Они говорили о своей вечной любви друг к другу, о будущих детях — красивых и сильных сыновьях, наследниках трона, которых Тия родит супругу. И оба час от часа продолжали терять силы. Не раз Старый Дедушка Хол подумывал о том, не попытаться ли им пробить корку смерзшегося снега у входа в пещеру, чтобы выбраться наружу. Но что их там ждало? Метель не стихала, и найти дорогу домой было невозможно. Они оба замерзли бы насмерть на ледяном ветру.
Прошло еще несколько дней, и наконец король сказал супруге:
— У нас нет иного выхода. Чем погибать здесь от голода, не лучше ли выбраться наружу, не разумней ли будет попытаться отыскать наш дворец, пройти сквозь бурю назло стихиям?
— Я слишком слаба, чтобы идти, — вздохнула Тия. Она говорила правду: от голода она стала почти невесомой, и очертания ее тела едва угадывались под тяжелыми одеждами из пушистого меха. — Мне не вынести тягот этого долгого пути под колючим ветром со снегом. И тебе тоже его не одолеть. Ты должен остаться здесь, пока не кончится ураган.
— Не могу я ждать! — возразил ей король. — Мы с тобой вконец истощены. Еще немного, и нам обоим будет не миновать голодной смерти.
— Это не совсем так, любовь моя, — слабым голосом отвечала ему Тия. — Я могу в самое ближайшее время умереть от истощения, это правда. Но моя смерть мало что в мире изменит. — Глаза королевы сверкнули и заискрились, почти как прежде. — Вот если ты погибнешь без пищи, то все твое королевство останется без правителя, а все подданные осиротеют. Это будет огромной потерей для множества людей, для всего бескрайнего севера. Тебя ждет великое будущее, супруг мой! Ради него я готова на любые жертвы…
— Но не я! — воскликнул король. — Не говори так, Тия. Даже не помышляй о том, чтобы жертвовать собой ради меня и моих подданных. Я не смогу жить без тебя!
Слова Старого Дедушки Хола придали сил его угасавшей супруге. Она приподнялась со своего каменного ложа и сказала ему:
— Ах, оставь, любимый! Ведь все это только красивые слова, и ничего более. Ты будешь жить дальше, даже если меня не будет рядом. Ты станешь великим королем великой страны. Той земли, которую глупцы зовут Ледяной пустыней. Но что они о ней знают? И много ли им известно о нас с тобой? Ведь они даже не представляют себе, какой ослепительной белизны бывает снег в глубоких каньонах, сколь совершенна форма любой из снежинок, какая благословенная тишина царит над суровой тундрой. Ни о чем подобном они и понятия не имеют. И о нас с тобой не ведают. Но ты, мой король, обо всем этом им расскажешь. Чтобы они узнали и поняли нас.
— Мы вместе это сделаем! — решительно заявил король. — Поднимайся и давай уйдем отсюда. Я тебе помогу. — Он говорил с ней тоном, не допускающим возражений, а между тем им обоим было ясно, что ему не под силу не только помочь ей подняться, но даже привстать самому. Еще несколько часов без пищи, и с ним будет покончено.
Но королева не желала с этим мириться. И она сказала, вложив в свои слова всю любовь и нежность, какую к нему питала:
— Ты совсем ослабел, ненаглядный мой. Еще немного, и тебя уже ничто не спасет от голодной смерти. И жизнь покинет твое тело. А я… возможно, и переживу тебя, но совсем ненадолго. Это несправедливо! Слишком многим людям ты нужен живым! — Она улыбнулась. Это была последняя ее улыбка, адресованная Старому Дедушке Холу. — Говорила ли я тебе когда-нибудь, как сильна моя любовь к тебе?
— Сотню, тысячу раз.
— Значит, это будет тысяча первый. Женское тело создано для дарования жизни детям, но мое послужит той же цели на иной лад: оно подарит жизнь тебе, любимый. Оно ее сохранит.
