Чего только не сулили колонистам при вербовке - деньги, мир без преступности, войн и налогов, полную самостоятельность, чистую воду и чистый воздух - но ни один стратег отдела пропаганды «Экспа» не задумался о том, чтоб заразить переселенцев общей Мечтой, превосходящей жажду одиночки нахапать побольше денег и построить свой домишко - той Мечтой, во имя которой люди уже сходились однажды, чтоб возвести башню до неба.
Странно было слушать восхищенную речь священника в промозглой ночи, посреди скудно поросшей колючником щебнистой пустоши, тянувшейся на десятки километров во все стороны, где присутствие людей обозначалось лишь одиночными стоянками отрядов, возводивших коробки высоковольтных подстанций по генеральному плану
«Экспа». Водитель «самсона», глотнув синтетического джина, машинально пробормотал «Ле-хаим!», на плечи больше не давило, повседневный труд уже не казался неизбежной обузой, разложенной порциями по дням - он стал высоким предначертанием. Поводя рукой над столом и напевно вещая, священник как будто легкими мазками рисовал панораму невероятного города - горы и хребты домов, кратеры площадей, долины проспектов, город, большой, как страна, вырастал перед глазами, становился зримым и объемным - светлый, счастливый город-мечта.
Литровая бутылка опустела незаметно, священник умолк, но расходиться не хотелось - многие втайне от себя ожидали, что сказка будет продолжаться. Однако, время диктовало режим - старшина встал, и это был сигнал ко сну.
- Вы не откажетесь переночевать в моей машине?.. Клара, приготовь для святого отца место.
Хлесткий дождь уже трещал по брезенту, полуавтоматы словно потели холодной водой. Дочь старшины подняла рукав ветровки, не глядя, положила пальцы на потертую клавиатуру пульта, пристегнутого к предплечью. «Голиаф» нагнул и повернул к молоденькой хозяйке массивную «голову», слабо блеснувшую гранями лобовых стекол.
- Хотела бы я, чтоб он обрел язык и душу, как вы говорили. Он был бы сильным и добрым другом. Как большая-большая собака, правда?
«Голиаф», повинуясь кнопкам, кивнул.
- Если он станет подобен человеку, он не захочет подчиняться тебе. Душа - это свобода, - ответил священник. - Господь наделил человека свободой воли. Сатана, князь мира сего, не может одержать победу, если человек не предастся ему добровольно, поэтому враг смущает человека, вводит его в греховный соблазн, ложью и обманом улавливает в свои сети - но обольщенный, ослепленный человек сам губит душу свою, и тяжкими будут его страдания, потому что жизнь телесная, земная - это миг, а жизнь души - вечность. Никто не может силой завладеть душой, ибо душа сотворена Богом, и она стремится к Богу. Бог - это свет, это истина, это жизнь бесконечная. Он дал человеку право выбора, чтобы люди не были изначально рабами. В каждой душе есть частица Божественного дыхания, и любое существо, имеющее душу, свободно.
Помолчав, он прибавил утомленным голосом:
- Там, внутри, есть место для уединения? я хочу помолиться, но боюсь помешать вам заснуть.
Дочь старшины задремала не скоро. Ей снился механик из экипажа «самсона», он звал ее покататься по городу, где вдоль улиц росли большие, пышные густо-зеленые деревья - а она упрямилась, не соглашалась. Ей казалось, что за деревьями прячется кто-то страшный.
За гофрированной перегородкой тесного пассажирского салона негромко звучало:- Pater noster, qui es in caelis; sanctificetur nomen tuum; adveniat regnum tuum; fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra…
На центральном объекте - строительстве главного космопорта - геодезист, листая распечатку полученных после ужина проектных документов, лениво язвил над канцелярской тупостью земной штаб-квартиры «Экспа»:
- Тоже мне, родили названьице. Шедевр! Наверно, долго думали.
- Ладно, кончай. Приказы не обсуждаются, - не оборачиваясь, сменный мастер с пульта проверял готовность трехсоткилотонной бомбы; бомба - продолговатый серый ящик с торчащими из него кабелями - лежала во взрывной камере под землей.
