Даже сейчас Джиму кажется, будто эта уклончивость совершенно случайна, но чем больше он думает, тем больше склоняется к мысли, что тут далеко не все так просто. Ведь это, если разобраться, центральный момент всей истории, поворотный пункт, после которого земля никогда уже не была такой, как прежде. И он попросту боялся об этом моменте писать.
От длительного жевания кончик ручки обращается в белые пластиковые лохмотья. Джим приближает ручку к бумаге и пишет. Течет время.
Глава 82
Эту главу моя рука отказывалась писать.
В течение тысяча девятьсот пятидесятых и шестидесятых годов апельсиновые рощи выкорчевывались со скоростью нескольких акров в день. В предыдущие годы садоводы и их деревья отбивались от самых разнообразных напастей – и от мучнистой росы, и от красной ржавчины, и от черной ржавчины, и от «быстрой смерти» – но с такой напастью они встретились впервые, а смерть наступала теперь так быстро, как никогда прежде. В эти годы собирался урожай не плодов, а деревьев.
Вот как это делалось.
Приезжала бригада с грузовиками и инструментом. Первым делом рабочие брались за бензопилы и валили деревья. Это было самой простой частью, минутным делом. Хватало даже тридцати секунд: быстрый косой надрез вниз, пила извлекается, затем надрез вверх. Все.
Деревья падают.
Тогда их опутывают тросами и с помощью электрических лебедок подтаскивают к большим самосвалам. Люди, вооруженные меньшими пилами, разделывают сваленные деревья на части, а затем скармливают эти части механическому размельчителю. На холостом ходу эта машина скромно гудит, а получив ветку или кусок ствола, захлебывается воем и визгом. Конечным продуктом является мелкая щепа.
Взрытая, перепаханная колесами и гусеницами земля сплошь усыпана листьями и раздавленными апельсинами. В ноздри бьет резкий, пыльный цитрусовый запах; пыль, бывшая прежде естественной частью коры этих деревьев, повисает в воздухе.
Самое трудное – корчевать. Землю вокруг пня всячески – и лопатами, и ручными бурами – разрыхляют. Потом к нему подгоняют трактор. Пень обматывают цепью, прямо на уровне земли или даже чуть ниже, стараясь по возможности подлезть под самый толстый из обнажившихся корней.
Затем трактор пятится, натягивает цепь, дергается и останавливается. Скрипят шестеренки редуктора, рычит и всхрапывает дизель, выхлопная труба пускает к небу клубы черного дыма. Постепенно пень сдается и неровными рывками вылезает из грунта. Корневая система апельсинового дерева не очень обширна и прорастает не чересчур глубоко, но все равно, когда пень с топорщащимися лапами корней оттащен в сторону и закинут в один из самосвалов, на его месте остается довольно приличная воронка.
Еще труднее с эвкалиптами. Валить-то их относительно просто, немногим сложнее, чем апельсины: всего-то несколько надрезов пилой, правда, на этот раз дерево сперва обвязывают веревкой, чтобы уронить его в нужном направлении. Но затем ствол нужно разрезать на части, как это делают настоящие, в лесу, лесорубы. При помощи бульдозеров или небольших подъемных кранов огромные цилиндры загружаются в кузовы самосвалов. Эвкалиптовые пни очень упрямы; приходится много копать, перерубать самые толстые корни, и только тогда трактору удается сделать свое дело. Высаживались эвкалипты настолько близко друг к другу, что их корни переплелись намертво, поэтому безопаснее всего сперва спилить каждое третье дерево, и только потом браться за остальные. Пахнут эвкалипты еще сильнее, чем апельсиновые деревья. Зубья пилы забиваются смолой. Трудная работа.
На другом краю рощи, где деревья уже спилены, пни выкорчеваны, а воронки засыпаны бульдозером, землемеры втыкают в землю вешки с бантиками из красной пластиковой ленты на верхних концах. Вешки послужат ориентирами для операторов бетономешалок, грузовиков с огромными баками вместо кузовов; эти баки непрерывно вращаются и грохочут. Бетономешалки заливают фундаменты новых строений, это произойдет еще раньше, чем будет повалено последнее дерево.
