Я удивленно думаю, не заболел ли парень, однако он уже предлагает мне пачку фабричных сигарет из собственного кармана. Случаи, когда у него при себе свое курево, можно пересчитать по пальцам, так что я беру одну, просто чтобы отметить невероятное событие.
– А у тебя как? – спрашиваю я, прикурив от его зажигалки.
– Сам не знаю, что нашел, – отзывается Джек. – Чуешь?
Я меняю голову на собачью и втягиваю ноздрями воздух. Сначала ничего не чувствую. Потом ветер меняется, и я понимаю, что удерживает его у этого мотеля.
– А вблизи смотрел?
– Обошел кругом, но логова не вынюхал.
Я убираю собачью голову, и мы, выйдя из междумирья, неторопливо обходим мотель с самым спокойным и непринужденным видом, словно имеем полное право здесь находиться. Никто не обращает на нас внимания.
Запах псовых здесь очень силен, но я понимаю Джека. Мне тоже не запеленговать его источника. Просто весь мотель пропах волками.
– Знаешь, как говорится: мол, в воздухе пахнет дождем? – спрашивает Джек.
Я киваю. Мы ведь на самом деле чувствуем не дождь, а изменившийся запах растений или самой земли, ожидающей влаги.
– Вот и здесь то же самое, – говорит Джек. – Мы не самих волчиц чуем, а реакцию окружающего мира на их присутствие.
– Но логово у них здесь, – говорю я.
– Точно. Или было совсем недавно.
Я снова оглядываю стоянку.
– Розового «кадиллака», о котором говорила Софи, не видно.
Джек машет рукой в сторону ларьков и закусочных, выстроившихся вдоль шоссе. В свое время, вспоминаю я, «Спи в уюте» был загородным мотелем. А теперь он чуть ли не в центре города.
– Может, она осторожничает, – предполагает Джек, – и ставит машину подальше?
– Хочешь поискать?
Он мотает головой:
– Думаю, пора вызывать Бо и соображать, как быть дальше.
– Не можем же мы каждого в этом мотеле проверять, – говорю я.
– Прежде всего нужен Бо. Потом вместе подумаем.
Перейдя шоссе, мы подходим к большому рекламному щиту перед галантерейным магазинчиком. По крайней мере, в этом мире он выглядит как щит. В междумирье на его месте сплошные заросли. Я смотрю по сторонам и, убедившись, что никто не обращает на нас внимания, вместе с Джеком перехожу обратно.
– Не думаешь, что кому-то из нас стоит остаться и посторожить? – спрашиваю я его.
Джек пожимает плечами:
– Зачем? Теперь мы оба запомнили этот запах и сможем найти его снова. Или пройти по нему до конца следа.
Я в последний раз оглядываюсь на мотель, и мы шагаем к вершине Коди над каньоном из красных скал, где ночевали накануне. Я вспоминаю Касси и надеюсь, что на этот раз ухожу ненадолго. Может, прошлой ночью она звала меня только для того, чтобы передать новости, уже известные мне от Софи.
А вот я по ней соскучился.
Рэйлин
Ньюфорд, май
Я весь день провозилась, настраивая новую программу синхронизации, чтобы выкинуть из головы проклятую сестрицу. Всегда считала, что лучший способ решения задачи – думать о любой чертовщине, лишь бы не о том, чем в данный момент занят. Должно быть, моему подсознанию удобнее работать, пока сознание не смотрит в его сторону. Тут бы что угодно подошло, но программирование лучше всего помогает понять, что насущная проблема есть всего лишь одна из мировых проблем, а не целый мир, черт его подери.
Последнее время я работаю в Linux'e. Мне нравится, что там все исходные коды в открытом доступе. В Linux'e чувствуешь себя членом большой дружной семьи, а мне это ощущение нравится, хоть я и знаю, что каждый только и смотрит, где бы срубить капусту, да и я не исключение.
Рози обдумывает план действий, то есть сидит в трусиках и лифчике, смотрит телик и курит без остановки. Ровно в одиннадцать открывает себе первую банку пива.
– Что ты там делаешь со своей машинкой? – спрашивает она во время рекламной паузы.
