Остальные солдаты сразу же бросились на него и окружили кольцом острой стали. Великан уже начал задыхаться, хотя продолжал кружиться, поворачивая голову и отбивая мечи, которые дразнили и кололи его. Талистанцы наседали на него, наносили удары в спину и ноги, как это делает стая волков, так что вскоре сотни разрезов на мундире арамурца окрасились алой кровью. Джильям упал на колени, выкрикивая проклятия и насмехаясь над врагами. Он не замечал мужчин, которые не таясь плакали о нем, женщин, которые закрывали лица детей юбками.
— Динадин! — отчаянно закричал Джильям, чувствуя, как вокруг него сжимается кольцо солдат. — Где ты? Ты мне нужен, парень! Помоги мне!
Динадин стоял неподвижно, окаменев от ужаса. Снова и снова Джильям звал его — и его крики уже больше походили на рыдания. Наконец стихли и они. Лоб Динадина покрылся холодным потом. Его била неукротимая дрожь, он стучал зубами, словно от пронзительного зимнего ветра. Толпа вокруг Джильяма отхлынула. Талистанские солдаты вложили мечи в ножны. В центре их круга бесформенной массой лежало тело Джильяма.
— Ну вот, — сказал Троск, вглядываясь в толпу. — Кто этот Динадин?
Динадин мысленно произнес молитву. В толпе есть люди, которые его знают, и, если полковник будет настаивать, они на него укажут. Он собрался с мужеством и шагнул вперед.
— Я Динадин из рода Лоттсов, — объявил он с напускной уверенностью.
Голова полковника взметнулась вверх: это имя было ему знакомо.
— Лоттс? Чудесно! Тогда ты станешь первым, парень. — Троск вытащил свой меч и опустил его вниз. — Подойди ближе.
Динадин опасливо приблизился к всаднику. У самой морды храпящего боевого коня он остановился.
— Делай свое дело, — резко заявил он. — Только не медли.
Троск насмешливо улыбнулся.
— Теперь тебе известен закон, Лоттс. Ты будешь ему подчиняться?
Вопрос повис в воздухе — тяжелый словно наковальня. Все замерли. Обнаженный меч свободно висел у конского бока в ожидании ответа. Одно движение руки — и он окажется у его горла. Динадин молчал.
— Ты отказываешься от верности дому Вентранов? — нетерпеливо спросил Троск. — Клянешься в своей верности Нару?
Горячие слезы текли по его щекам. Смутившись, Динадин вытер их, закрывая лицо рукавом. Глаза толпы сверлили ему спину: все ждали, гадая, что произойдет дальше. В этот момент все мысли Динадина были обращены к Ричиусу. Ричиусу — его милому другу и предателю. Все было слишком давно, решил он в эту минуту. Возможно, если б он не сторонился короля, все сложилось бы иначе.
Он медленно приподнял руку и прикоснулся к клинку. На секунду ему захотелось провести запястьем по остро отточенному лезвию. Но какой в этом был смысл? Ради какой достойной цели погиб Джильям? Они все имели глупость любить семью предателей. Возможно, платой за эту глупость станет суверенитет нации.
Терзаемый горечью и мукой, он наклонился и поцеловал меч из Талистана.
27
Накануне казада — главного священного дня дролов — Ричиус с Люсилером приехали в крепость Фалиндар. Им удалось добраться до северных границ Таттерака, где холодное море билось о скалистые берега, а высокие горы были полны тайн. На одной из таких гор стояла твердыня, опасно застывшая у отвесного обрыва, выбеленного мощным прибоем, бьющимся далеко внизу. В крепость вел только один путь — хорошо вымощенная дорога, достаточно широкая для того, чтобы пропустить королевские процессии, которые так любил бывший господин Фалиндара. По всей длине утопленная в скалах дорога была усеяна каменными факелами, так что круглые сутки она оставалась освещенной — и полной неверных теней. Подобно поразительным зданиям Нара, крепость Фалиндар разрезала горизонт. Ее стройные шпили были одновременно мрачными и прекрасными. Свет полумесяца окрашивал их в призрачный розоватый цвет.
