Потому что после часа, проведенного в седле, она обыкновенно спешивалась и еще столько же времени занимала меня пустой болтовней, отчаянно при этом кокетничая, пока я чистил лошадей и делал другую обычную свою работу. Я с самого начала знал, куда это нас заведет, но даже пальцем не шевельнул, чтобы направить события в иное русло.
Однажды она попросила меня сопровождать ее во время очередной прогулки верхом. Леди опасалась кататься в одиночестве, потому что ее благоверный как раз накануне отправился в небольшую экспедицию, чтобы подавить беспорядки в городке под названием Пелл. Тамошние бунтовщики вполне могли разбежаться в разные стороны, спасаясь от доблестного Гранита, и Розали вовсе не улыбалось встретиться с одним или несколькими из них на пустынной дороге. Звучало это очень даже убедительно, но я голову готов был дать на отсечение, что это снова всего лишь предлог — на сей раз для того, чтобы остаться со мной наедине вдали от посторонних глаз. Мы отъехали на расстояние нескольких миль от конюшен славного короля Рунсибела, болтая по дороге о чем попало, переходя от одной темы к другой и не касаясь лишь того, чем были заняты ее и мои мысли. А когда мы спешились в высоком кустарнике на берегу озера, природа взяла свое…
То, чем мы там занимались, смело можно было назвать одним из способов верховой езды, вот только скакать леди Розали на сей раз пришлось не боком, не по-дамски…
Уверен, эта интрижка была для нее всего лишь мимолетным развлечением, она затеяла ее главным образом от скуки да вдобавок еще и ради мести своему неверному и неласковому супругу. Добавлю, тайной мести, ибо стать объектом ярости такого свирепого монстра, как Гранит, да еще и подстрекаемого ревностью, этим зеленоглазым чудовищем, было равносильно смертному приговору. Розали, быть может, и не отличалась блестящим умом, но была, во всяком случае, достаточно сообразительна, чтобы понимать, какой опасности себя подвергает, продолжая дарить мне свои ласки. Она хорошо усвоила, что величайшая осторожность и предусмотрительность — единственный залог того, что ее хорошенькая головка не слетит с белоснежных плеч от удара меча Гранита. Ну а к тому же, как всякий знает, запретный плод сладок, тайные, краденые ласки и объятия доставляют куда больше наслаждения, чем скучные супружеские лобзания в семейной спальне. Сама атмосфера риска и тайны обостряет все чувства, заставляет кровь быстрей струиться в жилах и придает неизъяснимое очарование даже самой пошлой из интрижек.
Наверное, именно это нас друг к другу и притягивало точно магнитом. Старина Гранит ясно дал понять всем и каждому, что, по его мнению, умственные способности его законной половины оставляют желать лучшего. Попросту говоря, он ее считал полной идиоткой. Со своей стороны, не берусь отрицать, что острым умом бедняжка не отличалась, это уж точно. И однако это ей не мешало до поры до времени ловко скрывать любовные похождения (я неизменно об этом вспоминаю с нежностью и глубокой благодарностью) от неустрашимого воителя сэра Гранита, индюка надутого, который полагал, что хитрей, умней и проницательней него нет никого на свете.
Но любому везению когда-нибудь приходит конец. Так произошло и с нами. Вся наша тщательно продуманная система конспирации в один прекрасный момент лопнула вдруг по швам с оглушительным треском.
Проблема, которая возникла в Пелле и поначалу казалась всем незначительной и легкоразрешимой, внезапно обернулась серьезной бедой. А все из-за Гранита, который допустил серьезную тактическую ошибку. Все началось с того, что в городишке Пелл образовалась малочисленная шайка подстрекателей, которые возражали против увеличения податей в королевскую казну. Поверьте, в душе я им очень даже сочувствовал. Потому как большая часть налоговых поступлений расходовалась отнюдь не на общественные нужды, а оседала в карманах приближенных к трону рыцарей или же тратилась на ведение внешних войн, до которых большинству населения не было ровным счетом никакого дела.
