я хочу — это войны в Уэльсе таких масштабов, чтобы привлечь внимание короля. Ты думаешь, мне хотелось бы, чтобы меня призвали сразу оба моих сеньора биться на стороне каждого из них? Клянусь честью, я не участвовал ни в одном общем с Ллевелином деле, никаком, с тех пор как уехал во Францию в прошлом году. А что касается сэра Питера, я не хотел бы сейчас пересказывать его историю. Ты слишком взвинчена и способна рубить сплеча.
Это было не слишком приятное объятие. ДосПехи Иэна были все в грязи, и он ужасно провонял. Звенья его кольчуги причиняли Элинор боль на руках и спине. Тем не менее она стояла совершенно неподвижно. Иэн мог отказаться говорить, мог действовать, ничего не говоря, но лгать он не станет, и то, что он сказал, было правдой. Она посмотрела ему в глаза.
— Почему же ты отослал прочь моего гонца и не сообщил, где ты?
— Я не отсылал его. Это сэр Питер. В то время я был пленником. Нет! Черт! — Он прижал ее сильнее, почувствовав, что в ней опять просыпается гнев. — Я сказал, что не буду ничего объяснять по этому делу, пока ты в таком настроении. И по правде говоря, Элинор, у меня есть более настоятельные потребности, нежели месть сэру Питеру. Я немного ранен и не могу даже сказать, как устал.
— Назови меня глупой злобной ведьмой — ты поднимешься в спальню наверху или я прикажу принести кровать для тебя сюда?
— Сюда, — не раздумывая ответил Иэн, сам удивившийся тому неприятному ощущению, когда была упомянута комната, в которой его держали взаперти. Затем он улыбнулся и покачал головой в ответ на мелькнувшее в глазах Элинор беспокойство. — Не потому, что я слишком слаб, чтобы подняться по лестнице. Именно там я сидел под замком.
— В главной спальне? — удивленно спросила Элинор. Она никак не ответила на утвердительный кивок, а лишь усадила его на стул, на котором перед тем сидела, и ненадолго покинула его, чтобы распорядиться насчет ванны и кровати. Она вернулась к мучившему ее вопросу только после того, как Иэн помылся, раны его были перевязаны, и он растянулся в постели.
— Каким нужно быть дураком, чтобы додуматься запереть тебя там? — пробормотала она больше себе, чем Иэну, который уже засыпал.
— Потом, — устало произнес он, но лоб его уже нахмурился. — Это единственная фальшивая нота в его истории. Навесить в передней тюремную дверь — это дело не одного часа, и это не могло быть сделано в тот день, когда я приехал. Дверь должна быть изготовлена по размеру проема, да и сам проем нужно переделывать — это долгая песня. Следовательно, он это спланировал заранее.
— О нет, — ответила Элинор, — насчет двери ты можешь сэра Питера не винить. Она висит там со времен моего деда. У одного из кастелянов бывали припадки безумия, когда он пытался убить всякого, кто оказывался под рукой.
— И твой дед тем не менее оставил его управлять замком? — рассмеялся Иэн, и сон ненадолго покинул его.
— Кастелян тогда был уже очень стар. Замком управляли его сыновья и справлялись хорошо и с замком, и с землями, и со своим отцом. Что мог сделать дед? Ты же не станешь выбрасывать на улицу старого слугу только за то, что от старости он стал бесполезным.
— Ты права. — Иэн вздохнул, и глаза его опять начали закрываться. Но он тут же распахнул их во всю ширь. — Сэр Питер случаем не тех же кровей? — поинтересовался он. — Это могло бы кое-что разъяснить. По правде говоря, мне его действия все больше кажутся скорее безумием, чем злонамеренностью.
— Нет. Это не объяснение. Младший сын того кастеляна тоже сошел с ума и покончил с собой. Старший погиб в бою. Детей у них не было — к счастью, я думаю, — и мой дед назначил сэра Питера. Спи, родной мой. Мне кажется, сюда идут остальные, и за ними я тоже должна поухаживать.
