Могу уйти в страну снов.
Самая длинная фраза, которую услышала от нее Софи за все утро.
– Это не выход, – сказала Софи. – Ты ведь сама понимаешь, верно?
Но Джилли только закрыла глаза.
– Софи, – окликнула ее Мона, – с тобой все в порядке?
Софи остановилась на середине лестничного марша, из глаз ее текли слезы. Она помотала головой. Мона спустилась к ней на ступеньку, обняла ее, и они долго стояли так.
– Спасибо, – наконец сказала Софи, отстранившись. – Мне полегчало.
– Мне тоже.
Софи взглянула через плечо Моны на дверь студии Джилли.
– Давай покончим с этим, – сказала она.
Все оказалось и хуже и в то же время не так плохо, как они ожидали, наслушавшись Лу. По крайней мере половина полотен уцелела, так что потеря была не такой катастрофической, как у Иззи несколько лет назад, когда все ее творения погибли при пожаре. Но обеим женщинам, глядевшим на погубленные картины, тяжело было понять психически больную личность, ответственную за этот дикий разгром. Полотна уже не восстановишь. С рам свисали лохмотья. Несколько рам было разломано в щепки. Пятьдесят или шестьдесят фантастических работ Джилли безвозвратно пропало. Были среди них и неоконченные: но больше тех, которые Джилли особенно любила и не могла решиться продать.
Химическая вонь скипидара и растворителей, ударившая в ноздри, едва они вошли, исходила от бутылей, валявшихся у подрамника и разбитых, как им показалось, уже напоследок. Воняло так, что слезились глаза, но на мебель жидкость не попала – а именно этого боялась Софи, слушая вчера беглое описание Лу.
Остальные вещи Джилли – ее одежда, книги, все-все – были расшвыряны так, словно по квартирке пронесся шквал. Только кухонный уголок более или менее уцелел. Там валялись несколько разбитых кружек и стаканов – стоявших, должно быть, в сушилке, которую Софи обнаружила лежащей под кухонным столом. Но дверцы шкафов и буфета остались плотно закрытыми, охраняя то, что содержалось внутри.
Наскоро обойдя чердачок и оценивая размер ущерба, они открыли окно, выходившее на Йор-стрит, отворили форточки на другой стороне, чтобы устроить сквозняк, и взялись за дело. Для начала подобрали осколки стекла и фарфора и вытерли лужи растворителей вокруг рабочего места Джилли.
– Хоть на пол никто не наложил, – заговорила Мона, выжимая тряпку в ведро.
Софи обернулась к ней, сгребая груду черепков, которые были когда-то кружками, и подняла бровь.
– Похоже на то, что было в прошлом году у Мики, помнишь? Те, что к ней вломились, мочились на ее одежду и все измазали калом.
Софи поморщилась:
– Господи, я и забыла.
– Такие вещи хочется поскорей забыть, – откликнулась Мона. – И это тоже. – Она обвела взглядом комнату. – Столько красивых картин…
– Не представляю, как мы ей скажем, – вздохнула Софи.
– И кто ей скажет…
Софи мрачно кивнула, встала и свалила кучу черепков в большой контейнер из-под растительного масла, который Джилли приспособила для мусора. Оглянувшись на Мону, она увидела, что та все еще разглядывает картины.
– Чудно как-то, – заговорила наконец Мона, поворачиваясь к Софи.
– Что чудно?
– Какие картины испорчены. Только все фантастические. Пейзажи и городские сценки нетронуты. – Она прошла через комнату и сложила лохмотья одной изрезанной картины так, чтобы можно было разобрать сюжет. – Видишь? Это ведь ее геммины. Духи одуванчиков.
Софи подошла к Моне, пригляделась. Картина, сложенная кое-как Моной, изображала Бейб и Эми – пару эльфов, с которыми Джилли, по ее словам, познакомилась в Катакомбах: в кварталах за Грассо-стрит, выглядевших как город после бомбежки. Теперь Софи новыми глазами увидела картины. Тот, кто это сотворил, явно ненавидел фантазию в искусстве и уничтожал ее, оставив остальное в покое.
