Ну вот, дозвонилась наконец. Услышав новость, викарий Себастьян лишается дара речи. Они с Люси – старые друзья, Себастьян даже был к ней когда-то неравнодушен. Все это мило, но ведь толку от такой вечно беспомощной личности будет чуть. В конце концов Люси говорит, что заедет за ним. Себастьян соглашается. Теперь позвоним Елене; ну, хоть эта сидит дома. Елена в полном ужасе, они с Люси договариваются встретиться в церкви.
Люси не видит улиц, по которым едет машина, она словно ослепла. За обедом Эмма Кейлбахер вроде бы говорила, куда они идут вечером. Или не говорила. В такой момент очень трудно что-нибудь вспомнить. А Лилиан, ведь вчера еще они вместе работали в конторе…
Люси решительно выкидывает из головы все подобные мысли. Она слегка задерживается перед церковной дверью, делает усилие и берет себя в руки. Елена, слава Богу, уже здесь. Бледный, с покрасневшими от слез глазами викарий задерживает их, чтобы прочитать молитву. У Люси едва хватает терпения. Не до того сейчас, сейчас нужно искать Эмму и Мартина.
Они садятся в машину Люси и едут к Кейлбахерам. Опять никого нет дома.
– Может быть, они решили поужинать в городе…
– По будням они обычно ходят к Мэри Каллендер.
– Да-да, верно. – Люси и Елена знают все рестораны, куда могут зайти Эмма и Мартин. Люси едет к Мэри Кал-лендер, но там Кейлбахеров нет.
– Куда теперь?
Они пробуют «Эль-Торито». Снова неудача. Потом в «Три короны», потом к Чарли. Нет, сегодня не заходили.
Может, они уже вернулись домой? Нет, не вернулись.
Остается одно – проверить всех знакомых, к которым они могли уйти в гости. Викарий Себастьян отвергает идею воспользоваться телефоном, поэтому далее следует мучительная серия визитов ко всем известным знакомым Кейлбахеров, причем в каждом доме приходится задержаться, чтобы сообщить страшную новость.
Люси все сильнее и сильнее чувствует, что они просто обязаны найти Эмму и Мартина; ей почему-то кажется ужасным, что столько людей уже знают о смерти Лилиан, а родители девочки остаются в полном неведении. Все члены поисковой команды озабочены, огорчены, раздражены; им никак не договориться – что же делать дальше.
– А может, – размышляет вслух Себастьян, – им уже полиция сообщила.
– Полностью отпадает, – уверенно говорит Люси. – Эйб приехал ко мне прямо с места аварии, полиция не успела бы.
Они тащатся в чертову даль, в Сил-Бич, куда переехали Янсены, потом возвращаются в Ирвин, к дому Кейлбахеров, потом в Тастин, в кинотеатр «Синема 12»… И все впустую.
– Да куда же они подевались? – негодующе вопрошает Люси. Елена и викарий уже смирились с твердым решением своей предводительницы найти родителей Лилиан, но никаких идей у них нет.
Остается одно – снова ехать к пустому дому. Ну где они, спрашивается, могут быть?
Люси паркуется перед кейлбахеровским домом; на этот раз ни она, ни ее помощники не выходят из машины, они просто сидят и ждут.
Говорить не о чем. Район здесь спокойный, в воздухе царит тишина. Ближайший уличный фонарь все время мигает, скоро, наверное, перегорит. Мостовая, дренажная канавка, тротуар, трава, дорожки, ведущие к домам, сами дома, все это тоже мигает, и все обесцвечено, обескровлено голубоватым сиянием ртутных паров– маленький, серый, мерцающий мирок. Они сидят. Странное это занятие, словно стоишь в карауле по заданию некой таинственной организации или отправляешь новый, самому тебе не совсем понятный ритуал. Сложная всe-таки штука жизнь, думает Люси; иногда приходится делать самые неожиданные вещи.
Внизу, в начале улицы, появляются огоньки фар; сердце Люси буквально подскакивает, словно маленький ребенок, запертый в грудной клетке и пытающийся оттуда бежать. Машина медленно приближается. Сворачивает к кейлбахеровскому дому.
– Господи, о Господи, – всхлипывает Елена. Плачет и викарий.
– Да перестаньте, – почти грубо обрывает их Люси, открывая дверцу машины и ставя ногу на мостовую. – Мы исполняем здесь Божий промысел, мы его посланники, сейчас говорим не мы, но Бог через нас.
