Он ни разу не вспомнил об Элинор с тех пор, как вышел из дома. Как он хотел бы, чтобы она не сидела рядом с королем! Как хорошо, что Солсбери сказал, что леди Эла позаботится об Элинор. Иэн не был уверен, что даже Дева Мария, Царица Небесная, сумеет сдержать язык Элинор, если она увидит его падение.
Мысли Элинор текли в том же русле, что и мысли ее мужа. Давно она уже так не волновалась за собственный язык. В те времена, когда королем был Ричард, Элинор проводила много времени при дворе и многому научилась в дополнение к тем урокам, которые ей преподала старая королева. С людьми, которым она доверяла, Элинор еще могла, не подумав, обронить горячие слова, но в целом стала намного осторожнее. Теперь она боялась себя, так как ее гнев на Иэ-на вполне мог вылиться на любого, кто окажется рядом.
Столбняк, который охватил Элинор, когда Иэн так грубо оставил ее, сменился затем ливнем горьких слез. После брачной ночи она ни разу не вспомнила о своей сопернице, которая когда-то, по ее мнению, владела сердцем Иэна. Не было ни малейшего намека на то, что любовь мужа к ней была отражением другого образа. Он даже почти никогда не закрывал глаза во время любовных игр. Одна женщина, ненавидевшая своего мужа, рассказывала Элинор, что именно так она терпит ласки супруга — закрывает глаза и представляет себе другого мужчину. В то время это не произвело на нее особого впечатления — Элинор сама закрывала глаза, но не для того чтобы представлять себе другого мужчину, а чтобы полностью окунуться в того, которым обладала.
Когда ей удалось высушить слезы, она вернулась в мыслях в их медовый месяц, выискивая в каждом вспоминавшемся поступке и слове какие-то признаки и предзнаменования.
Ничто не выдавало, однако, его двуличия. «И я, как дура последняя, трачу время на эти глупости!»— сказала себе Элинор. Собственные слова Иэна подтверждали его удовлетворенность своей женой. «Чуть не забыл», — прошептал он. Что это за любовь, о которой можно «чуть не забыть»? Элинор не «забывала» Саймона. Она не думала о нем все время, так же как, если уж на то пошло, не думала все время и об Иэне. Но Саймон всегда был с ней — как и Иэн всегда был с ней.
Никогда, ни на какую долю правды она не смогла бы сказать, что она «чуть не забыла» о ком-то из них. Было безумием ревновать к женщине, к любви, о которых можно было «чуть не забыть». Но, что бы она ни думала, какие бы аргументы ни приводила сама себе, боль оставалась. То, что он оказался способен уйти вот так, не поцеловав ее, даже не оглянувшись, чтобы попрощаться с какой-то другой женщиной, было просто невыносимо.
Хандра Элинор обрушилась на служанок, которых она отшлепала ни за что ни про что, и на кастелянов, которые возносили глаза к небу и благодарили Бога за то, что не они ее мужья и что путь к ристалищу недолог. Пострадала бы наверняка и леди Эла, но она была слишком умна, чтобы дать своей страстной соседке хоть малейший повод для возмущения, и сильное, инстинктивное чувство самосохранения — даже более сильное, чем ярость, — заставило Элинор крепко стиснуть зубы и только трясти головой в ответ на каждое замечание, которое король адресовал ей. Пусть он считает ее испуганной, пусть он получит удовольствие. Если Иэн выберется живым из этой каши, она посмеется напоследок над этой гноящейся раной короля — и над Иэном тоже.
Трубный глас отвлек ее внимание… Если только Иэн останется жив… если… если… Леденящий страх боролся в ней с кипящим гневом. Элинор сидела неподвижно, как статуя, уставясь невидящими глазами на герольда, который речитативом изливал старые, всем известные фразы:
—…во имя Господа, к бою!
Вновь взревели трубы, и шеренги воинов двинулись навстречу друг другу; яркие щиты и туники придавали этому впечатление двух внезапно пришедших в движение цветочных клумб. Участники противоборствующих партий выкрикивали добродушные вызовы друг другу. Даже в центре, вокруг Иэна, первые минуты прошли неторопливо и непринужденно. Иэн и Арундель вновь сошлись друг с другом в своего рода дуэли, впрочем, скорее формальной. Удары наносились достаточно крепкие, но нацеливались туда, где легко могли быть отражены щитом или мечом противника.
