Они помнят воинов из Арамура и Талистана и думают, будто мы — это лучшее, что есть в Наре. Знай они, как обстоят дела на самом деле, им стало бы страшно.
Ангел Теней, который привез мне Сабрину, приплыл на корабле. Для меня это знак, что Аркус наконец закончил осаду Лисса. Вскоре к берегам Люсел-Лора подойдут его дредноуты. Они окружат его земли удавкой и задушат его. Если Тарн настолько мудр, как все считают, он заключит договор, которого добиваются в Лиссе. Возможно, их флот сумеет защитить эти берега, так что бои можно было бы вести на суше, где, как я знаю, трийцы проявляют себя с самой лучшей стороны. Я не вижу для них благоприятной перспективы, но они сильны и их много, и если на их стороне будут воевать лиссцы, то, возможно, эта война для Аркуса и его легионов окажется нелегкой.
31
Дьяна поняла, что Ричиус не станет с ней разговаривать, когда получила платье с приколотой к рукаву запиской.
Семь дней подряд Дьяна посылала Люсилера к Ричиусу со своими соболезнованиями и просьбой прийти повидаться с их ребенком. Люсилер неизменно возвращался с вежливым отказом, объясняя, что Ричиусу нечего сказать. А потом, три дня назад, Люсилер пришел к ней с платьем из великолепной шелковой парчи алого цвета, которое выглядело драгоценным, даже измявшись в седельной сумке. Записку написал и проколол к рукаву Ричиус. В соответствии с извечным свойством мужчин вести себя бессмысленно, Ричиус решил, что пребывание в Фалиндаре будет более терпимым, если они не станут видеться друг с другом и он сможет смириться с тем, что она принадлежит другому. Это платье, говорилось в записке, — просьба о прощении. Дьяна неохотно приняла его.
Но все равно часто думала о Ричиусе. Думала она о нем и сейчас, собираясь кормить свою крошечную девочку грудью. Ее пугало, что малышка вырастет, не зная отца, который живет в соседней башне крепости. Она решила, что Ричиус — человек странный, полный непонятных нарских причуд, о которых ей говорил отец. Ее огорчал его отказ с ней разговаривать. Видимо, так он пытался оставаться сильным — и в то же время это казалось несвойственной ему слабостью. Поначалу она была уверена, что он явится к ней, как только пройдет потрясение, вызванное смертью жены. Но когда отказы повторились, она поняла, что за его молчанием кроется нечто большее. По какой-то непонятной причине он страдает той же болезненной влюбленностью, что и Тарн, и это лишает его разума.
Она раскрыла блузку, и Шани присосалась к груди. Легкая боль вызвала у Дьяны улыбку. Это кормление в конце дня стало временем их общения: в комнате было прохладно, и все ее служанки занимались другими делами. Она наслаждалась этими минутами; у нее вошло в привычку смотреть в окно на море, пока Шани ела, а потом просто дремала у груди.
Дьяна уже заметно окрепла. Ей больше не нужна была нянька, кормившая девочку первые несколько дней после рождения. Но она по-прежнему оставалась рядом, делясь бесценными советами, как лучше выполнять эту материнскую обязанность. Она научила Дьяну правильно держать малышку и прикладывать к груди. Велела не давать ребенку испытывать слишком сильный голод, чтобы кормление не превращалось в нападение. Поначалу кормить грудью было больно и утомительно, но по мере того как Дьяна осваивала это тонкое искусство, она стала находить в нем элементы чуда и никогда так сильно не любила дочь, как в минуты кормления.
— Шани, — прошептала Дьяна, поглаживая нежный пушок на ее головке, — ты сегодня голодная.
Девочка немного поерзала в пеленках, когда Дьяна откинулась на спинку кресла. За окном яркое солнце играло на далеких волнах, а льющаяся сквозь стекло теплота приятно ложилась на лицо и шею. Дьяна безмятежно держала дочку на руках и смотрела на неспешное движение волн.