Сейчас вечер ноябрьского, короткого дня. Начало тысяча девятьсот шестидесятых. Солнце стоит низко, и тени эвкалиптов западной защитной полосы – из них остался каждый третий – падают на то, что осталось от рощи. А не осталось ничего, кроме воронок: воронки, да кучи древесных обрезков, наваленные рядом с грузовиками. Тракторы и бульдозеры стоят ровной желтой шеренгой, спокойные, словно динозавры. Мимо проезжают машины. Люди, закончившие на сегодня свою работу, собрались у обеденного грузовичка; один борт откинут, открывая глазу прозрачные пластиковые коробки с воздушной кукурузой и треугольными бутербродами. Кое-кто из рабочих достал из своих пикапов пиво, на звуки негромкого разговора накладывается щелканье и шипение открываемых бутылок. Мимо проезжают машины. Порывы ветра доносят отдаленный гул ньюпортской трассы. С эвкалиптов – каждого третьего – падают листья.
Поодаль от рабочих и обеденного грузовика собралась кучка детей. Мальчики играют в войну, воронки, оставшиеся на месте деревьев, превратились для них в окопы. Воронки – нечто совершенно новое, они интересны и удивительны, теперь видно, на что похожи корни апельсиновых деревьев, вопрос, всегда интересовавший ребят. Мимо проезжают машины. Один из мальчиков отходит в сторону. Отпечатавшиеся на истерзанной земле следы покрышек приводят его взгляд к бетономешалке, все еще не опорожнившей свое стальное чрево: от нее по-прежнему исходит мокрый, шелестящий рокот. Мимо проезжают машины. Остальным мальчишкам уже надоело играть, и они идут домой, обедать. Каждый – в свой собственный дом. Рабочие, стоявшие около грузовика, кончили и пиво, и разговор, они расходятся по своим пикапам – хлоп! хлоп! – и уезжают. Двое прорабов обходят голую, вздыбленную площадку и прикидывают завтрашнюю работу. Они останавливаются рядом со сваленной около размельчителя кучей веток. Мальчик сидит на краю воронки и смотрит вдаль. Мимо проезжают машины. Эвкалиптовые листья крутятся в воздухе, падают. Заходит солнце. День закончился.
На оголенное поле крадучись выползают тени.
Глава 83
Покончив с писаниной, Джим набивает текст на компьютере. Печатает его. Кладет вместе с подклеенными листками. Нет, вся эта клейка-переклейка – совсем не дело. Джим заново набивает их, дополняет, переделывает. А затем снова печатает. Ну вот. Округ Ориндж. Заголовки никогда не были его сильным местом. Назовем это, например, «Карта, порванная в клочья» – а почему бы и нет.
Ночь близится к концу. Джим поднимается на затекшие от долгого сидения ноги, ковыляет к двери, выходит на улицу. Четыре утра, самое затишье на трассах. Постояв немного, он возвращается в квартиру, берет в руки свежеотпечатанные страницы. Не большая книга, уж тем более – не великая, но зато – его собственная. Ее написали он и эта земля. И люди, жившие здесь все эти годы, ведь и они в каком-то смысле авторы Джимовой книга. Они изо всех сил старались сделать эту землю домом – за исключением, конечно же, тех, кто изо всех сил старался разрезать эту землю на клочки, распродать ее и застроить домами. Но даже и эти… Джим смеется. У него всегда было и навсегда, наверное, сохранится двойственное отношение и к родному городу, и к поколениям, его создавшим. Разве в силах человеческих отделить добро от зла, героику от аляповатой мишуры?
Ну ладно, так что же дальше? С легкой, словно воздушный шарик, головой Джим снова слоняется по квартире; только теперь его пальцы сжимают пачку листков. Что же делать дальше? А не знает он, что делать дальше. До чего же неприятно, когда все твои привычки разлетелись в мелкий дребезг, когда ты вынужден начинать жизнь с нуля, с чистой страницы, должен изобретать ее, сочинять от момента к моменту. Адский труд.
Джим съедает пригоршню чипсов, прибирает кухню. Садится за маленький кухонный столик, опускает голову на драгоценные свои страницы и ненадолго погружается в дремоту.
И видит сон. Он стоит на берегу моря, а по краю обрыва тянется трасса. Мимо проезжают машины, они двигаются медленно-медленно, и в них сидят его друзья, знакомые, родные. И эти люди держат в руках карту округа Ориндж, и они рвут ее в клочья. И отец, и Хана, и Том, и Таши, и Эйб, и мама, и Сэнди с Анджелой… Джим мечется по берегу, кричит, чтобы они перестали рвать карту, но никто его не слышит. Карта распадается на куски вроде кусков головоломки, только большие, как хорошая пицца, и все они окрашены в бледно-пастельные тона, и все его друзья и родственники берут эти куски и швыряют их, закручивая, в воздух, словно детские летающие тарелки; куски карты летят сперва быстро, потом тормозят, останавливаются и валятся, беспорядочно кувыркаясь, на широкий, как белый свет, пляж. Джим бегает за ними, собирает, а это очень трудно, потому что под ногами рыхлый песок, сверкающий драгоценными каменьями, а потом он становится на колени и пытается сложить огромную головоломку, но нужно очень спешить, времени мало, ведь скоро на пляж нахлынет волна прилива…
Джим дергается и просыпается.
