С этим мне не совладать, как бы я ни старалась.
Думаю, больше всего меня пугает мысль, что все могло сложиться иначе. Если бы Лу не наткнулся на меня. Если бы Анжела не уговорила меня принять участие в ее программе. Если бы профессор не стал моим спонсором. Если бы Венди не вытащила меня из толпы первокурсников и не помогла пройти регистрацию. Если бы Софи не пришла мне на помощь в первый день.
Я сама выбрала, кем хочу стать, но я бы не справилась без помощи таких людей, как они.
Когда Лу меня нашел, я уже даже забыла, что существует выбор. Но мне повезло. Мне помогли выбраться из темноты. И я решила не возвращаться туда. Это мой выбор. Он привел к другим выборам в моей жизни. Не пятиться. Помогать всем, кому сумею. Отыскивать красоту в самых невероятных местах и показывать ее миру. Вот почему я рисую то, что рисую. Вот почему работаю добровольцем, сколько могу. Вот почему ищу в людях хорошее.
Я не пытаюсь выставить себя в лучшем свете. Просто объясняю, почему могу показаться бесстрашной. Почему стараюсь помогать людям. Я сказала, что сделала выбор, но, говоря по правде, тут у меня выбора не было. Поступать иначе или быть иной означало бы превратиться в такую же дрянь и чудовище, как те, кто втаптывал меня в грязь и не давал подняться. Каждый прожитый мною день, каждая моя улыбка, оказанная кому-то помощь, доброе слово, картина – все это вырвано мною у них. Ни одного из этих дней они не получат.
Но иногда надо стоять насмерть, а иногда – бежать со всех ног. Здесь, посреди безлюдья, нет ни единого шанса справиться с бандой подонков, скорее всего пьяных, наверняка вооруженных и готовых на любую подлость.
Здесь, среди холмов, все по-другому. Полицейские не стоят на каждом углу. Не к кому обратиться. Все зависит от твоей репутации. Кто ты есть, с кем знаком. Если ты из определенной семьи, части города, компании – никто не станет к тебе цепляться. Но если у тебя нет связей, ты – законная добыча.
Пока дозовешься полицию – а звать ее тебе придется самому, если ты будешь еще в состоянии добраться до телефона, – все будет уже кончено, так или иначе.
Я не говорю, что здесь все такие. Далеко не все. Но если попадешься таким в пустынном месте…
Мы уже почти у самого леса. Среди деревьев я сумею сбить их со следа, если им придет в голову за нами гоняться. Но в лесу другие трудности. Здесь легко заблудиться – легче, чем вы думаете.
Они продолжают стрелять. Я различаю выстрелы разных стволов, но не могу определить, два их или три. Некоторые пули пролетают ближе, чем мне хотелось бы. Шутка. Любая пуля, выпущенная в вашу сторону, пролетает слишком близко.
Но мы уже за деревьями. Пуля ударяет в ствол сосны слева от меня, как раз между мной и Джорди. Рикошетит, осыпав нас чешуйками коры. Щепка ударяет меня по затылку, и на мгновение я думаю, что это пуля. Когда осознаю свою ошибку, ноги у меня уже подкосились, и я растягиваюсь на земле, ударившись в падении о дерево. Джорди тут же разворачивается, подбегает ко мне и наклоняется. Никогда не видела его таким бледным. Он смотрит на меня, на поле, снова на меня…
– Как ты? – спрашивает он. – Куда тебе попало?
У меня ссадина на плече от столкновения с шершавым стволом, и дух из меня вышибло, но в целом я в порядке.
– Ты их… видишь? – спрашиваю я, когда удается сделать вдох, и сажусь.
Он снова выглядывает из-за деревьев, начинает качать головой и тут же замирает. Я прослеживаю его взгляд и вижу их – еще на поле и довольно далеко, но это только пока. Они, кажется, спорят. Мы слышим голоса, но слов не разобрать. Я хватаюсь за ближайший куст и пробую подняться. Джорди подхватывает меня под руку.
– Если они решат идти дальше, – говорю я, – придется прятаться.
Он кивает:
– Откуда ты знала, что они будут стрелять?
