На сей раз удар оказался так силен, что глиняный сосуд раскололся и почти весь пепел просыпался наружу. Большая его часть очутилась на мне, запорошив мне горло и набившись в глаза и ноздри. Я отчаянно закашлялся.
Сквозь туман и муть, застилавшие мне глаза, я все же сумел разглядеть, как Астел схватила коробку, в которой помещались мои сокровища. Я рванулся к ней, пытаясь произнести:
— Отдай, верни ее мне!
Она и вправду приблизилась ко мне, но лишь затем, чтобы воспользоваться моей же шкатулкой в качестве оружия против меня, безоружного, избитого и полу ослепшего. Как следует размахнувшись, она огрела меня коробкой по самому темени. Этот последний удар меня почти прикончил. В глазах у меня потемнело, голова опустилась на солому. Но прежде чем сознание окончательно меня покинуло, я успел услышать, как Астел произнесла:
— Мне, право, жаль, что так вышло, Невпопад. Теперь тебе будет нелегко верить людям. К несчастью… Да что там! Мне-то, в конце концов, плевать!
И с этим напутствием я провалился в черноту.
Тот момент в моей жизни был, безусловно, более чем подходящим для каких-нибудь пророческих снов или видений. Здорово было бы, например, повстречаться в полуобморочном забытьи с новопреставленной Маделайн и получить от нее какой-нибудь дельный совет. Или лицезреть детальные картины будущего. Но, к сожалению, ничего подобного мне тогда увидеть не довелось. Я валялся в глубоком обмороке, объятый непроглядной тьмой, а потом вдруг почувствовал на своем лице влагу. И понял, что наконец очнулся. Но совершенно не представлял себе, сколько времени провел в беспамятстве. Лицо мое вымочил дождь, капли которого просачивались сквозь дыру в крыше конюшни. Я прислушался: снаружи и впрямь лило как из ведра, но, к счастью, ветер со вчерашнего дня стих и ураган не повторился.
Я с трудом поднялся на ноги. Встать прямо, навытяжку для меня и всегда-то было проблемой из-за хромоты, теперь же к этому добавилась еще и дурнота. Окружавшие меня предметы словно в пляс пустились, стоило мне только принять вертикальное положение. Отчаянно болела нижняя челюсть, а когда я ее потер ладонью, оказалось, что она сплошь покрыта засохшей кровью.
Сука проклятая.
— Проклятая сука! — сказал я вслух. Это меня тогда почему-то больше устраивало, чем бранить Астел про себя. — Растреклятая ты сука!
Неужели все, что между нами было, происходило наяву, а не в моем воображении? Передо мной одна за другой промелькнули картины нашей близости, как мы друг друга ласкали, как наши тела сливались воедино… Я вспоминал слова, которые она мне шептала, и чувства, охватывавшие меня от этих слов. Неужто же она все это делала и говорила с единственной целью усыпить мою бдительность и подобраться к тайнику с моими сокровищами? И кстати, не она ли ограбила мою убиенную мать, рассудив, что мертвой деньги ни к чему? А после решила поживиться еще и за мой счет… Что ж, вполне вероятно, что так все и было. Выходило, что я совсем ее не знал, хотя и был с ней знаком всю жизнь, с момента своего рождения. Но ежели так, то следовало допустить, что я не знал вообще никого, с кем имел дело. Никого и ничего.
Я кашлянул. Потом еще раз и еще. Мои легкие, сокращаясь, выталкивали наружу последние крупицы пепла, который я вдохнул, когда раскололась урна с прахом Маделайн. Мне приходилось иногда слышать жалобы ровесников, что мамаши, мол, дохнуть им свободно не дают, в самые внутренности въелись. Отплевываясь, я подумал, что мало у кого из них имелось столько же оснований повторить эту фразу, как нынче у меня. Астел, эта сука, хоть посох мой не утащила. И на том спасибо. И не догадалась воспользоваться им в качестве оружия для нападения. Меня, признаться, это даже немного удивило. Стукни она меня посильней тяжелой рукояткой, и со мной навсегда было бы покончено. И как только это простое решение не пришло ей в голову? Я наклонился, подхватил посох с земли и, тяжело опираясь на него, со стоном выпрямился. Потом дохромал до ворот конюшни и вышел наружу, под дождь. Перспектива вымокнуть до нитки меня нисколько не пугала.