Он встает, теперь у него есть план. Он поедет по сантьягской трассе до Моджеска-Каньона, потом – к дому Ханы, и он возьмет с собой эти страницы, и сядет под эвкалиптами рядом с ее белым гаражом, и будет сидеть там до тех пор, пока она не выйдет из дома или не вернется домой. А потом он уговорит ее прочитать эти страницы, чтобы она сама увидела… то, что увидит. Ну а потом… Потом – как получится. Планировать дальше он не может. Вот такой у него план.
Джим идет в ванну, быстро драит зубы, пару раз проводит по голове гребенкой, отливает, чтобы не выскакивать по дороге, и выходит из квартиры. Это надо же, какая темень! Четыре тридцать утра – ну тогда все ясно. Изо всех времен грамматики самое лучшее – настоящее. Джим садится в машину и выезжает на трассу, но сразу же выясняется, что он впопыхах переврал программу и едет теперь не в ту сторону. На то, чтобы развернуться, уходит уйма времени. Трасса почти пуста, тускло поблескивают под луной магнитные дорожки, светопредставление достигло суточного своего минимума, воздух наполнен прохладой. Джим сворачивает на Чапмэн-авеню; здесь тоже пустынно, над каждым перекрестком подмигивает ярко-желтый глаз светофора. Мимо темных автостоянок, мимо темных «Пышных пышек», построенных на костях эль-моденской начальной школы, мимо квакерской церкви, вверх, по темным холмам. Теперь на сантьягскую трассу, под голубой свет ртутных ламп; стелющийся под колеса бетон тоже становится голубым. Темные склоны холмов, словно небо – звездами, усыпаны уличными фонарями. И – запах шалфея в рвущемся сквозь окно воздухе. Он сворачивает с трассы, плавно спускается по огромной бетонной загогулине. Все ближе и ближе объятие холмов, и скоро можно будет прикоснуться к земле. Он почти у цели.
notes
1
Производное от «авто» и «утопия». (Здесь и далее примеч. пер.).
2
Orange – апельсин (англ.).
3
Распространенное название торговых центров.
4
Ветер, дующий с одноименного перевала.
5
Город в штате Мэриленд, где расположена Военно-морская академия.
6
Здесь – баранье рагу с овощами (фр.).
7
Иметь зеленый палец – английское выражение, обозначающее особый дар выращивать растения.
8
Мексиканский напиток на основе текилы – кактусовой водки.
9
Волна правильной, закругленной формы, удобная для серфинга.
10
Игра типа лото.
11
Намек на роман Р. Хайнлайна «Уолдо».
12
Уайт сэнд – «белый песок» в переводе с английского.
13
Стиль в искусстве начала XX века. От art deco – букв, декоративное искусство (фр.).
14
Пересохшее речное русло (исп.).
15
Сведение к абсурду (лат.).
16
Разновидность бейсбола, при которой играют на площадке с уменьшенными размерами более крупным мячом.
17
Баха Калифорния, Нижняя Калифорния (исп.). Так называется штат Мексики, расположенный на территории Калифорнийского полуострова.
18
Антиракетные снаряды, уничтожающие цель без боеголовки, прямым встречным ударом.
19
Приведенные выше формулы и расчеты неточны.
20
Сан-Диего – город на юге Калифорнии, у самой мексиканской границы. Тихуана – уже мексиканский город, в полусотне километров от Сан-Диего.
21
Ироничное название швейцарских банкиров.
22
Марш английского композитора Э. Элгара (1857–1934). Название марша – цитата из У. Шекспира («Отеяло», акт 3, сцена 3, перевод Б. Пастернака).
23
Туалетная комната (фр.).
24
В данном случае Молл – парк в Вашингтоне.
25
Слова, выбитые на могильной плите Мартина Лютера Кинга.
26
Имеется в виду знаменитый рассказ Э. По «Похищенное письмо».
