Я сделал резкое движение в его сторону, и он отскочил, воскликнув:
– Ты не балуй, хуже будет!
На этом активные действия с обеих сторон прекратились. Я по-прежнему стоял в середине зала возле пыточной скамьи, конвойные сошлись у дальней стены и тихо, чтобы я ни слышал, совещались. Догадаться о чем идет разговор, было несложно. Наконец что-то решив, они оба повернулись ко мне, и лакей крикнул:
– Эй, будешь слушаться или как?
– Как, – ответил я и присел на покатую скамью.
– Я пойду к его превосходительству! – пригрозил он. – Они тебя не похвалят!
– Иди с богом и передавай ему от меня привет, – ответил я, присматриваясь, как можно использовать пыточный станок для обороны.
– Так я иду! – опять пригрозил тюремщик.
– Иди, – разрешил я.
Скамья была массивная, сделана из дуба и стояла на четырех толстых ножках. Это было уже хоть что-то. Я ее поднял и под углом сильно ударил об пол. Раздался треск, но ножки выдержали.
– Ты что делаешь! – в голос взвыли оба противника. – Да тебе за это знаешь, что будет! Смотри, потом пожалеешь!
Меня всегда умиляла болтливая хвастливость явного бессилия. Можно было, конечно, вступить с ними в пререкания по поводу сохранности здешнего «оборудования», однако охоты попусту разговаривать не было. Я опять поднял скамью и изо всех сил ударил под углом об пол. Две ее длинные ножки с громким треском обломились в пазах.
– Ты это того! Ты кончай! – кричали в два голоса конвоиры.
Я поднял одну из ножек, она по виду напоминала бейсбольную биту, только была тяжелее и длиннее. Теперь у меня оказалась могучая дубовая палица с тонким концом. Она была не совсем, правда, по руке, но выбирать было не из чего. Оба свидетеля моего имущественного преступления начали медленно отступать к дверям, заворожено глядя на дубину. Дальше взывать к покорности и благоразумию они не решались.
– Ну, смотри у меня! – испуганно крикнул лакей, исчезая за дверью.
Я остался один. «Экзекуционная» зала была пуста, рассматривать тут было нечего. Я подошел к входу и прислушался, что делается за дверьми, чтобы хоть как-то контролировать развитие событий. Дубина дубиной, но ситуация складывалась довольно скверная. Я ничего не знал о противниках, ни сколько их, ни как они вооружены. Окажись у них огнестрельное оружие, они запросто смогут расстрелять меня как мишень. Однако умереть с дубиной в руках все-таки лучше, чем быть запоротым садистами-любителями.
В доме было тихо, потому я без труда уловил шум шагов и движение в коридоре. К двери подкралось сразу несколько человек, но открывать ее они не спешили. Я услышал, как под чьими-то переминающимися ногами скрипит пол.
Я запоздало подумал, что мне нужно было подпереть дверь сломанной скамьей и хотя бы на время затруднить проникновение нападающих в зал. Впрочем, что лучше, что хуже, пока было совершенно непонятно. Оставалось ждать, чем все это кончится, и действовать сообразно обстоятельствам.
Они не замедлили начать реализовываться. По поду забухали тяжелые уверенные шаги. Я отскочил на середину зала, чтобы не лишиться свободы маневра. Для куража сел на обломки скамьи. Двойные двери распахнулись настежь, и в зал ввалилось шесть человек. Двое давешних, вчерашняя троица и последним – богатырского сложения человек с бородой лопатой, в шелковой кумачовой рубахе.
«Их превосходительство» явился со своей коварной тростью, которой я вчера получил по голове. У кумачового в руке были настоящие плети. Это замечательное орудие наказания, пришедшее в России на смену совершенно изуверскому кнуту, состоит из короткой деревянной рукоятки и плетива из кожаных ремешков в палец толщиной, заканчивающегося двумя хвостами.
«Генерал» стоял во главе своего воинства, которое жалось за его широкими плечами. Как большинство больших начальников, глядел он высокомерно-брезгливо.
– Эй, ты, – обратился он ко мне, – ты что, бунтовать вздумал?
По правилам я должен был немедленно повалиться ему в ноги, прося прощения за дерзость. Тогда его клевреты разом смогли бы оценить величие, моральное превосходство и силу духа начальника. Я же раскаиваться и молить о снисхождении не спешил, сидел на искалеченной скамье и нагло ухмылялся. Их превосходительство удивилось, но уверенности в себе не потеряло:
– Встать! – рявкнул он поистине генеральским голосом и выпучил на меня и без того выпуклые глаза.
Я в диалог вступать не спешил, сидел, глядя на гостей веселым волком.