Я стоял во дворе трактира, запрокинув голову и вытянув руки в стороны, и дождь понемногу смывал с моего лица пепел матери. Мутные струйки стекали на одежду, пока она не приобрела странный тускло-серый оттенок. И тогда, избитый и до нитки обобранный, я вдруг расхохотался. Все, что со мной стряслось, внезапно показалось мне невероятно забавным. Стоило моему здоровому цинизму лишь немного сдать позиции под натиском нежных чувств — и вот вам результат! Стоило любви и похоти завлечь меня в свои сети голосами сирен, как я тотчас же утратил бдительность, которая прежде не покидала меня ни на миг, спасала от множества невзгод и бедствий и стала со временем едва ли не основной моей чертой. И, разумеется, мне тотчас же пришлось за это поплатиться. Поплатиться жестоко, потерей всех денег, которые я так долго копил. Астел к этому времени могла уйти достаточно далеко, чтобы оказаться вне моей досягаемости. Не говоря уже о моей хромоте, у нее, у суки, был значительный выигрыш во времени. Можно сказать, решающий. Вдобавок она, наверняка спланировав все это заранее, могла позаботиться и о средстве передвижения — резвой лошадке, например, и, может, даже впряженной в повозку. В таком случае ее теперь отделяют от меня долгие-долгие мили.
Итак, у нее в запасе была бездна времени, у нее были мои деньги, а у меня ничего не осталось, кроме запачканной вымокшим пеплом одежды и нескольких жалких вещиц, уложенных в мешок, что валялся в конюшне. Только это… да в придачу еще вкус пепла на губах. Ох, выходит, не зря мне дали имя Невпопад. Оно на удивление удачно вписывалось в эту ситуацию.
Признаться, я совершенно не представлял, куда мне теперь податься. Конечно, можно было обрести пристанище в Элдервуде, униженно попросив прощения у Тэсита, который, как вы помните, считал себя полноправным хозяином леса. Но эту мысль я отмел сразу же. Обращаться за помощью к Строкеру мне хотелось и того меньше. Я себе живо представил, как он, выслушав мои жалобы, складывает жирные руки на животе и презрительно цедит сквозь зубы: «Сам виноват. Поделом тебе, уроду!» И как ни обидно было в этом сознаться себе самому, но я принужден был бы признать его правоту.
«Ты — избранник судьбы», — сколько раз она мне это повторяла. Что ж, я с ней и тогда не спорил, и теперь не имел бы ничего против, чтобы оказаться таковым в действительности. Беда заключалась в одном — я в ту минуту решительно не представлял, что же мне делать. Не имел ни планов, ни крыши над головой, ни денег. Ничего, кроме жгучего желания отомстить своим обидчикам.
Я кое-как отер с лица вымокший пепел, или, вернее сказать, размазал по лбу и щекам его остатки, отчего мой вид наверняка сделался еще более жалким и нелепым, и твердо решил, что перво-наперво мне следует поквитаться с тем, кто убил мою мать. Эта утрата была куда более тяжелой, чем потеря сбережений. До Астел я, возможно, как-нибудь доберусь, но не теперь. Честно говоря, я испытывал к ней даже что-то вроде благодарности за то, что она освежила мою память, на поверхность которой после удара урной снова всплыла великая истина, внезапно и основательно мною позабытая за последние несколько дней. А заключалась она, эта истина, в том, что мне ни при каких обстоятельствах не следует расслабляться и что я никому и никогда ни в чем не должен доверять. Только себе. Да и то, пожалуй, не всегда. И пусть я остался совсем без денег, но зато в будущем, если повезет, вооружившись этим нехитрым соображением, быть может, сумею избежать более значительных потерь. Никому впредь не стану верить, и ничьи нужды, заботы и желания, как бы велики они ни были, не затмят для меня мои собственные. Таков, в конце концов, закон самой жизни, всего мира. Пульсирующая боль в затылке служила удивительно весомым тому подтверждением.
В общем, решение я принял. Смерть Маделайн требовала отмщения. Ее лишили жизни, а меня лишили матери. Меня самого удивило, как сильно я, оказывается, любил ее. Мне очень, очень ее недоставало. И кто-то должен был за это заплатить сполна. Поймите меня правильно: я вовсе не считал это делом чести, ибо таковой не располагал. Для меня эта месть была просто чем-то совершенно нормальным, неизбежным и необходимым, одним из проявлений естественного хода вещей. Тому, кто заставил меня страдать, я должен был отплатить полной мерой, только и всего.
