Я подождал, когда подозрительная парочка выйдет из ночлежки, и пошел следом за ней. На выходе меня неожиданно задержал давешний привратник Иван Иванович. Он преградил дорогу и потребовал двугривенный за ночлег.
– Вечером заплачу, – пообещал я.
Маленький начальник ехидно усмехнулся, дохнул в лицо чесночно-водочным перегаром и вцепился в косяк рукой, перекрывая выход:
– Сейчас плати, знаю я таких умников!
Привратник, как мне не без основания показалось, принадлежал к довольно распространенному типу людей: наглому, глупому и донельзя самоуверенному в своем уме, силе и всегдашней правоте. Горе таких людей обычно заключается в том, что кроме них самих в их необычные качества больше никто не верит, что делает этих типов еще и агрессивными и пакостливыми. Навредить окружающим, доказывая свою правоту и превосходство, для них едва ли не единственная в жизни радость.
– Сейчас платить не стану, – жестко сказал я, опасаясь, что пока мы тут будем пререкаться, Сашка с товарищем успеют затеряться в городской сутолоке.
– Не будешь, так и не выйдешь! – радостно сообщил мне Иван Иванович. – Ишь ты хват какой!
– Выйду, – уверено сказал я и, превозмогая отвращение, наклонился к его лицу и в упор посмотрел в глаза. К сожалению, привратник оказался так туп, что ничего не понял. Он вытаращил свои неопределенного цвета буркалы в красных кровяных прожилках и осклабился.
– Дай мне три рубля в долг до вечера, – попросил я.
– Чааво! – оторопел он. – Ты это чааво!
– Таво! – в тон ему ответил я и ударил в солнечное сплетение.
Иван Иванович икнул и медленно согнулся пополам.
– Ты, ты, – хрипел он, задыхаясь, – да я тебя…
Я оттолкнул его с дороги и вышел на улицу. Конечно, моих подопечных там уже не оказалось.
– Где вы держите лошадей и подводы? – спросил я рыжего извозчика из нашей комнаты, который вслед за мной вышел на улицу.
– Ну ты лекарь, того! – с радостным восторгом воскликнул он. – Как звезданул Иваныча-то! Вот это дело, знаешь, сколько он, июда, нашей-то кровушки попил! Тебе денег одолжить?
– Если можешь, дай рубль, я отдам!
– За Иваныча не пожалею! Вот жила-то! А как ты его-то!
Мужик вынул из кармана тряпицу, развязал ее и отсчитал мне пять серебряных двугривенных.
– Я отдам, не сомневайся, – пообещал я, принимая его трудовые копейки.
– Это само собой, а конюшня здеся рядышком, пойдем, покажу.
Мы пошли вместе, и всю дорогу извозчик шумно радовался унижению мелкого тирана.
Конюшня действительно оказалась недалеко. Там в большом открытом дворе, сновало множество народа. Из крытого помещения мужики выводили лошадей, запрягали в подводы и разъезжали по работам. Я встал в стороне и ждал, когда появятся мои подопечные. Первым вывел лошадь Сашка, Он подвел ее к объемной бричке, выкрашенной в синий цвет, и, не торопясь, запрягал, придирчиво рассматривая упряжь. Вскоре появился и Фома. Тот вел под уздцы небольшую мохнатую лошадку. Чувствовалось, что отношения у них самые дружеские. Лошадь послушно шла за ним и, догоняя, тыкалась мордой в плечо, чтобы получить свою порцию ласки.
Я вышел на улицу и ждал, когда там появятся заговорщики. На одолженный рубль я теперь мог нанять извозчика, чтобы не гоняться за подводами пешком. Как не противно мне ввязываться в такую тухлую историю, другого выхода, к сожалению, не было – иначе потом всю жизнь будет мучить совесть, что не предотвратил убийство и не спас «сиротку».
Один за другим из конюшни выезжали ломовые извозчики, а мои убийцы что-то запаздывали. Я уже собрался было вернуться на конюшенный двор, посмотреть, куда они пропали, когда подельники наконец показались в воротах. Первым ехал Сашка и поминутно оглядывался на своего нерешительного товарища. Скорее всего, у Фомы вновь появились сомнения, и заводила не давал им разрастись до неповиновения.
Они ехали не спеша, и я без труда мог следовать за ними пешком. Однако на Пятницкой улице подводы поехали быстрее, и мне пришлось брать-таки извозчика. Я махнул рукой проезжающему «Ваньке», но тот, диковато взглянув на мой армяк, проехал мимо. Я догнал его сани, вскочил в них на ходу и начальственно ткнул «Ваньку» кулаком в спину.
– Поезжай вон за теми подводами, – начальственным голосом приказал я мужику, и тот по вековой привычке русского человека повиноваться каждому уверенному в себе наглецу, послушно поехал за моими ломовиками.