И вышеупомянутая группа закоперщиков стала агитировать жителей Пелла против налоговой политики короля. Бунтари призывали население вовсе не платить никаких податей. Окрестные поселяне не очень-то к ним прислушивались. Для меня в этом не было ничего удивительного, я ведь и сам из простолюдинов, а потому мне легко было представить их отношение к подобным призывам. Трудяги эти настолько привыкли к беспощадным поборам, к непосильной работе и нищете, что решительно утратили восприимчивость к новым бедам, добавляемым к прежним страданиям. Преодолеть такую инертность — задачка не из легких.
Но подстрекатели, которые себя именовали бригадой Свободы, не теряли оптимизма. Они гордо объявили себя врагами короля и противниками его политики. Хотя какими они в самом-то деле могли быть ему врагами? Смех, да и только! Враг — это некто, способный причинить значительный вред, а что до этих горлопанов… Ну, пожалуй, это все равно, как если бы горстка головных вшей вдруг взяла да и объявила себя государственными преступниками. Насекомые эти, что и говорить, способны любому доставить некоторое беспокойство, но и только. Серьезно навредить кому бы то ни было не в их силах.
Лишь один из бригадиров был яркой, значительной личностью, лишь он способен был увлечь за собой большое число людей. Я в прежние времена очень с ним дружил. Звали его Тэсит, он был исключительно хорош собой, женщины все как одна при виде него просто таяли. Мужчины, кстати, обычно недолюбливают красавчиков и, должно быть, в душе считают, что любой смазливый парень, если он стремится стать лидером той или иной группы людей, делает это с одной-единственной целью — чтобы завоевать сердца еще большего количества женщин, чтобы еще сильней им нравиться. Может, так оно и есть, не знаю.
К тому же Тэсит не являлся главой бригадиров. Имя их предводителя выскользнуло у меня из памяти, и я не могу сейчас его назвать. Похоже, вожак этот не был выдающейся личностью, иначе я вспомнил бы, как его звали.
Он всего лишь упорно стремился к достижению своей цели — к переменам. Которые пошли бы на пользу лично ему, разумеется.
Правда ведь состояла в том, что бригадиры в конечном итоге стремились занять более заметное и выгодное положение в обществе, они жаждали, чтобы с ними считались, чтобы их признавали те, против которых и был затеян этот мятеж. По-моему, это типично для любой оппозиции. Стоило Граниту взять на вооружение подкуп и лесть, и восстание было бы подавлено в самом зародыше, как протесты девственницы в брачную ночь. Избавиться от врагов всего проще, превратив их в друзей или, по крайней мере, в союзников. Пока твой оппонент еще не нанес первый удар, к нему нетрудно подступиться с изъявлением приятельских чувств и добрых намерений. Выказать почтительность. Проявить щедрость. Господи, да эту бригаду Свободы можно было бы купить совсем задешево, клянусь! Да что там, их попросту можно было бы нанять на королевскую службу в качестве сборщиков налогов, и они наверняка наполнили бы казну доверху, посрамив прежних штатных мытарей Рунсибела.
Но старина Гранит ни о чем подобном даже и мысли не допустил.
Потому как он был вояка, а не дипломат. Вложите ему в одну руку меч, в другую щит, снарядите эскадрон отважных воинов, которые бы ему во всем повиновались, укажите направление — совершенно любое — и прикажите: «Убивай!» А потом поглядите, что из этого выйдет. О, до чего ж он был бесподобно красив и проворен в качестве одушевленного орудия убийства! Именно за это умение его и повысили в звании, и к трону приблизили. Да это и понятно. Поставьте, к примеру, себя на место короля. Прибывает он на поле сражения и видит горы трупов, разбросанных повсюду в живописном беспорядке, словно одежды в борделе, и посреди этого бесконечного моря убитых и раненых, слегка покачиваясь и жмурясь от усталости, высится Гранит, залитый кровью (разумеется, не своей) и с окровавленным мечом в руке. Королю только и остается, что признать в этом вояке непревзойденного мастера своего дела. Именно таковым и почитался наш Гранит в придворных кругах.