Но вдруг ее охватила печаль. Тарн обустроил для нее прекрасный дом. Это было так не похоже на жилище ее дяди Джаспина в долине Дринг. Ее нынешнее существование скорее напоминало ее детство, когда богатый отец баловал ее. Все ее желания предупреждались еще до того, как она успевала их высказать. Казалось, будто каждое утро начинается с благодатного восхода солнца. У нее не было титула — Тарн презирал эти вещи — но она все равно чувствовала себя королевой, одной из тех царственных женщин Нара, которые красили себе ногти и заставляли слуг пробовать подаваемую им еду. И хотя ее муж не был способен на близость, он был добр и уважителен, чем могли похвастаться немногие женщины Люсел-Лора. Конечно, она не была равной ему, но он все-таки разговаривал с ней — порой удивительно откровенно. Дролские искусники редко разговаривали со своими женами о чем-то более значимом, нежели меню, но Тарн представлял собой исключение, чему она была очень рада. Он даже был по-своему страстен и всегда заботился о ее здоровье гораздо больше, чем о своем собственном, хотя оно оставляло желать лучшего.
Тогда почему она чувствует себя такой несчастной? Перед мысленным взором вмиг появился Ричиус. Последнее время мысли о нем стали ей досаждать. Он принял решение. Не важно, что она с ним не согласна. У нее есть муж и ребенок, о котором ей надо заботиться. Ричиусу придется самому беспокоиться о себе.
Но она по нему скучала. И удивлялась, что испытывает такую привязанность к этому странному человеку из Нара. Он был добрый, как Тарн, но гораздо более ранимый. Все в цитадели говорили о том, как он безумно кричал, когда увидел мертвую жену. Некоторые ее служанки считали его ненормальным. Дьяна не разделяла их мнения. Узнав о казни жены Ричиуса, она заплакала — чувство сострадания к обоим затопило ее. В Ричиусе присутствовал какой-то особый трагизм, заставлявший ее постоянно думать о нем.
Она посмотрела на мирно сосущую Шани и провела пальцем по изящному контуру ушка. У нее его черты лица, его глаза и волосы. Это будет служить меткой в течение всей ее жизни в Люсел-Лоре. Но она унаследовала и черты матери — ее тонкие кости и узкий овал, и это будет выделять ее, если она когда-нибудь окажется за пределами трийских земель. И в этом она очень похожа на Ричиуса — невинное существо, по воле рока ставшее бездомным. Она — дочь Шакала, и только благосклонность Тарна защищает ее от тех, кто ненавидит ее отца.
Настроение Дьяны совсем испортилось. Война с Наром неизбежна. Она может потерять их всех — Ричиуса, Шани, даже Тарна. Люсилер утверждал, что и высокие стены Фалиндара не смогут защитить их от оружия империи. Она инстинктивно прижала к себе малютку. Только чудо способно помочь им выжить, и обязанность каждого — молиться об этом чуде. Дролы и не дролы — все должны совершать подвиги веры.
Сама Дьяна не была глубоко верующей. До недавнего времени она даже сомневалась в том, что боги существуют. Ее взгляды изменились, когда она увидела искореженное тело Тарна. Как и сотни других людей, она стала свидетелем воплощения чудесных способностей искусника — и взыскания платы за них небесными правителями. Для нее Тарн был зримым доказательством того, что боги действительно обладают властью над миром, и если он призывает ее возносить молитвы, то она будет молиться изо всех сил и надеяться, что голос ее услышат силы добра.
— Я молюсь за тебя, — сказала она дочке. Она всегда обращалась к Шани по-трийски. Это было единственным требованием Тарна. — Я молюсь, чтобы ты осталась жива и у тебя была мирная жизнь.
«Но будет ли этого достаточно?» — мысленно прибавила она.
Все знали, что Тарн больше никогда не прибегнет к магии. На этот раз богам придется изобрести какой-то другой способ для их спасения. На этот раз им противостоят все демоны империи, и хотя Дьяне было известно о Наре гораздо меньше, чем ее мужу, она знала достаточно, чтобы понимать, какую опасность лло они представляют. У Нара есть оружие. Она уже видела последствия стрельбы из огнемета. У трийцев — только жиктары и отвага.