Глаза Иэна опять закрылись, и опять усилием воли он раскрыл их.
— Элинор. — Она тут же обернулась и наклонилась к нему. — Посмотри голову Джеффри, — пробормотал он. — Цирюльник говорит, что с ним все в порядке, но и ты взгляни.
Он проспал несколько часов, пока Элинор обрабатывала довольно легкие ранения, полученные Ллевелином, Солсбери и Гвенвинвином, и осмотрела Джеффри и Оуэна, чтобы убедиться, что их лечили должным образом. После того как Гвенвинвина заперли в той самой спальне — в точности подходящей как его титулу, так и его положению пленного, — она наконец подошла к сэру Питеру, который в испуге не знал, куда девать глаза.
— Я совершил большую ошибку, — произнес он, делая над собой усилие, — но я желал вам добра. Я считал, что буду более преданным слугой, чем тот, кого назначил бы ваш муж в угоду лорду Ллевелину. Моей ошибкой является то, что я неправильно оценил лорда Иэна, а не мои намерения.
— Разве я не говорила вам, что лорд Иэн никогда не сделает ничего мне во вред? — Слова звучали резко, но были бы куда резче и холоднее, если бы Элинор сама не стала жертвой подобных же подозрений. — Он, конечно, любит своего брата по клану, — добавила она уже мягче, разжалобленная серым лицом, окровавленными доспехами и полными отчаяния глазами. — Но мы с ним одной плоти, одной крови и одной кости. Вы больше никогда не должны в нем сомневаться. А что касается вашей судьбы — мы все сегодня слишком устали. Завтрашний день наступит уже скоро.
Она еще более смягчилась, неожиданно вспомнив, когда смотрела на обреченное лицо сэра Питера, что боль в глазах Иэна исчезла, и Изабель оказалась права.
— Идите отдыхайте. Поскольку все окончилось достаточно благополучно, вам не нужно бояться меня. Думаю, мы с вами помиримся.
К сожалению, явное сочувствие Элинор лишь развязало язык сэру Питеру, вместо того чтобы успокоить его. Ей пришлось выслушать от него всю историю, и уже была полночь, когда она смогла вернуться в комнату, где спал Иэн. Она вошла тихонько, жестом приказав слугам, сопровождавшим ее, положить тюфяк и одеяло на пол рядом с кроватью. Затем, не произнося ни слова, она велела им удалиться.
Иэн спал, и она не хотела будить его. Она поставила на стол блюдо с холодным мясом и хлебом, которые принесла с собой, и накрыла его салфеткой. Он пропустил ужин, но сон, как она полагала, был ему куда нужнее. В сумрачном свете одинокой свечки она развязала пояс и сбросила с себя тунику. В тот момент она не имела понятия, куда поместили ее багаж с одеждой, который был при ней. Сорочку она не стала снимать. Обычно Элинор спала обнаженной. Но пол был слишком холодный, а ее халат находился среди вещей в багаже. Если ей придется вставать к Иэну ночью, она не хотела стесняться своей наготы или искать в темноте какую-то одежду. От усталости ноги ее подкосились, и она плюхнулась на табурет.
Почти в то же мгновение рука Иэна отдернула занавеску вокруг кровати. Увидев Элинор, он расслабился, но, когда она направилась к нему, он увидел на полу тюфяк и Одеяло.
— Ты голоден? — спросила Элинор. — Я принесла еду…
Он не ответил на это, лишь резко спросив:
— Ты уже не собираешься спать со мной в одной постели?
— Ну что ты, — мягко ответила Элинор. — Но ты такой израненный и уставший. Я не хотела тревожить тебя. Ты будешь есть, Иэн?
Хитрая и чувственная улыбка коснулась его губ.
— Попозже, может быть. Сними это.