27
У. Шекспир. «Король Лир», акт 4, сцена 1. Сэнди цитирует неточно.
28
Городок в штате Виргиния, недалеко от Вашингтона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
От длительного жевания кончик ручки обращается в белые пластиковые лохмотья. Джим приближает ручку к бумаге и пишет. Течет время.
Глава 82
Эту главу моя рука отказывалась писать.
В течение тысяча девятьсот пятидесятых и шестидесятых годов апельсиновые рощи выкорчевывались со скоростью нескольких акров в день. В предыдущие годы садоводы и их деревья отбивались от самых разнообразных напастей – и от мучнистой росы, и от красной ржавчины, и от черной ржавчины, и от «быстрой смерти» – но с такой напастью они встретились впервые, а смерть наступала теперь так быстро, как никогда прежде. В эти годы собирался урожай не плодов, а деревьев.
Вот как это делалось.
Приезжала бригада с грузовиками и инструментом. Первым делом рабочие брались за бензопилы и валили деревья. Это было самой простой частью, минутным делом. Хватало даже тридцати секунд: быстрый косой надрез вниз, пила извлекается, затем надрез вверх. Все.
Деревья падают.
Тогда их опутывают тросами и с помощью электрических лебедок подтаскивают к большим самосвалам. Люди, вооруженные меньшими пилами, разделывают сваленные деревья на части, а затем скармливают эти части механическому размельчителю. На холостом ходу эта машина скромно гудит, а получив ветку или кусок ствола, захлебывается воем и визгом. Конечным продуктом является мелкая щепа.
Взрытая, перепаханная колесами и гусеницами земля сплошь усыпана листьями и раздавленными апельсинами. В ноздри бьет резкий, пыльный цитрусовый запах; пыль, бывшая прежде естественной частью коры этих деревьев, повисает в воздухе.
Самое трудное – корчевать. Землю вокруг пня всячески – и лопатами, и ручными бурами – разрыхляют. Потом к нему подгоняют трактор. Пень обматывают цепью, прямо на уровне земли или даже чуть ниже, стараясь по возможности подлезть под самый толстый из обнажившихся корней.
Затем трактор пятится, натягивает цепь, дергается и останавливается. Скрипят шестеренки редуктора, рычит и всхрапывает дизель, выхлопная труба пускает к небу клубы черного дыма. Постепенно пень сдается и неровными рывками вылезает из грунта. Корневая система апельсинового дерева не очень обширна и прорастает не чересчур глубоко, но все равно, когда пень с топорщащимися лапами корней оттащен в сторону и закинут в один из самосвалов, на его месте остается довольно приличная воронка.
Еще труднее с эвкалиптами. Валить-то их относительно просто, немногим сложнее, чем апельсины: всего-то несколько надрезов пилой, правда, на этот раз дерево сперва обвязывают веревкой, чтобы уронить его в нужном направлении. Но затем ствол нужно разрезать на части, как это делают настоящие, в лесу, лесорубы. При помощи бульдозеров или небольших подъемных кранов огромные цилиндры загружаются в кузовы самосвалов. Эвкалиптовые пни очень упрямы; приходится много копать, перерубать самые толстые корни, и только тогда трактору удается сделать свое дело. Высаживались эвкалипты настолько близко друг к другу, что их корни переплелись намертво, поэтому безопаснее всего сперва спилить каждое третье дерево, и только потом браться за остальные. Пахнут эвкалипты еще сильнее, чем апельсиновые деревья. Зубья пилы забиваются смолой. Трудная работа.
На другом краю рощи, где деревья уже спилены, пни выкорчеваны, а воронки засыпаны бульдозером, землемеры втыкают в землю вешки с бантиками из красной пластиковой ленты на верхних концах. Вешки послужат ориентирами для операторов бетономешалок, грузовиков с огромными баками вместо кузовов; эти баки непрерывно вращаются и грохочут. Бетономешалки заливают фундаменты новых строений, это произойдет еще раньше, чем будет повалено последнее дерево.