И ведь это скорее всего было правдой, потому что та самая Люси Макферсон, которая обязательно раскисает и начинает хлюпать, если при ней рассказывают про чьи-либо страдания и утраты, Люси, готовая расплакаться при малейшем подозрении, что кто-то там косо на нее посмотрел, – эта Люси твердым, неторопливым шагом пересекает газон и подходит к недоумевающей чете Кейлбахеров, эта Люси спокойно, без всяких эмоций сообщает им страшную весть, а затем не суетясь, уверенно, словно опытный врач, помогает Мартину отвести теряющую сознание Эмму в дом. И всю эту нескончаемо кошмарную ночь, когда Эмма бьется в слезах и истерике, а Мартин сидит на заднем крыльце и оцепенело смотрит на вьщавленные когда-то в сыром бетоне отпечатки крохотных детских ладошек, а чаще – просто в никуда, именно к ней, к Люси, бегут с просьбой сварить кофе, состряпать по-быстрому суп, подержать Эмму, переговорить с полицией, позвонить в морг, – со всеми делами, на которые остальные, потрясенные и ошеломленные, попросту сейчас не способны. Со всем идут к Люси.
Глава 60
Деннис возвращается из Вашингтона глубокой ночью, подавленный и усталый. Дома нет никого. Записки тоже нет. Первоначальная вспышка ярости сменяется беспокойством, он не знает, что и думать, тем более – что предпринять. На Люси это абсолютно не похоже. Ну где, спрашивается, может она быть в три часа ночи? Ведь должно же быть какое-то разумное объяснение. А может, она ушла, вроде как от Дэна Хьюстона его Дон. Секунда нерассуждающей паники, а затем Деннис трясет головой, словно освобождая ее от такой несусветной чуши. Вот уж чего Люси никогда не сделает.
Может, с ней что-нибудь случилось? Проходит час, затем два, страх все усиливается. Деннис готов уже звонить в полицию, потом соображает, что лучше связаться сперва со священником, и тут к дому подъезжает машина. Он выбегает на крыльцо, весь страх мгновенно прошел и сменился раздражением.
– Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени? Где ты была?
– Господи, да как же это! – растерянно бормочет Деннис через минуту, прижимая к себе Люси.
«Как же я устал, – думает он. – Слишком устал, чтобы понять, почувствовать такое».
Они стоят обнявшись. Деннису почему-то припоминается игра, в которую он играл в детстве. Родители брали их с братом в свои долгие марафонские поездки по стране, в мотеле скучно, вот мальчишки и придумали себе развлечение. Брали колоду карт, делили ее пополам и строили в противоположных углах комнаты карточные домики, прямо на полу. Даже лучше сказать, не домики, а карточные крепости. Потом вооружались пластиковыми ложечками из «Макдональдса» и использовали их в качестве метательных снарядов – туго сгибали двумя пальцами и отпускали. Ложка летела, кувыркаясь, через комнату, в самом обычно неожиданном направлении. Каждый промах встречался дружным смехом…
Но интереснее всего – это когда ложка все-таки попадала в цель; и какая там разница, чья именно крепость сбита, главное – как это происходило. Они заметили, что карточные домики ведут себя при прямом попадании одним из двух возможных способов. Они либо мгновенно обрушиваются – хлоп! – и готово, и на полу – беспорядочная россыпь карт, либо только чуть-чуть сдвигаются, оседают, практически не теряя при этом своей структурной целостности, своей устойчивости. Интересно, любопытно. Возможно, именно это любопытство и сделало Денниса инженером.
Случайные картины, беспорядочно мелькающие в утомленном мозгу.»К чему это я?» – думает Деннис. Ну да. Вот мы и есть сейчас этот карточный домик. И ведь никогда не бывает, чтобы опасность грозила одной-единственной карте, а остальные могли наслаждаться покоем и безопасностью, нет, они либо вместе устоят, либо упадут – и тоже вместе. Перманентный кризис, в равной степени угрожающий всем. И сколько же это продолжается? Со всех сторон летят ложки. И карточный домик, который либо выстоит, либо рухнет.