— Опомнись, Иэн, — рассудительно запротестовала Элинор. — Я устала до смерти, и ты сегодня достаточно поработал. Поешь, если хочешь, и спи.
Он застыл и отвернулся.
— Спасибо тебе, но есть я не хочу. Рассуждать явно было не время. Элинор коснулась лица своего мужа и повернула к себе.
— Я не отказываю тебе, любимый мой, — сказала она ласково. — А если и так, то это ради тебя, а не по моему желанию.
— Да… Конечно…
Она сумела повернуть его голову, но глаза его смотрели мимо нее с какой-то неприятной отстраненностью. Он был так измучен ее прежними отказами, что никакие слова не могли успокоить ее. Элинор наклонилась ниже и коснулась губами его губ. Несколько секунд он лежал недвижимо, пассивно принимая ласку. Затем поднял руку и обнял Элинор. Страсть и беспокойство слились в ней воедино каким-то странным образом. Она знала, что этой ночью ей не составит труда ответить Иэну. Но если ее оргазм опять окончится слезами, она разрушит все то доброе, что было создано ее вспышкой гнева. Возможно, если бы их любовные игры проходили как-то иначе, эта ужасно бессмысленная тоска не навалилась бы на нее. В последнее время она была абсолютно пассивным партнером — на этот раз она поменяет роли, как это было в их брачную ночь.
Иэн потянул ее к себе. Элинор напряглась, и он сразу же отпустил ее. Она отняла губы от его рта. Он смотрел на нее с напряженным лицом и настороженными глазами. Элинор улыбнулась и стащила с себя сорочку. Он пылко протянул руки, но она покачала головой и сбросила легкое одеяло, которым он был накрыт.
— Я уже сказала тебе, что ты сегодня достаточно поработал. Лежи спокойно и дай поработать мне.
27.
— Ну очень сомневаюсь, — вздохнул Иэн, когда Элинор наконец лежала рядом, спокойная и умиротворенная, — что я так меньше устал, чем если бы сам забрался на тебя. — Он нежно рассмеялся. — Скорее, наоборот. Ты так умеешь возбуждать лихорадку, Элинор… Бог свидетель, я даже за день битвы так не вспотел, как сейчас в постели.
— Может, и так, — расслабленно улыбнулась Элинор. — Но по крайней мере у тебя не разошлись раны, как это случилось бы, если бы ты играл свою обычную роль. А от усталости сон — быстрое и надежное лекарство.
Иэн посмотрел на нее, но увидел только пряди черных волос. Ему не нравилось то, что она так настойчиво уговаривала его поспать. Может, опять, чтобы беззвучно плакать всю ночь? Ее голос звучал приглушенно и чуть хрипло. Неужели она вновь борется со слезами?
— Но я сейчас очень проголодался, — жалобно произнес Иэн. — Раньше ты мне предлагала поесть, но теперь мне это кажется совершенно необходимым.
Элинор снова усмехнулась и скатилась с кровати. Иэн приподнялся, глядя на нее, но ничто в выражении ее лица не насторожило его. Однако, когда она протянула ему деревянную тарелку с хлебом и мясом, лоб ее нахмурился.
— Почему ты так смотришь на меня?
— Разве у меня нет достаточной причины? Твой вид радует глаз, когда ты не одета ни во что, кроме своих волос.
— Лжец! — воскликнула Элинор, улыбаясь, и села на кровать рядом с ним.
Иэн откусил мяса и принялся задумчиво жевать. Элинор удивительно проницательна: он не мог решиться на вопрос, который очень хотел задать.
— Назвать меня лжецом — это, наверное, слишком, — сказал он, проглотив очередной кусок. — Но у меня действительно другое было в голове, когда я смотрел на тебя с таким удовольствием. Я размышлял, как ты пришла к мысли, что мы с сэром Питером вступили в сговор вопреки твоей воле?
Глаза Элинор тут же вспыхнули огненными искрами.
— А что я должна была подумать, когда ты покинул замок?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72