— И руководство Тарна, — задумчиво добавила она.
Эта мысль ободрила ее. Он тоже фанатик, способный вдохновить своих людей на великие деяния. Он уже объединил военачальников и положил конец их вечным склокам. Если ему подвластно такое, то, конечно же, он сможет поднять всех на войну с Наром.
— Тарн спасет нас, — нежно прошептала она. — Не тревожься.
Шани не тревожилась. Она продолжала сосать, равнодушная к словам матери. Дьяна слегка улыбнулась Шани такая хорошая девочка — она совсем не похожа на тех невыносимых младенцев, о которых Дьяна столько наслышалась, будучи беременной. Даже кормилица отмечала, какая Шани спокойная. Дьяна ею гордилась.
Внезапно за дверью послышалось чье-то шарканье. Она вздрогнула и поспешно отняла девочку от груди, сдвинув края блузки. Но в следующую минуту узнала шаги мужа и успокоилась, прежде чем он постучал в дверь.
— Муж? — вымолвила она. — Входите.
Дверь медленно, со скрипом, отворилась, и на пороге остановился Тарн. Он виновато посмотрел на нее.
— Дьяна, мы могли бы поговорить?
Она разжала пальцы, стиснувшие края блузки.
— Да, но я кормлю. Это ничего?
Тарн взглянул на распахнувшуюся блузку, и тотчас в его глазах вспыхнуло нечто похожее на желание. Но он торопливо отвел взгляд и неловко повернулся, чтобы закрыть за собой дверь.
— Ничего, — сказал он.
Снова обернулся к Дьяне, но больше не стал на нее смотреть — он предпочел вид из окна.
«Бедняга», — подумала Дьяна, снова прикладывая Шани к груди.
Она почти физически ощущала, как он борется с собой. Обычно он хорошо это скрывал, но порой, как в данную минуту, его чувства вырывались наружу и становились заметны любой женщине, которая хоть раз видела желание в глазах мужчины. Трагедия заключалась в том, что Тарн не мог навязать ей свою близость, даже если бы хотел, и почему-то Дьяне было жаль его. Она тщательно прикрыла грудь краем блузки.
— У вас озабоченный вид, — заметила она.
Казалось, Тарна разочаровали ее слова.
— Правда? Извини меня. Я… — он пожал плечами, -… встревожен.
— У вас для меня плохие известия?
— Пока нет, — безрадостно произнес он. — Но на дороге Сакцен скапливаются войска. Думаю, они скоро нападут на Экл-Най. Вот тогда у меня будут для тебя плохие известия.
Дьяна промолчала: если Тарну что-то от нее понадобилось, он скажет ей об этом, когда сочтет нужным. Он тяжело прошел к окну и некоторое время стоял недвижим, не обращая на нее внимания.
— Мне надо, чтобы ты кое-что сделала для меня, — объявил он наконец. — При других обстоятельствах я не стал бы к тебе обращаться, но сделать это можешь только ты.
— Я сделаю, если смогу.
— Младенец здоров?
— Да.
— Она крепкая?
— Крепкая.
— И ты тоже окрепла, да?
Он по— прежнему не смотрел на Дьяну, и его уклончивость стала ее тревожить.
— Я уже здорова, муж мой, не беспокойтесь. Что вы хотите, чтобы я сделала?
— Сегодня хороший день, совсем не холодно. Может быть, ты вынесешь ребенка в сад, на солнце и свежий воздух?
— Это — ваш подарок?
— Нет, не совсем.
Тарн повернулся — на его лице не осталось и следа страсти. Он прошаркал к ней, тяжело волоча ноги. Она серьезно взглянула на него, и по телу ее пробежала нервная дрожь.
— Муж мой?
Тарн наклонился ближе.