- Разве я спорю? я абсолютно лоялен, как твой фугас. Но мне как-то не по себе жить в городе, который они спланировали, - тряхнул геодезист подшивкой бумаг. - Как будто они не знают, чем мы тут ровняем землю под порт и как добиваемся спекания грунта в плиту. Если мне предложат место для жилья, я выберу его подальше от этого… - он сверился с распоряжением, - Сэнтрал-Сити. Никогда здесь не будет ничего хорошего.
Встав со стула, он подошел к широкому и низкому окну. Инженерный городок в свете голубовато-белых ламп был виден прекрасно, он весь помещался в плоской лощинке, будто в ладони. Бетон дорожек, стены, крыши - все блестело от воды, сиянье ламп радужными кольцами переливалось в воздухе, наполненном дождем, рябило в зеркалах луж.
«Сити, - пожал геодезист плечами. - Какой тут может быть „сити“, на этой голой лучевой проплешине?.. Мы роем землю бомбами вместо экскаваторов, боевыми бомбами, которых стало так много в метрополии, что матушка-Земля решила часть их выделить для мирных целей. Грунтовые воды, артезианский горизонт, река - все лучит и будет лучить еще лет триста… К черту. Когда нулевой цикл закончится, переведусь на юг или в горы. И плевать, что в деньгах потеряю, здоровье дороже».
Вернуться на Землю он и не помышлял. Он слишком хорошо помнил режущий уши свист беспилотных штурмовиков над другими горами, визжащий звук ракет, дрожь земли и пыль, сыплющуюся со стен бомбоубежища, гуманитарный конвой, под огнем вывозящий женщин и детей к морю, мытарства в Европе, унизительную квоту высшего образования для беженцев… Похоже, беженец - это профессия; однажды кинувшись бежать, ты уже не можешь остановиться.
- Ты бы сел, - напомнил мастер. - Двенадцать минут третьего.
- Слушай, карту зоны взрыва составлял я. Смещения не будет.
- Ну, как знаешь.
Пальцы священника переместились с большой бусины четок на малую.
- Ave Maria, gratia plena, Dominus tecum, benedicta tu in mulieribus et benedictus fructus ventris tui Iesus. Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis, peccatoribus, nunc et in hora mortis nostrae…
Земля покачнулась, стол встряхнулся, и со стола на пол упал карандаш. Гидравлика полуавтоматов, настроенная на сейсмические толчки, смягчила колебания.
- Amen, - закончил священник, склонив голову.
254 год
среда, 23 апреля
Сэнтрал-Сити, западный Басстаун
Глава I
«Сегодня снова в моде женственность и ретро, - объявил Чаре журнал. - Одно из знамений сезона - женский дневник. Написанный от руки чернилами цвета сепии, с золотыми, алыми и черными пометками на полях, обложенный темной натуральной кожей с тисненым старинным узором, он становится самым близким другом умной, творческой, глубоко чувствующей женщины, которому они доверяет свои тайные желания, свои надежды и разочарования, свои сомнения и свою страсть, а спустя годы он Вашими же словами поведает Вам о минувшем, воскресит в памяти полузабытые лица, напомнит о любви и нежности. Заведите дневник - и Вы обретете в нем подругу, которой можно рассказать все, и друга, который вам никогда не изменит».
Чара приобрела дневник, перьевую ручку, модные чернила - и в тот же день принялась писать.
ДНЕВНИК - красиво вывела она в начале первой страницы и задумалась. Что дальше? «Наверное, - побежало по бумаге тонкое перо, оставляя за собой сепиевую строку, - я самая счастливая мать на свете. У меня четыре чудесных дочери, в которых я души не чаю, и которые любят меня горячо и искренне».
