Полуседой немолодой доходяга с остановившимися темными глазами и мрачно озлобленная девчонка - кто это? муж с женой? отец с дочерью? дядя с племянницей? наркоман с напарницей? или просто двое из манхла, сблизившихся от одиночества и ради тепла чужого тела?.. Старший в паре вел себя смирно - сидел, вытянув скрещенные ноги, на картонке, перебирал струны гитары, касаясь их прядями пепельной шевелюры, и что-то напевал, пробуя голос. Он был трезвый - но очень печальный. Вскоре рядом с ним появилась эта вторая - села на корточки и замерла, удивленно наблюдая за его пальцами.
- А я и не знала, что ты это умеешь, - голос девчонки в топоте и бормотании тоннеля слышал только потасканный гитарист.
- Я много что умею, детка, - ответил он, настраивая инструмент. - И я этим зарабатывал тысячи. А теперь сижу здесь… Что бы ни произошло - значит, так и надо. Что на благо, что во вред - знает только бог. Синяки и тумаки - лучшая награда, присуждаемая тем, кто еще не сдох, - пропел он и прижал струны хлопком ладони: - Танцуй, дочка. Воровать я тебе не позволю; учись зарабатывать честно… хоть и поздно, по-моему.
- Нет, ты спой еще, - попросила она. - А матом можешь?
- Не хочу. Ты любишь ругань - а понимаешь, что она такое?
- Это - когда резко, - заявила Маска. - Чтоб отшибло.
- Это как рвота, только словами. Причем при всех и кому-то на платье. А я артист, Маска, ар-тист. Я все должен делать красиво, даже злиться. Хватит втрое сложенной сидеть, танцуй. Не Чара, так я тобой займусь…
- Я ж тебе сказала, что умею только танцы для мужчин, - напомнила Маска. - Это надо раздеться…
- Ничего не надо. Голышом не танцевать, а в витрине лежать надо, как натуральная курица. Попробуй: руками не маши, ноги держи собранно - чтоб пятка от пятки далеко не отходила…
Маска решила попытаться - упрятала руки в карманы и начала выкаблучивать что-то вроде медленной чечетки, потряхивая волосами и тихо кружась на месте, на слух поймав ритм, Фанк стал подыгрывать ей в такт - и скоро улыбнулся; у колючей на язык и нрав куклы чувство ритма было, кто-то ей вложил его в В1С.
- Я иду, иду, иду, - заунывно, словно мантры, начала подпевать гитаре Маска, вскидывая лицо к пыльным лампам на потолке. - Я по льду, по льду, по льду. Я пою, пою, пою. Эту песенку мою. Аа-аа-аа. Ц-ц-ц-ц-ц.
- Эта песня ни о чем, - качая головой, подхватил Фанк ее случайный напев. - Стих - как в ухо кирпичом. Музыка - как дрель в стене. О тебе и обо мне.
К обшарпанным ботинкам Фанка и сапожкам Маски полетели первые монетки, пока редкие - то пять томпаков, то два, а то арги, но чаще белые томпаки. У Маски хватило ума не подбирать подаяние, но то, что люди готовы платить за первое, что взбрело в голову, ей показалась удивительным и интересным.
Так они освоились в тоннеле вечером, потом стали устраиваться на ночлег. Бесцельно блуждать ночью по узлу Фанк Маске отсоветовал - мирно спящие бродяги меньше раздражают полисменов.
- А ЗНАЕШЬ, СОЧИНЯТЬ ТАК ПРОСТО! - поделилась счастьем по радару Маска, потеснее прижимаясь к Фанку. - ТОЛЬКО СЛОГИ СЧИТАЙ, И ЧТОБЫ РИФМА. ТЮРЬМА - ДЕРЬМА, ХАРЧИ - ТОРЧИ…
- НЕ ПРИМЕНЯЙ ЭТИ РИФМЫ, - перебил Фанк. - ЗАВТРА Я ПОКАЖУ ТЕБЕ, КАК ЭТО ДОЛЖНО БЫТЬ.