— То, о чем я тебя попрошу, важно, Дьяна. Но ты можешь отказаться, если пожелаешь. Я не стану сердиться. Ты понимаешь?
Дьяна кивнула. На самом деле она плохо понимала, что ему понадобилось от нее.
— Твой мужчина из Арамура, — продолжал Тарн. — Он нездоров. Он не в состоянии ясно мыслить. Тебе это известно?
— Я с ним почти не разговаривала, — уклончиво ответила Дьяна, неожиданно задумавшись над тем, что именно ему передавал Люсилер.
— Это потому, что он ни с кем не хочет видеться. Жена моя, я знаю, ты пыталась с ним говорить. Не бойся в этом признаться. Я пришел не для того, чтобы тебя наказывать.
— Муж мой, нет…
— Не лги, — предостерег ее Тарн. — Я легко читаю твои мысли. Он тебе дорог, и ты пыталась с ним говорить. Мне это известно.
Дьяна занялась девочкой. Как гадко он с ней разговаривает! Но она действительно вела себя неосторожно. Ей следовало бы попросить прощения, но нужные слова не приходили. К счастью, Тарн как будто не ждет от нее извинений.
— Чего вы от меня хотите? — холодно спросила она.
— Я пытался уговорить Ричиуса помогать нам. У него есть знания, которые нам были бы полезны. Но он не хочет слушать ни меня, ни Люсилера. Думаю, к тебе он прислушается. Я хочу, чтобы ты убедила его нам помогать.
Дьяна резко подняла голову.
— Муж мой, я не могу этого сделать. Он отказывается меня видеть. Вы это уже знаете.
— Если ты придешь к нему, он тебя не прогонит. В этом я уверен. Он не сможет этого сделать, потому что любит тебя.
Дьяна неубедительно засмеялась.
— Нисколько.
— У меня нет времени на твои игры, женщина, — грубо уронил Тарн. — Он любит тебя, как и я. И я знаю, что ты ставишь его высоко. Говоря откровенно, я ревную. А теперь мы можем продолжать разговор о важных вещах?
— Да, — ответила Дьяна. — Но я не стану его соблазнять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Ангел Теней, который привез мне Сабрину, приплыл на корабле. Для меня это знак, что Аркус наконец закончил осаду Лисса. Вскоре к берегам Люсел-Лора подойдут его дредноуты. Они окружат его земли удавкой и задушат его. Если Тарн настолько мудр, как все считают, он заключит договор, которого добиваются в Лиссе. Возможно, их флот сумеет защитить эти берега, так что бои можно было бы вести на суше, где, как я знаю, трийцы проявляют себя с самой лучшей стороны. Я не вижу для них благоприятной перспективы, но они сильны и их много, и если на их стороне будут воевать лиссцы, то, возможно, эта война для Аркуса и его легионов окажется нелегкой.
31
Дьяна поняла, что Ричиус не станет с ней разговаривать, когда получила платье с приколотой к рукаву запиской.
Семь дней подряд Дьяна посылала Люсилера к Ричиусу со своими соболезнованиями и просьбой прийти повидаться с их ребенком. Люсилер неизменно возвращался с вежливым отказом, объясняя, что Ричиусу нечего сказать. А потом, три дня назад, Люсилер пришел к ней с платьем из великолепной шелковой парчи алого цвета, которое выглядело драгоценным, даже измявшись в седельной сумке. Записку написал и проколол к рукаву Ричиус. В соответствии с извечным свойством мужчин вести себя бессмысленно, Ричиус решил, что пребывание в Фалиндаре будет более терпимым, если они не станут видеться друг с другом и он сможет смириться с тем, что она принадлежит другому. Это платье, говорилось в записке, — просьба о прощении. Дьяна неохотно приняла его.
