! — со злобой бросил мне в лицо Булат и шагнул в мою сторону. Расстояние между нами значительно сократилось. Я предпочел бы продолжать беседу с гораздо большей дистанции, но вслух об этом не сказал. — Ты ведь о ней вспоминаешь, только когда это сулит тебе выгоду.
Вот тут он, безусловно, был прав. Прав на сто процентов. Но я был далек от того, чтобы посвящать его в свою философию, делиться своими взглядами на жизнь, тем более он, похоже, и без того постиг их суть. Как, впрочем, не собирался я и драться с этой оравой за горстку золотых, которую им не терпелось получить назад. Золотом можно будет как-нибудь иначе разжиться, монет на свете навалом, а вот зубов у меня во рту всего-то тридцать или около того. И их следовало поберечь.
— У меня дел по горло, Морнингстар, некогда мне тут с тобой болтать о пустяках… — С этими словами я швырнул ему мешочек. До чего ж трудно было заставить себя это сделать! Я с досадой подумал, что в стенах этой проклятой крепости только тем и занимаюсь, что расшвыриваю деньги, которые принадлежат мне по праву. Я твердо решил на днях унести ноги из королевской резиденции. И возвращать Морнингстару золотые мне было из-за этого еще горше: я ведь так надеялся уйти отсюда пусть с небольшим, но капиталом, я его заработал при помощи своей смекалки, и вот поди ж ты… Но настроение Булата и остальных оруженосцев, читавшееся в их взглядах, было таково, что с надеждой на обогащение я тотчас же распростился и сосредоточил мысли и чаяния на том, чтобы выбраться из крепости без серьезных увечий.
Но даже этому скромнейшему из желаний, похоже, не суждено было осуществиться. Потому как Морнингстар не сделал попытки поймать свой мешочек и тот с металлическим звоном упал к его ногам.
— Дело не в деньгах, ублюдок, — процедил он сквозь зубы, не находя нужным более скрывать свою ярость. — Плебейское отродье! Здесь честь затронута!
— О-о-о, а я думал, ты именно денег пожалел, иначе к чему весь этот сыр-бор? Спасибо, что прояснил ситуацию. И спокойной тебе ночи, Булат.
Я как ни в чем не бывало захромал прочь, но Морнингстар одним прыжком меня настиг и схватил за воротник камзола. Я инстинктивно втянул голову в плечи, одновременно нажав на кнопку в верхней части рукоятки посоха. Острое лезвие послушно выпрыгнуло наружу. Щелчок, который при этом издала пружина, был слышен одному мне.
Я повернулся к Булату лицом, собираясь привести в действие свое оружие, но он оказался проворнее: ловким движением ладони выбил посох у меня из рук. Я очутился лицом к лицу с ним, утратив одновременно опору и средство обороны. Булат оказался не только свирепей, чем я мог предположить, но и гораздо сильней. Теперь мне предстояло сполна заплатить за то, что я так его недооценил.
— Тебе этот трюк блестяще удался с сэром Юстусом, — прошипел он. — Но я не настолько прост, чтобы забыть о том уроке, со мной этот номер не пройдет. Сейчас ты щедрой мерой получишь то, чего давно заслужил, шлюхин сын!
— Лучше уж быть шлюхиным сыном, чем таким надутым индюком, высокомерным кретином и спесивым болваном, как ты, — сказал я. Если мне впредь суждено страдать дефектами речи из-за отсутствия передних зубов, пронеслось у меня в голове, то пусть хоть последние мои внятно произнесенные слова будут смелыми, вескими, запоминающимися.
Прихвостни Булата стали подзадоривать его одобрительными возгласами. Им не терпелось поглазеть, как он со мной расправится. Красавчик Морнингстар сжал кулаки. И в этот момент кто-то позади меня громко откашлялся. Я оглянулся.
Неподалеку от нас в тени от замковой стены стоял сэр Умбреж. Стоял и смотрел на меня и стаю оруженосцев, скрестив руки на груди. С пояса у него свисал меч в ножнах. Мы замолчали, и старик тоже не произнес ни слова. Ему, ясное дело, ничего не стоило подойти к нам неслышно — ведь мы с Булатом так друг на друга орали. Старый рыцарь был одет в придворное платье, серый парадный костюм с черной оторочкой на рукавах камзола и панталонах.
— У нас к вам нет претензий, добрый сэр рыцарь, — приветливо заверил его Морнингстар, — и никаких вопросов тоже. Вы наверняка стали жертвой плутовства этого вот негодяя, вернее, одной из жертв. Как и мы все.
Сэр Умбреж ничего ему не ответил. И с места не сдвинулся.