– И что прикажете думать? – спросила она. – Что это устроил какой-нибудь критик?
– Верится с трудом, – отозвалась Мона, – но я вообще с трудом верю, что люди на такое способны, так что откуда мне знать.
Софи вздохнула:
– Я во что угодно поверю. Стоит открыть газету, как получаешь дневную дозу мерзостей, которые люди вытворяют друг с другом.
Мона складывала погибшие картины стопкой.
– Что нам с ними делать? – спросила она.
– Господи, просто ума не приложу. Но что-то делать надо. Не хочу, чтобы Джилли, когда вернется домой, сразу их увидела.
Если вернется. Немало времени пройдет, пока Джилли сумеет осилить лесенку, ведущую к ней на чердак. А может, и никогда не сумеет. Профессор уже предложил ей на время выздоровления пожить у него, хотя можно только догадываться, как поладят между собой Джилли и Гун, его сварливый эконом. Даже в лучшие свои минуты Гун бывал невыносим.
– Может, в этом шкафу есть место? – добавила Софи.
Мона заглянула внутрь, но, едва открыв дверцу, отпрянула.
– Что… – начала Софи, но она уже видела, что Мону напугал автопортрет Джилли в натуральную величину из папье-маше, который та сделала, когда училась в художественной школе.
Мона смущенно улыбнулась:
– Совсем забыла об ее картонной сестричке.
– Там хватит места для полотен?
– Вообще-то нет. Может, в подвальную кладовку?
– Сходим посмотрим, – решила Софи. – Но сперва закончим уборку.
– Почему она так и не переехала? – спросила Мона, когда они сложили и убрали последнее платье Джилли.
Запах скипидара еще висел в воздухе, но в целом квартира проветрилась, и теперь пахло не сильнее, чем обычно, когда Джилли работала над картиной. Пол был вымыт и протерт насухо, осколки стекла сметены в мусорное ведро. Курточки и немногочисленные платья Джилли висели в шкафу, книги выстроились на полках примерно в том же порядке, в каком держала их Джилли, – то есть без всякого порядка. И безделушки Мона с Софи постарались расставить, как прежде.
– Она уже давно могла бы снять квартиру побольше, – продолжала Мона.
– Она живет здесь потому же, почему все еще работает… – Софи не принимала прошедшего времени, – у Кэтрин: она не любит перемен. При всей своей порывистости и любви к необыкновенному и странному, ей уютнее, когда все остается по-прежнему.
Мона кивнула:
– Верно. Для нее настоящим ударом было, когда Джорди перебрался в Лос-Анджелес. Ты об этом говоришь?
– Ну, Джорди – особый случай.
– Почетный член вашего маленького содружества свирепых женщин?
– И это тоже.
– Они ведь много бывали вместе? – спросила Мона. – Просто так бродили и сидели по ночам в кафе, да?
Софи кивнула:
– И она была влюблена в него.
– Ты думаешь?
– Уверена. – Софи распрямилась и взглянула на Мону, стоявшую в другом конце комнаты. – Хотя она ни за что не призналась бы, даже самой себе. Она никак не могла найти счастье с мужчиной. Мне кажется, вся беда в интимных отношениях. Они ей напоминают… ну, ты понимаешь.
Мона кивнула.
– Так что даже если бы она и призналась себе, что Джорди ей нравится как мужчина, – все равно ничего бы не сделала из боязни испортить то, что у них было.
– А теперь у него Таня.
– Угу. О том и разговор.
Софи редко спускалась в подвал здания на Йор-стрит, а Мона ни разу здесь не бывала. Темное помещение походило на пещеру, а единственная слабенькая лампочка над головой только разгоняла тени по сторонам да освещала клочья пыли, бог весть сколько лет разгуливавшие из угла в угол. Древний котел парового отопления казался динозавром в сравнении с более компактными современными установками. На крючьях, вбитых в высокий потолок, болтались стремянки, лопаты для расчистки снега, мотки проводов и разнообразные предметы неизвестного назначения, так что по подвалу приходилось пробираться, как сквозь темный лес.