– Я знала, что могут, – поясняю я. – Только и всего. Решила, что лучше перестраховаться, чем потом жалеть.
Он качает головой:
– Слышал все эти истории про озверевших навозных жуков, но такое…
– Не говори так, – останавливаю его я. – Эти – просто говнюки. Большинство местных… ну, им не понравятся твои длинные волосы, но они оставят свои чувства при себе.
– Я только…
– Понимаю. Но обзывать их навозными жуками – все равно что говорить «синие воротнички». Как будто есть что-то дурное в том, что люди целыми днями трудятся на земле или не носят белой рубашечки с галстуком, потому что работают в гараже или на фабрике. Меня такое бесит.
– Но ты же сама мне говорила, что росла «белой швалью»…
Я улыбаюсь:
– Когда говоришь о себе – другое дело. Кроме того, мы и были «белой швалью».
Он хочет ответить на улыбку, но тут мы замечаем на поле какое-то движение. Видимо, тот, кто предлагал вернуться к машине, проиграл спор.
– Идем! – Я хватаю Джорди за руку. – Надо забраться поглубже. Только держись рядом. Если уж заблудимся, так хоть вместе.
Он жалобно смотрит на меня, но я только пожимаю плечами и перехожу на рысь, стараясь по возможности оставлять поменьше следов. Ну знаете, не ломать веток, не сбивать поганки и не мять траву. Я не слишком представляю, что делать. Девочкой я проводила в лесу много времени, но никогда не была Дэниэлом Буном* или индейцем-разведчиком, и прятаться мне было ни к чему. Остается надеяться, что и эти парни не следопыты.
На наше счастье, к тому времени, когда они добираются до опушки, нас уже скрывает небольшой пригорок. За его гребнем нам попадается звериная тропа, и меня осеняет.
– Умеешь лазить по деревьям? – спрашиваю я у Джорди.
Он обиженно косится на меня:
– Спрашиваешь! Я же вырос в деревне. Не в такой глуши, как у вас здесь, но деревьев хватало.
– Вот и отлично. Лезем.
Я выбираю сосну у самого гребня. Здесь светлее, чем в низине, и поэтому нижние ветки у нее гуще и мощнее. Забраться повыше – и снизу нас разглядит только тот, кто будет специально высматривать. Я рассчитываю, что тем парням не придет в голову задирать головы.
– А скрипка? – спохватывается Джорди. – Не могу же я бросить скрипку!
– Подвесь за ручку к поясу, – советую я.
Он кивает и продевает ремень в петлю футляра, уже направляясь к выбранному мной дереву. Скрипка колотит его сзади по ногам. Я вынимаю из рюкзака блокнот и запихиваю сзади за пояс. У меня тоже руки должны быть свободны. Плоская коробочка с красками вполне помещается в кармане. Рюкзак я бросаю на тропку, спускающуюся с противоположной стороны пригорка. Он катится под уклон, и я, прежде чем подтянуться на первом суку, убеждаюсь, что его легко заметить.
Может, Джорди и неплохо лазит, но я скоро обгоняю его, показав на ходу язык. Не знаю, в чем дело, но сердце у меня больше не сжимает. Мне уже почти не страшно. Наверное, это потому, что мы теперь что-то делаем, а не просто удираем, как загнанные олени. Мы уже довольно высоко, и я с трудом различаю землю между ветвей, когда слышу, что они подходят. Оба мы замираем. Я прижимаюсь к стволу и морщусь, сообразив, что вляпалась волосами в натек смолы. Отодвигаю лицо, но волосы прилипли. Замечательно. Теперь сто лет не отчистишь. Хорошо бы, это оказалось самой большой из наших бед.
Снова накатывает страх – от прилива адреналина трудно дышать. Я опускаю взгляд на Джорди, который устроился веткой ниже. Он поднимает голову, и я вижу отражение своего страха в его глазах.
– Бога ради, Рой, – ворчит один из парней.
«И точно, парни, почти мальчишки», – соображаю я, разглядев их вблизи. Девятнадцать, самое большее двадцать лет. Засаленные волосы, футболки – отребье с трейлерных стоянок. Мне ли не знать – я с такими росла.