Она перечитала написанное, осталась им довольна и с улыбкой оглянулась на девочек. Маленькая, тонкая Маска, набулькав в миску косметического молочка, макала туда салфетку и стирала с лица макияж - бледно-землистую крем-пудру «Мертвая королева», воспаленно-красные ободки теней, ржавую тушь и трагический черный рот адского клоуна. Сильная, серьезная Косичка, сняв круглые очочки с треснутым левым стеклом, уже разобрала свой дальнобойный «уран» калибра 50, штатное оружие спецназовцев и террористов - извлекла магазин, убедилась, что в патроннике нет патрона, отделила затвор от рамки - и разложила части пистолета на газете, где уже красовались пузырьки со щелочью и ружейным маслом, протирка и ветошь.
- Девочки, вы любите меня? - спросила Чара своим певучим голосом.
- Да, мамочка, - кивнула Маска, в размазне своей похожая на черта, а Косичка, оторвавшись от работы, улыбнулась маме ласково и чуточку застенчиво. Чара вернулась к дневнику.
«Страшно подумать, что когда-то я была совсем одна, одна во всем мире. Одно воспоминание об этом сжимает мою душу в тисках ужаса, но стоит мне увидеть нежные лица моих дочерей, услышать их задорный дружный смех или резвую возню - и мрак прошлого отступает, будто растворяясь в солнечном сиянии семейного счастья. Как это прекрасно - иметь свою семью! быть матерью, заботиться о детях, видеть, как развивается их пытливый ум…»
- Мама, а я сегодня стреляла по пластинам, - подала голос Косичка.
- Надеюсь, ты была осторожна? - обеспокоилась Чара. - Тебя никто не видел?
- О, нет, мама! Все в порядке, - заверила ее Косичка. - Я стреляла с глушителем, а место было безлюдное - ты его знаешь, это задний двор старого завода Джи-Джи-Ай. Четыре пластины по пять миллиметров прошибает только так, и даже с двухсот шагов. А ты скоро мне импульсное ружье достанешь, ма?
- Как только смогу.
- А мне нужен новый «агрессор», - вмешалась Маска. - Старый почти сдох и еле тянет. Ма, ты подаришь мне его на день рождения?
- Масочка, я постараюсь.
- Ну вот, всегда так, - надулась Маска, - как Косе, так сразу, а мне даже не обещаешь…
- Маска, пожалуйста, не надо, - попросила Чара. - Я одинаково люблю вас и КАЖДОЙ постараюсь что-нибудь достать. Только не ссорьтесь.
- Ну, если она не станет слишком выпендриваться… - хищно сощурилась Маска, обманутая их молчанием, Чара вернулась к дневнику, а Косичка показала Маске язык, но и та не осталась в долгу - высунула свой, весь фиолетовый. За спиной мамы девчонки принялись вполголоса, но вежливо собачиться о том, кому, чего и сколько мама подарила, а Чара, стараясь не обращать на них внимания, писала дальше.
«Воспитание девочек - дело очень и очень сложное. Они такие разные по характеру, такие обидчивые и вспыльчивые, что порой руки опускаются от бессилия. Но мой долг матери в том и состоит, чтобы к каждой из них найти подход, вовремя сказать нужное слово, что-то одобрить, в чем-то мягко урезонить, тактично указать на ошибку. Бывают у меня и промахи, которых я сама потом стыжусь и которые вспоминаю - как бы тяжело это не было - чтобы не допустить их вновь. Например, когда Косичка раздобыла пистолет, я вовремя не запретила ей носить его с собой, а теперь уже поздно, время упущено…»
- Хай! - влетела в комнату Гильза с набитой сумкой.
- Ушами помахай! - приветствовала ее Маска. - Ну, ворюга, чего принесла, вытряхивай.
- Девочки, вы не могли бы в моем присутствии…
- Извини, мамочка, я больше не буду, - в три тысячи сто семьдесят восьмой раз обещала Маска, а Гильза с радостной улыбкой до ушей выкладывала на стол упаковку за упаковкой, каждую представляя публике как заправский коммивояжер:
- А вот не желаете ли свеженькую батарею, полную, заряженную? А паста для еды нужна кому-нибудь?..