Возчики переехали мост и в районе Солянки свернули в тихий переулок. Мой «Ванька» следовал за подводами метрах в двухстах. Он видимо решил, что я шпик, переодетый крестьянином, и боялся даже обернуться в мою сторону. Когда возчики остановились возле небольшого дома с мезонином, он повернул ко мне голову.
– Стой! – велел я и сунул ему двугривенный.
От такой нежданной щедрости мнимого полицейского извозчик даже икнул, снял шапку и поклонился:
– Благодарствуйте, вашблагородь.
– Езжай с Богом, – небрежно распорядился я, не выходя из роли.
От греха подальше тот торопливо развернулся тут же не улице и подстегнул кнутом своего мерина. Дальше я пошел пешком.
Возле дома с мезонином мои возчики о чем-то оживленно совещались с дворником. Тот был бородатый мрачный мужик в белом фартуке. Возле них стояла худенькая девочка в накинутом на плечи пальтеце. У нее было прозрачное, тонкое личико с растерянным выражением.
Я остановился возле них и сделал вид, что поправляю свои валенные опорки. Меня без интереса осмотрели и не узнали.
– Так говоришь, хозяйка пять целковых посулила? – спросил Сашка дворника, намеренно не глядя на девушку. – А магарыч-то будет? – продолжил он, косясь на сироту.
– Будет, все тебе будет, – ответил за девушку дворник, плутовски подмигивая. – Хозяйка добрая барышня, поди не обидит!
– Я не знаю, как ты, Трофим, скажешь, – попыталась она вмешаться в разговор. – Только вы хорошо везите, не поломайте чего.
– Это само собой, – пообещал Сашка, поворачиваясь к ней. – Далеко везти-то?
– За Калужскую заставу, там у меня крестная живет.
– Какая еще крестная? – вскинулся Сашка, обращаясь непосредственно к дворнику. – О крестной договора не было!
– Крестная-то старая старушка, уже, почитай, не в разуме, – успокоил его тот, не обращая внимания на девочку. – Так, каракатица, еле ползает.
– Почему ты так говоришь, Трофим, – обиделась девочка, – крестная хоть и старенькая, но хорошая.
– Знамо хорошая, – согласился тот, – кто ж говорит, что плохая, только не в разуме.
– Но и что делать, если у меня другой родни нет!
– Вот я и говорю, крестная она того, сидит себе и в окошко смотрит.
Такой расклад Сашку устроил, и он довольно ухмыльнулся:
– Ну, ежели так, то оно того, этого, тогда пущай! Нам это не помеха!
Как всегда бывает, когда обычный человек попадает в зависимость от «профессионалов», он начинает чувствовать свою полную от них зависимость и не понимает половины того, что делается вокруг. Так и девочка тщетно силилась разобраться, о чем говорят мужики, и связать старость своей крестной с извозчиками и переездом.
Я по-прежнему поправлял свои укороченные валенки и идти дальше не спешил, за что удостоился внимания троицы.
– Эй, лапоть, – обратился ко мне Сашка, – ты чего встал как истукан! Давай, проваливай!
Мне такое обращение не понравилось. Я оставил обувь в покое и спросил, «нарываясь» на неприятности:
– А ты кто таков, чтобы мне указывать? У тебя что, мостовая куплена?
Мужики мной заинтересовались и с угрозой разглядывали в упор:
– А я его где-то видел, – вскинулся молчавший до сей поры Фома. – Ты, мужик, случаем, не с Таруского уезда Калужской губернии?
– Ну, – подтвердил я.
– Не с села ли Петровского?
– Ну, с Петровского, – опять подтвердил я.
– Так это же мой земеля, – обрадовался Фома. – А меня не признаешь?
– Обличность вроде знакомая, тебя, случаем, не Фомой кличут? – опознал я простофилю.
– Фомой! – радостно подтвердил тот. – То-то я смотрю, что видал тебя где-то! А ты вон оно что, оказывается с Петровского! А я-то сам с Антоновки!
Тут уже обрадовался я и в подтверждение радости встречи хлопнул Фому по плечу:
– Фома с Антоновки! А я смотрю, обличье вроде знакомое! А ты, выходит, Фома! Вот не ждал, не гадал тебя здеся встренуть!
Судя по Сашкиному выражению лица, наша радостная встреча его совсем не устраивала. Он сплюнул мне под ноги и недовольно сказал:
– Ну, встретились и встретились, теперь иди, парень, своей дорогой.
– Это почему ему идти, – обиделся за земляка Фома. – Ты, Сашка, говори, да не заговаривайся! Может, мы с земелей про свои дела поговорить хочим!
– Мужички, а когда вы мебель перевозить будете? – жалобно спросила сирота. – Мне сегодня из квартиры съехать нужно, а то управляющий заругает!