Когда Люсилер остановил коня, ветер полнился печальными стонами. На его усталом лице появилась печальная улыбка.
— Мы добрались! — торжественно объявил он. Вдали в лунных лучах призраками парили морские птицы. Огонь факелов капризно метался на ветру.
— Добро пожаловать домой, — сказал Ричиус.
Он с благоговением взирал на крепость: ее неестественная красота произвела на него сильное впечатление. С момента своего первого приезда в Люсел-Лор он постоянно слышал рассказы о Фалиндаре. Крепость была родиной революции, и для всех, кто сражался рядом с ним, ее название было связано с неким позором. Он заметил, как блестят глаза у Люсилера, и думал, не выглядел ли сам так же, когда снова увидел Арамур.
— Разве я не говорил тебе, как прекрасен Фалиндар?
— Он оказался еще прекраснее, чем я себе представлял, — ответил Ричиус. — Неудивительно, что Тарн оставил его себе.
— Нет, Ричиус, прошу тебя! — взмолился Люсилер. — Давай не будем снова спорить об этом. Только не сейчас!
Ричиуса пронзило чувство стыда. Фалиндар пал в первый же день революции — при попытке дролов освободить своего предводителя из крепостной тюрьмы. Их атака привела к изгнанию дэгога и ввергла Люсилера и других, кто сохранил верность главе трийцев, в состояние хаоса, рассеяв их по всему Люсел-Лору. Ричиус не мог понять, каким образом Люсилер сумел забыть все пережитое. Но вот он снова посмотрел на крепость — и понял. Эта цитадель драгоценным бриллиантом поблескивала в ночи. Возможно, Фалиндар был самым прекрасным творением рук человеческих, какого Ричиусу еще не доводилось видеть. Его святость превосходила Храм Мучеников в Наре. Несмотря на мощную науку и сверхструктуру Черного Города, он никак не мог соперничать с красотой Фалиндара.
— Я тебе завидую, — тихо признался он. — Ну, давай поспешим. Чем скорее я завершу здесь мои дела, тем скорее смогу вернуться домой.
— Сейчас уже поздно, Ричиус. Сомневаюсь, что ты увидишь Тарна сегодня же.
— Поздно? Я три недели ехал, чтобы попасть сюда. Я уверен, твой господин может пожертвовать несколькими минутами сна — невелика неприятность.
Люсилер собрался было что-то ответить, но вдруг заприметил направлявшегося к ним всадника и тотчас замолчал. Всадник неожиданно возник из темноты, и его доспехи были определенно трийскими. Однако волосы его не сверкали белизной, а оказались окрашенными в огуречно-зеленый цвет, к тому же половина дикого лица под странной шевелюрой тоже была зеленая — благодаря масляной краске. Куртка цвета индиго, перетянутая золотым кушаком, спускалась до колен. Вокруг головы была повязана узкая полоска шкуры какого-то зверя, а сапоги из оленьей кожи с длинной шнуровкой достигали середины икр. Стремительно проносясь сквозь ночь, он являл собой неукротимую стихию; свободное одеяние развевалось у него за спиной, словно хвост кометы.
— Кто-то из кронинских, — заметил Ричиус. Ему уже случалось видеть таких воинов. — Гонец?
— Глашатай, — ответил Люсилер. — Нас заметили.
Всадник гнал своего коня во весь опор вниз по извилистой дороге. За спиной у него сверкал неизменный жиктар. Поравнявшись с путниками, он натянул поводья, резко осадив взмыленного коня, и тот возмущенно захрапел. Взгляд дикаря упал на Ричиуса, и его раскрашенное лицо расплылось в широкой улыбке. Ричиус непонимающе уставился на него.
— Джоала акка, Лусилр, — сказал воин, уважительно кивая трийцу.
Люсилер ответил на его приветствие таким же кивком.
— Джоала акка, Хакан.