Отведенные жильцам кладовки выстроились вдоль одной стены: проволочные клетки на деревянной раме, каждая – с отдельным входом-калиткой. Джилли, верная своим смутным представлениям о правилах безопасности, держала ключ на гвоздике, вколоченном рядом с дверцей. Клетушка была набита ящиками и кое-какой старой мебелью. Здесь же хранилась пара скульптур из папье-маше времен художественной школы: грубовато выполненная горгулья, поднявшаяся на дыбы, и семифутовое, еще более грубое изображение чудовища Франкенштейна, которое Джилли на Хэллоуин вытаскивала наверх и выставляла у своей двери.
– А куда подевался ее старый велосипедик? – спросила Мона, вместе с Софи растаскивая ящики, чтобы освободить место у задней стены для поврежденных полотен.
– Она его выпустила на волю.
– Что сделала?!
– Это было после смерти Цинка. Помнишь, он всегда перерезал цепочки с замками, чтобы выпустить велосипеды на волю?
– Помню, – кивнула Мона.
– Ну вот, примерно год спустя Джилли просто-напросто прислонила свой велосипед к стене у пожарной лестницы в переулке – выпустила на волю.
– И он правда… ну, так и уехал сам по себе?
– Ох, господи! Конечно, его кто-то забрал. Так же, как все эти велосипеды, которые «освобождал» Цинк.
Мона остановилась с коробкой в руках, взглянула на нее:
– Ты совсем не веришь в волшебство, да? А как же твой мир снов?
Софи покачала головой:
– Так, как верите вы с Джилли, – нет. Мабон – просто сон, и ничего больше. Я сознаю, что многосерийные сны необычны, но они возможны.
– А я всего только раз столкнулась с магией.
– Знаю. Видела тот комикс. Хорошая у тебя получилась сказка.
– Но это была не сказка, – возразила Мона. – Маленький ворчливый гном действительно обернулся невидимкой и без спросу вселился в мою квартиру.
– Я в другие чудеса верю, – сказала Софи. – В те, которые люди делают друг для друга. В те, которые делаем мы своим искусством, и в то, как оно нас меняет. Миру и не нужно ничего больше.
– А если что-то большее все-таки есть?
Софи пожала плечами:
– Тогда оно проходит мимо меня.
– Не думаю. Мабон и твоя способность портить всякую механику…
– Джинкс – это чистая физиология, – объяснила ей Софи, – Просто от меня исходит такое электромагнитное поле, которое влияет на часы и всякую электронику.
– Может, и так, – сказала Мона.
Софи улыбнулась:
– Во всяком случае, сказочные существа тут ни при чем.
И они продолжили передвигать коробки.
Через несколько часов они наконец закончили. Все испорченные картины перенесли вниз и сложили в кладовке, а в квартирке воцарился такой порядок, какого не бывало здесь месяцами. Мона поставила чайник, и когда он вскипел, они валетом устроились на софе, положив ноги на валик, водруженный посредине.
– По-моему, Дэниелю нравится Джилли, – заговорила Софи.
Она смотрела на Мону поверх коленок, пристроив чашку на животе. Пальцы у нее онемели, плечи и спина ныли после работы.
– Какой такой Дэниель?
– Ну, ты же знаешь. Красавчик медбрат в реанимации. Вчера он спрашивал, есть ли у нее парень.
Мона улыбнулась:
– Открыла Америку! Джилли всем нравится.
– Не всем, – сказала Софи.
Они оглянулись вокруг, думая о разгромленной студии. Софи припомнила слова Лу о связи между сбившей Джилли машиной и погромом.
– Что делать будем? – спросила она наконец. – Как нам вычислить, кто против нее что-то затаил?