– Думаю, – сообщаю я.
Она хохочет:
– Плохо дело, если твоим мозгам понадобился такой помощник.
Не стоит и пытаться ей объяснить. Я просто улыбаюсь в ответ и продолжаю свое.
Эта программка всерьез начинает меня доставать. Нынче в моде крошки компьютеры Palm, которые умещаются на ладони, но не каждый пожелает синхронизировать их данные через Windows в обычных персоналках. Вот я и пытаюсь наладить что-нибудь, что бы работало и с другими программами вроде Eudora для тех, кто не пользуется Outlook'oM. Долго уже бьюсь, и все не получается приличной бета-версии. Тысячный раз проверяю код, и на экране все прекрасно читается, а стоит загнать в симулятор программы Palm, как на выходе после синхронизации вылезает какой-то винегрет.
Я вздыхаю.
Утро прошло, а я ни с программой не разобралась, ни решения по поводу сестрицы не приняла. В конце концов я выключаю ноутбук и закрываю крышку.
– Закончила работу? – спрашивает Рози.
– Хочу прогуляться, – говорю я. – Пойдешь?
– А куда?
– Еще сама не знаю.
Она смотрит на экран, где незнакомый мне актер расхваливает свой последний фильм незнакомой красотке. Наверное, местная программа. Мне вспоминается время, когда я целыми днями только и могла, что пялиться на экран, однако не похоже, чтобы Рози была в депрессии. Или депрессия у нее проявляется только в увлечении телевизором да пивом? Но она этим и без того постоянно занимается.
– Не, – тянет она, – лучше посмотрю. И я оставляю ее перед телевизором.
Я намерена просто покататься безо всякой цели, хотя мне следовало бы знать, что бесцельной деятельности не существует. Что-то в нас всегда знает, куда мы направляемся, даже если не умеет объяснить зачем. Думаю, потому я и не удивляюсь, обнаружив, что сижу в машине на обочине Индейской дороги и смотрю на маленький прицеп своего братца. Незаконченные дела застревают у тебя в голове и потихоньку грызут тебя.
Помнится, вчера вечером, перед тем как заснуть, Рози повернулась ко мне и спросила:
– Как это выходит, что ты готова убить сестру, а не братца? Это ведь он уродовал тебе в детстве жизнь?
– Она знала, что делает, – сказала я. – Должна была понимать. А Дэл… да, он плохой, ясное дело, и притом тупой как фонарный столб. По-моему, он не ведал, что творит.
– И от этого то, чем он занимался, становится хорошим?
– Нет, конечно. Просто… – Как мне ей объяснить, если я сама не понимаю?
– И вообще, кто сказал, что я готова убить сестру?
– По-моему, ты сама.
Я качаю головой:
– Я хочу только припугнуть ее. Чтоб она знала, что сделала и каково мне было. И я не собираюсь делить с ней страну снов.
Сидя в машине и глядя на трейлерный парк, я обдумываю вчерашний разговор. Вроде бы в моем отношении к сестричке ничего не изменилось. А вот насчет Дэла не знаю. Конечно, о том, что он мне нравится, и речи нет. Может, я даже побаиваюсь его чуток – где-то в темном уголке меня теперешней еще живет прежняя малышка. Помри он сейчас – плакать не буду. Но вот Джиллиан Мэй мне хочется причинить боль, а к Дэлу ничего не чувствую, кроме, может, какой-то жалости.
Наверно, все было бы по-другому, если б я считала, что он до сих пор играет в те же игры. Если бы здесь, в трейлерном парке, была какая-нибудь малышка, с которой он выделывал то же, что когда-то со мной. Пожалуй, для того я и приехала. Удостовериться. Хотя нет, я чувствую, что не для того. И ни на чем я его не поймаю, сидя вот так и разглядывая его трейлер. Тем более розовый «кадиллак» в таком окружении незаметным никак не назовешь.
Помнится, смотрела я раз ток-шоу, где все толковали о прощении: мол, нужно простить тех, кто причинил тебе боль, чтобы жить дальше своей жизнью, – но и это не из моего репертуара.