Но при этом я понимал, что даже думать смешно о том, чтобы в одиночку добиваться сатисфакции от этого урода, от проклятого Меандрова скитальца. Пусть даже мне удалось бы без особого труда его отыскать, ну а дальше-то что? Отдать себя ему на растерзание, чтобы он меня прихлопнул, как насекомое, оставшись при этом невредимым? Признаться, я с тех самых пор, как лишился Маделайн, не раз помышлял о том, чтобы купить для осуществления своей мести услуги какого-нибудь дюжего наемника. Найти такого в нашем королевстве не составило бы труда. Подобная сделка не являла собой ничего противозаконного. Право, неплохо было бы наблюдать с приличного расстояния, как этот детина расправился бы с моим обидчиком. Вот он наносит ему первую рану, за ней еще одну, отсекает ему его преступную руку, пронзает грудь… Разумеется, это удовольствие обошлось бы мне недешево. Но денег, что я скопил, вполне достало бы для найма самого что ни на есть искусного, крепкого и отважного бойца с наилучшими рекомендациями. Однако что ж теперь об этом рассуждать? Плакали мои денежки, а вместе с ними и надежда поквитаться таким манером с убийцей Маделайн.
И тогда взамен отвергнутого плана в памяти моей всплыла идея, подсказанная стариной Строкером. Единственное, что мне оставалось, это отправиться ко двору короля Рунсибела и просить его вступиться за меня, отомстить за ужасную гибель Маделайн. Я все ему подробно расскажу, нашему доброму властелину, и потребую себе голову скитальца. Рунсибел наверняка признает это требование законным и объявит, что его подданные ни при каких обстоятельствах не могут и не должны быть объектами подобных наглых бесчинств. Что нападение на мирную жительницу его королевства — деяние неслыханное и он этого так не оставит. В общем, король наверняка этим всем займется. И в добрый час.
Вот такие мысли роились в моей ушибленной и отчаянно болевшей голове, когда я принял решение идти к королю Рунсибелу. В надежде на его заступничество и в поисках справедливости…
А еще, честно говоря, чтобы убить время — единственное, чем я располагал в избытке. Мне его просто-таки девать было некуда.
А что до Астел, то ей, где бы она ни находилась, я желал ужасной, долгой, мучительной смерти, я представлял себе эту мерзавку истекающей кровью, с множеством глубоких рваных ран, преимущественно в нижней части туловища.
Согласен, не очень-то благородно было тешить себя подобными мыслями, но они в ту пору были единственным, что могло хоть немного поднять мне настроение.
8
ДОЛГИЙ ПУТЬ до королевского дворца я проделал на удивление благополучно. По дороге со мной не приключилось никаких неприятностей, что внесло некоторое разнообразие в ставший уже привычным ход печальных и нелепых событий последних дней.
Чем дальше уходил я от родных мест, тем заметней делалась разница между теми картинами нищеты и убожества, которые окружали меня с детских лет, и великолепием всего, что разворачивалось теперь перед моим восхищенным взором. Я с жадностью провинциала разглядывал роскошные каменные особняки, богатые таверны и постоялые дворы, мой посох весело постукивал по чистым и ровным булыжным мостовым и по крепким доскам деревянных тротуаров. Все неоспоримо свидетельствовало, что неподалеку, там, куда я держал путь, находился не только оплот власти, но находились и несметные богатства. Так уж у людей устроено, что, где деньги, там и красота, и удобства, и могущество, и власть, и любые возможности. Богатые и бедные живут порознь, и богатым это по душе. Приятно, поди, когда соседи тебе ровня. Ну а бедные держатся вместе, потому как выбора у них нет, их мнением никто особо не интересуется.
Когда вдалеке из дымки тумана выступили башни королевского дворца, я аж присвистнул от восхищения. Дворец, насколько я мог судить со столь значительного расстояния, оказался куда более массивным и величественным, чем я мог себе представить. Рва вокруг него не было, что меня несколько удивило. Зато он был обнесен высокой и толстой каменной стеной, и сверху на ней, если напрячь зрение, можно было разглядеть часовых и лучников, которые праздно прогуливались взад-вперед. Для солдат королевской службы они вели себя что-то уж больно беззаботно. Я, однако, решил про себя, что в случае опасности их манера поведения решительно и быстро переменится. Самого же замка я по-прежнему целиком не видел, из-за стены выглядывали только башни, на которых, колеблемые легким ветерком, реяли знамена с гербом Истерии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Сквозь туман и муть, застилавшие мне глаза, я все же сумел разглядеть, как Астел схватила коробку, в которой помещались мои сокровища. Я рванулся к ней, пытаясь произнести:
— Отдай, верни ее мне!
