Что мы можем за это получить?
— Скорее всего нож, — ответил Джеффри, усмехнувшись, хотя и понимал, что этот риторический вопрос отнюдь не смешон.
— Скорее всего именно его и получит Джон. Подумай об этом! Кто не отозвался на его призыв? Преданные ему бароны откликнулись, даже те из них, кто сомневался, но надеялся заполучить добычу и поразвлечься в местах, где их землям ничто не угрожает. Кто остался позади, пребывая в мрачном настроении? Только бунтовщики и их приверженцы. И теперь Джон требует от них уплаты налога в три марки.
Джеффри провел рукой по лицу, поглаживая светлую щетину, уже порядком выросшую со вчерашнего дня.
— Они уже взялись за оружие? — спросил он.
— Нет, и я не думаю, что бунта стоит ждать в этом году. Они осторожны и умны. По правде говоря, я нахожу, что кто-то ими руководит…
* * *
Джеффри стал быстро поправляться, и уже скоро совсем окреп, так что отправился на королевский совет в Бери-Сент-Эдмендс. Он прекрасно выглядел, если не считать необычной походки — то короткий, то длинный шаг — и того, что быстро уставал. Чтобы обеспечить своего шурина действенной и надежной парой рук и ног на случай нападения или чего-либо еще, вместе с ним отправился Адам. Когда они вернулись, то с искренним восторгом принялись рассказывать о письменной хартии и сдержанном поведении людей. На семейном совете Адам сообщил, что ни одно решение не принималось поспешно. Леди Элинор смотрела на сына и не верила своим глазам. Он стал настоящим мужчиной, ибо уже понимает цели и необходимость политической стратегии.
Джеффри рассказал, что король спокойно отнесся к жалобам, предъявленным ему делегацией, и даже согласился, что претензии обоснованны, ибо, возможно, он был несправедлив к тем или иным людям. Король обещал обдумать предложения знати и дать ответ.
Однако в мае положение резко изменилось — в стране разгорелся бунт, грозивший перерасти в настоящую войну. Джеффри отправился ко двору, а Джоанна осталась в Роуз-линде, поскольку появилась надежда, что она забеременела. Джоанна не расплакалась, узнав, что вот-вот начнется гражданская война, но боялась глядеть на себя в зеркало, ибо знала, какое отражение ее там ждет. Она твердо приказала старику Бьорну отобрать людей для ее сопровождения в течение последующих нескольких дней. Да, она должна объехать своих вассалов и подготовить их к войне, которую они с радостью проигнорировали бы. Эта неприятная задача легла на ее плечи потому, что Элинор снова уехала на север с Иэном. Он уже не надеялся сплотить своих людей и повести их на поддержку королю, но пытался хотя бы заставить их сохранять нейтралитет.
Однако вызова от короля так и не последовало. Джоанна получила от Джеффри обнадеживающее письмо, в котором говорилось, что Джон игнорировал бунт. Похоже, Джон снова обрел власть над королевством, и настала пора раздавить всех мятежников в железных тисках.
Джоанна вынуждена была готовить людей и собирать провизию. Очередное письмо Джеффри остановило ее. Он просил ее прислать лишь деньги. «Не знаю, прав король или нет, — писал Джеффри, — но он призвал на помощь наемников, вместо того чтобы собрать армию своего королевства. На это есть причины, однако, боюсь, это до добра не доведет и породит новую волну негодования. Все бунтовщики, что бы о них ни говорили, живут на этой земле… Ты писала мне, что наша надежда на ребенка угасла, ибо у тебя началось истечение, — продолжал Джеффри. — Я искренне сочувствую тебе, поскольку знаю, как ты хочешь иметь малыша. Мы молоды, и у нас еще много времени впереди. К тому же я получаю столько удовольствия, пытаясь зачать ребенка, что не имею причин переживать из-за необходимости продолжать свои попытки. Возможно, я зря шучу, Понимаю, как ты огорчена. Но иначе мне пришлось бы сказать тебе, что я трясусь от страха при мысли о будущем невинном ягненке, который окажется в стае волков, окружающих нас».
Опасения Джеффри вскоре подтвердились. Лондон, страшась иноземных наемников, открыл свои вррота бунтовщикам и готовился теперь к упорной обороне против фламандских войск, которые вел граф Солсбери. Чтобы заставить Лондон пасть, понадобилась бы огромная армия, бесчисленное множество осадных машин и непомерные запасы провизии. К тому же из-за наличия реки город нельзя было взять осадой. Граф Солсбери отступил. Сердце королевства, откуда текла большая часть золота и товаров, поддерживавших ритм его жизни, захлопнуло свои ворота перед королем Джоном.