- Уау! - вскочила с места на ноги Маска. - Ма, живем!! Гиль, ты как это добыла?!..
- Ловкость рук, - сияла Гильза, - и фигушки они нас вычислят! Все чисто, ма! Я так боялась, что лицензия уже засвечена, и по Сети в магазин звякнут - «Задержать предъявителя», но все проскочило о'кэй. Потом кредитка - я опять трясусь и все в кармане тискаю гранату, чтоб сразу нажать и бежать, а тут с банка отвечают - «Кредит открыт» - и оп-ля! Вот оно!
- Гиль, я тебя поцелую! Я сейчас как вцеплюсь!..
- Уйди от меня, грязь! Ты, чучело немытое!.. Маааа, спаси меня! Она вся заразная!!.. - Гильза с визгом побежала от Маски вокруг стола, а Маска одним скачком перелетела стол, облапила Гильзу и завертелась с ней волчком в обнимку, Чара с Косичкой хохотали, глядя на них, дерущихся понарошку.
Пока девчонки шумно разбирали добычу Гильзы, Чара продолжила писать: «Жизнь такова, что я не могу проводить с девочками дни и ночи напролет. Все мы должны бороться за существование - и я, скрепя сердце, отпускаю их на промысел. Я разрываюсь между желанием быть с ними и сознанием того, что они должны взрослеть, учиться жить и набираться опыта САМИ, без пристальной мелочной опеки взрослых. Я догадываюсь - они не обо всех своих похождениях мне рассказывают, но главное - главное, что их беспокоит, тревожит, волнует - они несут ко мне и советуются со мной. Каюсь - не на все их вопросы я могу ответить…»
Чара задержала перо, вспоминая, как Дымка после долгих сомнений робко спросила: «Мама, а у меня есть душа?». Что было ответить ей?.. "Да, есть, - уверенно сказала тогда Чара, потому что домысел - еще не ложь. «Это здорово, - с облегчением вздохнула Дымка. - Значит, я могу ходить в церковь и молиться. А еще я хочу попробовать вызывать духов из преисподней». Надо ли говорить, что неделю спустя Чара застала своих девчонок, сгрудившихся над спиритическим справочником и выписывающих оттуда алгоритмы общения с потусторонним миром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Странно было слушать восхищенную речь священника в промозглой ночи, посреди скудно поросшей колючником щебнистой пустоши, тянувшейся на десятки километров во все стороны, где присутствие людей обозначалось лишь одиночными стоянками отрядов, возводивших коробки высоковольтных подстанций по генеральному плану
«Экспа». Водитель «самсона», глотнув синтетического джина, машинально пробормотал «Ле-хаим!», на плечи больше не давило, повседневный труд уже не казался неизбежной обузой, разложенной порциями по дням - он стал высоким предначертанием. Поводя рукой над столом и напевно вещая, священник как будто легкими мазками рисовал панораму невероятного города - горы и хребты домов, кратеры площадей, долины проспектов, город, большой, как страна, вырастал перед глазами, становился зримым и объемным - светлый, счастливый город-мечта.
Литровая бутылка опустела незаметно, священник умолк, но расходиться не хотелось - многие втайне от себя ожидали, что сказка будет продолжаться. Однако, время диктовало режим - старшина встал, и это был сигнал ко сну.
- Вы не откажетесь переночевать в моей машине?.. Клара, приготовь для святого отца место.
Хлесткий дождь уже трещал по брезенту, полуавтоматы словно потели холодной водой. Дочь старшины подняла рукав ветровки, не глядя, положила пальцы на потертую клавиатуру пульта, пристегнутого к предплечью. «Голиаф» нагнул и повернул к молоденькой хозяйке массивную «голову», слабо блеснувшую гранями лобовых стекол.
- Хотела бы я, чтоб он обрел язык и душу, как вы говорили. Он был бы сильным и добрым другом. Как большая-большая собака, правда?
«Голиаф», повинуясь кнопкам, кивнул.