Она и вправду приблизилась ко мне, но лишь затем, чтобы воспользоваться моей же шкатулкой в качестве оружия против меня, безоружного, избитого и полу ослепшего. Как следует размахнувшись, она огрела меня коробкой по самому темени. Этот последний удар меня почти прикончил. В глазах у меня потемнело, голова опустилась на солому. Но прежде чем сознание окончательно меня покинуло, я успел услышать, как Астел произнесла:
— Мне, право, жаль, что так вышло, Невпопад. Теперь тебе будет нелегко верить людям. К несчастью… Да что там! Мне-то, в конце концов, плевать!
И с этим напутствием я провалился в черноту.
Тот момент в моей жизни был, безусловно, более чем подходящим для каких-нибудь пророческих снов или видений. Здорово было бы, например, повстречаться в полуобморочном забытьи с новопреставленной Маделайн и получить от нее какой-нибудь дельный совет. Или лицезреть детальные картины будущего. Но, к сожалению, ничего подобного мне тогда увидеть не довелось. Я валялся в глубоком обмороке, объятый непроглядной тьмой, а потом вдруг почувствовал на своем лице влагу. И понял, что наконец очнулся. Но совершенно не представлял себе, сколько времени провел в беспамятстве. Лицо мое вымочил дождь, капли которого просачивались сквозь дыру в крыше конюшни. Я прислушался: снаружи и впрямь лило как из ведра, но, к счастью, ветер со вчерашнего дня стих и ураган не повторился.
Я с трудом поднялся на ноги. Встать прямо, навытяжку для меня и всегда-то было проблемой из-за хромоты, теперь же к этому добавилась еще и дурнота. Окружавшие меня предметы словно в пляс пустились, стоило мне только принять вертикальное положение. Отчаянно болела нижняя челюсть, а когда я ее потер ладонью, оказалось, что она сплошь покрыта засохшей кровью.
Сука проклятая.
— Проклятая сука! — сказал я вслух. Это меня тогда почему-то больше устраивало, чем бранить Астел про себя. — Растреклятая ты сука!
Неужели все, что между нами было, происходило наяву, а не в моем воображении? Передо мной одна за другой промелькнули картины нашей близости, как мы друг друга ласкали, как наши тела сливались воедино… Я вспоминал слова, которые она мне шептала, и чувства, охватывавшие меня от этих слов. Неужто же она все это делала и говорила с единственной целью усыпить мою бдительность и подобраться к тайнику с моими сокровищами? И кстати, не она ли ограбила мою убиенную мать, рассудив, что мертвой деньги ни к чему? А после решила поживиться еще и за мой счет… Что ж, вполне вероятно, что так все и было. Выходило, что я совсем ее не знал, хотя и был с ней знаком всю жизнь, с момента своего рождения. Но ежели так, то следовало допустить, что я не знал вообще никого, с кем имел дело. Никого и ничего.
Я кашлянул. Потом еще раз и еще. Мои легкие, сокращаясь, выталкивали наружу последние крупицы пепла, который я вдохнул, когда раскололась урна с прахом Маделайн. Мне приходилось иногда слышать жалобы ровесников, что мамаши, мол, дохнуть им свободно не дают, в самые внутренности въелись. Отплевываясь, я подумал, что мало у кого из них имелось столько же оснований повторить эту фразу, как нынче у меня. Астел, эта сука, хоть посох мой не утащила. И на том спасибо. И не догадалась воспользоваться им в качестве оружия для нападения. Меня, признаться, это даже немного удивило. Стукни она меня посильней тяжелой рукояткой, и со мной навсегда было бы покончено. И как только это простое решение не пришло ей в голову? Я наклонился, подхватил посох с земли и, тяжело опираясь на него, со стоном выпрямился. Потом дохромал до ворот конюшни и вышел наружу, под дождь. Перспектива вымокнуть до нитки меня нисколько не пугала.