Положение казалось безвыходным: бунтовщики не могли выйти из города, а король не мог попасть в него.
На десятый день июня король подошел к Виндзору. Переговоры начались заново. Поскольку все знали, что Джеффри предан королю, хотя по понятным причинам и питает к нему антипатию, его сочли идеальным кандидатом на роль посредника. Многие из тех, кто боялся идти непосредственно к Лэнгтону, который выступал в качестве выразителя намерений бунтовщиков, не причисляя себя к ним, а также и не пожелавшие принять королевского посла, согласились говорить с Джеффри.
Он метался между Виндзором и Лондоном и настолько часто ездил по этой дороге, что вскоре мог свободно спать на своем коне: тот сам хорошо знал путь. Это было Джеффри на руку, ибо он почти не имел другого времени для сна. Стоило ему только снять одежду и улечься где-нибудь, как его тотчас же вызывал какой-нибудь секретный посланник, который вел его к своему сюзерену, сообщавшему новые предложения или жалобы. Бедро Джеффри безжалостно ныло, но ненамного сильнее его челюсти. Слишком часто приходилось ему стискивать зубы, слушая обе стороны, участвующие в переговорах, и не высказывать собственного мнения.
«Умен не по годам», — говорил Иэн о Джеффри. И правда: он отличался наблюдательностью и сообразительностью, видел гораздо дальше тех, кого считали прозорливыми: они слишком увлекались деталями. Сейчас как раз все погрязло в излишних деталях. Бароны были убедительны в одних аргументах, король — в других. Лэнгтон похудел, глаза его горели, мертвенно-бледное лицо хранило отпечаток бессонницы. Некоторые боялись, что он не выдержит напряжения. Но не перед ним предстал Джеффри, когда пришло время дать ответы по тем или иным жалобам и предложениям, — он предстал перед королем.
Джон все так же напоминал пивной бочонок. Хотя время от времени он говорил напыщенным тоном и даже орал, Джеффри улавливал некоторую фальшь в том гневе, какой выказывал король.
Иэн прибыл с севера в середине июня. Он устал, ибо скакал две ночи подряд, но был очень доволен, поскольку его многолетняя мечта, похоже, становилась реальностью. Джеффри не говорил ему ничего лишнего. Чего он мог добиться, разглагольствуя о своих смутных тревогах и омрачая радость Иэна дурными предчувствиями?
Позже, вечером того же дня, Джеффри вызвали на этот раз к отцу. Граф показал ему копию подготовленного документа. Из вежливости Джеффри просмотрел его. Он уже был знаком с большинством статей из шестидесяти одной, особенно с теми, где каждое слово было подвергнуто тщательному обсуждению обеими сторонами. Джеффри повнимательнее изучил остальные статьи, которые посчитали вполне приемлемыми, ибо они не затронули души людей, не заботящихся чрезмерно о всеобщем благе. Он не нашел в них ничего, что могло бы обеспокоить его, пока не дошел до последней статьи. О ней Джеффри ничего не слышал и читал впервые.
Закончив, он пришел в негодование и сказал отцу, что это безумие. Джеффри нервно заходил по комнате взад и вперед. Граф Солсбери невольно содрогнулся, увидев, как сын все еще хромает. Король может собрать совет, заметил он, глядя в сторону. Это все лишь формальности.
— Формальности?! Папа, вы читали эту статью? Совет имеет право выступить против короля и призвать всю страну подчинить короля собственной воле! Я иногда расхожусь с дядей во мнениях, но он не может согласиться с этим! И ни один король не согласился бы!
— Я не слеп и не глух, — спокойно заметил граф Солсбери. — Я читал эту статью сам и слышал, когда ее зачитывали. Без нее бароны не примут хартию, а Джон говорит, что желает мира. Он говорит, что устал от войн и горя…
Ужаснувшись тону, а еще больше словам: «Джон говорит», означавшим, что граф Солсбери не верит своему брату, Джеффри пристально посмотрел на отца. Внутри у него все похолодело. Граф Солсбери ни о чем не тревожится! Он, в сущности, признался в том, что всю жизнь предпочитал ложь, как и сейчас!