Затем воин обратился к Ричиусу, и на этот раз его поклон был низким и медленным. Он не поднял глаз, а устремил взгляд на темную землю и произнес длинное непонятное приветствие. Когда он наконец умолк, голова его по-прежнему оставалась опущенной. Ричиус вопросительно посмотрел на Люсилера.
— Это Хакан, — молвил Люсилер. — Один из воинов Кронина. Он приветствует тебя в Фалиндаре и говорит, что рад познакомиться с тобой… великий король.
Ричиус сразу почувствовал симпатию к глашатаю.
— Как мне ему ответить?
— Можешь просто его поблагодарить. Скажи «шэй cap».
— Шэй cap, Хакан. — Ричиус старался как можно правильнее выговорить незнакомые слова.
Хакан поднял голову. На его лице читалось пугающее благоговение, словно он ожидал чего-то еще. Ричиус невольно отвел глаза.
— Почему он на меня так смотрит? Я произнес все, что надо?
— Я предупреждал тебя, друг мой, — негромко засмеялся Люсилер. — Ты здесь вызываешь у всех любопытство. И — да, ты произнес все правильно. Хакану просто интересно на тебя смотреть.
Люсилер обратился к воину еще с несколькими словами. Хакан в ответ кивнул и засмеялся.
— Я сказал ему, что ты рад оказаться здесь, — объяснил Люсилер, — и что его дом произвел на тебя сильное впечатление.
— Его дом? А мне казалось, теперь это дом Тарна. Разве все воины Кронина живут здесь?
— Ты сможешь убедиться, что цитадель служит домом очень многим людям. Кронин теперь защитник Тарна, и все его воины тоже. Когда в конце войны замок Кронина на горе Годон был разрушен, его перевезли сюда жить и продолжать управление Таттераком.
Хакан решительно закивал, словно понимая, о чем идет речь.
— Куайоа акей эйнюб, Кэлак.
У Ричиуса оборвалось сердце. Кэлак? Он обернулся к Люсилеру и увидел, что тот побледнел еще больше.
— Он назвал меня «Кэлак»?
— Он не понимает. — Люсилер поспешил разразиться длинной фразой, адресованной изумленному воину.
Хакан снова наклонил голову, тихо и виновато бормоча что-то непонятное.
— Он просит у тебя прощения, — перевел Люсилер. — Ему непонятно, почему ты обиделся. Он не хотел тебя оскорбить.
— Видимо, так, — ответил Ричиус, смущенный извинениями воина. — Хакан, — громко сказал он, — перестань. Люсилер, как мне сказать ему, чтобы он прекратил?
Триец отдал какой-то приказ, и Хакан в конце концов выпрямился, адресуясь на этот раз исключительно к Люсилеру. Потом воин снова поклонился обоим по очереди и умчался обратно по длинной темной дороге.
— Он сообщит другим, что мы едем, — сказал Люсилер.
— Кэлак! — с отвращением вымолвил Ричиус. — Неужели мне никогда не избавиться от этого гнусного прозвища?
— Тебя здесь все знают под этим именем, Ричиус, но это не оскорбление. Не забудь: Кронин и его люди ненавидят Фориса так же сильно, как и ты. Может, даже сильнее. Вот почему о тебе здесь так много говорят. Они не дролы. Когда они называют тебя Шакалом, для них это гордое имя. Ты — враг их врага.
— Ты, кажется, говорил мне, что Кронин и Форис теперь не воюют друг с другом.
— И это правда. Но это вовсе не означает, что они друг другу нравятся. Они соблюдают мир ради Тарна, и только.
— Твой Тарн должен быть поистине каким-то необыкновенным, раз за ним следует столько людей, — ехидно заметил Ричиус. — Возможно, он более могущественный чародей, чем ты подозреваешь.
Люсилер не ответил на этот выпад.
— Ты очень скоро сможешь судить об этом сам.
— Безусловно. Но я отказываюсь встречаться с ним в подобном наряде. — Ричиус стал освобождаться от вонючих одежд, под которыми прятался с тех пор, как уехал из Экл-Ная.