Для Иэна эта разминка оказалась как нельзя кстати. Измученные мышцы, которыми всю ночь так преданно занималась Элинор и ее служанки, потеряли гибкость. Ударам, которые он наносил, недоставало привычной легкости, они причиняли боль и были слишком напряженными, что не предвещало ничего хорошего. Словно поняв, в чем дело, Арундель продержал Иэна дольше обычного, понемногу наращивая давление, увеличивая темп и силу ударов, вынуждая Иэна вытягиваться и наклоняться в защите и контратаках. Поначалу Иэн едва ли осознавал, что Арундель помогает ему, целиком поглощенный стремлением предотвратить боль.
Разогревшись, Иэн оценил заботу своего оппонента: турнир — не шахматная партия, и пленение «короля» противником не означало конца игры или победы противной стороны. Иэн понимал, конечно, что будут предприниматься совершенно честные, не связанные с каким-либо заговором усилия одолеть его, поскольку его конь и доспехи ценились выше, чем рядового участника. Предполагалось, что человек, избранный главным среди участников, должен быть самым сильным и опытным бойцом, и по логике вознаграждение за него тоже должно стать наивысшим.
Иэн усмехнулся этой мысли. Было бы очень забавно, если бы его сбросил с лошади и пленил какой-нибудь невинный рубака с достаточно крепкими руками, и так расстроил бы, ни о чем не подозревая, замыслы короля и заслужил вражду высочайшей особы.
То, что он мог бы всерьез позволить случиться такому или даже подстроить столь простое решение проблемы, Иэну даже не приходило в голову. Он подсознательно был неспособен вдруг прекратить оборону в пылу битвы. Он мог удерживать себя от борьбы в полную силу — как он это сделал к концу дуэли с Арунделем и как он это делал во всех тренировочных боях со своими оруженосцами, — но он не знал, как можно имитировать защиту. К тому же такие действия отдавали трусостью. Каким бы разумным и логичным это ни казалось, как бы ни маловероятно было то, что об этом узнает кто-то, кроме него самого, он не мог поступить так, не мог даже подумать об этом иначе как в виде шутки. Он будет знать. Он падет в своих собственных глазах. Он начнет опускаться в нравственную пропасть, которая когда-то поглотила его «незабвенного» отца.
К тому же Иэн любил бой. Когда разминка разогрела его задубевшие мускулы, наслаждение битвой затмило все остальные мысли и чувства. Поле боя предстало перед зрителями в виде пар сражающихся рыцарей, выдвигавшихся и отступавших за первоначально строгие и плотные ряды.
Племянник Пемброка, сэр Джон Маршал, переместился вправо, чтобы скрестить мечи с Арунделем, а самому Иэну бросил вызов граф Венневаль. Ему никогда не приходилось прежде сталкиваться с этим вельможей, хотя он знал его как близкого друга Джона и Солсбери.
Иэн считал его порядочным человеком, хоть и не слишком умным. Тем не менее расслабляться было нельзя. Глупость не обязательно влечет за собой неумелость рук. Взять хотя бы того же тупоголового Арунделя. Он был великолепным воином, с какой стороны ни глянь.
Иэн вскоре обнаружил, однако, что этот парадокс на Венневаля не распространялся. Он оказался такой же посредственностью во владении оружием, как и во всем остальном. Иэн предпринял отвлекающий маневр щитом и, когда Венневаль раскрылся, чтобы получше нанести удар, взмахнул мечом снизу, чтобы выбить оружие из его руки. В последний момент, однако, Иэн вспомнил, что Венневаль когда-то добивался руки Элинор. Заполучив этот самый великолепный из трофеев, Иэн решил пренебречь выкупом Венневаля. Пусть он достанется одному из рыцарей победнее, для кого эти деньги значили что-то.
Он стукнул Венневаля по пальцам и запястью — не очень ласково, но и не настолько сильно, чтобы ранить его или выбить оружие — и затем, развернув меч, кольнул им в открывшиеся справа ребра. Больше не прикасаясь к Венневалю, он приподнял меч в виде приветствия и, ударив коня коленом, резко повернул влево. Если бы Венневаль захотел продолжить бой, он мог последовать за ним; то, что он не сделал этого, означало, что он признал себя побежденным.
Иэн пробежался глазами по немедленно выставившимся навстречу ему щитам, разыскивая по гербам кого-нибудь, с кем ему интересно было бы помериться силой. Сэр Уолтер, который находился слева от него, теперь переместился за его спину, а сэр Генри давно уже ринулся вправо мимо Венневаля и сражался далеко впереди, рыча, как разъяренный бык.