Но все равно часто думала о Ричиусе. Думала она о нем и сейчас, собираясь кормить свою крошечную девочку грудью. Ее пугало, что малышка вырастет, не зная отца, который живет в соседней башне крепости. Она решила, что Ричиус — человек странный, полный непонятных нарских причуд, о которых ей говорил отец. Ее огорчал его отказ с ней разговаривать. Видимо, так он пытался оставаться сильным — и в то же время это казалось несвойственной ему слабостью. Поначалу она была уверена, что он явится к ней, как только пройдет потрясение, вызванное смертью жены. Но когда отказы повторились, она поняла, что за его молчанием кроется нечто большее. По какой-то непонятной причине он страдает той же болезненной влюбленностью, что и Тарн, и это лишает его разума.
Она раскрыла блузку, и Шани присосалась к груди. Легкая боль вызвала у Дьяны улыбку. Это кормление в конце дня стало временем их общения: в комнате было прохладно, и все ее служанки занимались другими делами. Она наслаждалась этими минутами; у нее вошло в привычку смотреть в окно на море, пока Шани ела, а потом просто дремала у груди.
Дьяна уже заметно окрепла. Ей больше не нужна была нянька, кормившая девочку первые несколько дней после рождения. Но она по-прежнему оставалась рядом, делясь бесценными советами, как лучше выполнять эту материнскую обязанность. Она научила Дьяну правильно держать малышку и прикладывать к груди. Велела не давать ребенку испытывать слишком сильный голод, чтобы кормление не превращалось в нападение. Поначалу кормить грудью было больно и утомительно, но по мере того как Дьяна осваивала это тонкое искусство, она стала находить в нем элементы чуда и никогда так сильно не любила дочь, как в минуты кормления.
— Шани, — прошептала Дьяна, поглаживая нежный пушок на ее головке, — ты сегодня голодная.
Девочка немного поерзала в пеленках, когда Дьяна откинулась на спинку кресла. За окном яркое солнце играло на далеких волнах, а льющаяся сквозь стекло теплота приятно ложилась на лицо и шею. Дьяна безмятежно держала дочку на руках и смотрела на неспешное движение волн.
Но вдруг ее охватила печаль. Тарн обустроил для нее прекрасный дом. Это было так не похоже на жилище ее дяди Джаспина в долине Дринг. Ее нынешнее существование скорее напоминало ее детство, когда богатый отец баловал ее. Все ее желания предупреждались еще до того, как она успевала их высказать. Казалось, будто каждое утро начинается с благодатного восхода солнца. У нее не было титула — Тарн презирал эти вещи — но она все равно чувствовала себя королевой, одной из тех царственных женщин Нара, которые красили себе ногти и заставляли слуг пробовать подаваемую им еду. И хотя ее муж не был способен на близость, он был добр и уважителен, чем могли похвастаться немногие женщины Люсел-Лора. Конечно, она не была равной ему, но он все-таки разговаривал с ней — порой удивительно откровенно. Дролские искусники редко разговаривали со своими женами о чем-то более значимом, нежели меню, но Тарн представлял собой исключение, чему она была очень рада. Он даже был по-своему страстен и всегда заботился о ее здоровье гораздо больше, чем о своем собственном, хотя оно оставляло желать лучшего.
Тогда почему она чувствует себя такой несчастной? Перед мысленным взором вмиг появился Ричиус. Последнее время мысли о нем стали ей досаждать. Он принял решение. Не важно, что она с ним не согласна. У нее есть муж и ребенок, о котором ей надо заботиться. Ричиусу придется самому беспокоиться о себе.
Но она по нему скучала. И удивлялась, что испытывает такую привязанность к этому странному человеку из Нара. Он был добрый, как Тарн, но гораздо более ранимый. Все в цитадели говорили о том, как он безумно кричал, когда увидел мертвую жену. Некоторые ее служанки считали его ненормальным. Дьяна не разделяла их мнения. Узнав о казни жены Ричиуса, она заплакала — чувство сострадания к обоим затопило ее. В Ричиусе присутствовал какой-то особый трагизм, заставлявший ее постоянно думать о нем.