Среди ночи Маска все же отправилась в круглосуточный комп-холл, замеченный неподалеку - «Поглядеть в сетях», а с утра в понедельник уселась по-турецки, вдобавок согнувшись, с плакатом, где Фанк очень заметно вывел карандашом для губ - «ИДИ К СВЕТУ, ЗАБЫТАЯ ПАМЯТЬ! ВСЁ БЕСКОНЕЧНО, ПРАВДА? МИРОЗДАНИЕ…», Маска готова была признать себя круглой дурой, если в плакате есть какой-то смысл (она раз семь его перечитала, все больше недоумевая), но Фанк лучше разбирался в психологии зрителей и не прогадал - любой, кому эта ахинея попадалась на глаза, пытался понять ее и притормаживал, а Фанк встречал его дружеским кивком и музыкой; рядом с ними двоими нет-нет да накапливалось пять-шесть озадаченных. И лица многих из них понемногу светлели, будто от Фанка вместе со звуком исходило и неяркое сияние. Голос его стал другим, чужим для Маски, но почему-то неуловимо знакомым людям, шедшим по тоннелю, и они вслушивались, пытаясь понять - где, где они слышали этот голос?
Мы все еще грустим, когда уходит лето.
И, как и прежде, ждем, когда вернется вновь.
Нам скоро тридцать лет, а мы еще поэты.
Избравшие своей религией любовь.
Мы баловни небес -
Бог бьет, а значит, любит.
Мы узники тюрьмы с названием «Судьба».
И время, наш палач, пробьет - и как отрубит
Где ж ангел номер семь и где его труба?..
- Душевно, - заметил мужчина, с виду мелкий служащий, доставая бумажку с надписью «ONE BASS».
«Мы все еще скорбим о прежних неудачах
И все-таки хотим, чтоб что-нибудь сбылось.
Смеемся без причин, а после горько плачем
И долго смотрим вдаль - куда ж все унеслось?
Нам хочется сбежать туда, где все иначе,
Туда, где круглый год безумствует весна,
Где листья и цветы зима под снег не прячет,
Где осень ни к чему и старость не нужна.»
Еще один басс осенним листом порхнул к подметкам Фанка; он и не кивнул, склоненный к струнам и занятый долгим проигрышем. Поток отрывал людей, приносил новых; спохватившись, Маска приспособила под деньги упаковочный мешочек - и снова заслушалась, жадно впитывая слова, так не похожие на злой «Крысиный марш» Хлипа или будоражащие «Грязные дела» Канка Йонгера.
«Отчего дети плачут, рождаясь на свет?
Оттого ль, что назад возвращения нет?
От предчувствия жизни, что ждет впереди
Или так, от неясного чувства в груди?
Горем вымощен путь от родин до седин.
И младенец кричит оттого, что один.
Было двое - и вот он исторгнут наружу,
Из родного тепла в одинокую стужу
Приходя, все мы плачем и горько кричим.
Почему же тогда уходить не хотим?
Почему и в начале пути, и в конце,
и в его середине - слеза на лице?..
- Оооуууу, - только и сказала она, поводя из стороны в сторону измазанным лицом. - Потом, когда будем дома - спой это всем, а? Ну пожжжжалуйста… точняк, Гильза будет в отвале. Ты сам это придумал?
- Нет, - Фанк поднял голову. - Это мой хозяин написал.
- А кто он был?
- Несчастный человек. Он умер. И давай больше не будем о нем.
ГЛАВА 5
Казалось бы, при таком изобилии красивых упаковок, изысканных архитектурных стилей, продуманных интерьеров и изящной бижутерии у федералов в целом и у централов в частности нет никакой нужды в искусстве, а если наскучит удобство сортиров и гениальная функциональность кухонной посуды, то можно вкусить исконных первобытных чувств - повиснуть на эротике, воткнуться в мордобойный боевик, поржать над клоунской комедией, почуять сыпь мурашек на ужастике или втянуться в бесконечность мыльной оперы. Недаром же все это называют индустрией развлечений; удовольствия здесь планируются, изделия штампуются, а успех измеряется бухгалтерией. Прозрачно-бледные от вдохновения поэты, запойно творящие на мансардах художники, ваятели, писатели - вся эта древняя стихия обуздана заказами, расчетами и поставлена на конвейер.
