Едва слышный лязг клинка о ножны прозвучал для меня похоронным звоном.
— Так ты со мной или нет? В последний раз спрашиваю.
Я впился взглядом в его лицо, в лицо единственного человека на планете, которого по праву мог назвать своим другом, потом посмотрел на разъяренную толпу вокруг костра и без колебаний ответил:
— Ни в коем случае.
Тэсит брезгливо поморщился и спросил зло и укоризненно, каким-то чужим голосом:
— Знаешь, что означает слово «доблесть»?
— Знаю, — сердито ответил я. — А вдобавок мне хорошо известно слово «безрассудство»!
Тэсит собрался было ответить, но тут неожиданно налетевший порыв ветра взметнул пламя костра так высоко, что он понял: времени терять нельзя. И ему пришлось оставить безнадежные попытки склонить меня к участию в этой самоубийственной авантюре.
Весь подобравшись, он огромными прыжками помчался к холму. Девушка-ведьма первой его заметила. Она оказалась единственной из всех находившихся близ костра, чье внимание не было целиком и полностью поглощено созерцанием языков пламени. Лицо ее приняло озадаченное выражение.
«Еще бы! — подумал я. — Наверняка колдунья, подобно мне самому, решила, что бедняга спятил с ума».
Едва Тэсит предстал перед толпой, как та разразилась злобными криками и воем. Ни у кого из собравшихся не возникло сомнений в его намерениях: достаточно было взглянуть на меч в его руке. Он собирался лишить их замечательного, редкостного развлечения, а следовательно, явился к ним как враг. Некоторые из парней немедленно образовали живую стену на пути Тэсита к костру — встали вплотную друг к дружке, сцепившись руками. Тэсит угрожающе взмахнул своим коротким мечом. Парни подались назад, но путь ему не освободили. Я почему-то был уверен, что кровопролитие не входило в его планы. Так оно и оказалось. Неожиданно для окружающих он молнией взлетел на дерево, сбоку от которого остановились противники. Это их совершенно сбило с толку. И лишь когда Тэсит пополз по толстой ветке, которая нависала как раз над головой девушки, они разгадали его маневр. Дым делался все гуще, и мне ее почти не было видно. Но я слыхал, как она кашляла — тяжело, надсадно. Мне стало ее жаль. А еще я в душе ей позавидовал. Надо же, как она стойко держится. Наверняка ведь сама не своя от страха, но ничем этого не выказывает. Признаюсь: я бы на ее месте уже орал как резаный и в самых униженных выражениях молил этих скотов о пощаде.
Лишь в этот миг я окончательно осознал: я не обладаю тем, чем многие вроде Тэсита наделены в избытке. Понимаете, есть среди людей такие, для которых всего важней благополучие человечества. Ради этого они на все пойдут, пожертвуют собой не задумываясь. Другие же превыше всего ценят собственную безопасность, в поступках своих они руководствуются прежде всего мудрой пословицей: «Своя рубаха ближе к телу». К числу последних, как вы догадываетесь, я относил и себя. И поверьте, меня все это ни капельки бы не взволновало и не огорчило, не будь Тэсит моим единственным другом. Но, глядя с безопасного расстояния, как он геройствует, рискуя собой, я невольно чувствовал, как душу мою сковывает тяжесть. Я просто не мог последовать его примеру. Потому как по природе своей не был способен на геройство и самопожертвование.
Мне следовало бы восхищаться своим другом Тэситом.
Но я испытывал к нему одну только жгучую зависть. Вернее, в душе моей воцарились одновременно и зависть, и злость, и досада.
Мамаша-оборванка принялась визгливым своим голосом выкрикивать проклятия в адрес Тэсита и девушки, ее сынок Эдмонд по привычке втянул голову в плечи. Тэсит спрыгнул с ветки и одним движением своего меча рассек веревки, которые стягивали грудь ведьмы. Нагнувшись, он выхватил из груды хвороста занявшуюся ветку и с этим подобием факела в одной руке и мечом в другой быстро оглядел костер.
— Сюда! — скомандовал он девушке и указал на тот участок огненного кольца, где пламя еще не успело как следует разгореться. На лице колдуньи мелькнула тень сомнения и страха. Тэсит не долго думая обнял ее за талию рукой, в которой был зажат меч, и прыгнул. Но ветки хвороста, от которых он при этом оттолкнулся, не спружинили под его ногой, как он рассчитывал, а разъехались в стороны. И хотя им с девушкой удалось преодолеть огненную преграду, приземление оказалось вовсе не таким благополучным, как рассчитывал мой друг. Вместо того чтобы, приземлившись стоймя, тотчас же пробиться сквозь толпу при помощи самодельного факела и меча, Тэсит с девушкой свалились наземь, как два увесистых мешка. При этом Тэсит очутился верхом на ведьме и выпустил из руки горящую ветку.