– Ты что, через горы за ними потащишься? – продолжает тот же голос.
– Еще чего, – отзывается Рой, отхаркавшись и сплюнув под ноги. – Так, поразвлечься малость.
– Эй, гляньте-ка, – вступает третий. – Что это там на звериной тропе?
Я слышу, как они спускаются по склону, и едва не падаю с дерева, услышав выстрелы. Сердце дает перебой, прежде чем до меня доходит, что парни расстреливают не нас, а мой рюкзачок. Израсходовав патроны, вся троица начинает хохотать.
– Ну, этот мешок больше нам не страшен, – говорит один.
– Может, там что-нибудь стоящее?
– Если и было, так остались одни дырки. А потом, кому нужно возиться с их тряпьем. Еще вшей наберешься.
– Долбаные хиппари. Парня от девки не отличишь.
– Запросто отличишь. У девки титьки под рубахой болтаются.
– Ну, мне так лень задницу волочить за этими мальчонками.
– А может, это девки были?
– Ну нет. Девки не дают стрекача, как эта парочка. Сразу валятся и начинают нюнить.
– Да уж, улепетывали как зайцы. Так и рванули через поле.
– Спорим, они намочили штаны?
Снова хохот. Ну и юмор. Точь-в-точь как мои братцы. Просто удивительно, как они умудряются дожить до совершеннолетия с такими куцыми мозгами.
Голоса их становятся громче, когда они поднимаются обратно на гребень. Останавливаются закурить, и табачный дымок поднимается к нам между ветками.
– Как по-твоему, чего их сюда принесло?
– Бес их знает. И кому до них дело?
– Спорим, они возвращались назад к природе?
– Или пощупать друг друга под кустом решили.
– Посмотрел бы я, как они пощупают дуло моей винтовочки.
– Лучше уж твой винтарь щупать, чем тебя.
– Чтоб тебя, Томпсон.
– И тебя туда же.
Голоса затихают – они возвращаются к опушке. Джорди поднимает взгляд на меня, но я мотаю головой.
– Еще рано, – выговариваю я одними губами.
Предпочитаю, чтобы они ушли подальше, потому что, спускаясь, мы наверняка нашумим. И мы выжидаем, отсиживая мягкие места на жестких насестах, пока до нас не доносится кашляющий звук заведенного мотора.
Тогда мы начинаем спускаться, разминая затекшие руки и ноги.
На земле нас пошатывает – больше от пережитого возбуждения, чем от онемевших конечностей.
– Я и впрямь чуть не намочил штаны, – признается Джорди, – когда они открыли стрельбу.
– И я тоже.
Я уже тверже стою на ногах и подхожу к своему рюкзачку. Но спасать там нечего. О смене одежды и туалетных мелочах можно забыть. Мне удается извлечь целую зубную щетку и трусики – в дырках от пуль, но носить можно.
– А теперь что? – спрашивает Джорди. Выдирая из волос остатки смолы, я разглядываю звериную тропу. Пальцы после этого тоже слипаются. Вытираю их о джинсы.
– Не хочется мне возвращаться на дорогу, – говорю я, – по крайней мере, не сразу.
– Думаешь, станут нас поджидать?
Я качаю головой:
– Просто этот проселок длинный, и они могут довольно долго мотаться по нему туда-сюда. Думаю, лучше срезать напрямик. Как у тебя с чувством направления?
– Не так хорошо, как у Кристи. Его можно куда угодно закинуть, и он выберется, будто у него компас в голове.
– И у меня тоже неплохо, – говорю я ему. – Сейчас мы к юго-западу от Тисона, так что надо просто заметить, где солнце, и держать курс в. нужную сторону.
Джорди смотрит на меня с сомнением.
– Или ты предпочитаешь новую встречу с Роем, Томпсоном и кто там у них третий?