Он слишком устал, слишком подавлен, в нем не осталось ни капли тепла, которым можно было бы поделиться с Люси. А Люси плачет, и чем дальше – тем сильнее. Деннис пытается вспомнить девочку Кейлбахеров, он видел ее совсем немного раз, да и то как-то всегда мимолетом, забежит, покрутится, убежит. Светлые волосы. Веселая, живая. Симпатичная. Нет, куда проще представить себе Эмму или Мартина. Вот уж невезение, так невезение. Ужасное невезение. Несравненно, неизмеримо худшее, чем когда судья Тобайасон отвергает протест, несмотря на всю очевидность дела, худшее, чем любая неприятность, связанная с этим миром алчности и продажности. Все плохо, везде плохо. Ложки со всех сторон. Нужно проверить машину Джима, а то не дай еще Бог. Деннис не знает, что сказать; Люси всегда нужны слова, слова, а у него нет их, этих самых слов. Да и вообще – есть ли для такого слова? Нет их. Некое странное упорство, удачное расположение частей помогает отдельным карточным домикам устоять, несмотря на сыплющиеся со всех сторон удары… Деннис еще крепче обнимает Люси – не дает им рассыпаться.
Глава 61
Джим узнает все на следующий день, от Люси.
– И санитаром спасательной машины оказался не кто другой, как Эйб.
– Не может быть!
– Именно он, и он завернул к Кейлбахерам, хотел сказать им, но их не было дома, и тогда он приехал ко мне. Выглядел он совершенно ужасно.
– Да уж, могу себе представить.
Джим пробует дозвониться до Эйба, но Бернарды-родители все еще в отъезде, и трубку никто не берет. Автоответчик то ли сломался, то ли выключен.
Похороны на следующее утро; в часовне Фэрхевенского кладбища Джим далеко не проходит, а слушает панихиду, стоя около двери. Все его воспоминания о Лилиан Кейлбахер так или иначе связаны с церковью. Где-то в старших классах Люси завербовала его строить на задах церковного участка воскресную школу – считалось, конечно же, что это он сам «вызвался добровольцем». У церкви – она довольно бедная – не было денег, чтобы нанять настоящую строительную бригаду, так что все работы проводились добровольцами под руководством пары богомольных плотников; плотники упивались своей значительностью, но дело подвигалось довольно туго. И каждый раз, когда Джим выходил на работу, там обязательно присутствовала белесая, костлявая девочка, улыбавшаяся металлическими скобками для исправления не в ту сторону растущих зубов. Она лупила молотком по гвоздям с невероятно огромным размахом – и с таким же огромным энтузиазмом. Плотники прямо бледнели от ужаса, взирая на этот праздник труда, однако удары девчонки отличались завидной точностью. Перед глазами Джима восторженная, металлом сверкающая улыбка Лилиан, одним неправдоподобно длинным, откуда-то из-за головы, взмахом молотка вгоняющая гвоздь по самую шляпку. Дон, главный плотник, хватался за сердце, а потом чуть не валился от хохота…
После панихиды все выходят во двор, освещенный толстым пучком солнечных лучей. Кладбище располагается под узловой точкой трех трасс, бетонный свод «Треугольника» похож на низко нависшую грозовую тучу, однако кое-где в этих серых унылых небесах проделаны застекленные оконца, пропускающие вниз хоть какой-то свет. Катафалк медленно плывет по запутанным улицам огромного – население двести тысяч – города мертвых, провожающие идут сзади. И снова Джим в самом хвосте; издалека, через чужие головы он смотрит на небольшую кучку людей, сгрудившуюся вокруг Кейлбахеров, на то, как эти люди стараются держаться поближе друг к другу. Их церковная община похожа на маленький островок веры в залитой потоком безбожия Америке двадцать первого века, в них ощущается знакомая Джиму солидарность – сам он не испытывал ее давно, с того самого времени, как перестал ходить в церковь. Какое товарищество, какой радостный подъем объединял их в дни строительства этой маленькой воскресной школы! И ведь здание получилось вполне солидное, стоит и по сию пору. Да, в увлеченности Люси церковными делами что-то есть, ей можно только позавидовать… А сам он… «Вера. У меня нет веры. И притворяться тут совершенно бессмысленно. А без веры…»
За последним рядом могил виднеется апельсиновая роща, она освещена лучами солнца, пробивающимися сквозь большой застекленный фонарь. Похоронная процессия движется сейчас под бетонной изнанкой «Треугольника», отсюда, из затененного места, толстый сноп света, падающий на деревья, кажется ослепительно ярким, в нем густо танцуют пылинки. Деревья имеют почти идеально сферическую форму, зеленые сферы, усыпанные множеством маленьких оранжевых сфер. Последняя во всем округе Ориндж апельсиновая роща. Она принадлежит кладбищу и постепенно выкорчевывается, чтобы дать место все новым и новым мертвецам.