Так и не поняв, зачем я здесь, решаю, что с тем же успехом можно вернуться в мотель. И тут смотрю в зеркальце заднего вида и вижу, что по дороге шагает ко мне девчонка. Лет четырнадцати с виду, но я могу и ошибиться на пару лет в любую сторону. Напоминает нас с Рози в ее годы: слишком много косметики на лице и похожа на проститутку в своем топике и юбчонке из кожзаменителя, такой короткой, что могла бы и вовсе не надевать. И еще туфли на платформе. Приблизившись к «кадиллаку», она бросает на него восхищенный взгляд.
– Эй, привет! – окликаю я.
Она останавливается, но молчит как рыба.
– Живешь в этом парке? – спрашиваю.
– До конца месяца, – отвечает она. – Мамаша не внесла плату, так что скоро придется опять уволакивать задницы.
– Я здешняя, – говорю я ей.
Она снова восхищается «кадиллаком», обводя взглядом его силуэт.
– А по вам не скажешь, – говорит она.
– Ну, по виду судить не стоит.
– В здешних местах стоит.
– Пожалуй, – соглашаюсь я. – Хочешь прокатиться?
Она задумывается лишь на мгновение и тут же залезает на пассажирское сиденье. Наверно, считает, раз я женщина, бояться ей нечего. Не стоит ее переубеждать, хотя чистейшее зло, с каким мне приходилось сталкиваться, бывало, выглядело вполне по-женски. Взять хоть мою мамочку.
– Как тебя зовут? – спрашиваю я, пока она устраивается на сиденье.
Она гладит рукой белую кожу обивки. Я знаю, что творится у нее в голове: сон наяву – вот когда-нибудь и у нее будет такая тачка, и никто уж никогда ее в этих местах не увидит.
– Лиззи, – говорит она. – А вас?
Отвечая, я завожу «кадиллак», и мы отъезжаем.
– Это ваша машина? – спрашивает Лиззи.
Я киваю:
– Куда тебя свозить?
– Куда угодно, лишь бы подальше. Хоть в Нью-форд, хоть в Чикаго. Нью-Йорк, Лос-Анджелес… согласна на все.
Я готова рассмеяться, но она говорит серьезно – так же серьезно, как говорили бы мы с Рози, если бы нам тогда кто-нибудь предложил прокатиться в такой тачке.
– А если что-нибудь поскромнее? – спрашиваю я.
Она ухмыляется, откидываясь на спинку кресла:
– Везите куда хотите, мне все хорошо.
И мы едем молча, радуясь ветру в волосах и ровному шуму колес «кади» по асфальту.
– Что вы делали в этом парке? – спрашивает она через некоторое время.
– Знаешь тот одинарный прицепчик: белый с синим, с поломанным навесом над окном?
Она кивает.
– Мне показалось, я знакома с хозяином.
– Он ваш друг?
– Вряд ли.
– Это хорошо. Я подумала, может, вы его прежняя подружка. Он как увидит вас в такой тачке, постарается угнать ее прямо у вас из-под задницы, лишь бы выпивки купить.
– Он такой страшный?
Она хмыкает:
– Разве это для тех, кто боится крыс. Просто никчемный неудачник. Вечно ноет, как ему прежде хорошо жилось и что те времена прошли. Мы его Бутылкой прозвали, потому что без бутылки его редко увидишь.
– Он к тебе не пристает?
– Насчет поразвлечься?
– Можно сказать и так.
Лиззи качает головой:
– Он бы, может, и рад, да куда ему. Попробовал бы, я б ему кое-что оторвала.
– А ты не из трусливых, да?
– Может, у него и была жена из Морганов, но их всех перебили, и теперь никто ему ничего спускать не собирается, тем более я. Говорят, был он в молодости крутой и вытворял всякое, а теперь посмотреть на него: жирный старый пьянчуга, у которого ничего не осталось, кроме воспоминаний да тюремных наколок.
Она оборачивается и смотрит на меня:
– Он вас когда-то обидел?
– С чего ты взяла?
Пожимает плечами:
– Не знаю… Просто у вас в глазах вроде как сидит какая-то старая невеселая история.
Я смеюсь:
– А в твоих сидит мудрая старуха. Когда это ты навострилась так разбираться в людях?