– Ну, если ты так ставишь вопрос…
Эта прогулка по лесу оказалась бы куда приятнее, если бы не была вынужденной благодаря этой шайке. Хоть я и знаю, что они давно убрались, а все же невольно вздрагиваю, стоит заверещать белке или сойке выбранить нас с верхушки сосны. Джорди все еще не верится, что подобное вообще могло случиться, и он без остановки обсуждает «эту троицу бандитов… Так вот взяли и начали стрелять. Может, они и шутили, но ведь так можно и убить…».
«Как будто их это волнует», – думаю я, кивая на его слова. Хоть я и выросла с такими же, мне все равно не понять, что творится в их темных мозгах.
К тому времени, как нам попадается ручей, мы прикончили сок и съели одну из плиток шоколада. Я споласкиваю бутылку и набираю в нее воды.
– Ты уверена, что это можно пить? – беспокоится Джорди.
– Не уверена, но что делать-то? А вообще она течет с гор. Разве что белочка в нее покакала.
Я делаю большой глоток и притворяюсь, будто меня тошнит. Джорди испуганно бросается ко мне, потом видит, что я ухмыляюсь, и с размаху хлопает по спине. Он допивает воду, и мы снова наполняем бутылочку из-под сока.
Часов у нас нет, но по высоте солнца я прикидываю, что уже больше шести. Скоро начнет темнеть. Я молча шагаю дальше по тропинке, но идти всю ночь не намерена. В этих холмах и при дневном свете закружить недолго, а в темноте наверняка заплутаешься.
Как только небо начинает предзакатно бледнеть, вылетают комары. Меня они не беспокоят, зато Джорди сводят с ума.
– Перестань их размазывать, – говорю я. – Только приманиваешь новых.
– Если я оставлю их в покое, они у меня всю кровь высосут до последней капли, – огрызается он, прихлопывая кровососа на виске. С отвращением рассматривает кровавое пятно на пальце. – Почему это тебя не кусают?
– Один из моих талантов. Моя кровь – яд для мелких и крупных кровопийц.
– Как же, как же!
– На самом деле, – уточняю я, – это не совсем правда. Мой талант состоит в том, чтобы, собираясь в места, где много комарья, всегда прихватывать с собой кого-нибудь повкуснее себя.
Нам везет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Думаю, больше всего меня пугает мысль, что все могло сложиться иначе. Если бы Лу не наткнулся на меня. Если бы Анжела не уговорила меня принять участие в ее программе. Если бы профессор не стал моим спонсором. Если бы Венди не вытащила меня из толпы первокурсников и не помогла пройти регистрацию. Если бы Софи не пришла мне на помощь в первый день.
Я сама выбрала, кем хочу стать, но я бы не справилась без помощи таких людей, как они.
Когда Лу меня нашел, я уже даже забыла, что существует выбор. Но мне повезло. Мне помогли выбраться из темноты. И я решила не возвращаться туда. Это мой выбор. Он привел к другим выборам в моей жизни. Не пятиться. Помогать всем, кому сумею. Отыскивать красоту в самых невероятных местах и показывать ее миру. Вот почему я рисую то, что рисую. Вот почему работаю добровольцем, сколько могу. Вот почему ищу в людях хорошее.
Я не пытаюсь выставить себя в лучшем свете. Просто объясняю, почему могу показаться бесстрашной. Почему стараюсь помогать людям. Я сказала, что сделала выбор, но, говоря по правде, тут у меня выбора не было. Поступать иначе или быть иной означало бы превратиться в такую же дрянь и чудовище, как те, кто втаптывал меня в грязь и не давал подняться. Каждый прожитый мною день, каждая моя улыбка, оказанная кому-то помощь, доброе слово, картина – все это вырвано мною у них. Ни одного из этих дней они не получат.
Но иногда надо стоять насмерть, а иногда – бежать со всех ног. Здесь, посреди безлюдья, нет ни единого шанса справиться с бандой подонков, скорее всего пьяных, наверняка вооруженных и готовых на любую подлость.
Здесь, среди холмов, все по-другому. Полицейские не стоят на каждом углу. Не к кому обратиться. Все зависит от твоей репутации. Кто ты есть, с кем знаком. Если ты из определенной семьи, части города, компании – никто не станет к тебе цепляться. Но если у тебя нет связей, ты – законная добыча.