Я стоял во дворе трактира, запрокинув голову и вытянув руки в стороны, и дождь понемногу смывал с моего лица пепел матери. Мутные струйки стекали на одежду, пока она не приобрела странный тускло-серый оттенок. И тогда, избитый и до нитки обобранный, я вдруг расхохотался. Все, что со мной стряслось, внезапно показалось мне невероятно забавным. Стоило моему здоровому цинизму лишь немного сдать позиции под натиском нежных чувств — и вот вам результат! Стоило любви и похоти завлечь меня в свои сети голосами сирен, как я тотчас же утратил бдительность, которая прежде не покидала меня ни на миг, спасала от множества невзгод и бедствий и стала со временем едва ли не основной моей чертой. И, разумеется, мне тотчас же пришлось за это поплатиться. Поплатиться жестоко, потерей всех денег, которые я так долго копил. Астел к этому времени могла уйти достаточно далеко, чтобы оказаться вне моей досягаемости. Не говоря уже о моей хромоте, у нее, у суки, был значительный выигрыш во времени. Можно сказать, решающий. Вдобавок она, наверняка спланировав все это заранее, могла позаботиться и о средстве передвижения — резвой лошадке, например, и, может, даже впряженной в повозку. В таком случае ее теперь отделяют от меня долгие-долгие мили.
Итак, у нее в запасе была бездна времени, у нее были мои деньги, а у меня ничего не осталось, кроме запачканной вымокшим пеплом одежды и нескольких жалких вещиц, уложенных в мешок, что валялся в конюшне. Только это… да в придачу еще вкус пепла на губах. Ох, выходит, не зря мне дали имя Невпопад. Оно на удивление удачно вписывалось в эту ситуацию.
Признаться, я совершенно не представлял, куда мне теперь податься. Конечно, можно было обрести пристанище в Элдервуде, униженно попросив прощения у Тэсита, который, как вы помните, считал себя полноправным хозяином леса. Но эту мысль я отмел сразу же. Обращаться за помощью к Строкеру мне хотелось и того меньше. Я себе живо представил, как он, выслушав мои жалобы, складывает жирные руки на животе и презрительно цедит сквозь зубы: «Сам виноват. Поделом тебе, уроду!» И как ни обидно было в этом сознаться себе самому, но я принужден был бы признать его правоту.
«Ты — избранник судьбы», — сколько раз она мне это повторяла. Что ж, я с ней и тогда не спорил, и теперь не имел бы ничего против, чтобы оказаться таковым в действительности. Беда заключалась в одном — я в ту минуту решительно не представлял, что же мне делать. Не имел ни планов, ни крыши над головой, ни денег. Ничего, кроме жгучего желания отомстить своим обидчикам.
Я кое-как отер с лица вымокший пепел, или, вернее сказать, размазал по лбу и щекам его остатки, отчего мой вид наверняка сделался еще более жалким и нелепым, и твердо решил, что перво-наперво мне следует поквитаться с тем, кто убил мою мать. Эта утрата была куда более тяжелой, чем потеря сбережений. До Астел я, возможно, как-нибудь доберусь, но не теперь. Честно говоря, я испытывал к ней даже что-то вроде благодарности за то, что она освежила мою память, на поверхность которой после удара урной снова всплыла великая истина, внезапно и основательно мною позабытая за последние несколько дней. А заключалась она, эта истина, в том, что мне ни при каких обстоятельствах не следует расслабляться и что я никому и никогда ни в чем не должен доверять. Только себе. Да и то, пожалуй, не всегда. И пусть я остался совсем без денег, но зато в будущем, если повезет, вооружившись этим нехитрым соображением, быть может, сумею избежать более значительных потерь. Никому впредь не стану верить, и ничьи нужды, заботы и желания, как бы велики они ни были, не затмят для меня мои собственные. Таков, в конце концов, закон самой жизни, всего мира. Пульсирующая боль в затылке служила удивительно весомым тому подтверждением.
В общем, решение я принял. Смерть Маделайн требовала отмщения. Ее лишили жизни, а меня лишили матери. Меня самого удивило, как сильно я, оказывается, любил ее. Мне очень, очень ее недоставало. И кто-то должен был за это заплатить сполна. Поймите меня правильно: я вовсе не считал это делом чести, ибо таковой не располагал. Для меня эта месть была просто чем-то совершенно нормальным, неизбежным и необходимым, одним из проявлений естественного хода вещей. Тому, кто заставил меня страдать, я должен был отплатить полной мерой, только и всего.