Старый Дедушка Хол вскрикнул от ужаса, но не успел остановить руку своей любимой супруги — та быстрым и изящным движением полоснула себя по горлу кинжалом Льдинка. Король не верил своим глазам. На миг к нему вернулись силы, и он принялся трясти безжизненное тело и ругать свою умирающую жену последними словами (о чем он потом горько пожалел) и называть ее ласковыми прозвищами, какие дал ей при жизни (и которые никогда больше не повторил). Из рассеченного горла королевы поднимался пар. И, видя, как угасает свет в ее глазах, как тускнеет их бриллиантовый блеск, он сказал ей:
— Я знаю, ради чего ты это сделала. Ты хочешь, чтобы я такой ценой сохранил свою жизнь. Но этого не будет! Не бывать этому!
— Если любишь меня, живи… — коснеющим языком произнесла Тия. И ее не стало.
Король любил ее больше жизни. И вот она, не раздумывая, лишила себя жизни ради него. Она умертвила себя, чтобы он мог насытиться ее плотью и остаться в живых.
Король не мигая смотрел на ее мертвое тело, распростертое на каменном полу пещеры. Он провел так целый день, не сдвинувшись с места. А после… А после почувствовал такой лютый, такой страшный голод, какого не испытывал еще никогда. И слабость… Даже рукой шевельнуть ему теперь удавалось с трудом. Кинжал с полупрозрачным лезвием был на полу, между ним и мертвым телом королевы. Кинжал, которым можно было убивать и ранить…
И резать мясо…
И кромсать плоть той, которую любил больше жизни…
— Нет! — вскричал король в безумном порыве. — Никогда! Ни за что на свете! Пусть лучше я умру!
Но все закончилось тем… тем… что он не умер.
Отрезая ломти ее плоти, насыщаясь ими, он говорил себе, что делает это, лишь выполняя ее последнюю волю, лишь ради того, чтобы жертва ее не оказалась напрасной. Поедая сырое человеческое мясо, он убеждал себя, что пошел на это, только чтобы почтить ее память. Но в глубине души он знал, что просто пытается спастись, стремится любой ценой избежать смерти, боясь оказаться за той чертой, которую с легкостью переступила его любимая, страшась очутиться там же, где отныне обитала она. Жажда жизни взяла в нем верх над всеми другими чувствами, и ради того, чтобы остаться в живых, он готов был пойти — и пошел — на все…
Сердце своей жены он съел в последнюю очередь. Король не ожидал, что оно окажется таким жестким, что разгрызть упругую плоть этого средоточия любви и нежности будет так непросто. Но ему это в конце концов удалось. И тогда он ощутил в своем истощенном теле небывалый прилив сил. Их стало у него даже больше, чем было прежде. Шторм начал стихать, но снегопад все еще продолжался. Старому Дедушке Холоду однако не было до этого дела. Он пробился сквозь толщу снега и льда, заваливших вход в пещеру, и впервые за долгие дни очутился под открытым небом. Он выпрямился и подставил лицо ветру и снегу. И сквозь завывания урагана до него донеслись слова северных божеств, которые сказали ему:
— Ты посмел в гордыне своей сравнить себя с нами, король Севера! Ты осмелился назвать себя всемогущим, неуязвимым, чего не должен позволять себе ни один из смертных! Ты отринул все сомнения, ты возомнил, что власть твоя безгранична. И мы тебя за это наказали. Призрак того страха, который ты испытал в пещере, страха смерти, навсегда сохранится в недрах твоей души, а частица сердца твоей возлюбленной навсегда останется в теле твоем.
Король сумел отыскать дорогу к своему Ледяному дворцу и вернулся к подданным, которые, не осмеливаясь задавать ему вопросы, решили, что королева Тия погибла во время бурана. Страна погрузилась в траур. Что же до самого короля…
С тех самых пор он не переставал ни днем ни ночью ощущать в себе, в своем теле частицу ее сердца. Призрак королевы витал над ним, тревожа сон и превращая явь в кошмар.