— Так что спокойной вам ночи, — сладким голосом прибавил Булат, — а мы, с вашего позволения, продолжим… дискуссию.
Ни слова не произнес на это старик. И даже не шелохнулся.
— Сэр Умбреж, при всем моем к вам уважении, право же, будет лучше, если вы… — Булат осекся, видя, что его увещевания не возымели на пожилого рыцаря никакого действия. Тот словно окаменел, полностью утратив не только дар речи, но и способность двигаться.
Стоило Морнингстару умолкнуть, и вокруг нас воцарилась мертвая тишина. В воздухе веяло чем-то недобрым, и я уверен, что Булат и его дружки тоже это почувствовали. Даже цикады, и те перестали трещать.
В конце концов он таки выпустил из своей пятерни мой воротник и с нарочито брезгливым видом отряхнул ладони. Сперва он открыл было рот, чтобы еще что-то сказать моему патрону, но потом передумал и вяло махнул рукой. И отступил, побрел прочь в сопровождении своих приятелей, задержавшись лишь на мгновение, чтобы поднять с земли кожаный кошель. Удалившись на расстояние нескольких шагов от меня, Морнингстар вытянул в мою сторону указательный палец и с бешенством бросил:
— Мы с тобой еще посчитаемся, Невпопад!
И тут к сэру Умбрежу вроде как вернулся дар речи.
— Нет, — произнес он тоном, не допускавшим возражений, и хмуро взглянул на удалявшихся оруженосцев. — Не советую даже и помышлять о подобном.
Им нечего было на это возразить. Через секунду вся ватага, обогнув выступ стены, исчезла из нашего поля зрения и не иначе как отправилась на пиршество, которое было в самом разгаре.
Я первым делом подобрал с земли свой посох, потом подошел к Умбрежу и только было начал мямлить: «Сэр, благодарю вас от всей души за то, что вы…» — как его кулак со всего размаху впечатался мне в физиономию. Раздался хруст, не оставивший у меня никаких сомнений: мой несчастный нос снова оказался сломан. Я пошатнулся, но на ногах устоял, вцепился что было сил в посох и восстановил равновесие, хотя перед глазами плыли разноцветные круги и в ушах здорово звенело. Я было зажмурился, но от этого меня еще хуже замутило. Глаза пришлось открыть, и, хотя головокружение усилилось, мне удалось выпрямиться. Первым, что я смог разглядеть, когда перед глазами перестали мелькать яркие круги и точки, была рука сэра Умбрежа, двигавшаяся к моему лицу. Я стремительно пригнулся. Второй такой удар наверняка вышиб бы мне мозги. Но старик всего только протягивал мне льняной платок, чтобы вытереть кровь.
— Вот, держи-ка, — сказал он. — Зажми как следует нос.
Я последовал его совету. Задрал голову кверху и приложил платок к ноздрям, взвыв от боли, настолько мучительным оказалось прикосновение к покалеченному носу. Но все ж я не отнял платок от лица, пока кровь не остановилась.
— Сэр, за что вы меня так? — прогундосил я.
— Ты еще и не такого заслужил, — сердито ответил Умбреж. И со вздохом добавил: — Ты нас обоих обрек на страдания и тяжелейшие испытания, молодой человек. Понимаю, что не нарочно… Но как же туго нам теперь придется! Ладно, следуй за мной, я тебе все растолкую.
Он повернулся и зашагал к замку, не прибавив больше ни слова. Я, совершенно сбитый с толку, покорно последовал за ним.
Войдя в свои покои, Умбреж заложил дверь на засов, чтобы никто не помешал нашему разговору. Из пиршественного зала по-прежнему слышался отдаленный шум. Мне он казался чем-то почти нереальным, я ловил себя на том, что воспринимаю эти звуки как смутный гул из потустороннего мира, к которому лично я не имею теперь никакого отношения, с которым ничто меня больше не связывает.
Сэр Умбреж вынул из шкафа большой серебряный кувшин и снял с него крышку.
— Выпьешь?
— А что это? — с беспокойством спросил я.
— Напиток, получаемый из виноградного сока. Ну так как?
Я заставил себя согласно кивнуть, стараясь ничем не выдать своей тревоги. А ну как старик решил меня отравить? Но, немного поразмыслив, я счел свои опасения безосновательными. Вздумай он от меня избавиться, ему для этого достаточно было бы просто не вмешиваться в нашу «дискуссию» с Морнингстаром и остальными. Да и мало ли еще в распоряжении старика других способов покончить со мной без всякого шума, вдали от собственных покоев и даже от крепости, так, что никто его ни в чем не заподозрил бы. У меня отлегло от сердца, и я налил себе полный кубок виноградного вина.