- Если он станет подобен человеку, он не захочет подчиняться тебе. Душа - это свобода, - ответил священник. - Господь наделил человека свободой воли. Сатана, князь мира сего, не может одержать победу, если человек не предастся ему добровольно, поэтому враг смущает человека, вводит его в греховный соблазн, ложью и обманом улавливает в свои сети - но обольщенный, ослепленный человек сам губит душу свою, и тяжкими будут его страдания, потому что жизнь телесная, земная - это миг, а жизнь души - вечность. Никто не может силой завладеть душой, ибо душа сотворена Богом, и она стремится к Богу. Бог - это свет, это истина, это жизнь бесконечная. Он дал человеку право выбора, чтобы люди не были изначально рабами. В каждой душе есть частица Божественного дыхания, и любое существо, имеющее душу, свободно.
Помолчав, он прибавил утомленным голосом:
- Там, внутри, есть место для уединения? я хочу помолиться, но боюсь помешать вам заснуть.
Дочь старшины задремала не скоро. Ей снился механик из экипажа «самсона», он звал ее покататься по городу, где вдоль улиц росли большие, пышные густо-зеленые деревья - а она упрямилась, не соглашалась. Ей казалось, что за деревьями прячется кто-то страшный.
За гофрированной перегородкой тесного пассажирского салона негромко звучало:- Pater noster, qui es in caelis; sanctificetur nomen tuum; adveniat regnum tuum; fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra…
На центральном объекте - строительстве главного космопорта - геодезист, листая распечатку полученных после ужина проектных документов, лениво язвил над канцелярской тупостью земной штаб-квартиры «Экспа»:
- Тоже мне, родили названьице. Шедевр! Наверно, долго думали.
- Ладно, кончай. Приказы не обсуждаются, - не оборачиваясь, сменный мастер с пульта проверял готовность трехсоткилотонной бомбы; бомба - продолговатый серый ящик с торчащими из него кабелями - лежала во взрывной камере под землей.
- Разве я спорю? я абсолютно лоялен, как твой фугас. Но мне как-то не по себе жить в городе, который они спланировали, - тряхнул геодезист подшивкой бумаг. - Как будто они не знают, чем мы тут ровняем землю под порт и как добиваемся спекания грунта в плиту. Если мне предложат место для жилья, я выберу его подальше от этого… - он сверился с распоряжением, - Сэнтрал-Сити. Никогда здесь не будет ничего хорошего.
Встав со стула, он подошел к широкому и низкому окну. Инженерный городок в свете голубовато-белых ламп был виден прекрасно, он весь помещался в плоской лощинке, будто в ладони. Бетон дорожек, стены, крыши - все блестело от воды, сиянье ламп радужными кольцами переливалось в воздухе, наполненном дождем, рябило в зеркалах луж.
«Сити, - пожал геодезист плечами. - Какой тут может быть „сити“, на этой голой лучевой проплешине?.. Мы роем землю бомбами вместо экскаваторов, боевыми бомбами, которых стало так много в метрополии, что матушка-Земля решила часть их выделить для мирных целей. Грунтовые воды, артезианский горизонт, река - все лучит и будет лучить еще лет триста… К черту. Когда нулевой цикл закончится, переведусь на юг или в горы. И плевать, что в деньгах потеряю, здоровье дороже».
Вернуться на Землю он и не помышлял. Он слишком хорошо помнил режущий уши свист беспилотных штурмовиков над другими горами, визжащий звук ракет, дрожь земли и пыль, сыплющуюся со стен бомбоубежища, гуманитарный конвой, под огнем вывозящий женщин и детей к морю, мытарства в Европе, унизительную квоту высшего образования для беженцев… Похоже, беженец - это профессия; однажды кинувшись бежать, ты уже не можешь остановиться.
- Ты бы сел, - напомнил мастер. - Двенадцать минут третьего.
- Слушай, карту зоны взрыва составлял я. Смещения не будет.
- Ну, как знаешь.
Пальцы священника переместились с большой бусины четок на малую.
