В этом я столь же фанатично убежден, как и в том, что если не есть сладости, то и не пополнеешь, или в том, что мимо Венди надо проезжать не останавливаясь. Но люди, которые намеренно убивают собственный мозг, а потом выясняют, что его у них больше нет, не вызывают во мне никакого сочувствия. Отчасти поэтому я так возненавидел «Нейроманта» (но в то же самое время я и любил его, впрочем, двойственность восприятия всегда была моей сильной стороной, как критика).
Затем, когда уже другие стали комментировать этот рассказ, я стал находить в нем достоинства, которое прежде не замечал. Я также начал понимать, что они видят те же изъяны, что и я. Вот тогда я поверил, что они действительно хорошие критики. Члены семинара видели то, что на первый взгляд было незаметно, но тем не менее заставило писателя рассказать эту историю. Это открытие меня и обрадовало, и напугало. Закончив свой рассказ, я, конечно, не стал бы отдавать его на растерзание идиотам, но они таковыми не были, а значит, если бы он им не понравился, мне ничего не оставалось бы, как согласиться с ними. В тот вечер все отправились на ужин. Я специально захватил с собой лишь десять долларов, чтобы избежать искушения последовать их примеру. За все время семинара я так ни разу и не поужинал вместе с остальными. Я поступил так не потому, что мне нужно было закончить рассказ, и не потому, что у меня было мало денег, и уж конечно не потому, что я хотел сбросить лишний вес. Я поступил так потому, что все еще боялся оказаться в ситуации, когда придется обсуждать с ними какую-нибудь малозначительную тему.
Когда я сказал, что не размениваюсь на мелкие разговоры, я, конечно, покривил душой. Я без труда могу вступить в разговор с любой группой людей, разделяющих мои убеждения. Но это были другие люди. Эти парни были американцами, а не мормонами. Те из нас, кто вырос в мормонской среде и до сих пор остался ее активной частью, лишь формально являются членами американского общества. Мы можем прикидываться таковыми, но всегда говорим на другом языке. Мы чувствуем себя в своей тарелке, лишь когда идем в ногу с такими же, как мы, божьими избранниками. Если бы эта группа состояла из десяти мормонов, у меня не было бы никаких проблем. Мы обладали бы одинаковым жизненным опытом, говорили бы на одном языке и имели бы одинаковые интересы. Мы могли бы, подшучивая над укладом жизни мормонов, серьезно беседовать на темы, которые можно обсуждать лишь с теми, кто разделяет твои убеждения. Среди же этих людей мне было гораздо труднее преодолеть собственную скованность и вести себя непринужденно. Я доверял их критическим оценкам, но как только мы вышли бы за рамки обсуждения рассказов, они превратились бы в немормонов, и все бы закончилось ночными посиделками и разговорами ни о чем, в ходе которых я чувствовал бы себя все менее и менее комфортно. Я знал это из собственного опыта. Поэтому я был просто счастлив, что мне не надо следовать за ними.
И вот я остался у себя и закончил рассказ «На краю пустыни». Учитель выдал шайку спекулянтов и расхитителей. Их сыновья оставили его умирать в овраге на краю пустыни, который неизбежно должен был затопить уже начинавшийся ливень. Он отчаянно пытался преодолеть те несколько футов, которые отделяли его от верхней кромки оврага, когда люди из труппы бродячих актеров (которые позже стали героями длинного рассказа) спасли его. К этому мне уже было нечего добавить. К тому времени когда я подошел к концу, я почувствовал, что изрядно вымотался, но все же был доволен. Я написал короткий рассказ. Его объем был явно меньше 7500 слов, хотя я из него ничего не выбрасывал. Но самое главное заключалось в том, что я написал его до конца.
В то же самое время я был обеспокоен. Этот рассказ, подумал я, судя по всему, получился. Мне не будет за него стыдно. Но второй рассказ – он целиком отражает те размышления о причастности и непричастности к той или иной общности, которые в тот вечер заставили меня воздержаться от ужина в кругу критиков. Фактически в основе этого рассказа лежали товарищеские взаимоотношения и обособленность людей одного и того же вероисповедания и культуры. Я стал подумывать о том, что мне сейчас не стоит пытаться его написать. У меня не было уверенности в том, что я с ним справлюсь, а в случае неудачи я бы очень сильно расстроился, так как образами, вызвавшими осмеяние и непонимание, стали бы образы тех людей, которые разделяют мои собственные убеждения.