– В наших местах приходится учиться быстро, – говорит она. – Ошибешься – и, если повезет, останешься жива, чтоб всю жизнь потом жалеть.
– Тебя кто-то обидел? – спрашиваю я.
– Мы все друг друга обижаем, – отзывается она, – так уж устроен мир.
– Наверно, так и есть.
Я опять вижу в ней себя. И странное дело, мне хочется помочь ей выбраться, пока она не дошла до такого же, как мы с Рози. Но сейчас мне некогда ею заниматься.
– Мне надо ехать, – говорю я. – Тебя отвезти обратно или высадить где-нибудь здесь?
– Возьмите меня с собой, – просит она.
Я несколько секунд смотрю на нее, прежде чем перевести взгляд опять на дорогу.
– Этого не могу, – отвечаю я.
– Почему?
– Ну, прежде всего, сама понимаешь, мне ни к чему, чтоб копы накрутили мне хвост за похищение несовершеннолетней.
– Меня никто и не хватится.
Я бросаю на нее еще один взгляд.
– Чем, по-твоему, я занимаюсь? – спрашиваю.
– Не знаю. Все лучше, чем я живу.
Грустно, что она, пожалуй, права.
– Вот что я тебе скажу, – говорю я. – Мне надо закончить одно дело. Вот когда сделаю, заеду снова в ваш парк, и тогда мы еще поговорим.
– Да, как же…
Я притираю «кадиллак» к обочине, чтобы можно было смотреть только на нее.
– Слушай, – говорю я, – мы ни хрена друг о друге не знаем, так что я не собираюсь просить тебя мне верить или еще что, а если б и попросила, ты бы скорее всего не поверила. Но если я говорю, что собираюсь вернуться, значит, собираюсь. Хочешь – верь, хочешь – нет, мне все равно, но одно я точно знаю: в этот раз ты со мной не поедешь.
– А зачем вам возвращаться? – спрашивает она.
– Затем, что я побывала в твоей шкуре и, если б тогда кто-то предложил мне помочь оттуда выбраться, решила бы, будто померла и попала в рай. Так что, скажем, ради маленькой девочки, которой никто так и не предложил того, что я тебе предлагаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– А у тебя как? – спрашиваю я, прикурив от его зажигалки.
– Сам не знаю, что нашел, – отзывается Джек. – Чуешь?
Я меняю голову на собачью и втягиваю ноздрями воздух. Сначала ничего не чувствую. Потом ветер меняется, и я понимаю, что удерживает его у этого мотеля.
– А вблизи смотрел?
– Обошел кругом, но логова не вынюхал.
Я убираю собачью голову, и мы, выйдя из междумирья, неторопливо обходим мотель с самым спокойным и непринужденным видом, словно имеем полное право здесь находиться. Никто не обращает на нас внимания.
Запах псовых здесь очень силен, но я понимаю Джека. Мне тоже не запеленговать его источника. Просто весь мотель пропах волками.
– Знаешь, как говорится: мол, в воздухе пахнет дождем? – спрашивает Джек.
Я киваю. Мы ведь на самом деле чувствуем не дождь, а изменившийся запах растений или самой земли, ожидающей влаги.
– Вот и здесь то же самое, – говорит Джек. – Мы не самих волчиц чуем, а реакцию окружающего мира на их присутствие.
– Но логово у них здесь, – говорю я.
– Точно. Или было совсем недавно.
Я снова оглядываю стоянку.
– Розового «кадиллака», о котором говорила Софи, не видно.
Джек машет рукой в сторону ларьков и закусочных, выстроившихся вдоль шоссе. В свое время, вспоминаю я, «Спи в уюте» был загородным мотелем. А теперь он чуть ли не в центре города.
– Может, она осторожничает, – предполагает Джек, – и ставит машину подальше?
– Хочешь поискать?
Он мотает головой:
– Думаю, пора вызывать Бо и соображать, как быть дальше.
– Не можем же мы каждого в этом мотеле проверять, – говорю я.
– Прежде всего нужен Бо. Потом вместе подумаем.