– Послушай, ты, как там тебя, – вступил в разговор ревнивый муж Марфы Никитичны, Василий Иванович, – нехорошо-с! Ты зря бунтуешь, тебе же будет хуже. Ты один, а нас много, сам посмотри!
Я, не отвечая, с показным интересом рассматривал странную компанию, и это ее начинало заметно нервировать.
– Это что же такое делается? – обиженно воскликнул предводитель. – Это как так понимать? Кто разрешил? Прекратить немедленно!
– Брось палку, – приказал кумачовый палач, потряхивая в руке плетьми. – Делай, что тебе приказано!
Он начинал наливаться злобой, лицо его покраснело в тон рубахе, и по челюстям загуляли желваки. Мужик он был крупный, с широкой грудью и плечами, так что зрелище получалось не самое приятное. Мне стало неуютно, но другого выхода, как продолжать их провоцировать, у меня не было.
– А ты сам забери, – посоветовал я.
– И заберу! – сказал он и вопросительно посмотрел на предводителя. Тот едва заметно кивнул головой.
– Давай сюда, хоть прямо, хоть проселком, – пригласил я, как мне казалось, весело скаля зубы.
– Так не отдашь мне палку? – опять спросил он, отделяясь от всей компании.
– Не отдашь!
Он пошел на меня, клокоча от злобы. Остальные на мое счастье остались стоять в дверях.
– Так сам возьму.
– Возьму!
– Попробуй!
Кумачовый шел, потряхивая рукой бесполезные в такой ситуации плети. Глаза его сузились, и он выбирал момент броситься на меня и смять своей массой. Я поднял биту и ждал, готовясь к удару. Однако противник оказался умнее, чем я думал, и едва не перехитрил меня. Помогло мне только то, что перед броском он выпустил из руки плети. Это привлекло внимание, и когда он вместо того, чтобы броситься на меня сверху, применил подкат, я успел перескочить через него и зацепить концом дубины по голове. Удар получился, в общем-то, не очень сильный, но достаточный, чтобы раздался звук разбивающегося кувшина. Свидетели с разочарованным стоном гулко выдохнули воздух.
– Петруша! – отчаянно закричал генерал. – Бей его, Петруша!
Однако Петруша ударить меня уже никак не мог, он мычал, стоя на четвереньках, и тщетно пытался встать на ноги. Как это было ни противно, но другого выхода, как показать свою силу и решимость у меня не оставалось. Бить пришлось по-настоящему, единственное, что я сделал во имя гуманизма – в последний момент чуть придержал удар, чтобы череп Петруши не разлетелся как кокосовый орех.
Мужик, не издав ни звука, свалился на бок и затих. Впрочем, звуков хватило и от удара дерева о гулкую кость черепа.
– Ты что это сделал, мразь! – закричал «генерал», который оказался то ли слишком смелым, то ли глупым, и кинулся на меня со своей залитой свинцом тростью.
Однако я был и моложе и ловчее, бросился ему навстречу и подставил под удар свою биту. После чего его трость с хрустом переломилась пополам.
– Аааа! – взвыл «генерал» и пихнул в мою сторону кулаком с ее остатками.
Я отмахнулся и без особого пыла, но коротко и жестко ударил его дубиной ниже предплечья.
– А-а-а-а! – теперь уже не кричал, а выл от боли «генерал». – А-а-а! Помогите, убили!
Все происходило очень быстро, и оставшаяся компания даже не попыталась помешать разгрому своих рядов.
Вчерашние знакомые толклись на месте, переводя испуганные взгляды с меня на «генерала». Слуги, те совсем стушевались и прятались за их спинами. Я уже разошелся и, не теряя темпа, бросился на толпу, размахивая дубиной:
– Убью, вашу мать!
Всю оставшуюся четверку как ветром сдуло. Я захлопнул за ними дверь.
Теперь мы остались один на один с зачинщиком. «Генерал» держался левой рукой за предплечье правой, кривился от боли и смотрел на меня ненавидящим взглядом.
– Ну, мразь, тебе теперь несдобровать, – проскрипел он, до крови кусая нижнюю губу. – Живым ты отсюда не уйдешь!
– Тебе, говнюк, до того света гораздо ближе, чем мне, – в тон ему ответил я.
– Как ты меня назвал? – растеряно спросил он. – Ты меня, генерала, назвал гов…. Да как ты смеешь, меня, дворянина, кавалера ордена святого Станислава называть, – он хотел повторить обидный эпитет, но не решился произнести такое пакостное слово: стоял столбом и грозно смотрел на меня выпученными глазами. Моральное унижение оказалось значительно сильнее, чем физическая боль, и генерал даже приободрился, встал в позу и отпустил поврежденную руку.