Толпа не замедлила воспользоваться этой их неудачей. Крестьяне тотчас же схватили Тэсита и колдунью и оттащили их друг от друга. Девица сопротивлялась изо всех сил, осыпая своих мучителей отборной бранью. От прежней ее невозмутимости не осталось и следа. Впервые за все время экзекуции она дала волю чувствам. Иное дело Тэсит: он, не сомневаюсь, сумел бы постоять за себя, если бы не наглотался дыма во время прыжка через костер. Я видел, что ему было по-настоящему худо. Он так тяжело, хрипло и мучительно кашлял, что казалось, легкие его, того и гляди, разорвутся на клочки и вывалятся наружу через широко раскрытый рот.
«Вот так-то, — думал я, — каким бы отважным, доблестным и сильным ни был воин, от всего этого мало толку, если он одурманен дымом и не в состоянии сделать вздох полной грудью».
Тэсит с трудом сел, но крестьяне проворно свалили беднягу наземь и вцепились ему в руки и ноги, так что он и шевельнуться не мог.
— Отпустите его! — потребовала колдунья.
— Дружок твой? — с кривой ухмылкой полюбопытствовала мамаша.
— Я впервые его вижу!
— Ага, выходит, незнакомый парень рисковал ради тебя собственной шкурой? Он что же, придурок убогий? Складно врешь, нечего сказать!
Мне сделалось горько от мысли, что я оказался связан многими прочными узами с человеком, у которого ума и зрелого рассуждения оказалось не больше, чем у поганки, только что мною растоптанной. Ведь Тэсит в этой истории выказал себя полным идиотом. Правильно мамаша выразилась — придурок убогий! Чего он, спрашивается, добился, ринувшись спасать незнакомую ведьму? Только одного — возможности разделить ее участь. А я ведь пытался его образумить. Вот сейчас эти кровожадные бездельники свяжут их вместе и швырнут в костер, который разгорается все жарче.
— Он просто хотел меня спасти. По доброте сердечной, — сказала девушка. — Вмешался не в свое дело. Так отпустите же его! Он здесь ни при чем.
— Теперь уж это стало и его делом! — зловеще прошипела мамаша. — Знал, во что ввязывается, так пусть и заплатит за это! Видать, вы с ним одного поля ягоды, воровка ты бесстыжая!
Вот, значит, как все обернулось. Тэситу предстояло умереть. Ужас что такое! От его геройства не было никакого проку. И получалось, что я должен был в самое ближайшее время лишиться единственного своего друга. И был бессилен его спасти. Я прислушался к себе, втайне надеясь, что в душе у меня пробудится что-нибудь хоть отдаленно напоминающее отвагу и позывы, пусть слабые, к проявлению героизма. Но нет, ничего подобного я не ощутил. В эти мгновения я, как и всегда, сколько себя помнил, ни капельки не был склонен рисковать своей шкурой, пусть дело шло даже о спасении Тэсита от неминуемой гибели. В конце концов, он сам принял такое решение. Пусть же теперь сам за него и расплачивается.
Господи, меня прямо-таки распирало от злости при одной мысли о том, что он не пожалел собственной жизни ради сомнительной возможности спасти эту колдунью, что он бросился ей на выручку, даже не оглянувшись на меня, своего верного друга! Выходит, наша взаимная привязанность ровным счетом ничего для него не значила!
И вдруг на фоне всех этих беспорядочных, сбивчивых рассуждений я ощутил огромное, совершенно отчетливое желание вытащить его из этой передряги, спасти от ужасной, мучительной смерти. Причем сделать это по возможности легко и изящно. План всей операции сложился у меня в голове мгновенно. Мешкать было нельзя. Я вышел из своего укрытия и неторопливо побрел по направлению к толпе, чтобы немедленно привести этот план в действие.
Крестьяне меня сперва не заметили. Слишком были заняты опутыванием Тэсита и девицы толстыми веревками. Потом кто-то из толпы обнаружил-таки мое приближение и кивнул в мою сторону, гаркнув что-то соседу. Так одна за другой все их глупые физиономии повернулись ко мне. Шум их голосов стих. Единственным, что нарушало тишину, было потрескивание хвороста.