Перейдя шоссе, мы подходим к большому рекламному щиту перед галантерейным магазинчиком. По крайней мере, в этом мире он выглядит как щит. В междумирье на его месте сплошные заросли. Я смотрю по сторонам и, убедившись, что никто не обращает на нас внимания, вместе с Джеком перехожу обратно.
– Не думаешь, что кому-то из нас стоит остаться и посторожить? – спрашиваю я его.
Джек пожимает плечами:
– Зачем? Теперь мы оба запомнили этот запах и сможем найти его снова. Или пройти по нему до конца следа.
Я в последний раз оглядываюсь на мотель, и мы шагаем к вершине Коди над каньоном из красных скал, где ночевали накануне. Я вспоминаю Касси и надеюсь, что на этот раз ухожу ненадолго. Может, прошлой ночью она звала меня только для того, чтобы передать новости, уже известные мне от Софи.
А вот я по ней соскучился.
Рэйлин
Ньюфорд, май
Я весь день провозилась, настраивая новую программу синхронизации, чтобы выкинуть из головы проклятую сестрицу. Всегда считала, что лучший способ решения задачи – думать о любой чертовщине, лишь бы не о том, чем в данный момент занят. Должно быть, моему подсознанию удобнее работать, пока сознание не смотрит в его сторону. Тут бы что угодно подошло, но программирование лучше всего помогает понять, что насущная проблема есть всего лишь одна из мировых проблем, а не целый мир, черт его подери.
Последнее время я работаю в Linux'e. Мне нравится, что там все исходные коды в открытом доступе. В Linux'e чувствуешь себя членом большой дружной семьи, а мне это ощущение нравится, хоть я и знаю, что каждый только и смотрит, где бы срубить капусту, да и я не исключение.
Рози обдумывает план действий, то есть сидит в трусиках и лифчике, смотрит телик и курит без остановки. Ровно в одиннадцать открывает себе первую банку пива.
– Что ты там делаешь со своей машинкой? – спрашивает она во время рекламной паузы.
– Думаю, – сообщаю я.
Она хохочет:
– Плохо дело, если твоим мозгам понадобился такой помощник.
Не стоит и пытаться ей объяснить. Я просто улыбаюсь в ответ и продолжаю свое.
Эта программка всерьез начинает меня доставать. Нынче в моде крошки компьютеры Palm, которые умещаются на ладони, но не каждый пожелает синхронизировать их данные через Windows в обычных персоналках. Вот я и пытаюсь наладить что-нибудь, что бы работало и с другими программами вроде Eudora для тех, кто не пользуется Outlook'oM. Долго уже бьюсь, и все не получается приличной бета-версии. Тысячный раз проверяю код, и на экране все прекрасно читается, а стоит загнать в симулятор программы Palm, как на выходе после синхронизации вылезает какой-то винегрет.
Я вздыхаю.
Утро прошло, а я ни с программой не разобралась, ни решения по поводу сестрицы не приняла. В конце концов я выключаю ноутбук и закрываю крышку.
– Закончила работу? – спрашивает Рози.
– Хочу прогуляться, – говорю я. – Пойдешь?
– А куда?
– Еще сама не знаю.
Она смотрит на экран, где незнакомый мне актер расхваливает свой последний фильм незнакомой красотке. Наверное, местная программа. Мне вспоминается время, когда я целыми днями только и могла, что пялиться на экран, однако не похоже, чтобы Рози была в депрессии. Или депрессия у нее проявляется только в увлечении телевизором да пивом? Но она этим и без того постоянно занимается.
– Не, – тянет она, – лучше посмотрю. И я оставляю ее перед телевизором.
Я намерена просто покататься безо всякой цели, хотя мне следовало бы знать, что бесцельной деятельности не существует. Что-то в нас всегда знает, куда мы направляемся, даже если не умеет объяснить зачем. Думаю, потому я и не удивляюсь, обнаружив, что сижу в машине на обочине Индейской дороги и смотрю на маленький прицеп своего братца. Незаконченные дела застревают у тебя в голове и потихоньку грызут тебя.
Помнится, вчера вечером, перед тем как заснуть, Рози повернулась ко мне и спросила:
– Как это выходит, что ты готова убить сестру, а не братца? Это ведь он уродовал тебе в детстве жизнь?