Пока дозовешься полицию – а звать ее тебе придется самому, если ты будешь еще в состоянии добраться до телефона, – все будет уже кончено, так или иначе.
Я не говорю, что здесь все такие. Далеко не все. Но если попадешься таким в пустынном месте…
Мы уже почти у самого леса. Среди деревьев я сумею сбить их со следа, если им придет в голову за нами гоняться. Но в лесу другие трудности. Здесь легко заблудиться – легче, чем вы думаете.
Они продолжают стрелять. Я различаю выстрелы разных стволов, но не могу определить, два их или три. Некоторые пули пролетают ближе, чем мне хотелось бы. Шутка. Любая пуля, выпущенная в вашу сторону, пролетает слишком близко.
Но мы уже за деревьями. Пуля ударяет в ствол сосны слева от меня, как раз между мной и Джорди. Рикошетит, осыпав нас чешуйками коры. Щепка ударяет меня по затылку, и на мгновение я думаю, что это пуля. Когда осознаю свою ошибку, ноги у меня уже подкосились, и я растягиваюсь на земле, ударившись в падении о дерево. Джорди тут же разворачивается, подбегает ко мне и наклоняется. Никогда не видела его таким бледным. Он смотрит на меня, на поле, снова на меня…
– Как ты? – спрашивает он. – Куда тебе попало?
У меня ссадина на плече от столкновения с шершавым стволом, и дух из меня вышибло, но в целом я в порядке.
– Ты их… видишь? – спрашиваю я, когда удается сделать вдох, и сажусь.
Он снова выглядывает из-за деревьев, начинает качать головой и тут же замирает. Я прослеживаю его взгляд и вижу их – еще на поле и довольно далеко, но это только пока. Они, кажется, спорят. Мы слышим голоса, но слов не разобрать. Я хватаюсь за ближайший куст и пробую подняться. Джорди подхватывает меня под руку.
– Если они решат идти дальше, – говорю я, – придется прятаться.
Он кивает:
– Откуда ты знала, что они будут стрелять?
– Я знала, что могут, – поясняю я. – Только и всего. Решила, что лучше перестраховаться, чем потом жалеть.
Он качает головой:
– Слышал все эти истории про озверевших навозных жуков, но такое…
– Не говори так, – останавливаю его я. – Эти – просто говнюки. Большинство местных… ну, им не понравятся твои длинные волосы, но они оставят свои чувства при себе.
– Я только…
– Понимаю. Но обзывать их навозными жуками – все равно что говорить «синие воротнички». Как будто есть что-то дурное в том, что люди целыми днями трудятся на земле или не носят белой рубашечки с галстуком, потому что работают в гараже или на фабрике. Меня такое бесит.
– Но ты же сама мне говорила, что росла «белой швалью»…
Я улыбаюсь:
– Когда говоришь о себе – другое дело. Кроме того, мы и были «белой швалью».
Он хочет ответить на улыбку, но тут мы замечаем на поле какое-то движение. Видимо, тот, кто предлагал вернуться к машине, проиграл спор.
– Идем! – Я хватаю Джорди за руку. – Надо забраться поглубже. Только держись рядом. Если уж заблудимся, так хоть вместе.
Он жалобно смотрит на меня, но я только пожимаю плечами и перехожу на рысь, стараясь по возможности оставлять поменьше следов. Ну знаете, не ломать веток, не сбивать поганки и не мять траву. Я не слишком представляю, что делать. Девочкой я проводила в лесу много времени, но никогда не была Дэниэлом Буном* или индейцем-разведчиком, и прятаться мне было ни к чему. Остается надеяться, что и эти парни не следопыты.
На наше счастье, к тому времени, когда они добираются до опушки, нас уже скрывает небольшой пригорок. За его гребнем нам попадается звериная тропа, и меня осеняет.
– Умеешь лазить по деревьям? – спрашиваю я у Джорди.
Он обиженно косится на меня:
– Спрашиваешь! Я же вырос в деревне. Не в такой глуши, как у вас здесь, но деревьев хватало.
– Вот и отлично. Лезем.