И тогда он решил бежать. Но разве можно скрыться от самого себя? Однако Старый Дедушка Хол решил попытаться сделать именно это. Поскольку наш король, видите ли, ради сохранения собственной жизни перешел некую черту, за которую мало кто отваживается ступить. И после этого любые границы перестали для него что-либо значить. Он стал их попросту игнорировать. И однажды он объявил своим людям, что отныне нарекает себя королем, не признающим никаких территориальных ограничений, никаких государственных суверенитетов. Королем, который отправится странствовать — куда пожелает, когда пожелает и как пожелает. Он пригласил всех, кому это по душе, примкнуть к нему. Многие сделали это с охотой.
Опустевший дворец он разрушил. Это пристанище было ему теперь ни к чему.
Он без сожалений покинул свой Холодный Север и злых божеств, обитающих там. Он в них больше не нуждался.
Он утратил свой здравый рассудок. Тот мешал ему жить, как он хотел.
Единственным, от чего ему было не под силу избавиться, остался голос его Тии, его сверкающего алмаза. Она всегда оставалась с ним… и в нем. Он ощущал тепло ее тела, он ловил на себе лучи света, изливаемые ее нежной душой… и безумно страдал. Страдал от чувства вины перед ней, которое не покидало его ни на миг, как ни пытался он скрыться от него в своих бесконечных скитаниях. Вот все, что у него осталось… И еще…
Король Меандр вынул из складок плаща кинжал с тонким, почти прозрачным лезвием и богато изукрашенной рукояткой.
— И еще кинжал. Льдинка. Который, король был в этом уверен, он рано или поздно, собравшись с духом, вонзит в свое сердце… Когда сумеет преодолеть в себе жажду жизни, как это однажды удалось его супруге. Именно так он покончит со своим жалким существованием, чтобы воссоединиться с любимой в вечной жизни. Со своей ненаглядной Тией. Бедная королева! Несчастный Старый Дедушка Хол… С душой, объятой мраком и ужасом…
Король Меандр закончил свой рассказ. Мы молчали, потрясенные услышанным. Я взглянул сперва на Рунсибела, потом на шута и Энтипи. Лица у всех троих были белее полотна, в глазах читались сочувствие и страх. Тишину нарушила принцесса.
— Так вы… вы сейчас собираетесь себя убить? — спросила она.
— Я?! — Меандр очнулся от глубокой задумчивости и с недоумением пожал плечами. — А-а-а, понимаю. — Он усмехнулся и погрозил принцессе пальцем. — Вы, поди, решили, что я говорил о себе. Ничуть не бывало! Приняли эту историю за чистую правду. Что ж, это делает мне честь как рассказчику. Спасибо за комплимент, юная леди. Нет, поверьте, это… это всего лишь вымысел. А если бы подобное случилось на самом деле, то несчастный ублюдок, с которым такое произошло, был бы вовеки проклят. Верно? И заслужил бы смерть. — Он не мигая уставился на лезвие своего кинжала. — Согласны? Смерти бы заслуживал.
Помолчав еще некоторое время, Безумный король сунул кинжал в ножны, висевшие у него на поясе, и будничным тоном обратился к Рунсибелу:
— Думаю, ваши рыцари и воины гарнизона объявятся здесь в самом скором времени. Это Кореолис обманом заставил их выступить из форта. Ночью поднял своих людей и объявил, что вы приказали им провести учения. И услал их в одну сторону, а солдат гарнизона — в другую, сообщив им то же самое через некоторое время после того, как рыцари покинули крепость. Но они в конце концов раскусят его хитрость и спешно сюда возвратятся. Рыцари эскортируют вас домой.
— Домой? — изумился Рунсибел.
— Конечно. Под родной кров. Вы ведь из тех, для кого это понятие не утратило значения. — И Меандр тяжело вздохнул.