Едва ли кто-нибудь кроме меня испытывал здесь столь тревожные сомнения. Я заметил, что кое-кто проявляет некоторую нервозность, но большинство присутствующих, казалось, чувствовали себя вполне нормально.
У нас появился новый участник – Тим Салливан решил приехать к нам из Вашингтона и прибыл на семинар в последнюю минуту. Его приезд стал приятной неожиданностью, хотя бы потому, что по сравнению с Тимом даже Грегг Фрост выглядел слишком сурово. Теперь на всех обсуждениях эти двое сидели рядом. Номера, которые нам время от времени показывал комический дуэт Грегг & Тим, помогли нам избежать чрезмерно серьезного отношения к литературе, за что мы были им весьма благодарны.
В то утро обсуждался рассказ Стива Карпера, в нем космический вакуум рассматривался как некая субстанция, которая может проникать в материальные вещи и превращать их в обсидиан. Это была какая-то странная и пугающая идея. Я прочел ранний вариант рассказа, написанного Греггом Кейзером о человеке, попавшем в концлагерь инопланетян, который является полной копией Парижа, за исключением того, что в нем отсутствует население. Это один из лучших рассказов Грегга. Аллен Уолд представил забавную пародию на рассказы о вампирах, но в ней было одно предложение, в котором говорилось о «свинцовых тучах, опорожняющих свой груз». Как и в прошлый раз, это вызвало у некоторых критиков, в том числе и у меня, идиосинкразию и заставило нас начать шумную и веселую дискуссию. Еще до того как началось обсуждение, кое-кто уже отпускал шуточки по поводу того, каким образом и чем именно опорожняются тучи.
Но настоящим шедевром оказался рассказ «Вознесение», написанный Скоттом Сандерсом. Смешной, волнующий и безупречный с чисто литературной стороны, он до самого конца держит читателя в напряжении. Каждый из нас сожалел о том, что сам не написал такой текст. Мы даже говорили о том, что он без всякого труда продаст этот рассказ. «Если, конечно, не предложит Эллен Датлоу, – вставил я, – которая забракует его по причине неправильной пунктуации».
В тот вечер все пошли ужинать и смотреть фильм. Меня соблазняли присоединиться к остальным, но это был фильм старины Хичкока, один из тех, что недавно восстановили, а у меня в тот момент не возникло желания напрягать мозги. Я пошел к себе и некоторое время трудился над началом «Работы по спасению имущества», но в основном читал рассказы, которые были назначены на субботнее обсуждение. Потом я сел в машину и поехал в Роли, где посмотрел «Опасного Джонни». Этот невероятно глупый фильм оказался именно тем, в чем я тогда нуждался.
Увы, когда я вернулся, то обнаружил, что дома все еще никого нет. Дверь была заперта, и я не смог попасть внутрь. Когда я уезжал, Джим Келли и Джон Кессел еще были в доме и беседовали по телефону с Джимом Френкелем из «Блю Джей» об их совместном романе. Но судя по всему, они уже закончили переговоры и уехали, чтобы присоединиться к остальным.
Я хотел было еще какое-то время посидеть в машине, не выключая двигателя, но потом передумал и нарушая все данные самому себе обещания, поехал в «Бургер Кинг», где отправил в желудок такое количество еды, на какое он едва ли был рассчитан. Я потратил на это все деньги, которые взял с собой на семинар, но к тому времени я уже действительно проголодался. Помимо прочего, я захватил с собой блокнот, и совершенно неожиданно мне в голову пришло именно то, чего мне как раз не хватало для «Голоса тех, кого нет». Теперь я знал, каким должно быть начало этой вещи. Дело в том, что вся основная часть повествования, которая мне самому очень понравилась, терялась на фоне никуда негодной вступительной части. Но теперь все было в порядке. Вдыхая аромат «чизбургера делюкс», благодаря которому я получал максимум кайфа при минимуме калорий, я написал практически всю первую главу. Кто сказал, что мормоны не умеют веселиться?
Теперь у меня не оставалось никаких сомнений. Неважно, что будет дальше, главное то, что я не зря поехал на этот семинар. Я написал рассказ в течение каких-то пяти часов, и, как мне показалось, вполне перспективный рассказ. А теперь я еще и разделался с романом, который уже почти три года портил мне кровь.