Я нарочно шел очень медленно. Иначе моя хромота стала бы им заметна, и это сразу сделало бы меня в их глазах жалким слабаком, что никак не способствовало бы осуществлению моих намерений. Я приближался к ним в глубоком молчании. Это по моему замыслу должно было их заинтриговать и придать вес тем словам, которые я в должную минуту собирался произнести.
Первая часть моего плана, скажу без хвастовства, удалась блестяще: эти деревенщины глядели на меня разинув рты. Все как один пребывали в замешательстве, если не в оцепенении. Видя совсем еще зеленого юнца, который с неподобающей его возрасту важностью шествует к ним по склону холма, небрежно опираясь на толстенный посох, и при этом многозначительно молчит, словно его нимало не заботит готовящаяся расправа, они не знали, что и подумать.
Я остановился в нескольких футах от них и окинул всю стаю презрительно-высокомерным взглядом. Взглядом человека, знающего себе цену и привыкшего повелевать.
Я рассчитывал, что кто-нибудь из них первым со мной заговорит. Расчет оправдался полностью: молчание нарушила мамаша.
— Чего тебе, мальчик? — каркнула она со злобой. Но в ее голосе я отчетливо расслышал также и нотки неуверенности, что меня очень обрадовало. Она, как и остальные, была совершенно сбита с толку моим появлением.
Я еще немного помолчал, а потом небрежно спросил:
— Сколько?
Они растерянно поглядели друг на дружку, все эти самозваные судьи, присяжные и палачи.
— Что — сколько? — прозвучало из толпы.
Я изогнул бровь и поморщился, давая понять, что ответ должен быть для всех очевиден и только полный идиот мог задать этот вопрос. И, помедлив, с надменной снисходительностью процедил:
— Сколько денег она присвоила?
Все снова переглянулись, потом вопросительно уставились на мамашу и ее сынка. Мамаша отчего-то смутилась и не отвечала, Эдмонд же на удивление бойко выпалил:
— Пятнадцать совов! Пятнадцать!
Я мысленно себе зааплодировал. Представьте, я еще прежде догадался, что сумма окажется именно такой — ни больше и ни меньше, чем пятнадцать соверенов. Но мне следовало выдержать свою роль до конца, самовосхваление пришлось отложить до более подходящего момента. Я непринужденно рассмеялся и покачал головой.
— Неужто вы все это затеяли из-за жалких пятнадцати совов? — Сунув руку в карман, я вытащил оттуда золотые монеты, которые утром получил от Тэсита, и побренчал ими. — Здесь ровно двадцать. Можете их взять, а я забираю этих двоих. И будем в расчете. — И, не дожидаясь, пока эти идиоты соберутся с ответом, я подбросил золотые в воздух. Они блеснули в лучах солнца, словно искры, и попадали в траву.
Это я тоже нарочно сделал. Протяни я все монеты в горсти мамаше Эдмонда, и еще неизвестно, как повернулось бы дело. Вполне возможно, что она с жадностью бы их сцапала, возбудив зависть в низких душонках прочих бездельников, и те проворно довершили бы расправу над Тэситом и колдуньей. А возможно, и надо мной — хотя бы за то, что ничем от меня не поживились. Но стоит людям увидать, как деньги рассыпаются по земле, как они забывают обо всем на свете и начинают их отыскивать и рассовывать по карманам. Что, как вы догадываетесь, произошло и на сей раз. Все как один рухнули на колени и принялись выискивать в траве мои соверены.
— Стойте! — взвизгнула мамаша. Но на ее вопль никто не обратил внимания. И, поняв, что лишится всего, если тотчас же не присоединится к остальным, она проворно бухнулась на карачки и стала шарить ладонями в траве. Эдмонд отошел в сторонку и конфузливо опустил голову.
До Тэсита и ведьмы никому больше не было дела. Я побрел прочь, кивнув им, чтобы они следовали за мной. Тэсит быстро распутал веревки, и через несколько секунд мы все спустились с холма и скрылись в зарослях кустарника. Там крестьяне не могли нас видеть, сами же они оставались перед нами как на ладони. Все эти бездельники, за исключением Эдмонда, по-прежнему ползали по траве в поисках моих денег. Костер между тем полыхал вовсю. Он горел так ярко, что лицо Тэсита, смотревшего на него во все глаза, принимало все более озабоченное выражение.
— Мне это раз плюнуть! — усмехнулась ведьма при виде того, как он переменился в лице.
Резко вскинув вверх руку, она уцепилась за что-то, видимое лишь ей одной, а потом стала сводить ладони и разводить их в стороны, перебирая пальцами, так, словно играла в детскую игру, ну, знаете, когда мастерят из ниток или веревки «кошачью колыбельку».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100