— Но… Я была уверена, что вы… — Энтипи с трудом подбирала слова, так она была взволнована. Ведь каждый из нас за время общения с Меандром не раз уже успел мысленно проститься с жизнью. — Это просто невероятно. — И она всплеснула руками.
Меандр снова усмехнулся.
— В этом, дитя, и состоит одно из восхитительных преимуществ безумия — прослыв умалишенным, ты можешь совершать поступки, которые другие, нормальные люди считают лишенными смысла, невероятными, нелогичными… Сумасшедшие вольны в своих решениях, они делают что хотят, без оглядки на мнение окружающих. Попробуй как-нибудь сама повести себя подобным образом. Уверен, тебе понравится. — Он прерывисто вздохнул. — Представь себе, на свете так много людей, которые никогда не отваживаются делать то, что им действительно по вкусу… Не бери с них пример. — Кивнув принцессе, его величество соизволил переключить внимание на меня: — Юная, нежная, трепетная любовь. То, что питает к тебе плетельщица… и принцесса… То, что испытываешь ты сам по отношению к самому себе… А возможно, и к одной из них… Или к обеим. Не знаю… Да, скорей всего, мне об этом и не доведется узнать. Но ведь чем-то все это должно закончиться. В любом случае мало кому, кроме меня, известно, чего стоит просто выжить в этом мире. Не погибнуть. Не дать своей душе исторгнуться в вечность прежде срока. И ты тоже, юный оруженосец, наделен этим знанием. Я это по глазам твоим вижу. Как и ты — по моим. В любом случае я тебе желаю одного — пусть судьба будет к тебе милосердней, чем к Старому Дедушке Холу. И вообще, если разобраться, сердце у меня не такое уж и холодное, как думают некоторые…
Он повернулся к нам спиной и быстро зашагал прочь. А я, сам не свой от волнения и страха, крикнул ему вслед:
— Откуда эти шрамы у вас на лице?
Он остановился и, оглянувшись, смерил меня холодным, пронизывающим взглядом:
— Не помню.
— Неужели позабыли?
Он помотал головой:
— Всякий день… стирает из памяти то, что случилось накануне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Прошло еще несколько дней, и наконец король сказал супруге:
— У нас нет иного выхода. Чем погибать здесь от голода, не лучше ли выбраться наружу, не разумней ли будет попытаться отыскать наш дворец, пройти сквозь бурю назло стихиям?
— Я слишком слаба, чтобы идти, — вздохнула Тия. Она говорила правду: от голода она стала почти невесомой, и очертания ее тела едва угадывались под тяжелыми одеждами из пушистого меха. — Мне не вынести тягот этого долгого пути под колючим ветром со снегом. И тебе тоже его не одолеть. Ты должен остаться здесь, пока не кончится ураган.
— Не могу я ждать! — возразил ей король. — Мы с тобой вконец истощены. Еще немного, и нам обоим будет не миновать голодной смерти.
— Это не совсем так, любовь моя, — слабым голосом отвечала ему Тия. — Я могу в самое ближайшее время умереть от истощения, это правда. Но моя смерть мало что в мире изменит. — Глаза королевы сверкнули и заискрились, почти как прежде. — Вот если ты погибнешь без пищи, то все твое королевство останется без правителя, а все подданные осиротеют. Это будет огромной потерей для множества людей, для всего бескрайнего севера. Тебя ждет великое будущее, супруг мой! Ради него я готова на любые жертвы…
— Но не я! — воскликнул король. — Не говори так, Тия. Даже не помышляй о том, чтобы жертвовать собой ради меня и моих подданных. Я не смогу жить без тебя!