Пуговицы на плаще одна за другой расстегивались, пока наконец в лунном свете не засверкала кожа мундира. Он снял с головы капюшон, а потом сбросил плащ с рук и спины, словно змея кожу при линьке. Ему приятно было вновь оказаться в своих доспехах из темной кожи с гордым ярко-синим драконом на левой стороне груди. Тарну будет на что посмотреть, решил он. Пусть это напомнит ему об убитом боевом герцоге.
— Ну вот, — выдохнул он, швырнув маскарадный костюм на землю. — Так гораздо лучше.
Люсилер снял со спины жиктар, поддел плащ изогнутым клинком и поднял с земли.
— Что ты делаешь? — возмутился Ричиус. — Я его больше не надену, Люсилер!
— Это не тебе, — холодно ответил триец. — Найдется немало желающих получить такую одежду. Ни к чему ей пропадать.
— Пропадать? Да это же лохмотья!
Люсилер молча спрятал грязный плащ в седельную сумку. Это натолкнуло Ричиуса на мысль заглянуть в одну из своих сумок. Из-под его собственной одежды высунулся край алого шелкового платья. С детской улыбкой он потрогал нежную ткань. Почему-то он был уверен, что Дьяна придет от этого платья в восторг.
— Ты готов? — нетерпеливо спросил он.
Триец подтвердил это кивком, и они направились по мощеной дороге к крепости. По мере подъема воздух становился все холоднее, наполняя ноздри солоноватым запахом моря. Было слышно, как далеко внизу волны бьются о скалы, доносились до них и слабые крики чаек, летавших в темноте. Им потребовалось довольно много времени, чтобы подняться на вершину горы, и там, рядом с величественным сооружением, Ричиус ощутил себя карликом. Две громадные створки ворот занимали чуть ли не весь фасад. По обеим сторонам от них высились два серебряных шпиля, исчезавшие в темной вышине. Все стены и террасы были увиты цветущими лозами. На крепостной стене отсутствовали зубцы — выступали только превращенные в сады балконы, где в лунном свете мерцали тонкие силуэты, напоминавшие влюбленных. Бледный свет факелов заливал крепость оранжевым сиянием и отбрасывал длинные тени на серебристый камень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
— Динадин! — отчаянно закричал Джильям, чувствуя, как вокруг него сжимается кольцо солдат. — Где ты? Ты мне нужен, парень! Помоги мне!
Динадин стоял неподвижно, окаменев от ужаса. Снова и снова Джильям звал его — и его крики уже больше походили на рыдания. Наконец стихли и они. Лоб Динадина покрылся холодным потом. Его била неукротимая дрожь, он стучал зубами, словно от пронзительного зимнего ветра. Толпа вокруг Джильяма отхлынула. Талистанские солдаты вложили мечи в ножны. В центре их круга бесформенной массой лежало тело Джильяма.
— Ну вот, — сказал Троск, вглядываясь в толпу. — Кто этот Динадин?
Динадин мысленно произнес молитву. В толпе есть люди, которые его знают, и, если полковник будет настаивать, они на него укажут. Он собрался с мужеством и шагнул вперед.
— Я Динадин из рода Лоттсов, — объявил он с напускной уверенностью.
Голова полковника взметнулась вверх: это имя было ему знакомо.
— Лоттс? Чудесно! Тогда ты станешь первым, парень. — Троск вытащил свой меч и опустил его вниз. — Подойди ближе.
Динадин опасливо приблизился к всаднику. У самой морды храпящего боевого коня он остановился.
— Делай свое дело, — резко заявил он. — Только не медли.
Троск насмешливо улыбнулся.
— Теперь тебе известен закон, Лоттс. Ты будешь ему подчиняться?
Вопрос повис в воздухе — тяжелый словно наковальня. Все замерли. Обнаженный меч свободно висел у конского бока в ожидании ответа. Одно движение руки — и он окажется у его горла. Динадин молчал.