Однако же понятие «свободная профессия» неистребимо. И Доран, готовый работать на износ, невзирая на пытки, бессонные ночи и нервные срывы, испытывал к этим так называемым творцам смешанное чувство высокомерного презрения, превосходства и тайной мучительной зависти. Как это можно так работать на публику - урывками, в припадках лихорадочного озарения между непрухой и депрессом?! Каталог выставки Эрлы Шварц он листал во флаере, сморщив нос и оттопырив нижнюю губу. Это - искусство? Это - Пегас копытом по затылку двинул. Это годится для обоев или - офис украшать. Просто дизайн, не более того. От чего столько шума? Подумаешь, событие - дамочка наваляла полтораста видов зимних садов, климатронов, биотронов и флорариумов. Цветочки и листочки, больше ничего.
- Эрла Шварц, - докладывал Саилас, - тридцати двух лет, художница. Не замужем - и не бывала. Из круга Ивана Есина.
- Яснее, - попросил Доран, перебирая картинки с орхидеями. К этому времени он отпился минералкой, отъелся адсорбентами и чувствовал себя почти нормально, только звон в голове остался и слабость в ногах.
- Такой мэтр, корифей. Пророк отчаянного городского стиля.
- Пророков развелось - отстреливать пора…
- Писала в русле младшей невротической школы. - Саилас сам дивился, озвучивая вехи творчества Эрлы; ну и школы! ну и названьица!.. - Страх за кадром, Линейное помрачение, позже - Лес Красных Деревьев, Большая Тьма…
Доран неожиданно почувствовал к Эрле Шварц симпатию. Орхидеи и туанские цветы навевали покой и умиление - а если бы Сайлас подсунул альбом Большой Тьмы? Опять бы крыша заскрипела.
- …то есть увлекалась наркотиками. Но на вираже с трассы не вылетела, удержалась - и вот опять выставляется. Все в недоумении; критики точат языки, старые дружки негодуют…
«Наш мир - живой» - прочел Доран еще раз название экспозиции. Кто блуждает средь Красных Деревьев, выросших прямо в мозгу - возвращается с усохшей головой, как выжатый в давилке. Неглубоко, должно быть, забрела. И наверняка что-то есть в ней такое… крепкое. Доран уважал в людях прочный стержень, становую жилу, в смысле - он обожал ломать этих упрямцев об колено.
- В общем, какое-то время она была близка к богеме салона «Ри-Ко-Тан», - подытожил Сайлас; Доран навострил уши - может, в изящных искусствах он и не блистал, но злачные салоны творческого полусвета знал прекрасно. В «Ри-Ко-Тане» многих испортили, даже кое-кто из TV-шоуменов испекся в этом горниле рафинированного порока.
- Ближе к делу, Сай. Речь ведь о том, что она - подружка Хиллари.
- Точно так. Их заметили вместе года четыре назад, когда она из Помрачения двинула в Лес. Тогда ее картины шли неплохо…
- Почем?
- До пяти тысяч за штуку.
- Ммммм…
- Доран, не равняй всех по себе. - Сайлас имел право возражать патрону раз в неделю. - Так вот - с тех пор Хиллари постоянно маячил близ нее. Шушера из «Ри-Ко-Тана» насмехалась, что Хармон мечтает улучшить породу…
- Да хватит темнить!
- Селекция, - Сайлас цинично подмигнул. - У Хиллари IQ - 187, а у Эрлы - 213, она в «Клубе 200» состоит.
Доран пропустил каталог между пальцев, как пачку банкнот.
- Поглядим на эту парочку вблизи; лишь бы не сорвались с прицела.
Однако они «сорвались». Хиллари на вернисаж в «Арт-Палас» не явился, прислав Эрле на трэк печатным текстом кучу восторгов и ма-аленькое сожаление о том, что зверски занят и никак, ну никак не может быть на выставке. Впрочем, в сообщении нашлось место и для обычной между любовниками искренности - «ЗА МНОЙ ОХОТИТСЯ ДОРАН, А МНЕ СЕЙЧАС НЕКСТАТИ С НИМ ВСТРЕЧАТЬСЯ. ЖДИ, ОН МОЖЕТ ЗАЯВИТЬСЯ».