И осушил его с наслаждением, одним духом. Терпкий напиток был на диво хорош. Я облизнулся и вытер губы тыльной стороной ладони, выпачкав ее не только каплями вина, но и кровью, которая незаметно для меня все еще продолжала сочиться из разбитого носа.
Умбреж столь же быстро опорожнил свой вместительный кубок и уставился на меня не мигая, каким-то странным, изучающим, осуждающим и вместе с тем завораживающим взглядом. Я поежился, но глаз не опустил.
— В молодости… и даже в зрелые свои годы… я был отчаянным рубакой, — так начал он свой рассказ. Голос старика звучал уверенно и твердо, от привычной дрожи и гнусавости в нем и следа не осталось. — Уважение ко мне короля Рунсибела… зиждется не на пустом месте, уж поверь. А потом настал день, когда я решил узнать свое будущее и обратился к оракулу. Никогда подобного не делай, юный Невпопад! Ни к чему хорошему это дерзостное любопытство не приведет. Меня тоже пытались отговорить от столь опрометчивого шага мудрые сэры рыцари преклонных лет, но я, пустоголовый и самоуверенный болван, пренебрег их советом. Молодость всегда все знает лучше всех. Дело было в том, что я тогда оплакивал безвременно почившую супругу и жаждал узнать, чем для меня станет жизнь без нее, найду ли я утешение в своем горе, которое тогда казалось мне безмерным. Оракул возвестил мне следующее: «Ты погибнешь в великой битве». Ну и я, как ты догадываешься, был весьма рад услыхать это пророчество. Ибо нет для рыцаря участи более достойной, смерти более почетной и величественной, чем на поле боя с оружием в руках. По крайней мере, именно это добрые наставники пытаются внушить всем юным оруженосцам, мечтающим стать рыцарями. У меня же была и другая причина страстно желать подобной развязки — смерть соединила бы меня с той, которую я оплакивал. Весь во власти этой надежды, я вступал в одно сражение за другим. Именно в ту пору я и снискал себе славу бесстрашного и непобедимого воина. Страха у меня в душе и впрямь не было, я его только на противников нагонял, сам же мечтал как можно скорей сложить голову в великой битве во исполнение пророчества оракула. — Сэр Умбреж со вздохом покачал головой. — Но годы шли, и многое переменилось вокруг меня и во мне, а я оставался невредим. Полагаю, что я уцелел не только благодаря своему мастерству и отваге, но главным образом — везению. Со временем боль моей утраты притупилась, и я уже не чувствовал себя осиротевшим без своей любимой супруги, не горел желанием с ней воссоединиться. Одиночество стало меня вполне устраивать. Время лечит любые раны, Невпопад, даже самые глубокие. И еще, заметь себе, чем старше делается человек, тем он выше ценит жизнь и все нехитрые радости, что она дает. С каждым прожитым годом я не без удивления осознавал, как во мне нарастает жажда продолжать свой земной путь, во что бы то ни стало не дать ему оборваться. Представь себе, я вполне поверил в то давнее пророчество, согласно которому, чтобы не лишиться жизни, мне следовало избегать участия в сражениях. И тогда… В таком случае я мог бы рассчитывать едва ли не на бессмертие…
Старик блаженно улыбнулся, качнул головой и продолжил:
— Больше всего на свете меня бы устроила почетная отставка. Уйдя на покой, я решительно ничем не рисковал бы и мог бы жить в полное свое удовольствие. Так ведь нет! Наш добрый король Рунсибел… Его величество давно меня знает и помнит о моих подвигах. Он питает ко мне благодарность и своего рода привязанность. Чтобы выразить эти чувства во всей их полноте, он держит меня при дворе и осыпает милостями. И ни о какой отставке даже слушать не желает. Сколько я его ни просил, все без толку. Наш монарх, если уж заберет что себе в голову, то стоит на этом насмерть. В особенности когда пожелает кого-либо облагодетельствовать и осчастливить. В случае со мной он так и заявил: мол, для него непереносима мысль, что мое великое воинское искусство и моя рыцарская доблесть будут «пропадать втуне». Он этого не может допустить. А я, пойми, со своей стороны не могу ему признаться, что от былой доблести у меня в душе и следа не осталось. Ведь стоит мне об этом только заикнуться, и другие рыцари тотчас же назовут меня презренным трусом. Но этого никак нельзя допустить, ведь тогда пострадает моя честь! — Умбреж вскинул голову. Глаза его гордо сверкнули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100