Я выбираю сосну у самого гребня. Здесь светлее, чем в низине, и поэтому нижние ветки у нее гуще и мощнее. Забраться повыше – и снизу нас разглядит только тот, кто будет специально высматривать. Я рассчитываю, что тем парням не придет в голову задирать головы.
– А скрипка? – спохватывается Джорди. – Не могу же я бросить скрипку!
– Подвесь за ручку к поясу, – советую я.
Он кивает и продевает ремень в петлю футляра, уже направляясь к выбранному мной дереву. Скрипка колотит его сзади по ногам. Я вынимаю из рюкзака блокнот и запихиваю сзади за пояс. У меня тоже руки должны быть свободны. Плоская коробочка с красками вполне помещается в кармане. Рюкзак я бросаю на тропку, спускающуюся с противоположной стороны пригорка. Он катится под уклон, и я, прежде чем подтянуться на первом суку, убеждаюсь, что его легко заметить.
Может, Джорди и неплохо лазит, но я скоро обгоняю его, показав на ходу язык. Не знаю, в чем дело, но сердце у меня больше не сжимает. Мне уже почти не страшно. Наверное, это потому, что мы теперь что-то делаем, а не просто удираем, как загнанные олени. Мы уже довольно высоко, и я с трудом различаю землю между ветвей, когда слышу, что они подходят. Оба мы замираем. Я прижимаюсь к стволу и морщусь, сообразив, что вляпалась волосами в натек смолы. Отодвигаю лицо, но волосы прилипли. Замечательно. Теперь сто лет не отчистишь. Хорошо бы, это оказалось самой большой из наших бед.
Снова накатывает страх – от прилива адреналина трудно дышать. Я опускаю взгляд на Джорди, который устроился веткой ниже. Он поднимает голову, и я вижу отражение своего страха в его глазах.
– Бога ради, Рой, – ворчит один из парней.
«И точно, парни, почти мальчишки», – соображаю я, разглядев их вблизи. Девятнадцать, самое большее двадцать лет. Засаленные волосы, футболки – отребье с трейлерных стоянок. Мне ли не знать – я с такими росла.
– Ты что, через горы за ними потащишься? – продолжает тот же голос.
– Еще чего, – отзывается Рой, отхаркавшись и сплюнув под ноги. – Так, поразвлечься малость.
– Эй, гляньте-ка, – вступает третий. – Что это там на звериной тропе?
Я слышу, как они спускаются по склону, и едва не падаю с дерева, услышав выстрелы. Сердце дает перебой, прежде чем до меня доходит, что парни расстреливают не нас, а мой рюкзачок. Израсходовав патроны, вся троица начинает хохотать.
– Ну, этот мешок больше нам не страшен, – говорит один.
– Может, там что-нибудь стоящее?
– Если и было, так остались одни дырки. А потом, кому нужно возиться с их тряпьем. Еще вшей наберешься.
– Долбаные хиппари. Парня от девки не отличишь.
– Запросто отличишь. У девки титьки под рубахой болтаются.
– Ну, мне так лень задницу волочить за этими мальчонками.
– А может, это девки были?
– Ну нет. Девки не дают стрекача, как эта парочка. Сразу валятся и начинают нюнить.
– Да уж, улепетывали как зайцы. Так и рванули через поле.
– Спорим, они намочили штаны?
Снова хохот. Ну и юмор. Точь-в-точь как мои братцы. Просто удивительно, как они умудряются дожить до совершеннолетия с такими куцыми мозгами.
Голоса их становятся громче, когда они поднимаются обратно на гребень. Останавливаются закурить, и табачный дымок поднимается к нам между ветками.
– Как по-твоему, чего их сюда принесло?
– Бес их знает. И кому до них дело?
– Спорим, они возвращались назад к природе?
– Или пощупать друг друга под кустом решили.
– Посмотрел бы я, как они пощупают дуло моей винтовочки.
– Лучше уж твой винтарь щупать, чем тебя.
– Чтоб тебя, Томпсон.
– И тебя туда же.
Голоса затихают – они возвращаются к опушке. Джорди поднимает взгляд на меня, но я мотаю головой.