Прочитав это, Эрла выругалась сквозь зубы, стараясь сохранить любезную улыбку. При всем прочем (оно же главное) Хиллари гармонично оттенял ее дерзость, и без него в толкучке приглашенных снобов, коллег и критиков ей было неуютно, казалось, что отломился каблук или что-то отстегнулось в нижнем белье. Но долго злиться на Хиллари она не умела - это прогорало быстро, пылко и кончалось прощением. Хиллари ей не врал, никогда; в его слова можно было смело верить. Флаер, куклы, а потом - война киборгов! бред Дорана. Ну, только покажись он здесь, этот Доран!..
Эрла переплывала от группки к группке ценителей и хулителей, говорила всякие дежурные слова, объясняла и возражала. Вернисаж шел чинно и церемонно. Смягченные приличиями удивления. Скупые поздравления с успехом. Высокоумные суждения о композиции и колорите. Критики смаковали полотна и дармовые напитки, щурились на стены и косились на микроскопические бутерброды. За Эрлой тенью, вроде шлейфа, ползал полузабытый и почти ненужный Лотус, который по традиции устраивал и субсидировал ее выставки. С тех пор как Хиллари приемом хьёминге убедил его, что Эрле надо лечиться от наркотической зависимости, что ей необходимо сменить образ жизни и круг знакомств и что теперь Лотус больше гость, чем бойфренд, Лотус увядал месяц от месяца. Он смирился с первенством Хиллари в странных рокировках мужчин вокруг Эрлы; он выражал свое отношение к ее творческим поискам нытьем и без конца язвил о ее новых приятелях - копиистах, иллюстраторах энциклопедий, декораторах и прочих мелко плавающих в реализме типах.
- Искусство, - в пику неверной подруге гнусил он специально для внимательного критика, - это по определению искусственное, то, чего нет в природе. Творец и творчество - тоже одного корня. С какого образца бог сотворял цветы? Он их вы-ду-мы-вал, он облекал мысль о красоте в плоть. Художник - только тот, кто может воплощать мысли в образы, овеществлять несуществующее; вот смысл и суть творчества…
Критик поглядел на цветок, нарисованный Эрлой. Декораторство, пошлость, да-с! Так и напишем при всем уважении к мисс Шварц. Лотус - еще о-го-го! Весь «Ри-Ко-Тан» стонал от его линий, уходящих вдаль и прерывающихся в бесконечности. Когда-то и Эрла подавала надежды - какие мраки рисовала, в какую уходила глубь! Сердце перехватывало, мысль обмирала! а ныне? упадок. «Ри-Ко-Тан» отвергает тех, чьи работы просятся на продуктовый пакет;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
- А я и не знала, что ты это умеешь, - голос девчонки в топоте и бормотании тоннеля слышал только потасканный гитарист.
- Я много что умею, детка, - ответил он, настраивая инструмент. - И я этим зарабатывал тысячи. А теперь сижу здесь… Что бы ни произошло - значит, так и надо. Что на благо, что во вред - знает только бог. Синяки и тумаки - лучшая награда, присуждаемая тем, кто еще не сдох, - пропел он и прижал струны хлопком ладони: - Танцуй, дочка. Воровать я тебе не позволю; учись зарабатывать честно… хоть и поздно, по-моему.
- Нет, ты спой еще, - попросила она. - А матом можешь?
- Не хочу. Ты любишь ругань - а понимаешь, что она такое?
- Это - когда резко, - заявила Маска. - Чтоб отшибло.
- Это как рвота, только словами. Причем при всех и кому-то на платье. А я артист, Маска, ар-тист. Я все должен делать красиво, даже злиться. Хватит втрое сложенной сидеть, танцуй. Не Чара, так я тобой займусь…
- Я ж тебе сказала, что умею только танцы для мужчин, - напомнила Маска. - Это надо раздеться…
- Ничего не надо. Голышом не танцевать, а в витрине лежать надо, как натуральная курица. Попробуй: руками не маши, ноги держи собранно - чтоб пятка от пятки далеко не отходила…
Маска решила попытаться - упрятала руки в карманы и начала выкаблучивать что-то вроде медленной чечетки, потряхивая волосами и тихо кружась на месте, на слух поймав ритм, Фанк стал подыгрывать ей в такт - и скоро улыбнулся; у колючей на язык и нрав куклы чувство ритма было, кто-то ей вложил его в В1С.