Она посмотрела на мирно сосущую Шани и провела пальцем по изящному контуру ушка. У нее его черты лица, его глаза и волосы. Это будет служить меткой в течение всей ее жизни в Люсел-Лоре. Но она унаследовала и черты матери — ее тонкие кости и узкий овал, и это будет выделять ее, если она когда-нибудь окажется за пределами трийских земель. И в этом она очень похожа на Ричиуса — невинное существо, по воле рока ставшее бездомным. Она — дочь Шакала, и только благосклонность Тарна защищает ее от тех, кто ненавидит ее отца.
Настроение Дьяны совсем испортилось. Война с Наром неизбежна. Она может потерять их всех — Ричиуса, Шани, даже Тарна. Люсилер утверждал, что и высокие стены Фалиндара не смогут защитить их от оружия империи. Она инстинктивно прижала к себе малютку. Только чудо способно помочь им выжить, и обязанность каждого — молиться об этом чуде. Дролы и не дролы — все должны совершать подвиги веры.
Сама Дьяна не была глубоко верующей. До недавнего времени она даже сомневалась в том, что боги существуют. Ее взгляды изменились, когда она увидела искореженное тело Тарна. Как и сотни других людей, она стала свидетелем воплощения чудесных способностей искусника — и взыскания платы за них небесными правителями. Для нее Тарн был зримым доказательством того, что боги действительно обладают властью над миром, и если он призывает ее возносить молитвы, то она будет молиться изо всех сил и надеяться, что голос ее услышат силы добра.
— Я молюсь за тебя, — сказала она дочке. Она всегда обращалась к Шани по-трийски. Это было единственным требованием Тарна. — Я молюсь, чтобы ты осталась жива и у тебя была мирная жизнь.
«Но будет ли этого достаточно?» — мысленно прибавила она.
Все знали, что Тарн больше никогда не прибегнет к магии. На этот раз богам придется изобрести какой-то другой способ для их спасения. На этот раз им противостоят все демоны империи, и хотя Дьяне было известно о Наре гораздо меньше, чем ее мужу, она знала достаточно, чтобы понимать, какую опасность лло они представляют. У Нара есть оружие. Она уже видела последствия стрельбы из огнемета. У трийцев — только жиктары и отвага.
— И руководство Тарна, — задумчиво добавила она.
Эта мысль ободрила ее. Он тоже фанатик, способный вдохновить своих людей на великие деяния. Он уже объединил военачальников и положил конец их вечным склокам. Если ему подвластно такое, то, конечно же, он сможет поднять всех на войну с Наром.
— Тарн спасет нас, — нежно прошептала она. — Не тревожься.
Шани не тревожилась. Она продолжала сосать, равнодушная к словам матери. Дьяна слегка улыбнулась Шани такая хорошая девочка — она совсем не похожа на тех невыносимых младенцев, о которых Дьяна столько наслышалась, будучи беременной. Даже кормилица отмечала, какая Шани спокойная. Дьяна ею гордилась.
Внезапно за дверью послышалось чье-то шарканье. Она вздрогнула и поспешно отняла девочку от груди, сдвинув края блузки. Но в следующую минуту узнала шаги мужа и успокоилась, прежде чем он постучал в дверь.
— Муж? — вымолвила она. — Входите.
Дверь медленно, со скрипом, отворилась, и на пороге остановился Тарн. Он виновато посмотрел на нее.
— Дьяна, мы могли бы поговорить?
Она разжала пальцы, стиснувшие края блузки.
— Да, но я кормлю. Это ничего?
Тарн взглянул на распахнувшуюся блузку, и тотчас в его глазах вспыхнуло нечто похожее на желание. Но он торопливо отвел взгляд и неловко повернулся, чтобы закрыть за собой дверь.
— Ничего, — сказал он.
Снова обернулся к Дьяне, но больше не стал на нее смотреть — он предпочел вид из окна.
«Бедняга», — подумала Дьяна, снова прикладывая Шани к груди.