К сожалению, доброму нашему королю было невдомек, что если человек прекрасно зарекомендовал себя в подавлении мятежей огнем и мечом, если он готов без колебаний усеять всю округу внутренностями восставших, то другие методы усмирения беспорядков ему могут быть неведомы и недоступны. И когда Рунсибелу доложили о проблеме в Пелле, он ничтоже сумняшеся послал туда Гранита, одного из лучших своих людей, надежду и опору престола. Будь мятеж в Пелле серьезней и опасней, чем это оказалось в действительности, Гранит с честью справился бы с ним. Но ситуацию вполне еще можно было взять под контроль иными методами. Недоступными Граниту. Кинжал, неприметный и бесшумно пронзающий жертву, следовало предпочесть мечу, который со свистом рассекает воздух и крушит все окрест.
Гранит же дал волю именно мечу. Да еще какую! Он и его люди ворвались в город на всем скаку, окруженные клубами пыли и с таким шумом, словно в Пелл пожаловала собственная его величества Девятая армия, взяли в кольцо с дюжину первых встречных горожан и, пригрозив немедленно их обезглавить, потребовали назвать имена зачинщиков неповиновения. Обыватели, которых перспектива повышения налогов расстроила не настолько, чтобы рисковать жизнью, с боязливой готовностью выплюнули эти имена. Что ж, их можно понять: лучше, пусть и чуточку обеднев, пожить еще на белом свете, чем расстаться с ним навек ради сомнительной перспективы выгадать напоследок несколько лишних монет.
Гранит и его воины не долго думая окружили заговорщиков. И началось такое!.. Вопли, стоны, звон железа, истошные крики, мольбы… Все это было ужасно. Воины короля всех их изловили. По правде сказать, бригадиры вели себя совсем не по-геройски. Им достало смелости лишь на то, чтобы издалека посылать угрозы и проклятия в адрес властителя, называть его налоговую политику преступной и требовать облегчения участи граждан державы. Но стоило остриям мечей коснуться их глоток, как все забияки вмиг пересмотрели свои взгляды на политику. Риторика уступила место заботам о спасении собственной шкуры. Надо думать, они с плачем и причитаниями молили воинов пощадить их. Растирали по лицу слезы, пообделались со страху. В общем, осрамились перед смертью, что уж там говорить.
Тут для Гранита открылась блестящая возможность разрешить пеллскую проблему с наименьшим уроном для себя самого и для короля. Но старый осел, разумеется, упустил и ее. Недостойное поведение бригадиров задело его чувства мужчины и воина. Он был зол еще и на то, что король заставил его тратить драгоценное время на усмирение этой жалкой горстки трусов. От ярости у него в глазах потемнело. Надо было сорвать на ком-то злость. Лучшего объекта для этого, чем несчастные бригадиры, поблизости не оказалось. Таким образом, участь их была решена.
И он немедленно заколол несчастных идиотов, всех до одного. Всех, кроме Тэсита. Его и изловить-то не сумели. Хотя, надо думать, старались изо всех сил. Он вырвался из оцепления, проложив себе мечом дорогу к свободе. Он бился с людьми Гранита яростно и отчаянно, ведь речь шла о его жизни. И он ее отстоял, но дорогой ценой: лишился половины уха и одного глаза, несчастный сукин сын. Он сбежал из Пелла в Элдервуд — густой непроходимый лес, хорошо ему знакомый, — мы с ним когда-то провели там немало приятных часов. Очутившись в этой дремучей чаще, он стал неуловим и почитай что невидим, как призрак. Там он зализал свои раны и после возвратился в Пелл с повязкой на месте глаза и неукротимой решимостью продолжать начатое дело. Из потенциально сговорчивого противника он, будучи покалечен людьми Гранита, превратился в непримиримого врага короля и престола.
Он сумел увлечь за собой едва ли не все население Пелла, в одиночку осуществив то, что не удалось в свое время бригаде Свободы в полном составе: он превратил население городка ни много ни мало как в боеспособную армию. Все мужчины, женщины и дети Пелла стояли за него горой. Налогов они больше никаких не платили и требовали у короля голову сэра Гранита, а также интимные части его тела.
Гранит уступил этим просьбам: доставил в Пелл свою голову и интимные органы, хотя и вкупе с остальными членами могучего организма. На всякий случай прихватил он и вооруженных до зубов воинов и взял город в осаду. Через пару часов после его прибытия город пылал, подожженный сразу с нескольких концов. Процентов шестьдесят горожан сгорели заживо, еще процентов двадцать получили смертельные ожоги.