– Она знала, что делает, – сказала я. – Должна была понимать. А Дэл… да, он плохой, ясное дело, и притом тупой как фонарный столб. По-моему, он не ведал, что творит.
– И от этого то, чем он занимался, становится хорошим?
– Нет, конечно. Просто… – Как мне ей объяснить, если я сама не понимаю?
– И вообще, кто сказал, что я готова убить сестру?
– По-моему, ты сама.
Я качаю головой:
– Я хочу только припугнуть ее. Чтоб она знала, что сделала и каково мне было. И я не собираюсь делить с ней страну снов.
Сидя в машине и глядя на трейлерный парк, я обдумываю вчерашний разговор. Вроде бы в моем отношении к сестричке ничего не изменилось. А вот насчет Дэла не знаю. Конечно, о том, что он мне нравится, и речи нет. Может, я даже побаиваюсь его чуток – где-то в темном уголке меня теперешней еще живет прежняя малышка. Помри он сейчас – плакать не буду. Но вот Джиллиан Мэй мне хочется причинить боль, а к Дэлу ничего не чувствую, кроме, может, какой-то жалости.
Наверно, все было бы по-другому, если б я считала, что он до сих пор играет в те же игры. Если бы здесь, в трейлерном парке, была какая-нибудь малышка, с которой он выделывал то же, что когда-то со мной. Пожалуй, для того я и приехала. Удостовериться. Хотя нет, я чувствую, что не для того. И ни на чем я его не поймаю, сидя вот так и разглядывая его трейлер. Тем более розовый «кадиллак» в таком окружении незаметным никак не назовешь.
Помнится, смотрела я раз ток-шоу, где все толковали о прощении: мол, нужно простить тех, кто причинил тебе боль, чтобы жить дальше своей жизнью, – но и это не из моего репертуара.
Так и не поняв, зачем я здесь, решаю, что с тем же успехом можно вернуться в мотель. И тут смотрю в зеркальце заднего вида и вижу, что по дороге шагает ко мне девчонка. Лет четырнадцати с виду, но я могу и ошибиться на пару лет в любую сторону. Напоминает нас с Рози в ее годы: слишком много косметики на лице и похожа на проститутку в своем топике и юбчонке из кожзаменителя, такой короткой, что могла бы и вовсе не надевать. И еще туфли на платформе. Приблизившись к «кадиллаку», она бросает на него восхищенный взгляд.
– Эй, привет! – окликаю я.
Она останавливается, но молчит как рыба.
– Живешь в этом парке? – спрашиваю.
– До конца месяца, – отвечает она. – Мамаша не внесла плату, так что скоро придется опять уволакивать задницы.
– Я здешняя, – говорю я ей.
Она снова восхищается «кадиллаком», обводя взглядом его силуэт.
– А по вам не скажешь, – говорит она.
– Ну, по виду судить не стоит.
– В здешних местах стоит.
– Пожалуй, – соглашаюсь я. – Хочешь прокатиться?
Она задумывается лишь на мгновение и тут же залезает на пассажирское сиденье. Наверно, считает, раз я женщина, бояться ей нечего. Не стоит ее переубеждать, хотя чистейшее зло, с каким мне приходилось сталкиваться, бывало, выглядело вполне по-женски. Взять хоть мою мамочку.
– Как тебя зовут? – спрашиваю я, пока она устраивается на сиденье.
Она гладит рукой белую кожу обивки. Я знаю, что творится у нее в голове: сон наяву – вот когда-нибудь и у нее будет такая тачка, и никто уж никогда ее в этих местах не увидит.
– Лиззи, – говорит она. – А вас?
Отвечая, я завожу «кадиллак», и мы отъезжаем.
– Это ваша машина? – спрашивает Лиззи.
Я киваю:
– Куда тебя свозить?
– Куда угодно, лишь бы подальше. Хоть в Нью-форд, хоть в Чикаго. Нью-Йорк, Лос-Анджелес… согласна на все.
Я готова рассмеяться, но она говорит серьезно – так же серьезно, как говорили бы мы с Рози, если бы нам тогда кто-нибудь предложил прокатиться в такой тачке.