В субботу я был последним. Второй рассказ Грегга Кейзера представлял собой мощное произведение в стиле фэнтези. В нем речь шла о девушке, которая, проливая собственную кровь в море, заклинает ветер наполнить парус корабля. Марк Ван Нейм представил рассказ о психоаналитике. Эта женщина, специалист по сновидениям, пытается приоткрыть отвратительные тайны, скрываемые от нее маленькой девочкой, которая находится в почти бессознательном состоянии. Джон Кессел представил кусок из своего первого сольного романа, который был настолько прекрасно написан, что, вспомнив, какой халтурой оказался мой первый роман, я позавидовал ему черной завистью. Даже этот набросок производил блестящее впечатление – все мы сказали ему, что он просто обязан попытаться опубликовать это в таком виде как есть. Автор сам задавал нам вопросы – следует ли мне это оставить или не выходит ли сюжет из-под моего контроля? Конечно, были и кое-какие проблемы, ведь он представил нам лишь первый набросок, но ни у кого не вызывало сомнений то, что дебют Кессела в качестве романиста будет иметь ошеломляющий успех.
Я пытался дать разумную оценку их работам, но, по правде говоря, с большим трудом заставлял себя отвлечься от размышлений о собственном рассказе. Я все время пытался разглядеть, какие пометки сделал Скотт Сандерс на моем рассказе, который лежал на самом верху сложенной перед ним стопки бумажных листов. При этом я старался сделать это так, чтобы никто не заметил моего интереса.
Когда дело дошло до моей работы, к ней отнеслись очень благосклонно. Но мне тогда впервые пришла в голову мысль, что они, наверное, считают чем-то вроде трюка тот факт, что мне удалось всего за несколько часов и прямо в ходе семинара написать целый рассказ. На самом деле я всегда пишу быстро – когда знаю, что писать. Но я не смог бы придумать и написать рассказ за пять часов. Мне нужно обдумать его, потом на некоторое время забыть о нем, потом снова вспомнить, и так неделями, месяцами, а то и годами. Но когда он готов, то все остальное происходит очень быстро. Они не понимали, насколько помог мне этот семинар – когда я сюда приехал, мой рассказ еще не был готов, но к тому моменту, когда я начал его писать, я находился в обстановке, где все было сосредоточено на том, как нужно писать рассказы, я слышал разумные комментарии и читал талантливые работы других писателей, все это оказало на меня глубокое влияние. И дело было не в том, что семинар заставил меня вспомнить, как надо писать рассказы. «На краю пустыни» не был похож на то, что было написано мною раньше. Большинство моих прежних рассказов, если бы я стал писать их сейчас, превратились бы в романы. А «На краю пустыни» должен был стать именно рассказом. Он не был случайностью, он был закономерностью и не мог не появиться.
В тот вечер мы пошли ужинать к Джону Кесселу и Сью Холл, где собирались доверху набить желудки печеной картошкой. Отбросив всякий стыд, я съел две картофелины в честь того, что к моему великому облегчению «На краю пустыни» благополучно прошел освидетельствование.
Мы удержались от нападок на работу Скотта Сандерса, а буквально на следующий день пришел февральский номер «Азимова» с рассказом, который мы только вчера обсуждали. Мы не сомневались в том, что он скоро будет опубликован, и вот пожалуйста! Это было какое-то чудо. «Азимов» уже воплотил в жизнь наше пророчество. И не только это пророчество. Но когда Сандерса засыпали вопросами, он сказал, что не удивится, если другой его рассказ, тот, что мы собирались обсудить следующим утром, тоже продан, причем покупателем является та самая грозная Эллен Датлоу. Он был застенчив и клялся, что наша критика действительно оказалась полезной, но до сих пор рассматривал рассказы как промежуточные работы. Кроме того, они были единственными двумя НФ рассказами, которые Сандерс написал за последние годы. Большинство его рассказов представляли собой традиционную прозу. Это так его радовало, что все мы решили его простить, или по крайней мере сделать вид, что простили. По правде говоря, критические замечания, которые он высказывал в отношении рассказов других авторов, были столь проницательны и полезны, что нам следовало бы заплатить ему за то, что он приехал, причем даже в том случае, если бы он вообще не привез с собой ни одного рассказа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50