Не знаю, вполне ли она отдавала себе отчет, где находится. Возможно, она мысленно перенеслась в какое-то более приятное место, чтобы приглушить страх, затоплявший душу при виде всех чудовищных предметов убранства парадного зала Шенка. Я ей даже немного позавидовал. Лично мне ни на миг не удавалось забыть, где я нахожусь и чем это для меня чревато.
Вельможи и их жены продолжали изъявлять верноподданнические чувства к диктатору, выкрикивая приветствия и поздравления. Из всех концов огромного зала только и слышалось: «Шенк! Слава Шенку! Поздравляем с помолвкой!» Диктатор всему этому внимал с кривой ухмылкой, то и дело благодарно кивая собравшимся. Но вскоре он поднял вверх руку, призывая гостей к молчанию, и те послушно затихли.
— До недавнего времени, — произнес диктатор, вставая с трона, — я удовлетворял свое вожделение, которое многие склонны считать сверхчеловеческим, умерщвляя противников, и тех, кто передо мной провинился, и всех, чьи кости могли мне понадобиться для украшения моего жилища. Я вполне обходился без супруги и даже не помышлял о том, чтобы связать себя брачными узами. — Шенк стал прохаживаться по залу, и, когда повернулся ко мне спиной, я увидел у него за плечами длинный меч, рукоятка которого была украшена миниатюрным черепом. Я постарался себя убедить, что он вырезан из дерева. Такая маленькая голова могла быть лишь у новорожденного младенца, вернее, у еще не родившегося плода. Я запретил себе думать, что, возможно, ради того, чтобы украсить свой меч, Шенк приказал вспороть живот какой-то несчастной беременной женщине и вынуть недоразвитый эмбрион… — Главной моей заботой была армия, мои солдаты, — продолжал диктатор. — Я их муштровал без устали, пока они не падали от изнеможения. А после снова заставлял маршировать. У меня нет иллюзий относительно продолжительности собственного существования. Диктатору не подобает рассчитывать на долгий век. Безупречно вымуштрованное войско — вот все, что я намеревался оставить после себя на земле. Вам всем известен мой девиз: «Спеши жить, умри молодым, стань красивым трупом».
Гости заулыбались, закивали головами, и снова под сводами зала прогремело:
— Да здравствует Шенк!
— Но между тем… между тем, — громко проговорил Шенк, чтобы утихомирить крикунов. Собравшиеся погрузились в подобострастное молчание. — После одного из моих завоевательных походов… которые, между прочим, неизменно заканчивались удачей… Почти все, за исключением истерийского… — Он произнес название нашей с Энтипи страны, поморщившись от отвращения.
И зал тотчас же взорвался криками:
— Долой Рунсибела! Смерть Рунсибелу! Смерть ему!
Энтипи, на которую я с опаской покосился, невозмутимо жевала что-то вкусное. В руке она зажала надкушенный ломоть хлеба. Угрозы и проклятия в адрес короля Рунсибела не произвели на нее никакого впечатления. Все внимание принцессы было сосредоточено на еде, остальное, судя по всему, ее нисколько не занимало.
— По завершении одного из таких походов… я встретил женщину. Не какую-то там потаскушку, а восхитительную и высокородную особу.
— Такую, чье вожделение под стать вашему? — угодливо спросил кто-то из мужчин. В зале послышались хохот и одобрительный свист.
Диктатор милостиво улыбнулся и ответил:
— Вы угадали. И я, поверьте, знаю, что говорю, потому что успел уже ее испытать на любовном ристалище. Неразумно покупать кота в мешке, и вы это знаете не хуже меня.
И снова из всех концов пиршественного зала раздались приветственные выкрики. Альковные подвиги, судя по всему, ценились здесь довольно высоко. Едва ли не выше воинской доблести. Мне подобная система ценностей показалась весьма разумной. Во всяком случае, геройствовать в постели куда приятней, чем на войне.
— Она, разумеется, особа знатного рода, — похвастался диктатор. — И ни с кем до меня не имела близости, потому что лишь во мне обрела свой идеал. Моя невеста — писаная красавица. В общем, она само совершенство. Надеюсь, через год-другой она подарит мне сына, наследника всего, чем я владею. Этого с нетерпением ждут мои советники, которые уже давно уговаривали меня взять себе супругу и продолжить мой род. — С этими словами Шенк величавым жестом указал на распахнутые двери и торжественно произнес: — Дамы и господа! Позвольте вам представить Стеллу, графиню Пенсне!
Невеста диктатора вошла в зал, и у меня при виде нее просто глаза на лоб полезли.