– И то правда, эй ты, это, как там тебя, – поддержал девушку дворник, – шел бы ты своей дорогой, нам мебли грузить надобно, а то Карл Францыч, он того! Он порядок любит!
У всех здесь были свои интересы, и они явно не совпадали. Я еще не успел придумать, как помешать заговорщикам совершить преступление, и тянул время. Решил попробовать найти повод остаться:
– Так чего мне идти, у меня сейчас делов нет, я вам подмогнуть могу, чай пара рук не помешает! И денег не возьму, а чисто по дружбе!
От такого предложения было сложно отказаться, но Сашка попытался:
– Так и магарыча тебе не будет, ты не думай!
– И не нужно мне магарыча, я так, просто.
– Пусть поможет, – попросила девушка, – мужички, вы только побыстрей грузите, а то крестная волноваться будет.
По-моему, от злобы и разочарования у Сашки и дворника даже заскрежетали зубы. Новый человек мог стать непреодолимой помехой, и они испугались, что добыча выскользнет у них из рук.
Душегубы хмуро переглянулись, и Сашка развел руками:
– Ну, пойдем, коли назвался, – зло сказал он. – Только потом не пожалей!
Я на его угрожающие слова внимания не обратил, и мы вчетвером вошли в комнаты, которые занимала девочка. Не знаю, какие богатства рассчитывали найти здесь бандиты, на мой взгляд, вся обстановка не стоила и ста рублей.
Мы с Фомой подняли деревянную рассохшуюся кровать и понесли к выходу. Дворник и Сашка потащили облезлый комод.
Девочка испуганно металась между нами, умоляя не поцарапать «мебель». Во время второй ходки Сашка оттеснил от меня Фому и приказал подсобить вынести неподъемный дубовый стол. Когда мы оказались вдвоем в сенях, он прошипел:
– Иди отсюда, парень, подобру-поздорову! Смотри, как бы с тобой худого не приключилось!
– Да ладно, что ты все меня пугаешь, – ответил я и без предупреждения, коварно ударил его сначала носком по колену, потом что было сил припечатал углом столешницы к стене.
Извозчик так взвыл, что все прибежали посмотреть, что случилось.
– Ты что, анафема, делаешь! – орал дурным голосом Сашка. – Ты мне все ребра поломал!
– Да ладно уж, так и поломал! – начал оправдываться я. – Ты сам об ступеньку споткнулся, а я виноват!
– Кто споткнулся! Ты меня ногой ударил!
– Не пойму, о чем ты говоришь, зачем мне тебя бить?
– Ой, помогите, вздохнуть не могу! – продолжал кричать душегуб. – Он меня нарочно столом об стену ударил!
– Ты пока в сторонке посиди, – посоветовал я, – вот и оклемаешься. А на меня негоже наговаривать, ничем я тебя не бил!
Охая и держась рукой за ребра, Сашка проковылял в комнату и упал на кушетку. Он побледнел, хватал ртом воздух и не мог даже толком ругаться.
– Ну, что встали! – набросился я на Фому и дворника. – Несите стол, а я пока Сашке помогу!
Мужики послушались и в сопровождении волнующейся о сохранности вещей девочки пошли в сени. А мы с душегубом остались с глазу на глаз.
– Ты, ты! – начал, приходя в себя, говорить он. – Да ты знаешь, что я с тобой сделаю!
– Ага, сделаешь, – усмехаясь, сказал я, – если выживешь! Значит, сироту решил задушить?
– Какую еще сироту! Говори да не заговаривайся! – в глазах мужика мелькнул испуг. Однако он взял себя в руки и даже попытался усмехнуться.
– Сам знаешь какую, она сейчас сюда войдет, и тогда тебе конец будет. Ты знаешь, кто я?
– Ты, ты! – вытаращив глаза, прошептал он, – Ты кто?!
– А ты сам еще не понял? – загробным голосом спросил я. – Как я узнал, что ты сам на себя грех за ее душу решил принять, сразу за твоей душой и пришел!
Я даже примерно не предполагал, что мой прикол может произвести на взрослого хитрого и подлого человека такое сильное впечатление!
У Сашки от ужаса остановился взгляд, и он смотрел на меня с мистическим страхом. Лицо его помертвело.
Я ждал, что последует дальше, и «вперился» ему в глаза «демоническим» взглядом. Оба мы не моргали и не дышали.
Он терпел, сколько мог, задохнулся, со свистом выдохнул и тотчас звучно втянул в себя воздух. И вдруг совершенно неожиданно повалился в ноги и закричал отчаянным голосом:
– Ты! Вы! Ваше превосходительство, ангел небесный! Помилуйте! Замолю! Схиму приму! В монастырь! Век каяться буду!
Восклицая, он еще пытался подползти ко мне и припасть к ногам. В этот момент в комнату вернулись дворник с возчиком и хозяйка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42