Я, не обращая на него внимания, подобрал вторую отбитую ножку скамьи и засунул ее между дверных ручек, заблокировав вход. Генерал, ничего не предпринимая, молча наблюдал за моими суетливыми метаниями по залу. Обезопасив вход, я подобрал с пола плети.
– А теперь я тебя, кавалер, буду пороть, как Сидорову козу, – негромко сказал я. – Сам посмотришь, какое это удовольствие!
– Ты? Меня пороть? – бледнея, спросил он, кажется, начиная приходить в себя после первоначального шока. – Ты посмеешь меня ударить?!
– Очень даже посмею, – уверил я и в подтверждение своих слов хлестнул его по голове плетью.
Удар получился неудачный, у меня не был никакого навыка в обращении с таким специфическим оружием, но, тем не менее, на полном лице несчастного тотчас вспух кровавый рубец.
– Нет, нет! – закричал он и отскочил в конец залы. – Нет, ты не смеешь! Меня нельзя сечь!
Мне так не казалось. Напротив, беззащитный вид жертвы всколыхнул какую-то незнакомую муть в глубине души и на мгновение ослепил вспышкой сладкой ярости. Дурной пример оказался заразителен Жертва между тем подняла для защиты свою здоровую руку и «источала флюиды ужаса», это подстегнуло, и я ударил снова. Рука не помогла, и новый кровавый рубец вспыхнул на апоплексическом лице. Генерал покачнулся и без звука осел на пол.
В этот момент в дверь ударили чем-то очень тяжелым. Раздался сильный треск, ручки, удерживаемые засунутой в них ножкой, отлетели, обе створки дверей распахнулись настежь, и в зал ввалились кроме знакомых слуг еще несколько здоровенных мужиков. Этих я еще здесь не видел,
– Вязать его! – завизжал генерал, отползая на четвереньках к дальней стене залы.
Мужиков было трое. Один из них, судя по фартуку, дворник, был вооружен лопатой, двое других, в крестьянском платье, явились с пустыми руками. Они явно не зная, что делать, остановились в дверях и таращились и на меня, и на своего хозяина.
– Вяжи его, ребята! – опять закричал генерал. – Бей, не робей!
Он уже поднялся на ноги, но стоял на месте, не рискуя приблизиться. Пятеро, не считая хозяина, против меня одного было многовато, и я, не зная, что предпринять, на секунду замешкался – стоял посередине комнаты, угрожающе потряхивая ножкой.
– Вяжи его! – опять крикнул Маралов, начиная обретать уверенность в превосходстве сил.
– Я тебе повяжу! – пообещал я, быстро повернув голову в его сторону.
Воспользовавшись заминкой, на меня с лопатой наперевес бросился дворник. Мужик он был здоровый но неповоротливый и явно не участник кулачных боев. Поэтому я легко отбил его шанцевый инструмент и поднял над головой свою дубовую ножку для удара, после чего нападающий, несмотря на впечатляющую комплекцию, шустро отскочил к дверям.
– Бей его! – без прежнего запала, закричал хозяин. – Рупь премия!
Однако пока никто лезть на дубину не собирался. Мужики оставались стоять на прежнем месте, пугая меня грозными взглядами.
– Пустите меня! Я его убью! – закричал кто-то в коридоре, все быстро расступились, и в зал вбежал муж Марфы Никитичны. В руке у него был здоровенный старинный кольт, прямо как из американского вестерна. Шутка переставала быть смешной и трогательной. Теперь моя дубина выглядела совсем неубедительно.
– Руки вверх, застрелю! – закричал Василий Иванович и навел на меня револьвер. Между нами было не больше четырех шагов, и мне бы очень хотелось надеяться на то, что он умудрится промазать с такого расстояния. Чего, судя по решительному выражению лица, он делать не собирался.
– Руки вверх! – опять закричал он, с испугу прищурил правый глаз, потом вытянул руку вперед и собрался выстрелить.
– Тихо, тихо! – торопливо воскликнул я, и, демонстрируя смирение, бросил на пол одновременно и ножку от скамьи, и плети. – Сдаюсь, стрелять не нужно!
Лица противников оживились, и они все разом двинулись на меня. Теперь настал их час, и стало возможным отплатить за собственную трусость и заодно продемонстрировать хозяину отсутствующую преданность.
– Вяжи его, ребята! – опять закричал окончательно оживший генерал.
Ребята послушались и на мгновение закрыли меня своими широкими спинами от оставшегося на месте Марфиного мужа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42