Сейчас вечер ноябрьского, короткого дня. Начало тысяча девятьсот шестидесятых. Солнце стоит низко, и тени эвкалиптов западной защитной полосы – из них остался каждый третий – падают на то, что осталось от рощи. А не осталось ничего, кроме воронок: воронки, да кучи древесных обрезков, наваленные рядом с грузовиками. Тракторы и бульдозеры стоят ровной желтой шеренгой, спокойные, словно динозавры. Мимо проезжают машины. Люди, закончившие на сегодня свою работу, собрались у обеденного грузовичка; один борт откинут, открывая глазу прозрачные пластиковые коробки с воздушной кукурузой и треугольными бутербродами. Кое-кто из рабочих достал из своих пикапов пиво, на звуки негромкого разговора накладывается щелканье и шипение открываемых бутылок. Мимо проезжают машины. Порывы ветра доносят отдаленный гул ньюпортской трассы. С эвкалиптов – каждого третьего – падают листья.
Поодаль от рабочих и обеденного грузовика собралась кучка детей. Мальчики играют в войну, воронки, оставшиеся на месте деревьев, превратились для них в окопы. Воронки – нечто совершенно новое, они интересны и удивительны, теперь видно, на что похожи корни апельсиновых деревьев, вопрос, всегда интересовавший ребят. Мимо проезжают машины. Один из мальчиков отходит в сторону. Отпечатавшиеся на истерзанной земле следы покрышек приводят его взгляд к бетономешалке, все еще не опорожнившей свое стальное чрево: от нее по-прежнему исходит мокрый, шелестящий рокот. Мимо проезжают машины. Остальным мальчишкам уже надоело играть, и они идут домой, обедать. Каждый – в свой собственный дом. Рабочие, стоявшие около грузовика, кончили и пиво, и разговор, они расходятся по своим пикапам – хлоп! хлоп! – и уезжают. Двое прорабов обходят голую, вздыбленную площадку и прикидывают завтрашнюю работу. Они останавливаются рядом со сваленной около размельчителя кучей веток. Мальчик сидит на краю воронки и смотрит вдаль. Мимо проезжают машины. Эвкалиптовые листья крутятся в воздухе, падают. Заходит солнце. День закончился.
На оголенное поле крадучись выползают тени.
Глава 83
Покончив с писаниной, Джим набивает текст на компьютере. Печатает его. Кладет вместе с подклеенными листками. Нет, вся эта клейка-переклейка – совсем не дело. Джим заново набивает их, дополняет, переделывает. А затем снова печатает. Ну вот. Округ Ориндж. Заголовки никогда не были его сильным местом. Назовем это, например, «Карта, порванная в клочья» – а почему бы и нет.
Ночь близится к концу. Джим поднимается на затекшие от долгого сидения ноги, ковыляет к двери, выходит на улицу. Четыре утра, самое затишье на трассах. Постояв немного, он возвращается в квартиру, берет в руки свежеотпечатанные страницы. Не большая книга, уж тем более – не великая, но зато – его собственная. Ее написали он и эта земля. И люди, жившие здесь все эти годы, ведь и они в каком-то смысле авторы Джимовой книга. Они изо всех сил старались сделать эту землю домом – за исключением, конечно же, тех, кто изо всех сил старался разрезать эту землю на клочки, распродать ее и застроить домами. Но даже и эти… Джим смеется. У него всегда было и навсегда, наверное, сохранится двойственное отношение и к родному городу, и к поколениям, его создавшим. Разве в силах человеческих отделить добро от зла, героику от аляповатой мишуры?
Ну ладно, так что же дальше? С легкой, словно воздушный шарик, головой Джим снова слоняется по квартире; только теперь его пальцы сжимают пачку листков. Что же делать дальше? А не знает он, что делать дальше. До чего же неприятно, когда все твои привычки разлетелись в мелкий дребезг, когда ты вынужден начинать жизнь с нуля, с чистой страницы, должен изобретать ее, сочинять от момента к моменту. Адский труд.
Джим съедает пригоршню чипсов, прибирает кухню. Садится за маленький кухонный столик, опускает голову на драгоценные свои страницы и ненадолго погружается в дремоту.
И видит сон. Он стоит на берегу моря, а по краю обрыва тянется трасса. Мимо проезжают машины, они двигаются медленно-медленно, и в них сидят его друзья, знакомые, родные. И эти люди держат в руках карту округа Ориндж, и они рвут ее в клочья. И отец, и Хана, и Том, и Таши, и Эйб, и мама, и Сэнди с Анджелой… Джим мечется по берегу, кричит, чтобы они перестали рвать карту, но никто его не слышит. Карта распадается на куски вроде кусков головоломки, только большие, как хорошая пицца, и все они окрашены в бледно-пастельные тона, и все его друзья и родственники берут эти куски и швыряют их, закручивая, в воздух, словно детские летающие тарелки; куски карты летят сперва быстро, потом тормозят, останавливаются и валятся, беспорядочно кувыркаясь, на широкий, как белый свет, пляж. Джим бегает за ними, собирает, а это очень трудно, потому что под ногами рыхлый песок, сверкающий драгоценными каменьями, а потом он становится на колени и пытается сложить огромную головоломку, но нужно очень спешить, времени мало, ведь скоро на пляж нахлынет волна прилива…
Джим дергается и просыпается.