— Ты отказываешься от верности дому Вентранов? — нетерпеливо спросил Троск. — Клянешься в своей верности Нару?
Горячие слезы текли по его щекам. Смутившись, Динадин вытер их, закрывая лицо рукавом. Глаза толпы сверлили ему спину: все ждали, гадая, что произойдет дальше. В этот момент все мысли Динадина были обращены к Ричиусу. Ричиусу — его милому другу и предателю. Все было слишком давно, решил он в эту минуту. Возможно, если б он не сторонился короля, все сложилось бы иначе.
Он медленно приподнял руку и прикоснулся к клинку. На секунду ему захотелось провести запястьем по остро отточенному лезвию. Но какой в этом был смысл? Ради какой достойной цели погиб Джильям? Они все имели глупость любить семью предателей. Возможно, платой за эту глупость станет суверенитет нации.
Терзаемый горечью и мукой, он наклонился и поцеловал меч из Талистана.
27
Накануне казада — главного священного дня дролов — Ричиус с Люсилером приехали в крепость Фалиндар. Им удалось добраться до северных границ Таттерака, где холодное море билось о скалистые берега, а высокие горы были полны тайн. На одной из таких гор стояла твердыня, опасно застывшая у отвесного обрыва, выбеленного мощным прибоем, бьющимся далеко внизу. В крепость вел только один путь — хорошо вымощенная дорога, достаточно широкая для того, чтобы пропустить королевские процессии, которые так любил бывший господин Фалиндара. По всей длине утопленная в скалах дорога была усеяна каменными факелами, так что круглые сутки она оставалась освещенной — и полной неверных теней. Подобно поразительным зданиям Нара, крепость Фалиндар разрезала горизонт. Ее стройные шпили были одновременно мрачными и прекрасными. Свет полумесяца окрашивал их в призрачный розоватый цвет.
Когда Люсилер остановил коня, ветер полнился печальными стонами. На его усталом лице появилась печальная улыбка.
— Мы добрались! — торжественно объявил он. Вдали в лунных лучах призраками парили морские птицы. Огонь факелов капризно метался на ветру.
— Добро пожаловать домой, — сказал Ричиус.
Он с благоговением взирал на крепость: ее неестественная красота произвела на него сильное впечатление. С момента своего первого приезда в Люсел-Лор он постоянно слышал рассказы о Фалиндаре. Крепость была родиной революции, и для всех, кто сражался рядом с ним, ее название было связано с неким позором. Он заметил, как блестят глаза у Люсилера, и думал, не выглядел ли сам так же, когда снова увидел Арамур.
— Разве я не говорил тебе, как прекрасен Фалиндар?
— Он оказался еще прекраснее, чем я себе представлял, — ответил Ричиус. — Неудивительно, что Тарн оставил его себе.
— Нет, Ричиус, прошу тебя! — взмолился Люсилер. — Давай не будем снова спорить об этом. Только не сейчас!
Ричиуса пронзило чувство стыда. Фалиндар пал в первый же день революции — при попытке дролов освободить своего предводителя из крепостной тюрьмы. Их атака привела к изгнанию дэгога и ввергла Люсилера и других, кто сохранил верность главе трийцев, в состояние хаоса, рассеяв их по всему Люсел-Лору. Ричиус не мог понять, каким образом Люсилер сумел забыть все пережитое. Но вот он снова посмотрел на крепость — и понял. Эта цитадель драгоценным бриллиантом поблескивала в ночи. Возможно, Фалиндар был самым прекрасным творением рук человеческих, какого Ричиусу еще не доводилось видеть. Его святость превосходила Храм Мучеников в Наре. Несмотря на мощную науку и сверхструктуру Черного Города, он никак не мог соперничать с красотой Фалиндара.
— Я тебе завидую, — тихо признался он. — Ну, давай поспешим. Чем скорее я завершу здесь мои дела, тем скорее смогу вернуться домой.
— Сейчас уже поздно, Ричиус. Сомневаюсь, что ты увидишь Тарна сегодня же.