Да, Элинор хорошо знала своих людей. Где находится Лестер, Иэн не имел понятия, но у Лестера всегда трезвая голова. Еще левее Роберт де Рос сражался сразу с двумя рыцарями из свиты графа Вареннского. Иэн пришпорил своего серого коня в ту сторону и бросил клич.
Молодой рыцарь был не пара ему. Иэн свалил его с шести ударов, но не остановился, чтобы пленить его. Если юноша сумеет поймать свою лошадь и вновь взобраться в седло, пусть бьется дальше. Иэна совершенно не интересовало, какая партия победит в итоге — он делал все, что должен был делать во имя короля, — и он, конечно, не хотел брать выкуп за коня и доспехи с кого-то, кому, возможно, придется пойти по миру, чтобы заплатить.
Он так и не узнал, не вызвал ли его благородный жест только то, что выкуп, от которого он отказался, перейдет просто в чей-то другой кошелек, так как был неожиданно атакован двумя рыцарями, которых не признал. Они явно действовали сообща и явно решили одолеть его, если смогут.
Их сноровка, однако, далеко не соответствовала высоким намерениям. Иэн двинул коленями вперед и сильно ударил лошадь под лопатки. Передние ноги жеребца взлетели вверх и обрушились на голову коня ближайшего противника. Крепко вцепившийся Иэн даже не глянул в ту сторону. Вместо этого он снова применил прием, принесший ему победу в борьбе с Венневалем, против второго рыцаря. На этот раз, однако, силу удара он не стал сдерживать. В соответствии с духом турнира он только повернул меч так, чтобы лезвием не повредить пальцы и запястье соперника. Дружный вой трибун приветствовал его успех.
— Сдавайтесь! — крикнул он, приставив острие меча к незащищенной груди противника, и одновременно отвел щит назад, отражая удар с другой стороны.
— Сдаюсь! — прозвучало в ответ.
Далее последовало имя, но Иэн уже не слушал. Если это человек чести, он сам найдет Иэна после турнира, чтобы договориться о выплате выкупа. Если же нет, то пусть возвращается домой без меча и с пятном на совести. Иэну это было безразлично. Все его внимание было приковано теперь ко второму рыцарю, который оказался более умелым. Эта дуэль продлилась немного дольше, но окончилась точно так же.
И снова Иэн не стал ждать гарантий от побежденного. Прямо перед собой он увидел знамя Филиппа Альбини, боевые навыки которого уважал в той же степени, в какой презирал политические пристрастия. Альбини повернул голову в ответ на клич Иэна и охотно бросился навстречу ему. Иэн сделал глубокий вдох. Эта дуэль обещала быть достойной потраченного времени.
Ни страх, ни ярость не могут сохраняться очень долго на лихорадочном уровне, особенно в добром и открытом от природы человеке. Очень скоро после того, как Иэн скрестил мечи с Арунделем, Элинор обнаружила, что гораздо более увлечена происходящим на поле, чем своими эмоциями. Каким бы он ни был идиотом, она не могла не испытывать гордость за своего мужа. Если Иэн и не обладал медвежьей силой Саймона, он был быстр и грациозен. Она с удовольствием наблюдала, как он со все большей легкостью противостоял такому известному бойцу, как Арундель. От Элинор не ускользнуло и благородство Иэна, с каким он отказался от сдачи Роберта де Роса.
И все-таки Элинор не забывала о грозившей Иэну опасности. Она выругалась про себя, когда сэр Генри, пренебрегая безопасностью своего господина, отчаянно бросился в борьбу. Сэр Уолтер, однако, держался поблизости, и Роберт Лестерский, хоть и оказавшийся далековато справа, старался теснить своего противника в сторону Иэна. Люди Вески, недисциплинированные и охваченные пылом боя, рассеялись. Элинор с беспокойством обратила взгляд на сторону противника, в поисках той страховки, которую она, как надеялась, приобрела. Поначалу она не нашла того, что искала, и страх вновь заставил ее прикусить губу. Она поспешно перевела глаза на Иэна. Вздох вырвался у нее, когда она увидела, что его обступила целая группа рыцарей.
«Слишком рано, — сказала она себе, — слишком рано. Так рано ничего не может быть. Эти вонючие трусы будут ждать, пока он не устанет и не поднимется побольше пыли, чтобы скрыть их грязное предательство от глаз зрителей и участников». Тем не менее сердце ее колотилось изо всех сил, пока она не убедилась, что Иэну ничего не грозит. Затем ее взгляд переместился снова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72