Мона медленно покачала головой:
– Может быть, стоило бы спросить Джилли.
– Если бы не пришлось тогда рассказывать ей о картинах…
– Рассказать все равно придется, – сказала Мона.
Софи отвернулась от нее и обвела глазами чердачок. Ей не хватало любимых картин. Пусть даже она не верила в реальность волшебного мира, как верили многие из ее друзей, но было какое-то волшебство в квартирке Джилли, где тебя окружали портреты невероятных созданий воображения. Она вздохнула. Для Джилли волшебство и волшебные существа – неразрывная часть ее мира, ее самой. Как она переживет потерю их портретов?
Такое и в лучшие времена могло бы ее убить, а теперь, когда она прикована к больничной койке и временно – дай Бог, чтобы временно, – не может рисовать и писать из-за паралича…
– Я хочу сказать, рано или поздно ей придется узнать, – сказала Мона.
Софи кивнула:
– Знаю. И наверно, мне и придется ей рассказать. Просто мне страшно.
– Тебе не обязательно рассказывать в одиночку» – утешила ее Мона. – Я бы пошла с тобой. Или Венди наверняка согласится.
– Или, может быть, Анжела, – задумалась Софи. – Она всегда умела сообщить дурные вести так, чтобы они не казались непоправимой катастрофой. И Джилли всегда ее слушала. – Она слабо улыбнулась Моне. – Я хочу сказать, Джилли умеет слушать, но Анжела – как Джо. Знает, как сказать Джилли и то, чего она не хочет слышать.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказала Мона.
2
Однажды давным-давно…
Наконец я с облегчением засыпаю и снова вижу Джо в стране снов. Все остальные ходят вокруг меня на цыпочках, словно я не человек, а хрупкая фарфоровая чашечка. Может, так оно и есть, если подумать, как легко оказалось меня сломать. Но теперь от меня только и осталось, что осколки фарфора, которые доктора собрали и скрепили бинтами в форме тела на больничной койке, так что уже нет нужды говорить приглушенно и смотреть озабоченно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Самая длинная фраза, которую услышала от нее Софи за все утро.
– Это не выход, – сказала Софи. – Ты ведь сама понимаешь, верно?
Но Джилли только закрыла глаза.
– Софи, – окликнула ее Мона, – с тобой все в порядке?
Софи остановилась на середине лестничного марша, из глаз ее текли слезы. Она помотала головой. Мона спустилась к ней на ступеньку, обняла ее, и они долго стояли так.
– Спасибо, – наконец сказала Софи, отстранившись. – Мне полегчало.
– Мне тоже.
Софи взглянула через плечо Моны на дверь студии Джилли.
– Давай покончим с этим, – сказала она.
Все оказалось и хуже и в то же время не так плохо, как они ожидали, наслушавшись Лу. По крайней мере половина полотен уцелела, так что потеря была не такой катастрофической, как у Иззи несколько лет назад, когда все ее творения погибли при пожаре. Но обеим женщинам, глядевшим на погубленные картины, тяжело было понять психически больную личность, ответственную за этот дикий разгром. Полотна уже не восстановишь. С рам свисали лохмотья. Несколько рам было разломано в щепки. Пятьдесят или шестьдесят фантастических работ Джилли безвозвратно пропало. Были среди них и неоконченные: но больше тех, которые Джилли особенно любила и не могла решиться продать.
Химическая вонь скипидара и растворителей, ударившая в ноздри, едва они вошли, исходила от бутылей, валявшихся у подрамника и разбитых, как им показалось, уже напоследок. Воняло так, что слезились глаза, но на мебель жидкость не попала – а именно этого боялась Софи, слушая вчера беглое описание Лу.
Остальные вещи Джилли – ее одежда, книги, все-все – были расшвыряны так, словно по квартирке пронесся шквал. Только кухонный уголок более или менее уцелел. Там валялись несколько разбитых кружек и стаканов – стоявших, должно быть, в сушилке, которую Софи обнаружила лежащей под кухонным столом. Но дверцы шкафов и буфета остались плотно закрытыми, охраняя то, что содержалось внутри.