— Поздно? Я три недели ехал, чтобы попасть сюда. Я уверен, твой господин может пожертвовать несколькими минутами сна — невелика неприятность.
Люсилер собрался было что-то ответить, но вдруг заприметил направлявшегося к ним всадника и тотчас замолчал. Всадник неожиданно возник из темноты, и его доспехи были определенно трийскими. Однако волосы его не сверкали белизной, а оказались окрашенными в огуречно-зеленый цвет, к тому же половина дикого лица под странной шевелюрой тоже была зеленая — благодаря масляной краске. Куртка цвета индиго, перетянутая золотым кушаком, спускалась до колен. Вокруг головы была повязана узкая полоска шкуры какого-то зверя, а сапоги из оленьей кожи с длинной шнуровкой достигали середины икр. Стремительно проносясь сквозь ночь, он являл собой неукротимую стихию; свободное одеяние развевалось у него за спиной, словно хвост кометы.
— Кто-то из кронинских, — заметил Ричиус. Ему уже случалось видеть таких воинов. — Гонец?
— Глашатай, — ответил Люсилер. — Нас заметили.
Всадник гнал своего коня во весь опор вниз по извилистой дороге. За спиной у него сверкал неизменный жиктар. Поравнявшись с путниками, он натянул поводья, резко осадив взмыленного коня, и тот возмущенно захрапел. Взгляд дикаря упал на Ричиуса, и его раскрашенное лицо расплылось в широкой улыбке. Ричиус непонимающе уставился на него.
— Джоала акка, Лусилр, — сказал воин, уважительно кивая трийцу.
Люсилер ответил на его приветствие таким же кивком.
— Джоала акка, Хакан.
Затем воин обратился к Ричиусу, и на этот раз его поклон был низким и медленным. Он не поднял глаз, а устремил взгляд на темную землю и произнес длинное непонятное приветствие. Когда он наконец умолк, голова его по-прежнему оставалась опущенной. Ричиус вопросительно посмотрел на Люсилера.
— Это Хакан, — молвил Люсилер. — Один из воинов Кронина. Он приветствует тебя в Фалиндаре и говорит, что рад познакомиться с тобой… великий король.
Ричиус сразу почувствовал симпатию к глашатаю.
— Как мне ему ответить?
— Можешь просто его поблагодарить. Скажи «шэй cap».
— Шэй cap, Хакан. — Ричиус старался как можно правильнее выговорить незнакомые слова.
Хакан поднял голову. На его лице читалось пугающее благоговение, словно он ожидал чего-то еще. Ричиус невольно отвел глаза.
— Почему он на меня так смотрит? Я произнес все, что надо?
— Я предупреждал тебя, друг мой, — негромко засмеялся Люсилер. — Ты здесь вызываешь у всех любопытство. И — да, ты произнес все правильно. Хакану просто интересно на тебя смотреть.
Люсилер обратился к воину еще с несколькими словами. Хакан в ответ кивнул и засмеялся.
— Я сказал ему, что ты рад оказаться здесь, — объяснил Люсилер, — и что его дом произвел на тебя сильное впечатление.
— Его дом? А мне казалось, теперь это дом Тарна. Разве все воины Кронина живут здесь?
— Ты сможешь убедиться, что цитадель служит домом очень многим людям. Кронин теперь защитник Тарна, и все его воины тоже. Когда в конце войны замок Кронина на горе Годон был разрушен, его перевезли сюда жить и продолжать управление Таттераком.
Хакан решительно закивал, словно понимая, о чем идет речь.
— Куайоа акей эйнюб, Кэлак.
У Ричиуса оборвалось сердце. Кэлак? Он обернулся к Люсилеру и увидел, что тот побледнел еще больше.
— Он назвал меня «Кэлак»?
— Он не понимает. — Люсилер поспешил разразиться длинной фразой, адресованной изумленному воину.
Хакан снова наклонил голову, тихо и виновато бормоча что-то непонятное.