Прощание у могилы, очень короткое. Эйба не видно, не пришел. Смирившись с будущими нареканиями Люси, Джим потихоньку отваливает в сторону. О поминках и думать страшно. Сидя в петляющей по серпантину машине, он слушает бетховенскую сонату Hammerklavier.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Люси не видит улиц, по которым едет машина, она словно ослепла. За обедом Эмма Кейлбахер вроде бы говорила, куда они идут вечером. Или не говорила. В такой момент очень трудно что-нибудь вспомнить. А Лилиан, ведь вчера еще они вместе работали в конторе…
Люси решительно выкидывает из головы все подобные мысли. Она слегка задерживается перед церковной дверью, делает усилие и берет себя в руки. Елена, слава Богу, уже здесь. Бледный, с покрасневшими от слез глазами викарий задерживает их, чтобы прочитать молитву. У Люси едва хватает терпения. Не до того сейчас, сейчас нужно искать Эмму и Мартина.
Они садятся в машину Люси и едут к Кейлбахерам. Опять никого нет дома.
– Может быть, они решили поужинать в городе…
– По будням они обычно ходят к Мэри Каллендер.
– Да-да, верно. – Люси и Елена знают все рестораны, куда могут зайти Эмма и Мартин. Люси едет к Мэри Кал-лендер, но там Кейлбахеров нет.
– Куда теперь?
Они пробуют «Эль-Торито». Снова неудача. Потом в «Три короны», потом к Чарли. Нет, сегодня не заходили.
Может, они уже вернулись домой? Нет, не вернулись.
Остается одно – проверить всех знакомых, к которым они могли уйти в гости. Викарий Себастьян отвергает идею воспользоваться телефоном, поэтому далее следует мучительная серия визитов ко всем известным знакомым Кейлбахеров, причем в каждом доме приходится задержаться, чтобы сообщить страшную новость.
Люси все сильнее и сильнее чувствует, что они просто обязаны найти Эмму и Мартина; ей почему-то кажется ужасным, что столько людей уже знают о смерти Лилиан, а родители девочки остаются в полном неведении. Все члены поисковой команды озабочены, огорчены, раздражены; им никак не договориться – что же делать дальше.
– А может, – размышляет вслух Себастьян, – им уже полиция сообщила.
– Полностью отпадает, – уверенно говорит Люси. – Эйб приехал ко мне прямо с места аварии, полиция не успела бы.
Они тащатся в чертову даль, в Сил-Бич, куда переехали Янсены, потом возвращаются в Ирвин, к дому Кейлбахеров, потом в Тастин, в кинотеатр «Синема 12»… И все впустую.
– Да куда же они подевались? – негодующе вопрошает Люси. Елена и викарий уже смирились с твердым решением своей предводительницы найти родителей Лилиан, но никаких идей у них нет.
Остается одно – снова ехать к пустому дому. Ну где они, спрашивается, могут быть?
Люси паркуется перед кейлбахеровским домом; на этот раз ни она, ни ее помощники не выходят из машины, они просто сидят и ждут.
Говорить не о чем. Район здесь спокойный, в воздухе царит тишина. Ближайший уличный фонарь все время мигает, скоро, наверное, перегорит. Мостовая, дренажная канавка, тротуар, трава, дорожки, ведущие к домам, сами дома, все это тоже мигает, и все обесцвечено, обескровлено голубоватым сиянием ртутных паров– маленький, серый, мерцающий мирок. Они сидят. Странное это занятие, словно стоишь в карауле по заданию некой таинственной организации или отправляешь новый, самому тебе не совсем понятный ритуал. Сложная всe-таки штука жизнь, думает Люси; иногда приходится делать самые неожиданные вещи.
Внизу, в начале улицы, появляются огоньки фар; сердце Люси буквально подскакивает, словно маленький ребенок, запертый в грудной клетке и пытающийся оттуда бежать. Машина медленно приближается. Сворачивает к кейлбахеровскому дому.
– Господи, о Господи, – всхлипывает Елена. Плачет и викарий.
– Да перестаньте, – почти грубо обрывает их Люси, открывая дверцу машины и ставя ногу на мостовую. – Мы исполняем здесь Божий промысел, мы его посланники, сейчас говорим не мы, но Бог через нас.