- Я иду, иду, иду, - заунывно, словно мантры, начала подпевать гитаре Маска, вскидывая лицо к пыльным лампам на потолке. - Я по льду, по льду, по льду. Я пою, пою, пою. Эту песенку мою. Аа-аа-аа. Ц-ц-ц-ц-ц.
- Эта песня ни о чем, - качая головой, подхватил Фанк ее случайный напев. - Стих - как в ухо кирпичом. Музыка - как дрель в стене. О тебе и обо мне.
К обшарпанным ботинкам Фанка и сапожкам Маски полетели первые монетки, пока редкие - то пять томпаков, то два, а то арги, но чаще белые томпаки. У Маски хватило ума не подбирать подаяние, но то, что люди готовы платить за первое, что взбрело в голову, ей показалась удивительным и интересным.
Так они освоились в тоннеле вечером, потом стали устраиваться на ночлег. Бесцельно блуждать ночью по узлу Фанк Маске отсоветовал - мирно спящие бродяги меньше раздражают полисменов.
- А ЗНАЕШЬ, СОЧИНЯТЬ ТАК ПРОСТО! - поделилась счастьем по радару Маска, потеснее прижимаясь к Фанку. - ТОЛЬКО СЛОГИ СЧИТАЙ, И ЧТОБЫ РИФМА. ТЮРЬМА - ДЕРЬМА, ХАРЧИ - ТОРЧИ…
- НЕ ПРИМЕНЯЙ ЭТИ РИФМЫ, - перебил Фанк. - ЗАВТРА Я ПОКАЖУ ТЕБЕ, КАК ЭТО ДОЛЖНО БЫТЬ.
Среди ночи Маска все же отправилась в круглосуточный комп-холл, замеченный неподалеку - «Поглядеть в сетях», а с утра в понедельник уселась по-турецки, вдобавок согнувшись, с плакатом, где Фанк очень заметно вывел карандашом для губ - «ИДИ К СВЕТУ, ЗАБЫТАЯ ПАМЯТЬ! ВСЁ БЕСКОНЕЧНО, ПРАВДА? МИРОЗДАНИЕ…», Маска готова была признать себя круглой дурой, если в плакате есть какой-то смысл (она раз семь его перечитала, все больше недоумевая), но Фанк лучше разбирался в психологии зрителей и не прогадал - любой, кому эта ахинея попадалась на глаза, пытался понять ее и притормаживал, а Фанк встречал его дружеским кивком и музыкой; рядом с ними двоими нет-нет да накапливалось пять-шесть озадаченных. И лица многих из них понемногу светлели, будто от Фанка вместе со звуком исходило и неяркое сияние. Голос его стал другим, чужим для Маски, но почему-то неуловимо знакомым людям, шедшим по тоннелю, и они вслушивались, пытаясь понять - где, где они слышали этот голос?
Мы все еще грустим, когда уходит лето.
И, как и прежде, ждем, когда вернется вновь.
Нам скоро тридцать лет, а мы еще поэты.
Избравшие своей религией любовь.
Мы баловни небес -
Бог бьет, а значит, любит.
Мы узники тюрьмы с названием «Судьба».
И время, наш палач, пробьет - и как отрубит
Где ж ангел номер семь и где его труба?..
- Душевно, - заметил мужчина, с виду мелкий служащий, доставая бумажку с надписью «ONE BASS».
«Мы все еще скорбим о прежних неудачах
И все-таки хотим, чтоб что-нибудь сбылось.
Смеемся без причин, а после горько плачем
И долго смотрим вдаль - куда ж все унеслось?
Нам хочется сбежать туда, где все иначе,
Туда, где круглый год безумствует весна,
Где листья и цветы зима под снег не прячет,
Где осень ни к чему и старость не нужна.»
Еще один басс осенним листом порхнул к подметкам Фанка; он и не кивнул, склоненный к струнам и занятый долгим проигрышем. Поток отрывал людей, приносил новых; спохватившись, Маска приспособила под деньги упаковочный мешочек - и снова заслушалась, жадно впитывая слова, так не похожие на злой «Крысиный марш» Хлипа или будоражащие «Грязные дела» Канка Йонгера.
«Отчего дети плачут, рождаясь на свет?
Оттого ль, что назад возвращения нет?
От предчувствия жизни, что ждет впереди
Или так, от неясного чувства в груди?