— Кроме того, — рассудительно продолжал граф, все так же бесстрастно, — тебе, мне и Джону известно: двадцать пять человек, считающих себя в равной степени важными персонами, никогда не придут к согласию даже в делах, гораздо более опасных, нежели те, что способны побудить людей к бунту. Я пытался напомнить о четырех ответственных за вызовы людей, но Лэнгтон и здесь меня обошел. Статью можно было писать и без этого. Даже с… А, впрочем, какая разница!
Пятнадцатого дня июня на огромном лугу с названием Раннимид король подписал и скрепил печатью Великую хартию вольностей. Джеффри не присутствовал при ее подписании. Он ушел спать. В атмосфере всеобщего возбуждения никто не замечал его отсутствия, пока не закончилось празднование события и Иэн, Адам и граф Солсбери собрались в комнате графа, чтобы выпить. Тогда и выяснилось, что никто не видел Джеффри в течение всего дня. В глазах графа вспыхнула тревога. За Джеффри поспешно послали гонца, который нашел молодого лорда в его апартаментах погруженным в глубокий сон. Проснувшись и услышав, что его желают видеть в комнате отца, Джеффри быстро оделся И без лишних вопросов направился в покои графа.
— Выпей с нами и отпразднуй… — Адам собирался уже было договорить «усмирение короля», но из уважения к графу Солсбери сказал: —…новый мир.
— Ба! — пренебрежительно воскликнул Джеффри и повернулся, намереваясь вернуться в постель.
— Подожди, Джеффри! Скажи мне, что здесь плохого? — спросил Иэн.
Он был явно опечален. Обычно Джеффри отличался мягкостью характера. Он был добродушен и необыкновенно терпелив, даже когда лежал прикованный к постели. Раздражение было совершенно не свойственным ему, неестественным.
— Ему не нравится шестьдесят первая статья, — сказал граф Солсбери каким-то неживым голосом.
— Джеффри! — Это Адам решил развить тему, которой старшие из осторожности старались избежать. — А где гарантии, что король будет соблюдать остальные статьи? Без шестьдесят первой статьи Хартия вольностей стоила бы не больше других обещаний Джона. О… прошу прощения, милорд. — Адам густо покраснел и сконфуженно уставился на кубок с вином.
— Во всяком случае, бароны поверили ему, — заметил граф Солсбери.
Иэн повернулся и посмотрел на графа. Губы его шевельнулись, он сглотнул. Он впервые встретился со своим Другом, вернувшимся из Франции. «Граф Солсбери знает Джона как самого себя», — промелькнуло в голове Иэна.
— Думаю, король смирится с соглашением, — поддержал графа Иэн. — Не уверен, что полностью согласен с шестьдесят первой статьей, но она послужит напоминанием Джону, если время от времени он будет забывать о других своих обещаниях. Это не значит, что так и будет, только…
Джеффри переводил глаза с одного лица на другое.
— Чертовски хотелось бы, чтобы вы оказались правы, — сказал он почти спокойно. — Но, говорю вам, я не верю в это. Для меня сам факт, что Джон подписал хартию, содержащую такую статью, означает лишь одно — он знает, как обойти это соглашение.
Граф Солсбери промолчал, глядя на кубок с вином, который держал двумя ладонями. Иэн глянул на него и снова перевел взгляд на Джеффри. Тот тяжело вздохнул.
— А если все вы думаете, что подписание одной хартии или даже десяти угомонит заговорщиков, то либо обманываете сами себя, либо гораздо глупее, чем я думал. Эта статья дает им право на бунт. — С застывшим от отчаяния лицом Джеффри направился к столу — короткий шаг, длинный шаг — и схватил стоявший на нем кубок. — Я выпью за мир, но, поверьте мне, джентльмены, вам стоит держать свое оружие наготове, потому что нас ждет настоящая война.
29.
В девятнадцатый день июня бароны Англии — как мятежники, так и преданные королю, повторили клятву верности ему. Джеффри присягал вместе с остальными, а затем попросил разрешения удалиться, на что получил охотное согласие. Поскольку леди Элинор вернулась в Роузлинд, Джоанна уехала в Хемел и встретила Джеффри там.
Вскоре она пришла к выводу, что лучше бы ей остаться дома. Джеффри приехал мрачнее тучи, и ничто, казалось, не могло изменить его настроения. Часто, даже когда они занимались любовью, Джеффри, вместо того чтобы уснуть после нескольких полусонных, нежных слов, вставал и начинал метаться по комнате — короткий шаг, длинный шаг, короткий шаг, длинный шаг… Если Джоанна спрашивала, что тревожит его, он обычно возвращался в постель и притворялся, что хочет спать, но однажды резко повернулся к жене и сердито сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
— Скорее всего нож, — ответил Джеффри, усмехнувшись, хотя и понимал, что этот риторический вопрос отнюдь не смешон.