Слова Старого Дедушки Хола придали сил его угасавшей супруге. Она приподнялась со своего каменного ложа и сказала ему:
— Ах, оставь, любимый! Ведь все это только красивые слова, и ничего более. Ты будешь жить дальше, даже если меня не будет рядом. Ты станешь великим королем великой страны. Той земли, которую глупцы зовут Ледяной пустыней. Но что они о ней знают? И много ли им известно о нас с тобой? Ведь они даже не представляют себе, какой ослепительной белизны бывает снег в глубоких каньонах, сколь совершенна форма любой из снежинок, какая благословенная тишина царит над суровой тундрой. Ни о чем подобном они и понятия не имеют. И о нас с тобой не ведают. Но ты, мой король, обо всем этом им расскажешь. Чтобы они узнали и поняли нас.
— Мы вместе это сделаем! — решительно заявил король. — Поднимайся и давай уйдем отсюда. Я тебе помогу. — Он говорил с ней тоном, не допускающим возражений, а между тем им обоим было ясно, что ему не под силу не только помочь ей подняться, но даже привстать самому. Еще несколько часов без пищи, и с ним будет покончено.
Но королева не желала с этим мириться. И она сказала, вложив в свои слова всю любовь и нежность, какую к нему питала:
— Ты совсем ослабел, ненаглядный мой. Еще немного, и тебя уже ничто не спасет от голодной смерти. И жизнь покинет твое тело. А я… возможно, и переживу тебя, но совсем ненадолго. Это несправедливо! Слишком многим людям ты нужен живым! — Она улыбнулась. Это была последняя ее улыбка, адресованная Старому Дедушке Холу. — Говорила ли я тебе когда-нибудь, как сильна моя любовь к тебе?
— Сотню, тысячу раз.
— Значит, это будет тысяча первый. Женское тело создано для дарования жизни детям, но мое послужит той же цели на иной лад: оно подарит жизнь тебе, любимый. Оно ее сохранит.
Старый Дедушка Хол вскрикнул от ужаса, но не успел остановить руку своей любимой супруги — та быстрым и изящным движением полоснула себя по горлу кинжалом Льдинка. Король не верил своим глазам. На миг к нему вернулись силы, и он принялся трясти безжизненное тело и ругать свою умирающую жену последними словами (о чем он потом горько пожалел) и называть ее ласковыми прозвищами, какие дал ей при жизни (и которые никогда больше не повторил). Из рассеченного горла королевы поднимался пар. И, видя, как угасает свет в ее глазах, как тускнеет их бриллиантовый блеск, он сказал ей:
— Я знаю, ради чего ты это сделала. Ты хочешь, чтобы я такой ценой сохранил свою жизнь. Но этого не будет! Не бывать этому!
— Если любишь меня, живи… — коснеющим языком произнесла Тия. И ее не стало.
Король любил ее больше жизни. И вот она, не раздумывая, лишила себя жизни ради него. Она умертвила себя, чтобы он мог насытиться ее плотью и остаться в живых.
Король не мигая смотрел на ее мертвое тело, распростертое на каменном полу пещеры. Он провел так целый день, не сдвинувшись с места. А после… А после почувствовал такой лютый, такой страшный голод, какого не испытывал еще никогда. И слабость… Даже рукой шевельнуть ему теперь удавалось с трудом. Кинжал с полупрозрачным лезвием был на полу, между ним и мертвым телом королевы. Кинжал, которым можно было убивать и ранить…
И резать мясо…
И кромсать плоть той, которую любил больше жизни…
— Нет! — вскричал король в безумном порыве. — Никогда! Ни за что на свете! Пусть лучше я умру!
Но все закончилось тем… тем… что он не умер.