Но при этом я понимал, что даже думать смешно о том, чтобы в одиночку добиваться сатисфакции от этого урода, от проклятого Меандрова скитальца. Пусть даже мне удалось бы без особого труда его отыскать, ну а дальше-то что? Отдать себя ему на растерзание, чтобы он меня прихлопнул, как насекомое, оставшись при этом невредимым? Признаться, я с тех самых пор, как лишился Маделайн, не раз помышлял о том, чтобы купить для осуществления своей мести услуги какого-нибудь дюжего наемника. Найти такого в нашем королевстве не составило бы труда. Подобная сделка не являла собой ничего противозаконного. Право, неплохо было бы наблюдать с приличного расстояния, как этот детина расправился бы с моим обидчиком. Вот он наносит ему первую рану, за ней еще одну, отсекает ему его преступную руку, пронзает грудь… Разумеется, это удовольствие обошлось бы мне недешево. Но денег, что я скопил, вполне достало бы для найма самого что ни на есть искусного, крепкого и отважного бойца с наилучшими рекомендациями. Однако что ж теперь об этом рассуждать? Плакали мои денежки, а вместе с ними и надежда поквитаться таким манером с убийцей Маделайн.
И тогда взамен отвергнутого плана в памяти моей всплыла идея, подсказанная стариной Строкером. Единственное, что мне оставалось, это отправиться ко двору короля Рунсибела и просить его вступиться за меня, отомстить за ужасную гибель Маделайн. Я все ему подробно расскажу, нашему доброму властелину, и потребую себе голову скитальца. Рунсибел наверняка признает это требование законным и объявит, что его подданные ни при каких обстоятельствах не могут и не должны быть объектами подобных наглых бесчинств. Что нападение на мирную жительницу его королевства — деяние неслыханное и он этого так не оставит. В общем, король наверняка этим всем займется. И в добрый час.
Вот такие мысли роились в моей ушибленной и отчаянно болевшей голове, когда я принял решение идти к королю Рунсибелу. В надежде на его заступничество и в поисках справедливости…
А еще, честно говоря, чтобы убить время — единственное, чем я располагал в избытке. Мне его просто-таки девать было некуда.
А что до Астел, то ей, где бы она ни находилась, я желал ужасной, долгой, мучительной смерти, я представлял себе эту мерзавку истекающей кровью, с множеством глубоких рваных ран, преимущественно в нижней части туловища.
Согласен, не очень-то благородно было тешить себя подобными мыслями, но они в ту пору были единственным, что могло хоть немного поднять мне настроение.
8
ДОЛГИЙ ПУТЬ до королевского дворца я проделал на удивление благополучно. По дороге со мной не приключилось никаких неприятностей, что внесло некоторое разнообразие в ставший уже привычным ход печальных и нелепых событий последних дней.
Чем дальше уходил я от родных мест, тем заметней делалась разница между теми картинами нищеты и убожества, которые окружали меня с детских лет, и великолепием всего, что разворачивалось теперь перед моим восхищенным взором. Я с жадностью провинциала разглядывал роскошные каменные особняки, богатые таверны и постоялые дворы, мой посох весело постукивал по чистым и ровным булыжным мостовым и по крепким доскам деревянных тротуаров. Все неоспоримо свидетельствовало, что неподалеку, там, куда я держал путь, находился не только оплот власти, но находились и несметные богатства. Так уж у людей устроено, что, где деньги, там и красота, и удобства, и могущество, и власть, и любые возможности. Богатые и бедные живут порознь, и богатым это по душе. Приятно, поди, когда соседи тебе ровня. Ну а бедные держатся вместе, потому как выбора у них нет, их мнением никто особо не интересуется.
Когда вдалеке из дымки тумана выступили башни королевского дворца, я аж присвистнул от восхищения. Дворец, насколько я мог судить со столь значительного расстояния, оказался куда более массивным и величественным, чем я мог себе представить. Рва вокруг него не было, что меня несколько удивило. Зато он был обнесен высокой и толстой каменной стеной, и сверху на ней, если напрячь зрение, можно было разглядеть часовых и лучников, которые праздно прогуливались взад-вперед. Для солдат королевской службы они вели себя что-то уж больно беззаботно. Я, однако, решил про себя, что в случае опасности их манера поведения решительно и быстро переменится. Самого же замка я по-прежнему целиком не видел, из-за стены выглядывали только башни, на которых, колеблемые легким ветерком, реяли знамена с гербом Истерии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100