— Скорее всего именно его и получит Джон. Подумай об этом! Кто не отозвался на его призыв? Преданные ему бароны откликнулись, даже те из них, кто сомневался, но надеялся заполучить добычу и поразвлечься в местах, где их землям ничто не угрожает. Кто остался позади, пребывая в мрачном настроении? Только бунтовщики и их приверженцы. И теперь Джон требует от них уплаты налога в три марки.
Джеффри провел рукой по лицу, поглаживая светлую щетину, уже порядком выросшую со вчерашнего дня.
— Они уже взялись за оружие? — спросил он.
— Нет, и я не думаю, что бунта стоит ждать в этом году. Они осторожны и умны. По правде говоря, я нахожу, что кто-то ими руководит…
* * *
Джеффри стал быстро поправляться, и уже скоро совсем окреп, так что отправился на королевский совет в Бери-Сент-Эдмендс. Он прекрасно выглядел, если не считать необычной походки — то короткий, то длинный шаг — и того, что быстро уставал. Чтобы обеспечить своего шурина действенной и надежной парой рук и ног на случай нападения или чего-либо еще, вместе с ним отправился Адам. Когда они вернулись, то с искренним восторгом принялись рассказывать о письменной хартии и сдержанном поведении людей. На семейном совете Адам сообщил, что ни одно решение не принималось поспешно. Леди Элинор смотрела на сына и не верила своим глазам. Он стал настоящим мужчиной, ибо уже понимает цели и необходимость политической стратегии.
Джеффри рассказал, что король спокойно отнесся к жалобам, предъявленным ему делегацией, и даже согласился, что претензии обоснованны, ибо, возможно, он был несправедлив к тем или иным людям. Король обещал обдумать предложения знати и дать ответ.
Однако в мае положение резко изменилось — в стране разгорелся бунт, грозивший перерасти в настоящую войну. Джеффри отправился ко двору, а Джоанна осталась в Роуз-линде, поскольку появилась надежда, что она забеременела. Джоанна не расплакалась, узнав, что вот-вот начнется гражданская война, но боялась глядеть на себя в зеркало, ибо знала, какое отражение ее там ждет. Она твердо приказала старику Бьорну отобрать людей для ее сопровождения в течение последующих нескольких дней. Да, она должна объехать своих вассалов и подготовить их к войне, которую они с радостью проигнорировали бы. Эта неприятная задача легла на ее плечи потому, что Элинор снова уехала на север с Иэном. Он уже не надеялся сплотить своих людей и повести их на поддержку королю, но пытался хотя бы заставить их сохранять нейтралитет.
Однако вызова от короля так и не последовало. Джоанна получила от Джеффри обнадеживающее письмо, в котором говорилось, что Джон игнорировал бунт. Похоже, Джон снова обрел власть над королевством, и настала пора раздавить всех мятежников в железных тисках.
Джоанна вынуждена была готовить людей и собирать провизию. Очередное письмо Джеффри остановило ее. Он просил ее прислать лишь деньги. «Не знаю, прав король или нет, — писал Джеффри, — но он призвал на помощь наемников, вместо того чтобы собрать армию своего королевства. На это есть причины, однако, боюсь, это до добра не доведет и породит новую волну негодования. Все бунтовщики, что бы о них ни говорили, живут на этой земле… Ты писала мне, что наша надежда на ребенка угасла, ибо у тебя началось истечение, — продолжал Джеффри. — Я искренне сочувствую тебе, поскольку знаю, как ты хочешь иметь малыша. Мы молоды, и у нас еще много времени впереди. К тому же я получаю столько удовольствия, пытаясь зачать ребенка, что не имею причин переживать из-за необходимости продолжать свои попытки. Возможно, я зря шучу, Понимаю, как ты огорчена. Но иначе мне пришлось бы сказать тебе, что я трясусь от страха при мысли о будущем невинном ягненке, который окажется в стае волков, окружающих нас».
Опасения Джеффри вскоре подтвердились. Лондон, страшась иноземных наемников, открыл свои вррота бунтовщикам и готовился теперь к упорной обороне против фламандских войск, которые вел граф Солсбери. Чтобы заставить Лондон пасть, понадобилась бы огромная армия, бесчисленное множество осадных машин и непомерные запасы провизии. К тому же из-за наличия реки город нельзя было взять осадой. Граф Солсбери отступил. Сердце королевства, откуда текла большая часть золота и товаров, поддерживавших ритм его жизни, захлопнуло свои ворота перед королем Джоном.