Естественным следствием такого хода вещей стало то, что королевская казна лишилась как минимум восьмидесяти процентов податей, выплачиваемых городком Пеллом. Из-за которых, собственно, и начался весь сыр-бор. Но Гранит как-то упустил это из виду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Однажды она попросила меня сопровождать ее во время очередной прогулки верхом. Леди опасалась кататься в одиночестве, потому что ее благоверный как раз накануне отправился в небольшую экспедицию, чтобы подавить беспорядки в городке под названием Пелл. Тамошние бунтовщики вполне могли разбежаться в разные стороны, спасаясь от доблестного Гранита, и Розали вовсе не улыбалось встретиться с одним или несколькими из них на пустынной дороге. Звучало это очень даже убедительно, но я голову готов был дать на отсечение, что это снова всего лишь предлог — на сей раз для того, чтобы остаться со мной наедине вдали от посторонних глаз. Мы отъехали на расстояние нескольких миль от конюшен славного короля Рунсибела, болтая по дороге о чем попало, переходя от одной темы к другой и не касаясь лишь того, чем были заняты ее и мои мысли. А когда мы спешились в высоком кустарнике на берегу озера, природа взяла свое…
То, чем мы там занимались, смело можно было назвать одним из способов верховой езды, вот только скакать леди Розали на сей раз пришлось не боком, не по-дамски…
Уверен, эта интрижка была для нее всего лишь мимолетным развлечением, она затеяла ее главным образом от скуки да вдобавок еще и ради мести своему неверному и неласковому супругу. Добавлю, тайной мести, ибо стать объектом ярости такого свирепого монстра, как Гранит, да еще и подстрекаемого ревностью, этим зеленоглазым чудовищем, было равносильно смертному приговору. Розали, быть может, и не отличалась блестящим умом, но была, во всяком случае, достаточно сообразительна, чтобы понимать, какой опасности себя подвергает, продолжая дарить мне свои ласки. Она хорошо усвоила, что величайшая осторожность и предусмотрительность — единственный залог того, что ее хорошенькая головка не слетит с белоснежных плеч от удара меча Гранита. Ну а к тому же, как всякий знает, запретный плод сладок, тайные, краденые ласки и объятия доставляют куда больше наслаждения, чем скучные супружеские лобзания в семейной спальне. Сама атмосфера риска и тайны обостряет все чувства, заставляет кровь быстрей струиться в жилах и придает неизъяснимое очарование даже самой пошлой из интрижек.
Наверное, именно это нас друг к другу и притягивало точно магнитом. Старина Гранит ясно дал понять всем и каждому, что, по его мнению, умственные способности его законной половины оставляют желать лучшего. Попросту говоря, он ее считал полной идиоткой. Со своей стороны, не берусь отрицать, что острым умом бедняжка не отличалась, это уж точно. И однако это ей не мешало до поры до времени ловко скрывать любовные похождения (я неизменно об этом вспоминаю с нежностью и глубокой благодарностью) от неустрашимого воителя сэра Гранита, индюка надутого, который полагал, что хитрей, умней и проницательней него нет никого на свете.
Но любому везению когда-нибудь приходит конец. Так произошло и с нами. Вся наша тщательно продуманная система конспирации в один прекрасный момент лопнула вдруг по швам с оглушительным треском.
Проблема, которая возникла в Пелле и поначалу казалась всем незначительной и легкоразрешимой, внезапно обернулась серьезной бедой. А все из-за Гранита, который допустил серьезную тактическую ошибку. Все началось с того, что в городишке Пелл образовалась малочисленная шайка подстрекателей, которые возражали против увеличения податей в королевскую казну. Поверьте, в душе я им очень даже сочувствовал. Потому как большая часть налоговых поступлений расходовалась отнюдь не на общественные нужды, а оседала в карманах приближенных к трону рыцарей или же тратилась на ведение внешних войн, до которых большинству населения не было ровным счетом никакого дела.
И вышеупомянутая группа закоперщиков стала агитировать жителей Пелла против налоговой политики короля. Бунтари призывали население вовсе не платить никаких податей. Окрестные поселяне не очень-то к ним прислушивались. Для меня в этом не было ничего удивительного, я ведь и сам из простолюдинов, а потому мне легко было представить их отношение к подобным призывам. Трудяги эти настолько привыкли к беспощадным поборам, к непосильной работе и нищете, что решительно утратили восприимчивость к новым бедам, добавляемым к прежним страданиям. Преодолеть такую инертность — задачка не из легких.