Горем вымощен путь от родин до седин.
И младенец кричит оттого, что один.
Было двое - и вот он исторгнут наружу,
Из родного тепла в одинокую стужу
Приходя, все мы плачем и горько кричим.
Почему же тогда уходить не хотим?
Почему и в начале пути, и в конце,
и в его середине - слеза на лице?..
- Оооуууу, - только и сказала она, поводя из стороны в сторону измазанным лицом. - Потом, когда будем дома - спой это всем, а? Ну пожжжжалуйста… точняк, Гильза будет в отвале. Ты сам это придумал?
- Нет, - Фанк поднял голову. - Это мой хозяин написал.
- А кто он был?
- Несчастный человек. Он умер. И давай больше не будем о нем.
ГЛАВА 5
Казалось бы, при таком изобилии красивых упаковок, изысканных архитектурных стилей, продуманных интерьеров и изящной бижутерии у федералов в целом и у централов в частности нет никакой нужды в искусстве, а если наскучит удобство сортиров и гениальная функциональность кухонной посуды, то можно вкусить исконных первобытных чувств - повиснуть на эротике, воткнуться в мордобойный боевик, поржать над клоунской комедией, почуять сыпь мурашек на ужастике или втянуться в бесконечность мыльной оперы. Недаром же все это называют индустрией развлечений; удовольствия здесь планируются, изделия штампуются, а успех измеряется бухгалтерией. Прозрачно-бледные от вдохновения поэты, запойно творящие на мансардах художники, ваятели, писатели - вся эта древняя стихия обуздана заказами, расчетами и поставлена на конвейер.
Однако же понятие «свободная профессия» неистребимо. И Доран, готовый работать на износ, невзирая на пытки, бессонные ночи и нервные срывы, испытывал к этим так называемым творцам смешанное чувство высокомерного презрения, превосходства и тайной мучительной зависти. Как это можно так работать на публику - урывками, в припадках лихорадочного озарения между непрухой и депрессом?! Каталог выставки Эрлы Шварц он листал во флаере, сморщив нос и оттопырив нижнюю губу. Это - искусство? Это - Пегас копытом по затылку двинул. Это годится для обоев или - офис украшать. Просто дизайн, не более того. От чего столько шума? Подумаешь, событие - дамочка наваляла полтораста видов зимних садов, климатронов, биотронов и флорариумов. Цветочки и листочки, больше ничего.
- Эрла Шварц, - докладывал Саилас, - тридцати двух лет, художница. Не замужем - и не бывала. Из круга Ивана Есина.
- Яснее, - попросил Доран, перебирая картинки с орхидеями. К этому времени он отпился минералкой, отъелся адсорбентами и чувствовал себя почти нормально, только звон в голове остался и слабость в ногах.
- Такой мэтр, корифей. Пророк отчаянного городского стиля.
- Пророков развелось - отстреливать пора…
- Писала в русле младшей невротической школы. - Саилас сам дивился, озвучивая вехи творчества Эрлы; ну и школы! ну и названьица!.. - Страх за кадром, Линейное помрачение, позже - Лес Красных Деревьев, Большая Тьма…
Доран неожиданно почувствовал к Эрле Шварц симпатию. Орхидеи и туанские цветы навевали покой и умиление - а если бы Сайлас подсунул альбом Большой Тьмы? Опять бы крыша заскрипела.
- …то есть увлекалась наркотиками. Но на вираже с трассы не вылетела, удержалась - и вот опять выставляется. Все в недоумении; критики точат языки, старые дружки негодуют…
«Наш мир - живой» - прочел Доран еще раз название экспозиции. Кто блуждает средь Красных Деревьев, выросших прямо в мозгу - возвращается с усохшей головой, как выжатый в давилке. Неглубоко, должно быть, забрела. И наверняка что-то есть в ней такое… крепкое. Доран уважал в людях прочный стержень, становую жилу, в смысле - он обожал ломать этих упрямцев об колено.
- В общем, какое-то время она была близка к богеме салона «Ри-Ко-Тан», - подытожил Сайлас; Доран навострил уши - может, в изящных искусствах он и не блистал, но злачные салоны творческого полусвета знал прекрасно. В «Ри-Ко-Тане» многих испортили, даже кое-кто из TV-шоуменов испекся в этом горниле рафинированного порока.