— Он просит у тебя прощения, — перевел Люсилер. — Ему непонятно, почему ты обиделся. Он не хотел тебя оскорбить.
— Видимо, так, — ответил Ричиус, смущенный извинениями воина. — Хакан, — громко сказал он, — перестань. Люсилер, как мне сказать ему, чтобы он прекратил?
Триец отдал какой-то приказ, и Хакан в конце концов выпрямился, адресуясь на этот раз исключительно к Люсилеру. Потом воин снова поклонился обоим по очереди и умчался обратно по длинной темной дороге.
— Он сообщит другим, что мы едем, — сказал Люсилер.
— Кэлак! — с отвращением вымолвил Ричиус. — Неужели мне никогда не избавиться от этого гнусного прозвища?
— Тебя здесь все знают под этим именем, Ричиус, но это не оскорбление. Не забудь: Кронин и его люди ненавидят Фориса так же сильно, как и ты. Может, даже сильнее. Вот почему о тебе здесь так много говорят. Они не дролы. Когда они называют тебя Шакалом, для них это гордое имя. Ты — враг их врага.
— Ты, кажется, говорил мне, что Кронин и Форис теперь не воюют друг с другом.
— И это правда. Но это вовсе не означает, что они друг другу нравятся. Они соблюдают мир ради Тарна, и только.
— Твой Тарн должен быть поистине каким-то необыкновенным, раз за ним следует столько людей, — ехидно заметил Ричиус. — Возможно, он более могущественный чародей, чем ты подозреваешь.
Люсилер не ответил на этот выпад.
— Ты очень скоро сможешь судить об этом сам.
— Безусловно. Но я отказываюсь встречаться с ним в подобном наряде. — Ричиус стал освобождаться от вонючих одежд, под которыми прятался с тех пор, как уехал из Экл-Ная.
Пуговицы на плаще одна за другой расстегивались, пока наконец в лунном свете не засверкала кожа мундира. Он снял с головы капюшон, а потом сбросил плащ с рук и спины, словно змея кожу при линьке. Ему приятно было вновь оказаться в своих доспехах из темной кожи с гордым ярко-синим драконом на левой стороне груди. Тарну будет на что посмотреть, решил он. Пусть это напомнит ему об убитом боевом герцоге.
— Ну вот, — выдохнул он, швырнув маскарадный костюм на землю. — Так гораздо лучше.
Люсилер снял со спины жиктар, поддел плащ изогнутым клинком и поднял с земли.
— Что ты делаешь? — возмутился Ричиус. — Я его больше не надену, Люсилер!
— Это не тебе, — холодно ответил триец. — Найдется немало желающих получить такую одежду. Ни к чему ей пропадать.
— Пропадать? Да это же лохмотья!
Люсилер молча спрятал грязный плащ в седельную сумку. Это натолкнуло Ричиуса на мысль заглянуть в одну из своих сумок. Из-под его собственной одежды высунулся край алого шелкового платья. С детской улыбкой он потрогал нежную ткань. Почему-то он был уверен, что Дьяна придет от этого платья в восторг.
— Ты готов? — нетерпеливо спросил он.
Триец подтвердил это кивком, и они направились по мощеной дороге к крепости. По мере подъема воздух становился все холоднее, наполняя ноздри солоноватым запахом моря. Было слышно, как далеко внизу волны бьются о скалы, доносились до них и слабые крики чаек, летавших в темноте. Им потребовалось довольно много времени, чтобы подняться на вершину горы, и там, рядом с величественным сооружением, Ричиус ощутил себя карликом. Две громадные створки ворот занимали чуть ли не весь фасад. По обеим сторонам от них высились два серебряных шпиля, исчезавшие в темной вышине. Все стены и террасы были увиты цветущими лозами. На крепостной стене отсутствовали зубцы — выступали только превращенные в сады балконы, где в лунном свете мерцали тонкие силуэты, напоминавшие влюбленных. Бледный свет факелов заливал крепость оранжевым сиянием и отбрасывал длинные тени на серебристый камень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122