Но подстрекатели, которые себя именовали бригадой Свободы, не теряли оптимизма. Они гордо объявили себя врагами короля и противниками его политики. Хотя какими они в самом-то деле могли быть ему врагами? Смех, да и только! Враг — это некто, способный причинить значительный вред, а что до этих горлопанов… Ну, пожалуй, это все равно, как если бы горстка головных вшей вдруг взяла да и объявила себя государственными преступниками. Насекомые эти, что и говорить, способны любому доставить некоторое беспокойство, но и только. Серьезно навредить кому бы то ни было не в их силах.
Лишь один из бригадиров был яркой, значительной личностью, лишь он способен был увлечь за собой большое число людей. Я в прежние времена очень с ним дружил. Звали его Тэсит, он был исключительно хорош собой, женщины все как одна при виде него просто таяли. Мужчины, кстати, обычно недолюбливают красавчиков и, должно быть, в душе считают, что любой смазливый парень, если он стремится стать лидером той или иной группы людей, делает это с одной-единственной целью — чтобы завоевать сердца еще большего количества женщин, чтобы еще сильней им нравиться. Может, так оно и есть, не знаю.
К тому же Тэсит не являлся главой бригадиров. Имя их предводителя выскользнуло у меня из памяти, и я не могу сейчас его назвать. Похоже, вожак этот не был выдающейся личностью, иначе я вспомнил бы, как его звали.
Он всего лишь упорно стремился к достижению своей цели — к переменам. Которые пошли бы на пользу лично ему, разумеется.
Правда ведь состояла в том, что бригадиры в конечном итоге стремились занять более заметное и выгодное положение в обществе, они жаждали, чтобы с ними считались, чтобы их признавали те, против которых и был затеян этот мятеж. По-моему, это типично для любой оппозиции. Стоило Граниту взять на вооружение подкуп и лесть, и восстание было бы подавлено в самом зародыше, как протесты девственницы в брачную ночь. Избавиться от врагов всего проще, превратив их в друзей или, по крайней мере, в союзников. Пока твой оппонент еще не нанес первый удар, к нему нетрудно подступиться с изъявлением приятельских чувств и добрых намерений. Выказать почтительность. Проявить щедрость. Господи, да эту бригаду Свободы можно было бы купить совсем задешево, клянусь! Да что там, их попросту можно было бы нанять на королевскую службу в качестве сборщиков налогов, и они наверняка наполнили бы казну доверху, посрамив прежних штатных мытарей Рунсибела.
Но старина Гранит ни о чем подобном даже и мысли не допустил.
Потому как он был вояка, а не дипломат. Вложите ему в одну руку меч, в другую щит, снарядите эскадрон отважных воинов, которые бы ему во всем повиновались, укажите направление — совершенно любое — и прикажите: «Убивай!» А потом поглядите, что из этого выйдет. О, до чего ж он был бесподобно красив и проворен в качестве одушевленного орудия убийства! Именно за это умение его и повысили в звании, и к трону приблизили. Да это и понятно. Поставьте, к примеру, себя на место короля. Прибывает он на поле сражения и видит горы трупов, разбросанных повсюду в живописном беспорядке, словно одежды в борделе, и посреди этого бесконечного моря убитых и раненых, слегка покачиваясь и жмурясь от усталости, высится Гранит, залитый кровью (разумеется, не своей) и с окровавленным мечом в руке. Королю только и остается, что признать в этом вояке непревзойденного мастера своего дела. Именно таковым и почитался наш Гранит в придворных кругах.
К сожалению, доброму нашему королю было невдомек, что если человек прекрасно зарекомендовал себя в подавлении мятежей огнем и мечом, если он готов без колебаний усеять всю округу внутренностями восставших, то другие методы усмирения беспорядков ему могут быть неведомы и недоступны. И когда Рунсибелу доложили о проблеме в Пелле, он ничтоже сумняшеся послал туда Гранита, одного из лучших своих людей, надежду и опору престола. Будь мятеж в Пелле серьезней и опасней, чем это оказалось в действительности, Гранит с честью справился бы с ним. Но ситуацию вполне еще можно было взять под контроль иными методами. Недоступными Граниту. Кинжал, неприметный и бесшумно пронзающий жертву, следовало предпочесть мечу, который со свистом рассекает воздух и крушит все окрест.