- Ближе к делу, Сай. Речь ведь о том, что она - подружка Хиллари.
- Точно так. Их заметили вместе года четыре назад, когда она из Помрачения двинула в Лес. Тогда ее картины шли неплохо…
- Почем?
- До пяти тысяч за штуку.
- Ммммм…
- Доран, не равняй всех по себе. - Сайлас имел право возражать патрону раз в неделю. - Так вот - с тех пор Хиллари постоянно маячил близ нее. Шушера из «Ри-Ко-Тана» насмехалась, что Хармон мечтает улучшить породу…
- Да хватит темнить!
- Селекция, - Сайлас цинично подмигнул. - У Хиллари IQ - 187, а у Эрлы - 213, она в «Клубе 200» состоит.
Доран пропустил каталог между пальцев, как пачку банкнот.
- Поглядим на эту парочку вблизи; лишь бы не сорвались с прицела.
Однако они «сорвались». Хиллари на вернисаж в «Арт-Палас» не явился, прислав Эрле на трэк печатным текстом кучу восторгов и ма-аленькое сожаление о том, что зверски занят и никак, ну никак не может быть на выставке. Впрочем, в сообщении нашлось место и для обычной между любовниками искренности - «ЗА МНОЙ ОХОТИТСЯ ДОРАН, А МНЕ СЕЙЧАС НЕКСТАТИ С НИМ ВСТРЕЧАТЬСЯ. ЖДИ, ОН МОЖЕТ ЗАЯВИТЬСЯ».
Прочитав это, Эрла выругалась сквозь зубы, стараясь сохранить любезную улыбку. При всем прочем (оно же главное) Хиллари гармонично оттенял ее дерзость, и без него в толкучке приглашенных снобов, коллег и критиков ей было неуютно, казалось, что отломился каблук или что-то отстегнулось в нижнем белье. Но долго злиться на Хиллари она не умела - это прогорало быстро, пылко и кончалось прощением. Хиллари ей не врал, никогда; в его слова можно было смело верить. Флаер, куклы, а потом - война киборгов! бред Дорана. Ну, только покажись он здесь, этот Доран!..
Эрла переплывала от группки к группке ценителей и хулителей, говорила всякие дежурные слова, объясняла и возражала. Вернисаж шел чинно и церемонно. Смягченные приличиями удивления. Скупые поздравления с успехом. Высокоумные суждения о композиции и колорите. Критики смаковали полотна и дармовые напитки, щурились на стены и косились на микроскопические бутерброды. За Эрлой тенью, вроде шлейфа, ползал полузабытый и почти ненужный Лотус, который по традиции устраивал и субсидировал ее выставки. С тех пор как Хиллари приемом хьёминге убедил его, что Эрле надо лечиться от наркотической зависимости, что ей необходимо сменить образ жизни и круг знакомств и что теперь Лотус больше гость, чем бойфренд, Лотус увядал месяц от месяца. Он смирился с первенством Хиллари в странных рокировках мужчин вокруг Эрлы; он выражал свое отношение к ее творческим поискам нытьем и без конца язвил о ее новых приятелях - копиистах, иллюстраторах энциклопедий, декораторах и прочих мелко плавающих в реализме типах.
- Искусство, - в пику неверной подруге гнусил он специально для внимательного критика, - это по определению искусственное, то, чего нет в природе. Творец и творчество - тоже одного корня. С какого образца бог сотворял цветы? Он их вы-ду-мы-вал, он облекал мысль о красоте в плоть. Художник - только тот, кто может воплощать мысли в образы, овеществлять несуществующее; вот смысл и суть творчества…
Критик поглядел на цветок, нарисованный Эрлой. Декораторство, пошлость, да-с! Так и напишем при всем уважении к мисс Шварц. Лотус - еще о-го-го! Весь «Ри-Ко-Тан» стонал от его линий, уходящих вдаль и прерывающихся в бесконечности. Когда-то и Эрла подавала надежды - какие мраки рисовала, в какую уходила глубь! Сердце перехватывало, мысль обмирала! а ныне? упадок. «Ри-Ко-Тан» отвергает тех, чьи работы просятся на продуктовый пакет;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45