- Ave Maria, gratia plena, Dominus tecum, benedicta tu in mulieribus et benedictus fructus ventris tui Iesus. Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis, peccatoribus, nunc et in hora mortis nostrae…
Земля покачнулась, стол встряхнулся, и со стола на пол упал карандаш. Гидравлика полуавтоматов, настроенная на сейсмические толчки, смягчила колебания.
- Amen, - закончил священник, склонив голову.
254 год
среда, 23 апреля
Сэнтрал-Сити, западный Басстаун
Глава I
«Сегодня снова в моде женственность и ретро, - объявил Чаре журнал. - Одно из знамений сезона - женский дневник. Написанный от руки чернилами цвета сепии, с золотыми, алыми и черными пометками на полях, обложенный темной натуральной кожей с тисненым старинным узором, он становится самым близким другом умной, творческой, глубоко чувствующей женщины, которому они доверяет свои тайные желания, свои надежды и разочарования, свои сомнения и свою страсть, а спустя годы он Вашими же словами поведает Вам о минувшем, воскресит в памяти полузабытые лица, напомнит о любви и нежности. Заведите дневник - и Вы обретете в нем подругу, которой можно рассказать все, и друга, который вам никогда не изменит».
Чара приобрела дневник, перьевую ручку, модные чернила - и в тот же день принялась писать.
ДНЕВНИК - красиво вывела она в начале первой страницы и задумалась. Что дальше? «Наверное, - побежало по бумаге тонкое перо, оставляя за собой сепиевую строку, - я самая счастливая мать на свете. У меня четыре чудесных дочери, в которых я души не чаю, и которые любят меня горячо и искренне».
Она перечитала написанное, осталась им довольна и с улыбкой оглянулась на девочек. Маленькая, тонкая Маска, набулькав в миску косметического молочка, макала туда салфетку и стирала с лица макияж - бледно-землистую крем-пудру «Мертвая королева», воспаленно-красные ободки теней, ржавую тушь и трагический черный рот адского клоуна. Сильная, серьезная Косичка, сняв круглые очочки с треснутым левым стеклом, уже разобрала свой дальнобойный «уран» калибра 50, штатное оружие спецназовцев и террористов - извлекла магазин, убедилась, что в патроннике нет патрона, отделила затвор от рамки - и разложила части пистолета на газете, где уже красовались пузырьки со щелочью и ружейным маслом, протирка и ветошь.
- Девочки, вы любите меня? - спросила Чара своим певучим голосом.
- Да, мамочка, - кивнула Маска, в размазне своей похожая на черта, а Косичка, оторвавшись от работы, улыбнулась маме ласково и чуточку застенчиво. Чара вернулась к дневнику.
«Страшно подумать, что когда-то я была совсем одна, одна во всем мире. Одно воспоминание об этом сжимает мою душу в тисках ужаса, но стоит мне увидеть нежные лица моих дочерей, услышать их задорный дружный смех или резвую возню - и мрак прошлого отступает, будто растворяясь в солнечном сиянии семейного счастья. Как это прекрасно - иметь свою семью! быть матерью, заботиться о детях, видеть, как развивается их пытливый ум…»
- Мама, а я сегодня стреляла по пластинам, - подала голос Косичка.
- Надеюсь, ты была осторожна? - обеспокоилась Чара. - Тебя никто не видел?
- О, нет, мама! Все в порядке, - заверила ее Косичка. - Я стреляла с глушителем, а место было безлюдное - ты его знаешь, это задний двор старого завода Джи-Джи-Ай. Четыре пластины по пять миллиметров прошибает только так, и даже с двухсот шагов. А ты скоро мне импульсное ружье достанешь, ма?
- Как только смогу.
- А мне нужен новый «агрессор», - вмешалась Маска. - Старый почти сдох и еле тянет. Ма, ты подаришь мне его на день рождения?
- Масочка, я постараюсь.
- Ну вот, всегда так, - надулась Маска, - как Косе, так сразу, а мне даже не обещаешь…
- Маска, пожалуйста, не надо, - попросила Чара. - Я одинаково люблю вас и КАЖДОЙ постараюсь что-нибудь достать. Только не ссорьтесь.