Положение казалось безвыходным: бунтовщики не могли выйти из города, а король не мог попасть в него.
На десятый день июня король подошел к Виндзору. Переговоры начались заново. Поскольку все знали, что Джеффри предан королю, хотя по понятным причинам и питает к нему антипатию, его сочли идеальным кандидатом на роль посредника. Многие из тех, кто боялся идти непосредственно к Лэнгтону, который выступал в качестве выразителя намерений бунтовщиков, не причисляя себя к ним, а также и не пожелавшие принять королевского посла, согласились говорить с Джеффри.
Он метался между Виндзором и Лондоном и настолько часто ездил по этой дороге, что вскоре мог свободно спать на своем коне: тот сам хорошо знал путь. Это было Джеффри на руку, ибо он почти не имел другого времени для сна. Стоило ему только снять одежду и улечься где-нибудь, как его тотчас же вызывал какой-нибудь секретный посланник, который вел его к своему сюзерену, сообщавшему новые предложения или жалобы. Бедро Джеффри безжалостно ныло, но ненамного сильнее его челюсти. Слишком часто приходилось ему стискивать зубы, слушая обе стороны, участвующие в переговорах, и не высказывать собственного мнения.
«Умен не по годам», — говорил Иэн о Джеффри. И правда: он отличался наблюдательностью и сообразительностью, видел гораздо дальше тех, кого считали прозорливыми: они слишком увлекались деталями. Сейчас как раз все погрязло в излишних деталях. Бароны были убедительны в одних аргументах, король — в других. Лэнгтон похудел, глаза его горели, мертвенно-бледное лицо хранило отпечаток бессонницы. Некоторые боялись, что он не выдержит напряжения. Но не перед ним предстал Джеффри, когда пришло время дать ответы по тем или иным жалобам и предложениям, — он предстал перед королем.
Джон все так же напоминал пивной бочонок. Хотя время от времени он говорил напыщенным тоном и даже орал, Джеффри улавливал некоторую фальшь в том гневе, какой выказывал король.
Иэн прибыл с севера в середине июня. Он устал, ибо скакал две ночи подряд, но был очень доволен, поскольку его многолетняя мечта, похоже, становилась реальностью. Джеффри не говорил ему ничего лишнего. Чего он мог добиться, разглагольствуя о своих смутных тревогах и омрачая радость Иэна дурными предчувствиями?
Позже, вечером того же дня, Джеффри вызвали на этот раз к отцу. Граф показал ему копию подготовленного документа. Из вежливости Джеффри просмотрел его. Он уже был знаком с большинством статей из шестидесяти одной, особенно с теми, где каждое слово было подвергнуто тщательному обсуждению обеими сторонами. Джеффри повнимательнее изучил остальные статьи, которые посчитали вполне приемлемыми, ибо они не затронули души людей, не заботящихся чрезмерно о всеобщем благе. Он не нашел в них ничего, что могло бы обеспокоить его, пока не дошел до последней статьи. О ней Джеффри ничего не слышал и читал впервые.
Закончив, он пришел в негодование и сказал отцу, что это безумие. Джеффри нервно заходил по комнате взад и вперед. Граф Солсбери невольно содрогнулся, увидев, как сын все еще хромает. Король может собрать совет, заметил он, глядя в сторону. Это все лишь формальности.
— Формальности?! Папа, вы читали эту статью? Совет имеет право выступить против короля и призвать всю страну подчинить короля собственной воле! Я иногда расхожусь с дядей во мнениях, но он не может согласиться с этим! И ни один король не согласился бы!
— Я не слеп и не глух, — спокойно заметил граф Солсбери. — Я читал эту статью сам и слышал, когда ее зачитывали. Без нее бароны не примут хартию, а Джон говорит, что желает мира. Он говорит, что устал от войн и горя…
Ужаснувшись тону, а еще больше словам: «Джон говорит», означавшим, что граф Солсбери не верит своему брату, Джеффри пристально посмотрел на отца. Внутри у него все похолодело. Граф Солсбери ни о чем не тревожится! Он, в сущности, признался в том, что всю жизнь предпочитал ложь, как и сейчас!