Она почти физически ощущала, как он борется с собой. Обычно он хорошо это скрывал, но порой, как в данную минуту, его чувства вырывались наружу и становились заметны любой женщине, которая хоть раз видела желание в глазах мужчины. Трагедия заключалась в том, что Тарн не мог навязать ей свою близость, даже если бы хотел, и почему-то Дьяне было жаль его. Она тщательно прикрыла грудь краем блузки.
— У вас озабоченный вид, — заметила она.
Казалось, Тарна разочаровали ее слова.
— Правда? Извини меня. Я… — он пожал плечами, -… встревожен.
— У вас для меня плохие известия?
— Пока нет, — безрадостно произнес он. — Но на дороге Сакцен скапливаются войска. Думаю, они скоро нападут на Экл-Най. Вот тогда у меня будут для тебя плохие известия.
Дьяна промолчала: если Тарну что-то от нее понадобилось, он скажет ей об этом, когда сочтет нужным. Он тяжело прошел к окну и некоторое время стоял недвижим, не обращая на нее внимания.
— Мне надо, чтобы ты кое-что сделала для меня, — объявил он наконец. — При других обстоятельствах я не стал бы к тебе обращаться, но сделать это можешь только ты.
— Я сделаю, если смогу.
— Младенец здоров?
— Да.
— Она крепкая?
— Крепкая.
— И ты тоже окрепла, да?
Он по— прежнему не смотрел на Дьяну, и его уклончивость стала ее тревожить.
— Я уже здорова, муж мой, не беспокойтесь. Что вы хотите, чтобы я сделала?
— Сегодня хороший день, совсем не холодно. Может быть, ты вынесешь ребенка в сад, на солнце и свежий воздух?
— Это — ваш подарок?
— Нет, не совсем.
Тарн повернулся — на его лице не осталось и следа страсти. Он прошаркал к ней, тяжело волоча ноги. Она серьезно взглянула на него, и по телу ее пробежала нервная дрожь.
— Муж мой?
Тарн наклонился ближе.
— То, о чем я тебя попрошу, важно, Дьяна. Но ты можешь отказаться, если пожелаешь. Я не стану сердиться. Ты понимаешь?
Дьяна кивнула. На самом деле она плохо понимала, что ему понадобилось от нее.
— Твой мужчина из Арамура, — продолжал Тарн. — Он нездоров. Он не в состоянии ясно мыслить. Тебе это известно?
— Я с ним почти не разговаривала, — уклончиво ответила Дьяна, неожиданно задумавшись над тем, что именно ему передавал Люсилер.
— Это потому, что он ни с кем не хочет видеться. Жена моя, я знаю, ты пыталась с ним говорить. Не бойся в этом признаться. Я пришел не для того, чтобы тебя наказывать.
— Муж мой, нет…
— Не лги, — предостерег ее Тарн. — Я легко читаю твои мысли. Он тебе дорог, и ты пыталась с ним говорить. Мне это известно.
Дьяна занялась девочкой. Как гадко он с ней разговаривает! Но она действительно вела себя неосторожно. Ей следовало бы попросить прощения, но нужные слова не приходили. К счастью, Тарн как будто не ждет от нее извинений.
— Чего вы от меня хотите? — холодно спросила она.
— Я пытался уговорить Ричиуса помогать нам. У него есть знания, которые нам были бы полезны. Но он не хочет слушать ни меня, ни Люсилера. Думаю, к тебе он прислушается. Я хочу, чтобы ты убедила его нам помогать.
Дьяна резко подняла голову.
— Муж мой, я не могу этого сделать. Он отказывается меня видеть. Вы это уже знаете.
— Если ты придешь к нему, он тебя не прогонит. В этом я уверен. Он не сможет этого сделать, потому что любит тебя.
Дьяна неубедительно засмеялась.
— Нисколько.
— У меня нет времени на твои игры, женщина, — грубо уронил Тарн. — Он любит тебя, как и я. И я знаю, что ты ставишь его высоко. Говоря откровенно, я ревную. А теперь мы можем продолжать разговор о важных вещах?
— Да, — ответила Дьяна. — Но я не стану его соблазнять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122