Эта хорошенькая, довольно молодая женщина с ладной фигурой, одетая в бархатное платье пурпурного цвета и буквально увешанная драгоценностями, когда-то давно украла все мои сбережения, а меня самого чуть не убила урной с прахом Маделайн.
Выходит, дела мерзавки Астел пошли в гору. Невеста диктатора Шенка, скажите на милость!
Теперь я наконец-то смогу с ней поквитаться. Потому как никто, кроме меня, во всем огромном зале не знал ее тайны. Стоит мне сообщить Шенку, что его невеста-графиня на самом деле бывшая трактирная служанка, а вдобавок еще и воровка, и белокурая голова этой твари тотчас же слетит с плеч. Я собирался дорого продать свое молчание. Надо было только сообразить, как подступиться к Астел. Действовать следовало с умом и величайшей осторожностью.
19

— В ЧЕМ ДЕЛО? Что случилось? — допытывалась принцесса. — Я же не слепая и вижу, вы переменились в лице.
Энтипи пристально вглядывалась в мою физиономию, покачивая головой. От нее мало что могло укрыться. Она обладала потрясающей интуицией и вдобавок была весьма наблюдательна.
— Ничего. Решительно ничего, — понизив голос, ответил я. — Вам не о чем беспокоиться.
— Не лгите мне! — Взгляд ее буквально прожигал меня насквозь. — Что-то вас взволновало сверх всякой меры. Плохие новости?
— Наоборот, хорошие. Только бы мне не оплошать. Но в случае чего вы должны будете мне помочь. Иначе все может сорваться. Понятно?
— Послушайте-ка, оруженосец…
Я поспешно прервал ее, прошептав:
— Да вы в своем уме, принцесса?! Не называйте меня так, пока мы здесь. Даже шепотом. Даже в мыслях своих так ко мне не обращайтесь! Стены, как вам известно, повсюду имеют уши. А здесь даже у мебели имеются руки и ноги. И головы, коли уж на то пошло. Не знаю, как вы, а я не хотел бы, чтобы мой скелет стал частью убранства этого проклятого зала. Поэтому прошу вас, помолчите!
Она собралась было возразить мне, но передумала и вместо этого капризно передернула плечами. И снова вперила в меня выжидательный взгляд.
— Оставайтесь тут, — бросил я ей, направившись к обеденному столу.
— Куда это вы?
Любое неосторожное слово могло нас погубить. Действовать надо было с крайней осмотрительностью, поэтому, не ответив, я схватил полотняную салфетку и перебросил ее через руку, взял бутылку с вином, предварительно убедившись, что никто на меня не смотрит, и стал продвигаться к тронам. По пути я несколько раз наполнял бокалы тех из гостей, которых явно мучила жажда. Словом, разыгрывал из себя слугу, которому поручено обносить приглашенных напитками. Все это время я глаз не спускал с Астел, бесстыжей воровки и авантюристки. Слышать, что ей говорили вассалы Шенка и что она им отвечала, я не мог, но мне было очевидно, что негодяйка сама не своя от счастья.
«Ничего, я сейчас тебе маленько подпорчу радость», — подумал я.
Астел стояла в непосредственной близости от своего будущего супруга, что значительно осложняло мою задачу. Чтобы вызвать ее на разговор, который не предназначался для ушей диктатора, мне надо было подобраться к ней буквально вплотную.
Подобная перспектива меня совсем не вдохновляла. Чем ближе я подходил к Астел и Шенку, тем ужасней делались картины его злодеяний, которые рисовало мое воображение. А что за жуткий взгляд у него был! Холодные, мертвые глаза, лишенные какого бы то ни было выражения. Говорят, такой застывший, остекленевший взгляд свойствен акулам… В общем, осторожно посматривая на Шенка, я вдруг подумал, что пиршество это больше смахивает на поминки, чем на обручение. А все приглашенные — покойники, сами себя поминающие, но не находящие в душе мужества это признать. Слишком они напуганы. Получалось, что я угодил в компанию ходячих трупов, которые восторженно чествовали своего свирепого бога и при этом не отдавали себе отчета, что все они прокляты и обречены. И я рискую им уподобиться, если в ближайшее время не выберусь из проклятого замка.
Но эти соображения меня не остановили. И не заставили замедлить шаги. Расстояние между мной и Астел постепенно сокращалось. Я то и дело с улыбкой склонялся к кому-нибудь из приглашенных и предлагал подлить вина в кубок. Некоторые с энтузиазмом кивали, другие отрицательно мотали головой. Я покосился на Астел. Нас разделяли примерно пятнадцать шагов. Десять. Девять. Она пока еще меня не узнала. Ничего удивительного, ведь я был одним из слуг, которых господа предпочитают не замечать, для сильных мира сего все они на одно лицо.