Наскоро обойдя чердачок и оценивая размер ущерба, они открыли окно, выходившее на Йор-стрит, отворили форточки на другой стороне, чтобы устроить сквозняк, и взялись за дело. Для начала подобрали осколки стекла и фарфора и вытерли лужи растворителей вокруг рабочего места Джилли.
– Хоть на пол никто не наложил, – заговорила Мона, выжимая тряпку в ведро.
Софи обернулась к ней, сгребая груду черепков, которые были когда-то кружками, и подняла бровь.
– Похоже на то, что было в прошлом году у Мики, помнишь? Те, что к ней вломились, мочились на ее одежду и все измазали калом.
Софи поморщилась:
– Господи, я и забыла.
– Такие вещи хочется поскорей забыть, – откликнулась Мона. – И это тоже. – Она обвела взглядом комнату. – Столько красивых картин…
– Не представляю, как мы ей скажем, – вздохнула Софи.
– И кто ей скажет…
Софи мрачно кивнула, встала и свалила кучу черепков в большой контейнер из-под растительного масла, который Джилли приспособила для мусора. Оглянувшись на Мону, она увидела, что та все еще разглядывает картины.
– Чудно как-то, – заговорила наконец Мона, поворачиваясь к Софи.
– Что чудно?
– Какие картины испорчены. Только все фантастические. Пейзажи и городские сценки нетронуты. – Она прошла через комнату и сложила лохмотья одной изрезанной картины так, чтобы можно было разобрать сюжет. – Видишь? Это ведь ее геммины. Духи одуванчиков.
Софи подошла к Моне, пригляделась. Картина, сложенная кое-как Моной, изображала Бейб и Эми – пару эльфов, с которыми Джилли, по ее словам, познакомилась в Катакомбах: в кварталах за Грассо-стрит, выглядевших как город после бомбежки. Теперь Софи новыми глазами увидела картины. Тот, кто это сотворил, явно ненавидел фантазию в искусстве и уничтожал ее, оставив остальное в покое.
– И что прикажете думать? – спросила она. – Что это устроил какой-нибудь критик?
– Верится с трудом, – отозвалась Мона, – но я вообще с трудом верю, что люди на такое способны, так что откуда мне знать.
Софи вздохнула:
– Я во что угодно поверю. Стоит открыть газету, как получаешь дневную дозу мерзостей, которые люди вытворяют друг с другом.
Мона складывала погибшие картины стопкой.
– Что нам с ними делать? – спросила она.
– Господи, просто ума не приложу. Но что-то делать надо. Не хочу, чтобы Джилли, когда вернется домой, сразу их увидела.
Если вернется. Немало времени пройдет, пока Джилли сумеет осилить лесенку, ведущую к ней на чердак. А может, и никогда не сумеет. Профессор уже предложил ей на время выздоровления пожить у него, хотя можно только догадываться, как поладят между собой Джилли и Гун, его сварливый эконом. Даже в лучшие свои минуты Гун бывал невыносим.
– Может, в этом шкафу есть место? – добавила Софи.
Мона заглянула внутрь, но, едва открыв дверцу, отпрянула.
– Что… – начала Софи, но она уже видела, что Мону напугал автопортрет Джилли в натуральную величину из папье-маше, который та сделала, когда училась в художественной школе.
Мона смущенно улыбнулась:
– Совсем забыла об ее картонной сестричке.
– Там хватит места для полотен?
– Вообще-то нет. Может, в подвальную кладовку?
– Сходим посмотрим, – решила Софи. – Но сперва закончим уборку.
– Почему она так и не переехала? – спросила Мона, когда они сложили и убрали последнее платье Джилли.