– Еще рано, – выговариваю я одними губами.
Предпочитаю, чтобы они ушли подальше, потому что, спускаясь, мы наверняка нашумим. И мы выжидаем, отсиживая мягкие места на жестких насестах, пока до нас не доносится кашляющий звук заведенного мотора.
Тогда мы начинаем спускаться, разминая затекшие руки и ноги.
На земле нас пошатывает – больше от пережитого возбуждения, чем от онемевших конечностей.
– Я и впрямь чуть не намочил штаны, – признается Джорди, – когда они открыли стрельбу.
– И я тоже.
Я уже тверже стою на ногах и подхожу к своему рюкзачку. Но спасать там нечего. О смене одежды и туалетных мелочах можно забыть. Мне удается извлечь целую зубную щетку и трусики – в дырках от пуль, но носить можно.
– А теперь что? – спрашивает Джорди. Выдирая из волос остатки смолы, я разглядываю звериную тропу. Пальцы после этого тоже слипаются. Вытираю их о джинсы.
– Не хочется мне возвращаться на дорогу, – говорю я, – по крайней мере, не сразу.
– Думаешь, станут нас поджидать?
Я качаю головой:
– Просто этот проселок длинный, и они могут довольно долго мотаться по нему туда-сюда. Думаю, лучше срезать напрямик. Как у тебя с чувством направления?
– Не так хорошо, как у Кристи. Его можно куда угодно закинуть, и он выберется, будто у него компас в голове.
– И у меня тоже неплохо, – говорю я ему. – Сейчас мы к юго-западу от Тисона, так что надо просто заметить, где солнце, и держать курс в. нужную сторону.
Джорди смотрит на меня с сомнением.
– Или ты предпочитаешь новую встречу с Роем, Томпсоном и кто там у них третий?
– Ну, если ты так ставишь вопрос…
Эта прогулка по лесу оказалась бы куда приятнее, если бы не была вынужденной благодаря этой шайке. Хоть я и знаю, что они давно убрались, а все же невольно вздрагиваю, стоит заверещать белке или сойке выбранить нас с верхушки сосны. Джорди все еще не верится, что подобное вообще могло случиться, и он без остановки обсуждает «эту троицу бандитов… Так вот взяли и начали стрелять. Может, они и шутили, но ведь так можно и убить…».
«Как будто их это волнует», – думаю я, кивая на его слова. Хоть я и выросла с такими же, мне все равно не понять, что творится в их темных мозгах.
К тому времени, как нам попадается ручей, мы прикончили сок и съели одну из плиток шоколада. Я споласкиваю бутылку и набираю в нее воды.
– Ты уверена, что это можно пить? – беспокоится Джорди.
– Не уверена, но что делать-то? А вообще она течет с гор. Разве что белочка в нее покакала.
Я делаю большой глоток и притворяюсь, будто меня тошнит. Джорди испуганно бросается ко мне, потом видит, что я ухмыляюсь, и с размаху хлопает по спине. Он допивает воду, и мы снова наполняем бутылочку из-под сока.
Часов у нас нет, но по высоте солнца я прикидываю, что уже больше шести. Скоро начнет темнеть. Я молча шагаю дальше по тропинке, но идти всю ночь не намерена. В этих холмах и при дневном свете закружить недолго, а в темноте наверняка заплутаешься.
Как только небо начинает предзакатно бледнеть, вылетают комары. Меня они не беспокоят, зато Джорди сводят с ума.
– Перестань их размазывать, – говорю я. – Только приманиваешь новых.
– Если я оставлю их в покое, они у меня всю кровь высосут до последней капли, – огрызается он, прихлопывая кровососа на виске. С отвращением рассматривает кровавое пятно на пальце. – Почему это тебя не кусают?
– Один из моих талантов. Моя кровь – яд для мелких и крупных кровопийц.
– Как же, как же!
– На самом деле, – уточняю я, – это не совсем правда. Мой талант состоит в том, чтобы, собираясь в места, где много комарья, всегда прихватывать с собой кого-нибудь повкуснее себя.
Нам везет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72