Отрезая ломти ее плоти, насыщаясь ими, он говорил себе, что делает это, лишь выполняя ее последнюю волю, лишь ради того, чтобы жертва ее не оказалась напрасной. Поедая сырое человеческое мясо, он убеждал себя, что пошел на это, только чтобы почтить ее память. Но в глубине души он знал, что просто пытается спастись, стремится любой ценой избежать смерти, боясь оказаться за той чертой, которую с легкостью переступила его любимая, страшась очутиться там же, где отныне обитала она. Жажда жизни взяла в нем верх над всеми другими чувствами, и ради того, чтобы остаться в живых, он готов был пойти — и пошел — на все…
Сердце своей жены он съел в последнюю очередь. Король не ожидал, что оно окажется таким жестким, что разгрызть упругую плоть этого средоточия любви и нежности будет так непросто. Но ему это в конце концов удалось. И тогда он ощутил в своем истощенном теле небывалый прилив сил. Их стало у него даже больше, чем было прежде. Шторм начал стихать, но снегопад все еще продолжался. Старому Дедушке Холоду однако не было до этого дела. Он пробился сквозь толщу снега и льда, заваливших вход в пещеру, и впервые за долгие дни очутился под открытым небом. Он выпрямился и подставил лицо ветру и снегу. И сквозь завывания урагана до него донеслись слова северных божеств, которые сказали ему:
— Ты посмел в гордыне своей сравнить себя с нами, король Севера! Ты осмелился назвать себя всемогущим, неуязвимым, чего не должен позволять себе ни один из смертных! Ты отринул все сомнения, ты возомнил, что власть твоя безгранична. И мы тебя за это наказали. Призрак того страха, который ты испытал в пещере, страха смерти, навсегда сохранится в недрах твоей души, а частица сердца твоей возлюбленной навсегда останется в теле твоем.
Король сумел отыскать дорогу к своему Ледяному дворцу и вернулся к подданным, которые, не осмеливаясь задавать ему вопросы, решили, что королева Тия погибла во время бурана. Страна погрузилась в траур. Что же до самого короля…
С тех самых пор он не переставал ни днем ни ночью ощущать в себе, в своем теле частицу ее сердца. Призрак королевы витал над ним, тревожа сон и превращая явь в кошмар.
И тогда он решил бежать. Но разве можно скрыться от самого себя? Однако Старый Дедушка Хол решил попытаться сделать именно это. Поскольку наш король, видите ли, ради сохранения собственной жизни перешел некую черту, за которую мало кто отваживается ступить. И после этого любые границы перестали для него что-либо значить. Он стал их попросту игнорировать. И однажды он объявил своим людям, что отныне нарекает себя королем, не признающим никаких территориальных ограничений, никаких государственных суверенитетов. Королем, который отправится странствовать — куда пожелает, когда пожелает и как пожелает. Он пригласил всех, кому это по душе, примкнуть к нему. Многие сделали это с охотой.
Опустевший дворец он разрушил. Это пристанище было ему теперь ни к чему.
Он без сожалений покинул свой Холодный Север и злых божеств, обитающих там. Он в них больше не нуждался.
Он утратил свой здравый рассудок. Тот мешал ему жить, как он хотел.
Единственным, от чего ему было не под силу избавиться, остался голос его Тии, его сверкающего алмаза. Она всегда оставалась с ним… и в нем. Он ощущал тепло ее тела, он ловил на себе лучи света, изливаемые ее нежной душой… и безумно страдал. Страдал от чувства вины перед ней, которое не покидало его ни на миг, как ни пытался он скрыться от него в своих бесконечных скитаниях. Вот все, что у него осталось… И еще…
Король Меандр вынул из складок плаща кинжал с тонким, почти прозрачным лезвием и богато изукрашенной рукояткой.
— И еще кинжал. Льдинка. Который, король был в этом уверен, он рано или поздно, собравшись с духом, вонзит в свое сердце… Когда сумеет преодолеть в себе жажду жизни, как это однажды удалось его супруге. Именно так он покончит со своим жалким существованием, чтобы воссоединиться с любимой в вечной жизни. Со своей ненаглядной Тией. Бедная королева! Несчастный Старый Дедушка Хол… С душой, объятой мраком и ужасом…
Король Меандр закончил свой рассказ. Мы молчали, потрясенные услышанным. Я взглянул сперва на Рунсибела, потом на шута и Энтипи. Лица у всех троих были белее полотна, в глазах читались сочувствие и страх. Тишину нарушила принцесса.