- Ну, если она не станет слишком выпендриваться… - хищно сощурилась Маска, обманутая их молчанием, Чара вернулась к дневнику, а Косичка показала Маске язык, но и та не осталась в долгу - высунула свой, весь фиолетовый. За спиной мамы девчонки принялись вполголоса, но вежливо собачиться о том, кому, чего и сколько мама подарила, а Чара, стараясь не обращать на них внимания, писала дальше.
«Воспитание девочек - дело очень и очень сложное. Они такие разные по характеру, такие обидчивые и вспыльчивые, что порой руки опускаются от бессилия. Но мой долг матери в том и состоит, чтобы к каждой из них найти подход, вовремя сказать нужное слово, что-то одобрить, в чем-то мягко урезонить, тактично указать на ошибку. Бывают у меня и промахи, которых я сама потом стыжусь и которые вспоминаю - как бы тяжело это не было - чтобы не допустить их вновь. Например, когда Косичка раздобыла пистолет, я вовремя не запретила ей носить его с собой, а теперь уже поздно, время упущено…»
- Хай! - влетела в комнату Гильза с набитой сумкой.
- Ушами помахай! - приветствовала ее Маска. - Ну, ворюга, чего принесла, вытряхивай.
- Девочки, вы не могли бы в моем присутствии…
- Извини, мамочка, я больше не буду, - в три тысячи сто семьдесят восьмой раз обещала Маска, а Гильза с радостной улыбкой до ушей выкладывала на стол упаковку за упаковкой, каждую представляя публике как заправский коммивояжер:
- А вот не желаете ли свеженькую батарею, полную, заряженную? А паста для еды нужна кому-нибудь?..
- Уау! - вскочила с места на ноги Маска. - Ма, живем!! Гиль, ты как это добыла?!..
- Ловкость рук, - сияла Гильза, - и фигушки они нас вычислят! Все чисто, ма! Я так боялась, что лицензия уже засвечена, и по Сети в магазин звякнут - «Задержать предъявителя», но все проскочило о'кэй. Потом кредитка - я опять трясусь и все в кармане тискаю гранату, чтоб сразу нажать и бежать, а тут с банка отвечают - «Кредит открыт» - и оп-ля! Вот оно!
- Гиль, я тебя поцелую! Я сейчас как вцеплюсь!..
- Уйди от меня, грязь! Ты, чучело немытое!.. Маааа, спаси меня! Она вся заразная!!.. - Гильза с визгом побежала от Маски вокруг стола, а Маска одним скачком перелетела стол, облапила Гильзу и завертелась с ней волчком в обнимку, Чара с Косичкой хохотали, глядя на них, дерущихся понарошку.
Пока девчонки шумно разбирали добычу Гильзы, Чара продолжила писать: «Жизнь такова, что я не могу проводить с девочками дни и ночи напролет. Все мы должны бороться за существование - и я, скрепя сердце, отпускаю их на промысел. Я разрываюсь между желанием быть с ними и сознанием того, что они должны взрослеть, учиться жить и набираться опыта САМИ, без пристальной мелочной опеки взрослых. Я догадываюсь - они не обо всех своих похождениях мне рассказывают, но главное - главное, что их беспокоит, тревожит, волнует - они несут ко мне и советуются со мной. Каюсь - не на все их вопросы я могу ответить…»
Чара задержала перо, вспоминая, как Дымка после долгих сомнений робко спросила: «Мама, а у меня есть душа?». Что было ответить ей?.. "Да, есть, - уверенно сказала тогда Чара, потому что домысел - еще не ложь. «Это здорово, - с облегчением вздохнула Дымка. - Значит, я могу ходить в церковь и молиться. А еще я хочу попробовать вызывать духов из преисподней». Надо ли говорить, что неделю спустя Чара застала своих девчонок, сгрудившихся над спиритическим справочником и выписывающих оттуда алгоритмы общения с потусторонним миром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55