Запах скипидара еще висел в воздухе, но в целом квартира проветрилась, и теперь пахло не сильнее, чем обычно, когда Джилли работала над картиной. Пол был вымыт и протерт насухо, осколки стекла сметены в мусорное ведро. Курточки и немногочисленные платья Джилли висели в шкафу, книги выстроились на полках примерно в том же порядке, в каком держала их Джилли, – то есть без всякого порядка. И безделушки Мона с Софи постарались расставить, как прежде.
– Она уже давно могла бы снять квартиру побольше, – продолжала Мона.
– Она живет здесь потому же, почему все еще работает… – Софи не принимала прошедшего времени, – у Кэтрин: она не любит перемен. При всей своей порывистости и любви к необыкновенному и странному, ей уютнее, когда все остается по-прежнему.
Мона кивнула:
– Верно. Для нее настоящим ударом было, когда Джорди перебрался в Лос-Анджелес. Ты об этом говоришь?
– Ну, Джорди – особый случай.
– Почетный член вашего маленького содружества свирепых женщин?
– И это тоже.
– Они ведь много бывали вместе? – спросила Мона. – Просто так бродили и сидели по ночам в кафе, да?
Софи кивнула:
– И она была влюблена в него.
– Ты думаешь?
– Уверена. – Софи распрямилась и взглянула на Мону, стоявшую в другом конце комнаты. – Хотя она ни за что не призналась бы, даже самой себе. Она никак не могла найти счастье с мужчиной. Мне кажется, вся беда в интимных отношениях. Они ей напоминают… ну, ты понимаешь.
Мона кивнула.
– Так что даже если бы она и призналась себе, что Джорди ей нравится как мужчина, – все равно ничего бы не сделала из боязни испортить то, что у них было.
– А теперь у него Таня.
– Угу. О том и разговор.
Софи редко спускалась в подвал здания на Йор-стрит, а Мона ни разу здесь не бывала. Темное помещение походило на пещеру, а единственная слабенькая лампочка над головой только разгоняла тени по сторонам да освещала клочья пыли, бог весть сколько лет разгуливавшие из угла в угол. Древний котел парового отопления казался динозавром в сравнении с более компактными современными установками. На крючьях, вбитых в высокий потолок, болтались стремянки, лопаты для расчистки снега, мотки проводов и разнообразные предметы неизвестного назначения, так что по подвалу приходилось пробираться, как сквозь темный лес.
Отведенные жильцам кладовки выстроились вдоль одной стены: проволочные клетки на деревянной раме, каждая – с отдельным входом-калиткой. Джилли, верная своим смутным представлениям о правилах безопасности, держала ключ на гвоздике, вколоченном рядом с дверцей. Клетушка была набита ящиками и кое-какой старой мебелью. Здесь же хранилась пара скульптур из папье-маше времен художественной школы: грубовато выполненная горгулья, поднявшаяся на дыбы, и семифутовое, еще более грубое изображение чудовища Франкенштейна, которое Джилли на Хэллоуин вытаскивала наверх и выставляла у своей двери.
– А куда подевался ее старый велосипедик? – спросила Мона, вместе с Софи растаскивая ящики, чтобы освободить место у задней стены для поврежденных полотен.
– Она его выпустила на волю.
– Что сделала?!
– Это было после смерти Цинка. Помнишь, он всегда перерезал цепочки с замками, чтобы выпустить велосипеды на волю?
– Помню, – кивнула Мона.
– Ну вот, примерно год спустя Джилли просто-напросто прислонила свой велосипед к стене у пожарной лестницы в переулке – выпустила на волю.
– И он правда… ну, так и уехал сам по себе?
– Ох, господи! Конечно, его кто-то забрал. Так же, как все эти велосипеды, которые «освобождал» Цинк.
Мона остановилась с коробкой в руках, взглянула на нее:
– Ты совсем не веришь в волшебство, да? А как же твой мир снов?
Софи покачала головой:
– Так, как верите вы с Джилли, – нет. Мабон – просто сон, и ничего больше. Я сознаю, что многосерийные сны необычны, но они возможны.
– А я всего только раз столкнулась с магией.