Я прекрасно понимал, что подвергаю себя огромному риску. Весь мой расчет строился на эффекте внезапности. Астел следовало застать врасплох, чтобы она и пикнуть не успела. Этой проныре ведь решительности не занимать, и стоит мне ненароком дать ей возможность опомниться, придумать какую-нибудь хитрую уловку, и тогда пиши пропало! Моя песенка будет спета. Мне вспомнился вкус пепла, которого я вдоволь наглотался после того, как она чуть меня не угробила, огрев урной. Я тогда потерял сознание, а она утащила все мои деньги. Чувство унижения и жгучей злости, которое я в тот раз испытал, вновь с не меньшей силой овладело моей душой. Ну, держись, проклятая потаскуха! Уж я с тобой теперь поквитаюсь!
Восемь шагов, семь… Она беззаботно смеялась над какой-то шуткой своего будущего стеклянноглазого супруга. Повернула голову в сторону и охватила взглядом сразу нескольких мужчин и дам, которые стояли поблизости. И меня. Глаза ее задумчиво скользнули по моему лицу. Я замер на месте и принялся гримасничать, чтобы привлечь ее внимание. Но нисколько в этом не преуспел. Астел рассеянно глядела мимо меня и сквозь меня. Наверное, я здорово переменился со времени нашей разлуки. Стал выше, плотнее, бороду отрастил. А кроме того, эта мерзавка оставила меня за тысячи миль отсюда. Могла ли она ожидать, что встретится со мной здесь, в чужой, далекой и враждебной стране? Да и вообще, она небось сто раз успела позабыть о моем существовании.
Но разве сам я не мог впасть в заблуждение, мелькнула у меня в голове мысль, от которой мне вдруг стало зябко в жарко натопленном зале. Что, если невеста Шенка и впрямь та, за кого себя выдает, а никакая не Астел? Мало ли на свете похожих людей. Возможно, я зря позволил этому сходству так себя увлечь, размечтался о компенсации за былое унижение, принял желаемое за действительное.
Не знаю, сколько времени я простоял неподвижно напротив диктатора и его невесты, терзаемый сомнениями. В конце концов женщина обратила на меня внимание… и я с величайшей радостью убедился, что был прав! Прав с самого начала! Вы просто представить не можете, с каким наслаждением я наблюдал, как ее хорошенькое личико покрывалось смертельной бледностью, на фоне которой белила и румяна стали казаться нестерпимо яркими, какой неподдельный ужас мелькнул в ее остановившемся взгляде. То была минута моего полного триумфа.
Все вышло именно так, как я рассчитывал. Я мог теперь чего угодно от нее требовать. Но чтобы не напугать ее еще сильней, не спровоцировать на какой-нибудь отчаянный поступок, который мог стоить мне жизни, я не делал никаких движений, не пытался с ней заговорить. Просто стоял, не сводя мрачного взора с ее лица. Однако и этого оказалось достаточно, чтобы Астел потеряла над собой контроль. По тому, как дрогнули ее бледные губы, я понял, что еще миг, и она заверещит на весь зал. Я едва заметно покачал головой, а после кивнул на дверь, из которой она только что вышла. И этот жест сразу ее успокоил.
Астел прижала руку к груди и негромко, но так, чтобы и до меня долетело каждое слово, сказала диктатору:
— Простите, дорогой жених, но я ненадолго вас покину. Мне что-то нездоровится.
Свирепый Шенк нисколько этим не обеспокоился.
— Всего вероятней, — веско проговорил он, — что у вас обычное женское недомогание. Быть может, вы уже носите под сердцем моего наследника.
Мне странно было слышать такие речи из уст человека со стеклянными глазами, не ведающего жалости. Вдобавок тон его был на удивление нежным и почтительным.
— Этого нельзя исключать, милорд, — просюсюкала Астел. И выразительно покосилась в мою сторону, как если бы и я был причастен к данному событию. — Я… удалюсь в свои покои, если ваша милость не против.
Шенк вмиг стал мрачнее тучи. И я подумал, а что, если он и с невестами поступает в точности так же, как с прислугой: не угодила — голову долой.
— Я как раз очень даже против! Пир устроен в вашу честь, дорогая моя нареченная, и если вы так рано с него удалитесь, все сочтут это проявлением слабости с вашей стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100