И ведь это скорее всего было правдой, потому что та самая Люси Макферсон, которая обязательно раскисает и начинает хлюпать, если при ней рассказывают про чьи-либо страдания и утраты, Люси, готовая расплакаться при малейшем подозрении, что кто-то там косо на нее посмотрел, – эта Люси твердым, неторопливым шагом пересекает газон и подходит к недоумевающей чете Кейлбахеров, эта Люси спокойно, без всяких эмоций сообщает им страшную весть, а затем не суетясь, уверенно, словно опытный врач, помогает Мартину отвести теряющую сознание Эмму в дом. И всю эту нескончаемо кошмарную ночь, когда Эмма бьется в слезах и истерике, а Мартин сидит на заднем крыльце и оцепенело смотрит на вьщавленные когда-то в сыром бетоне отпечатки крохотных детских ладошек, а чаще – просто в никуда, именно к ней, к Люси, бегут с просьбой сварить кофе, состряпать по-быстрому суп, подержать Эмму, переговорить с полицией, позвонить в морг, – со всеми делами, на которые остальные, потрясенные и ошеломленные, попросту сейчас не способны. Со всем идут к Люси.
Глава 60
Деннис возвращается из Вашингтона глубокой ночью, подавленный и усталый. Дома нет никого. Записки тоже нет. Первоначальная вспышка ярости сменяется беспокойством, он не знает, что и думать, тем более – что предпринять. На Люси это абсолютно не похоже. Ну где, спрашивается, может она быть в три часа ночи? Ведь должно же быть какое-то разумное объяснение. А может, она ушла, вроде как от Дэна Хьюстона его Дон. Секунда нерассуждающей паники, а затем Деннис трясет головой, словно освобождая ее от такой несусветной чуши. Вот уж чего Люси никогда не сделает.
Может, с ней что-нибудь случилось? Проходит час, затем два, страх все усиливается. Деннис готов уже звонить в полицию, потом соображает, что лучше связаться сперва со священником, и тут к дому подъезжает машина. Он выбегает на крыльцо, весь страх мгновенно прошел и сменился раздражением.
– Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени? Где ты была?
– Господи, да как же это! – растерянно бормочет Деннис через минуту, прижимая к себе Люси.
«Как же я устал, – думает он. – Слишком устал, чтобы понять, почувствовать такое».
Они стоят обнявшись. Деннису почему-то припоминается игра, в которую он играл в детстве. Родители брали их с братом в свои долгие марафонские поездки по стране, в мотеле скучно, вот мальчишки и придумали себе развлечение. Брали колоду карт, делили ее пополам и строили в противоположных углах комнаты карточные домики, прямо на полу. Даже лучше сказать, не домики, а карточные крепости. Потом вооружались пластиковыми ложечками из «Макдональдса» и использовали их в качестве метательных снарядов – туго сгибали двумя пальцами и отпускали. Ложка летела, кувыркаясь, через комнату, в самом обычно неожиданном направлении. Каждый промах встречался дружным смехом…
Но интереснее всего – это когда ложка все-таки попадала в цель; и какая там разница, чья именно крепость сбита, главное – как это происходило. Они заметили, что карточные домики ведут себя при прямом попадании одним из двух возможных способов. Они либо мгновенно обрушиваются – хлоп! – и готово, и на полу – беспорядочная россыпь карт, либо только чуть-чуть сдвигаются, оседают, практически не теряя при этом своей структурной целостности, своей устойчивости. Интересно, любопытно. Возможно, именно это любопытство и сделало Денниса инженером.
Случайные картины, беспорядочно мелькающие в утомленном мозгу.»К чему это я?» – думает Деннис. Ну да. Вот мы и есть сейчас этот карточный домик. И ведь никогда не бывает, чтобы опасность грозила одной-единственной карте, а остальные могли наслаждаться покоем и безопасностью, нет, они либо вместе устоят, либо упадут – и тоже вместе. Перманентный кризис, в равной степени угрожающий всем. И сколько же это продолжается? Со всех сторон летят ложки. И карточный домик, который либо выстоит, либо рухнет.
Он слишком устал, слишком подавлен, в нем не осталось ни капли тепла, которым можно было бы поделиться с Люси. А Люси плачет, и чем дальше – тем сильнее. Деннис пытается вспомнить девочку Кейлбахеров, он видел ее совсем немного раз, да и то как-то всегда мимолетом, забежит, покрутится, убежит. Светлые волосы. Веселая, живая. Симпатичная. Нет, куда проще представить себе Эмму или Мартина. Вот уж невезение, так невезение. Ужасное невезение. Несравненно, неизмеримо худшее, чем когда судья Тобайасон отвергает протест, несмотря на всю очевидность дела, худшее, чем любая неприятность, связанная с этим миром алчности и продажности. Все плохо, везде плохо. Ложки со всех сторон. Нужно проверить машину Джима, а то не дай еще Бог. Деннис не знает, что сказать; Люси всегда нужны слова, слова, а у него нет их, этих самых слов. Да и вообще – есть ли для такого слова? Нет их. Некое странное упорство, удачное расположение частей помогает отдельным карточным домикам устоять, несмотря на сыплющиеся со всех сторон удары… Деннис еще крепче обнимает Люси – не дает им рассыпаться.