— Так вы… вы сейчас собираетесь себя убить? — спросила она.
— Я?! — Меандр очнулся от глубокой задумчивости и с недоумением пожал плечами. — А-а-а, понимаю. — Он усмехнулся и погрозил принцессе пальцем. — Вы, поди, решили, что я говорил о себе. Ничуть не бывало! Приняли эту историю за чистую правду. Что ж, это делает мне честь как рассказчику. Спасибо за комплимент, юная леди. Нет, поверьте, это… это всего лишь вымысел. А если бы подобное случилось на самом деле, то несчастный ублюдок, с которым такое произошло, был бы вовеки проклят. Верно? И заслужил бы смерть. — Он не мигая уставился на лезвие своего кинжала. — Согласны? Смерти бы заслуживал.
Помолчав еще некоторое время, Безумный король сунул кинжал в ножны, висевшие у него на поясе, и будничным тоном обратился к Рунсибелу:
— Думаю, ваши рыцари и воины гарнизона объявятся здесь в самом скором времени. Это Кореолис обманом заставил их выступить из форта. Ночью поднял своих людей и объявил, что вы приказали им провести учения. И услал их в одну сторону, а солдат гарнизона — в другую, сообщив им то же самое через некоторое время после того, как рыцари покинули крепость. Но они в конце концов раскусят его хитрость и спешно сюда возвратятся. Рыцари эскортируют вас домой.
— Домой? — изумился Рунсибел.
— Конечно. Под родной кров. Вы ведь из тех, для кого это понятие не утратило значения. — И Меандр тяжело вздохнул.
— Но… Я была уверена, что вы… — Энтипи с трудом подбирала слова, так она была взволнована. Ведь каждый из нас за время общения с Меандром не раз уже успел мысленно проститься с жизнью. — Это просто невероятно. — И она всплеснула руками.
Меандр снова усмехнулся.
— В этом, дитя, и состоит одно из восхитительных преимуществ безумия — прослыв умалишенным, ты можешь совершать поступки, которые другие, нормальные люди считают лишенными смысла, невероятными, нелогичными… Сумасшедшие вольны в своих решениях, они делают что хотят, без оглядки на мнение окружающих. Попробуй как-нибудь сама повести себя подобным образом. Уверен, тебе понравится. — Он прерывисто вздохнул. — Представь себе, на свете так много людей, которые никогда не отваживаются делать то, что им действительно по вкусу… Не бери с них пример. — Кивнув принцессе, его величество соизволил переключить внимание на меня: — Юная, нежная, трепетная любовь. То, что питает к тебе плетельщица… и принцесса… То, что испытываешь ты сам по отношению к самому себе… А возможно, и к одной из них… Или к обеим. Не знаю… Да, скорей всего, мне об этом и не доведется узнать. Но ведь чем-то все это должно закончиться. В любом случае мало кому, кроме меня, известно, чего стоит просто выжить в этом мире. Не погибнуть. Не дать своей душе исторгнуться в вечность прежде срока. И ты тоже, юный оруженосец, наделен этим знанием. Я это по глазам твоим вижу. Как и ты — по моим. В любом случае я тебе желаю одного — пусть судьба будет к тебе милосердней, чем к Старому Дедушке Холу. И вообще, если разобраться, сердце у меня не такое уж и холодное, как думают некоторые…
Он повернулся к нам спиной и быстро зашагал прочь. А я, сам не свой от волнения и страха, крикнул ему вслед:
— Откуда эти шрамы у вас на лице?
Он остановился и, оглянувшись, смерил меня холодным, пронизывающим взглядом:
— Не помню.
— Неужели позабыли?
Он помотал головой:
— Всякий день… стирает из памяти то, что случилось накануне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100