Он встает, теперь у него есть план. Он поедет по сантьягской трассе до Моджеска-Каньона, потом – к дому Ханы, и он возьмет с собой эти страницы, и сядет под эвкалиптами рядом с ее белым гаражом, и будет сидеть там до тех пор, пока она не выйдет из дома или не вернется домой. А потом он уговорит ее прочитать эти страницы, чтобы она сама увидела… то, что увидит. Ну а потом… Потом – как получится. Планировать дальше он не может. Вот такой у него план.
Джим идет в ванну, быстро драит зубы, пару раз проводит по голове гребенкой, отливает, чтобы не выскакивать по дороге, и выходит из квартиры. Это надо же, какая темень! Четыре тридцать утра – ну тогда все ясно. Изо всех времен грамматики самое лучшее – настоящее. Джим садится в машину и выезжает на трассу, но сразу же выясняется, что он впопыхах переврал программу и едет теперь не в ту сторону. На то, чтобы развернуться, уходит уйма времени. Трасса почти пуста, тускло поблескивают под луной магнитные дорожки, светопредставление достигло суточного своего минимума, воздух наполнен прохладой. Джим сворачивает на Чапмэн-авеню; здесь тоже пустынно, над каждым перекрестком подмигивает ярко-желтый глаз светофора. Мимо темных автостоянок, мимо темных «Пышных пышек», построенных на костях эль-моденской начальной школы, мимо квакерской церкви, вверх, по темным холмам. Теперь на сантьягскую трассу, под голубой свет ртутных ламп; стелющийся под колеса бетон тоже становится голубым. Темные склоны холмов, словно небо – звездами, усыпаны уличными фонарями. И – запах шалфея в рвущемся сквозь окно воздухе. Он сворачивает с трассы, плавно спускается по огромной бетонной загогулине. Все ближе и ближе объятие холмов, и скоро можно будет прикоснуться к земле. Он почти у цели.
notes
1
Производное от «авто» и «утопия». (Здесь и далее примеч. пер.).
2
Orange – апельсин (англ.).
3
Распространенное название торговых центров.
4
Ветер, дующий с одноименного перевала.
5
Город в штате Мэриленд, где расположена Военно-морская академия.
6
Здесь – баранье рагу с овощами (фр.).
7
Иметь зеленый палец – английское выражение, обозначающее особый дар выращивать растения.
8
Мексиканский напиток на основе текилы – кактусовой водки.
9
Волна правильной, закругленной формы, удобная для серфинга.
10
Игра типа лото.
11
Намек на роман Р. Хайнлайна «Уолдо».
12
Уайт сэнд – «белый песок» в переводе с английского.
13
Стиль в искусстве начала XX века. От art deco – букв, декоративное искусство (фр.).
14
Пересохшее речное русло (исп.).
15
Сведение к абсурду (лат.).
16
Разновидность бейсбола, при которой играют на площадке с уменьшенными размерами более крупным мячом.
17
Баха Калифорния, Нижняя Калифорния (исп.). Так называется штат Мексики, расположенный на территории Калифорнийского полуострова.
18
Антиракетные снаряды, уничтожающие цель без боеголовки, прямым встречным ударом.
19
Приведенные выше формулы и расчеты неточны.
20
Сан-Диего – город на юге Калифорнии, у самой мексиканской границы. Тихуана – уже мексиканский город, в полусотне километров от Сан-Диего.
21
Ироничное название швейцарских банкиров.
22
Марш английского композитора Э. Элгара (1857–1934). Название марша – цитата из У. Шекспира («Отеяло», акт 3, сцена 3, перевод Б. Пастернака).
23
Туалетная комната (фр.).
24
В данном случае Молл – парк в Вашингтоне.
25
Слова, выбитые на могильной плите Мартина Лютера Кинга.
26
Имеется в виду знаменитый рассказ Э. По «Похищенное письмо».
27
У. Шекспир. «Король Лир», акт 4, сцена 1. Сэнди цитирует неточно.
28
Городок в штате Виргиния, недалеко от Вашингтона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72