Гранит же дал волю именно мечу. Да еще какую! Он и его люди ворвались в город на всем скаку, окруженные клубами пыли и с таким шумом, словно в Пелл пожаловала собственная его величества Девятая армия, взяли в кольцо с дюжину первых встречных горожан и, пригрозив немедленно их обезглавить, потребовали назвать имена зачинщиков неповиновения. Обыватели, которых перспектива повышения налогов расстроила не настолько, чтобы рисковать жизнью, с боязливой готовностью выплюнули эти имена. Что ж, их можно понять: лучше, пусть и чуточку обеднев, пожить еще на белом свете, чем расстаться с ним навек ради сомнительной перспективы выгадать напоследок несколько лишних монет.
Гранит и его воины не долго думая окружили заговорщиков. И началось такое!.. Вопли, стоны, звон железа, истошные крики, мольбы… Все это было ужасно. Воины короля всех их изловили. По правде сказать, бригадиры вели себя совсем не по-геройски. Им достало смелости лишь на то, чтобы издалека посылать угрозы и проклятия в адрес властителя, называть его налоговую политику преступной и требовать облегчения участи граждан державы. Но стоило остриям мечей коснуться их глоток, как все забияки вмиг пересмотрели свои взгляды на политику. Риторика уступила место заботам о спасении собственной шкуры. Надо думать, они с плачем и причитаниями молили воинов пощадить их. Растирали по лицу слезы, пообделались со страху. В общем, осрамились перед смертью, что уж там говорить.
Тут для Гранита открылась блестящая возможность разрешить пеллскую проблему с наименьшим уроном для себя самого и для короля. Но старый осел, разумеется, упустил и ее. Недостойное поведение бригадиров задело его чувства мужчины и воина. Он был зол еще и на то, что король заставил его тратить драгоценное время на усмирение этой жалкой горстки трусов. От ярости у него в глазах потемнело. Надо было сорвать на ком-то злость. Лучшего объекта для этого, чем несчастные бригадиры, поблизости не оказалось. Таким образом, участь их была решена.
И он немедленно заколол несчастных идиотов, всех до одного. Всех, кроме Тэсита. Его и изловить-то не сумели. Хотя, надо думать, старались изо всех сил. Он вырвался из оцепления, проложив себе мечом дорогу к свободе. Он бился с людьми Гранита яростно и отчаянно, ведь речь шла о его жизни. И он ее отстоял, но дорогой ценой: лишился половины уха и одного глаза, несчастный сукин сын. Он сбежал из Пелла в Элдервуд — густой непроходимый лес, хорошо ему знакомый, — мы с ним когда-то провели там немало приятных часов. Очутившись в этой дремучей чаще, он стал неуловим и почитай что невидим, как призрак. Там он зализал свои раны и после возвратился в Пелл с повязкой на месте глаза и неукротимой решимостью продолжать начатое дело. Из потенциально сговорчивого противника он, будучи покалечен людьми Гранита, превратился в непримиримого врага короля и престола.
Он сумел увлечь за собой едва ли не все население Пелла, в одиночку осуществив то, что не удалось в свое время бригаде Свободы в полном составе: он превратил население городка ни много ни мало как в боеспособную армию. Все мужчины, женщины и дети Пелла стояли за него горой. Налогов они больше никаких не платили и требовали у короля голову сэра Гранита, а также интимные части его тела.
Гранит уступил этим просьбам: доставил в Пелл свою голову и интимные органы, хотя и вкупе с остальными членами могучего организма. На всякий случай прихватил он и вооруженных до зубов воинов и взял город в осаду. Через пару часов после его прибытия город пылал, подожженный сразу с нескольких концов. Процентов шестьдесят горожан сгорели заживо, еще процентов двадцать получили смертельные ожоги.
Естественным следствием такого хода вещей стало то, что королевская казна лишилась как минимум восьмидесяти процентов податей, выплачиваемых городком Пеллом. Из-за которых, собственно, и начался весь сыр-бор. Но Гранит как-то упустил это из виду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100