– Знаю. Видела тот комикс. Хорошая у тебя получилась сказка.
– Но это была не сказка, – возразила Мона. – Маленький ворчливый гном действительно обернулся невидимкой и без спросу вселился в мою квартиру.
– Я в другие чудеса верю, – сказала Софи. – В те, которые люди делают друг для друга. В те, которые делаем мы своим искусством, и в то, как оно нас меняет. Миру и не нужно ничего больше.
– А если что-то большее все-таки есть?
Софи пожала плечами:
– Тогда оно проходит мимо меня.
– Не думаю. Мабон и твоя способность портить всякую механику…
– Джинкс – это чистая физиология, – объяснила ей Софи, – Просто от меня исходит такое электромагнитное поле, которое влияет на часы и всякую электронику.
– Может, и так, – сказала Мона.
Софи улыбнулась:
– Во всяком случае, сказочные существа тут ни при чем.
И они продолжили передвигать коробки.
Через несколько часов они наконец закончили. Все испорченные картины перенесли вниз и сложили в кладовке, а в квартирке воцарился такой порядок, какого не бывало здесь месяцами. Мона поставила чайник, и когда он вскипел, они валетом устроились на софе, положив ноги на валик, водруженный посредине.
– По-моему, Дэниелю нравится Джилли, – заговорила Софи.
Она смотрела на Мону поверх коленок, пристроив чашку на животе. Пальцы у нее онемели, плечи и спина ныли после работы.
– Какой такой Дэниель?
– Ну, ты же знаешь. Красавчик медбрат в реанимации. Вчера он спрашивал, есть ли у нее парень.
Мона улыбнулась:
– Открыла Америку! Джилли всем нравится.
– Не всем, – сказала Софи.
Они оглянулись вокруг, думая о разгромленной студии. Софи припомнила слова Лу о связи между сбившей Джилли машиной и погромом.
– Что делать будем? – спросила она наконец. – Как нам вычислить, кто против нее что-то затаил?
Мона медленно покачала головой:
– Может быть, стоило бы спросить Джилли.
– Если бы не пришлось тогда рассказывать ей о картинах…
– Рассказать все равно придется, – сказала Мона.
Софи отвернулась от нее и обвела глазами чердачок. Ей не хватало любимых картин. Пусть даже она не верила в реальность волшебного мира, как верили многие из ее друзей, но было какое-то волшебство в квартирке Джилли, где тебя окружали портреты невероятных созданий воображения. Она вздохнула. Для Джилли волшебство и волшебные существа – неразрывная часть ее мира, ее самой. Как она переживет потерю их портретов?
Такое и в лучшие времена могло бы ее убить, а теперь, когда она прикована к больничной койке и временно – дай Бог, чтобы временно, – не может рисовать и писать из-за паралича…
– Я хочу сказать, рано или поздно ей придется узнать, – сказала Мона.
Софи кивнула:
– Знаю. И наверно, мне и придется ей рассказать. Просто мне страшно.
– Тебе не обязательно рассказывать в одиночку» – утешила ее Мона. – Я бы пошла с тобой. Или Венди наверняка согласится.
– Или, может быть, Анжела, – задумалась Софи. – Она всегда умела сообщить дурные вести так, чтобы они не казались непоправимой катастрофой. И Джилли всегда ее слушала. – Она слабо улыбнулась Моне. – Я хочу сказать, Джилли умеет слушать, но Анжела – как Джо. Знает, как сказать Джилли и то, чего она не хочет слышать.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказала Мона.
2
Однажды давным-давно…
Наконец я с облегчением засыпаю и снова вижу Джо в стране снов. Все остальные ходят вокруг меня на цыпочках, словно я не человек, а хрупкая фарфоровая чашечка. Может, так оно и есть, если подумать, как легко оказалось меня сломать. Но теперь от меня только и осталось, что осколки фарфора, которые доктора собрали и скрепили бинтами в форме тела на больничной койке, так что уже нет нужды говорить приглушенно и смотреть озабоченно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72