Глава 61
Джим узнает все на следующий день, от Люси.
– И санитаром спасательной машины оказался не кто другой, как Эйб.
– Не может быть!
– Именно он, и он завернул к Кейлбахерам, хотел сказать им, но их не было дома, и тогда он приехал ко мне. Выглядел он совершенно ужасно.
– Да уж, могу себе представить.
Джим пробует дозвониться до Эйба, но Бернарды-родители все еще в отъезде, и трубку никто не берет. Автоответчик то ли сломался, то ли выключен.
Похороны на следующее утро; в часовне Фэрхевенского кладбища Джим далеко не проходит, а слушает панихиду, стоя около двери. Все его воспоминания о Лилиан Кейлбахер так или иначе связаны с церковью. Где-то в старших классах Люси завербовала его строить на задах церковного участка воскресную школу – считалось, конечно же, что это он сам «вызвался добровольцем». У церкви – она довольно бедная – не было денег, чтобы нанять настоящую строительную бригаду, так что все работы проводились добровольцами под руководством пары богомольных плотников; плотники упивались своей значительностью, но дело подвигалось довольно туго. И каждый раз, когда Джим выходил на работу, там обязательно присутствовала белесая, костлявая девочка, улыбавшаяся металлическими скобками для исправления не в ту сторону растущих зубов. Она лупила молотком по гвоздям с невероятно огромным размахом – и с таким же огромным энтузиазмом. Плотники прямо бледнели от ужаса, взирая на этот праздник труда, однако удары девчонки отличались завидной точностью. Перед глазами Джима восторженная, металлом сверкающая улыбка Лилиан, одним неправдоподобно длинным, откуда-то из-за головы, взмахом молотка вгоняющая гвоздь по самую шляпку. Дон, главный плотник, хватался за сердце, а потом чуть не валился от хохота…
После панихиды все выходят во двор, освещенный толстым пучком солнечных лучей. Кладбище располагается под узловой точкой трех трасс, бетонный свод «Треугольника» похож на низко нависшую грозовую тучу, однако кое-где в этих серых унылых небесах проделаны застекленные оконца, пропускающие вниз хоть какой-то свет. Катафалк медленно плывет по запутанным улицам огромного – население двести тысяч – города мертвых, провожающие идут сзади. И снова Джим в самом хвосте; издалека, через чужие головы он смотрит на небольшую кучку людей, сгрудившуюся вокруг Кейлбахеров, на то, как эти люди стараются держаться поближе друг к другу. Их церковная община похожа на маленький островок веры в залитой потоком безбожия Америке двадцать первого века, в них ощущается знакомая Джиму солидарность – сам он не испытывал ее давно, с того самого времени, как перестал ходить в церковь. Какое товарищество, какой радостный подъем объединял их в дни строительства этой маленькой воскресной школы! И ведь здание получилось вполне солидное, стоит и по сию пору. Да, в увлеченности Люси церковными делами что-то есть, ей можно только позавидовать… А сам он… «Вера. У меня нет веры. И притворяться тут совершенно бессмысленно. А без веры…»
За последним рядом могил виднеется апельсиновая роща, она освещена лучами солнца, пробивающимися сквозь большой застекленный фонарь. Похоронная процессия движется сейчас под бетонной изнанкой «Треугольника», отсюда, из затененного места, толстый сноп света, падающий на деревья, кажется ослепительно ярким, в нем густо танцуют пылинки. Деревья имеют почти идеально сферическую форму, зеленые сферы, усыпанные множеством маленьких оранжевых сфер. Последняя во всем округе Ориндж апельсиновая роща. Она принадлежит кладбищу и постепенно выкорчевывается, чтобы дать место все новым и новым мертвецам.
Прощание у могилы, очень короткое. Эйба не видно, не пришел. Смирившись с будущими нареканиями Люси, Джим потихоньку отваливает в сторону. О поминках и думать страшно. Сидя в петляющей по серпантину машине, он слушает бетховенскую сонату Hammerklavier.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72