— Кроме того, — рассудительно продолжал граф, все так же бесстрастно, — тебе, мне и Джону известно: двадцать пять человек, считающих себя в равной степени важными персонами, никогда не придут к согласию даже в делах, гораздо более опасных, нежели те, что способны побудить людей к бунту. Я пытался напомнить о четырех ответственных за вызовы людей, но Лэнгтон и здесь меня обошел. Статью можно было писать и без этого. Даже с… А, впрочем, какая разница!
Пятнадцатого дня июня на огромном лугу с названием Раннимид король подписал и скрепил печатью Великую хартию вольностей. Джеффри не присутствовал при ее подписании. Он ушел спать. В атмосфере всеобщего возбуждения никто не замечал его отсутствия, пока не закончилось празднование события и Иэн, Адам и граф Солсбери собрались в комнате графа, чтобы выпить. Тогда и выяснилось, что никто не видел Джеффри в течение всего дня. В глазах графа вспыхнула тревога. За Джеффри поспешно послали гонца, который нашел молодого лорда в его апартаментах погруженным в глубокий сон. Проснувшись и услышав, что его желают видеть в комнате отца, Джеффри быстро оделся И без лишних вопросов направился в покои графа.
— Выпей с нами и отпразднуй… — Адам собирался уже было договорить «усмирение короля», но из уважения к графу Солсбери сказал: —…новый мир.
— Ба! — пренебрежительно воскликнул Джеффри и повернулся, намереваясь вернуться в постель.
— Подожди, Джеффри! Скажи мне, что здесь плохого? — спросил Иэн.
Он был явно опечален. Обычно Джеффри отличался мягкостью характера. Он был добродушен и необыкновенно терпелив, даже когда лежал прикованный к постели. Раздражение было совершенно не свойственным ему, неестественным.
— Ему не нравится шестьдесят первая статья, — сказал граф Солсбери каким-то неживым голосом.
— Джеффри! — Это Адам решил развить тему, которой старшие из осторожности старались избежать. — А где гарантии, что король будет соблюдать остальные статьи? Без шестьдесят первой статьи Хартия вольностей стоила бы не больше других обещаний Джона. О… прошу прощения, милорд. — Адам густо покраснел и сконфуженно уставился на кубок с вином.
— Во всяком случае, бароны поверили ему, — заметил граф Солсбери.
Иэн повернулся и посмотрел на графа. Губы его шевельнулись, он сглотнул. Он впервые встретился со своим Другом, вернувшимся из Франции. «Граф Солсбери знает Джона как самого себя», — промелькнуло в голове Иэна.
— Думаю, король смирится с соглашением, — поддержал графа Иэн. — Не уверен, что полностью согласен с шестьдесят первой статьей, но она послужит напоминанием Джону, если время от времени он будет забывать о других своих обещаниях. Это не значит, что так и будет, только…
Джеффри переводил глаза с одного лица на другое.
— Чертовски хотелось бы, чтобы вы оказались правы, — сказал он почти спокойно. — Но, говорю вам, я не верю в это. Для меня сам факт, что Джон подписал хартию, содержащую такую статью, означает лишь одно — он знает, как обойти это соглашение.
Граф Солсбери промолчал, глядя на кубок с вином, который держал двумя ладонями. Иэн глянул на него и снова перевел взгляд на Джеффри. Тот тяжело вздохнул.
— А если все вы думаете, что подписание одной хартии или даже десяти угомонит заговорщиков, то либо обманываете сами себя, либо гораздо глупее, чем я думал. Эта статья дает им право на бунт. — С застывшим от отчаяния лицом Джеффри направился к столу — короткий шаг, длинный шаг — и схватил стоявший на нем кубок. — Я выпью за мир, но, поверьте мне, джентльмены, вам стоит держать свое оружие наготове, потому что нас ждет настоящая война.
29.
В девятнадцатый день июня бароны Англии — как мятежники, так и преданные королю, повторили клятву верности ему. Джеффри присягал вместе с остальными, а затем попросил разрешения удалиться, на что получил охотное согласие. Поскольку леди Элинор вернулась в Роузлинд, Джоанна уехала в Хемел и встретила Джеффри там.
Вскоре она пришла к выводу, что лучше бы ей остаться дома. Джеффри приехал мрачнее тучи, и ничто, казалось, не могло изменить его настроения. Часто, даже когда они занимались любовью, Джеффри, вместо того чтобы уснуть после нескольких полусонных, нежных слов, вставал и начинал метаться по комнате — короткий шаг, длинный шаг, короткий шаг, длинный шаг… Если Джоанна спрашивала, что тревожит его, он обычно возвращался в постель и притворялся, что хочет спать, но однажды резко повернулся к жене и сердито сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72