– А если что-нибудь поскромнее? – спрашиваю я.
Она ухмыляется, откидываясь на спинку кресла:
– Везите куда хотите, мне все хорошо.
И мы едем молча, радуясь ветру в волосах и ровному шуму колес «кади» по асфальту.
– Что вы делали в этом парке? – спрашивает она через некоторое время.
– Знаешь тот одинарный прицепчик: белый с синим, с поломанным навесом над окном?
Она кивает.
– Мне показалось, я знакома с хозяином.
– Он ваш друг?
– Вряд ли.
– Это хорошо. Я подумала, может, вы его прежняя подружка. Он как увидит вас в такой тачке, постарается угнать ее прямо у вас из-под задницы, лишь бы выпивки купить.
– Он такой страшный?
Она хмыкает:
– Разве это для тех, кто боится крыс. Просто никчемный неудачник. Вечно ноет, как ему прежде хорошо жилось и что те времена прошли. Мы его Бутылкой прозвали, потому что без бутылки его редко увидишь.
– Он к тебе не пристает?
– Насчет поразвлечься?
– Можно сказать и так.
Лиззи качает головой:
– Он бы, может, и рад, да куда ему. Попробовал бы, я б ему кое-что оторвала.
– А ты не из трусливых, да?
– Может, у него и была жена из Морганов, но их всех перебили, и теперь никто ему ничего спускать не собирается, тем более я. Говорят, был он в молодости крутой и вытворял всякое, а теперь посмотреть на него: жирный старый пьянчуга, у которого ничего не осталось, кроме воспоминаний да тюремных наколок.
Она оборачивается и смотрит на меня:
– Он вас когда-то обидел?
– С чего ты взяла?
Пожимает плечами:
– Не знаю… Просто у вас в глазах вроде как сидит какая-то старая невеселая история.
Я смеюсь:
– А в твоих сидит мудрая старуха. Когда это ты навострилась так разбираться в людях?
– В наших местах приходится учиться быстро, – говорит она. – Ошибешься – и, если повезет, останешься жива, чтоб всю жизнь потом жалеть.
– Тебя кто-то обидел? – спрашиваю я.
– Мы все друг друга обижаем, – отзывается она, – так уж устроен мир.
– Наверно, так и есть.
Я опять вижу в ней себя. И странное дело, мне хочется помочь ей выбраться, пока она не дошла до такого же, как мы с Рози. Но сейчас мне некогда ею заниматься.
– Мне надо ехать, – говорю я. – Тебя отвезти обратно или высадить где-нибудь здесь?
– Возьмите меня с собой, – просит она.
Я несколько секунд смотрю на нее, прежде чем перевести взгляд опять на дорогу.
– Этого не могу, – отвечаю я.
– Почему?
– Ну, прежде всего, сама понимаешь, мне ни к чему, чтоб копы накрутили мне хвост за похищение несовершеннолетней.
– Меня никто и не хватится.
Я бросаю на нее еще один взгляд.
– Чем, по-твоему, я занимаюсь? – спрашиваю.
– Не знаю. Все лучше, чем я живу.
Грустно, что она, пожалуй, права.
– Вот что я тебе скажу, – говорю я. – Мне надо закончить одно дело. Вот когда сделаю, заеду снова в ваш парк, и тогда мы еще поговорим.
– Да, как же…
Я притираю «кадиллак» к обочине, чтобы можно было смотреть только на нее.
– Слушай, – говорю я, – мы ни хрена друг о друге не знаем, так что я не собираюсь просить тебя мне верить или еще что, а если б и попросила, ты бы скорее всего не поверила. Но если я говорю, что собираюсь вернуться, значит, собираюсь. Хочешь – верь, хочешь – нет, мне все равно, но одно я точно знаю: в этот раз ты со мной не поедешь.
– А зачем вам возвращаться? – спрашивает она.
– Затем, что я побывала в твоей шкуре и, если б тогда кто-то предложил мне помочь оттуда выбраться, решила бы, будто померла и попала в рай. Так что, скажем, ради маленькой девочки, которой никто так и не предложил того, что я тебе предлагаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72