Сегодня бармен не собирался заходить за Кейти. Ну и хорошо… Мы одели детишек, всунули их в лямки нагрудных сумок. Распрощались с остальными и медленно двинулись вдоль аллеи. Золотые листья трепетали на ветру и медленно кружили, планируя, покрывая ковром землю.
– Мы с Ангиром хотим в Деместру слетать… Через две недели, наверное, – поделилась Кейти. Я улыбнулась.
– Ты была в Деместре?
– Да, конечно.
– Там, наверное, здорово…
– Да ну, – брякнула я, – провинция. Серость.
Кейти удивленно вытаращилась на меня. Ах, да… я же, по легенде, обычный легионер, вышедший в отставку. Ничего, кроме Белларона и Аудрана, видеть не могла.
– Я имею в виду, наш Серетан – это вообще провинция космическая. Говорят, на других мирах…
– Ну, на других, – протянула Кейти, – до них-то нам не добраться.
Я на несколько секунд погрузилась в прострацию. Как все-таки вертит мною жизнь… как все это странно. Ведь я ничем не отличаюсь на вид от Кейти, от всех этих мамаш в группе, обычных серетанских провинциалок… уже название моей профессии – легионер – вызывает у подруг по детской группе мгновенный шок. А ведь они еще моего звания не знают, и не интересуются. Кажется, я так всю жизнь и провела в этим мирке – косметика, парни, дешевые бары и кафе, провинциальная мода, мужья-свекрови-родители, хозяйство, ребенок… Мне интересно наблюдать за ними – неужели человек в самом деле может всю жизнь потратить только на это? Неужели не загнется от скуки? Но если бы они знали хоть десятую часть того, что стоит за мной…
Не знают. И не узнают.
– Тем более, – улыбнулась я, – ключевые слова здесь не «Деместра», а «с Ангиром», правильно?
Кейти смущенно захихикала.
– Где-то я тебе завидую, – задумчиво произнесла я, – эх, мне бы так влюбиться! Да старость не радость.
– А ты влюблялась, старушка? Тебе же всего двадцать шесть.
– Я… влюблялась. Да.
Не хочется только об этом говорить.
– Не повезло? – сочувственно спросила Кейти. Меня резануло воспоминание – Ильт, распластанный на сером покрытии, беспомощно разбросаны руки, кровь впитывается в гемопласт…
…– Да. Не повезло, – я постаралась вернуть лицу прежнее беззаботное выражение.
Кейти поняла меня по-своему.
– Знаешь, Синь, ты не обидишься, если я тебе что-то скажу?
– Да нет, я не обидчивая.
– Синь, знаешь, у тебя мало шансов с мужиками. Хотя ты красавица, и все такое. Понимаешь… Ангир вот тоже заметил.
– Это почему же? – я развеселилась.
– Понимаешь, мужчины, они любят, чтобы женщина немножко играла дурочку. Ты… ты очень сильная, правильная, целеустремленная. Умная. Ты гораздо умнее меня, например, на самом деле. Ты всегда знаешь, как надо поступать, у тебя все очень разумно в жизни устроено. Но понимаешь… красота – это еще не все. На красоту на улице мужики, конечно, пялятся, а вот жить… Чтобы с мужчиной ужиться, и вообще, чтобы его привлечь, надо быть немножко неправильной. Глупенькой. Понимаешь, чтобы он себя рядом с тобой почувствовал… ну как это сказать?
– Альфа-самцом, – подсказала я.
– Ну… – Кейти смешалась, – а в принципе, почему нет. Все мы немножко животные. Женщины хотят защиты и ласки, мужчины – почувствовать себя крутыми. Так ты ему дай почувствовать себя таким! Ну пожертвуй немножко частью своего характера, ума… Будь проще!
– Ага. Будь проще, и мужики к тебе потянутся.
– Знаешь, народная мудрость на пустом месте не возникает.
Я вдруг вспомнила свое поведение на базе Белларона. А ведь все это я тогда знала… Кейти права. Я бессознательно именно так себя и вела – по крайней мере, с теми, кто мне был нужен. Вот с Элдженетом и Тангом я вела себя естественно, но… они и в самом деле были старше, умнее, сильнее меня. Только их теперь нет. Адоне, с тоской подумала я, почему лучшие мужчины погибают, а остается одна шваль… С которой надо корчить из себя дурочку.
– Да нет, Кейти, ты права. Я все это и так понимаю. Я только не понимаю, зачем мне такой мужик, который чувствует себя мужиком только рядом с дурочкой. Для которого надо играть.
– Но… Синь, это же так естественно! Это просто жизнь. Жизнь вообще игра.
– Знаешь, Кейти… я предпочитаю играть во что-нибудь другое.
Между тем отношения с Энди и его мамашей у меня развивались не лучшим образом.
Тулайн решила, что воспитывать моего ребенка – ее священный долг. А наши с ней представления о воспитании несколько разнились. Особенно ее не устраивало то, что Лус, если не спит, лежит в кроватке почти голышом, с наслаждением суча синеватыми пяточками. И еще окунание ребенка в холодную воду – с целью закаливания – доводило нашу бабусю почти до состояния ступора. Интересно, что Энди как-то попробовал назвать мамашу при всех бабушкой, и она смертельно оскорбилась. Я, мол, еще молодая женщина, а не бабушка.
А меня доставала привычка свекрови называть мою дочь именем, которое они ей решили дать без моего согласия – в честь ее же, любимой – Тулайн. Я это имя просто возненавидела, даже документы дочки не любила просматривать из-за этого. Энди выкрутился оригинально – в присутствии матери он называл дочь Тули, а когда той не было – Лус.
За первые же дни мы несколько раз полаялись с Тулайн на темы воспитания. Я, по мнению свекрови, делала не так абсолютно все. Например, мне не следовало кормить ребенка грудью, потому что у женщин, которые бывали в Космосе,молоко нездоровое. Бред, конечно, местные суеверия. Да и вообще – вот она, Тулайн, прекрасно выкормила сына смесями, и он ничем не хуже других вырос, и зачем здесь устраивать спектакли с грудным кормлением. Открытое окно в детской… буквы, которые я начала показывать ребенку уже с месячного возраста… любая купленная мной игрушка… ежедневная гимнастика… и главное – ужасное закаливание, эти воздушные и водные ванны! И еще присутствие в детской Беты. Все это приводило Тулайн в состояние ступора. И главное, выдержка мне изменила. Дело не в том, что мы с Тулайн ругались, это ерунда – дело в том, что у меня стало пропадать молоко. Каждый раз после очередного скандала количество его в груди явно уменьшалось. Да и Лус реагировала – спала беспокойно, капризничала. Я поняла, что дальше так дело не пойдет.
– Слушай, Энди, давай переезжать. Сил уже нет.
Энди долго мялся, а потом довольно четко объяснил, что переезжать мы никуда не будем. Это фамильный особняк, который он не собирается продавать. Отселить маму, к сожалению, тоже невозможно. Энди зарабатывает неплохо, но не так, чтобы в придачу к этому особняку (на него одних налогов сколько уходит) снимать еще и квартиру. Жилье в Кларите дорого.
– Тебе что дороже, здоровье мое и дочери или этот особняк? – спросила я, – я действительно здесь не выдержу долго. И Лус будет нервной.
Энди пожал плечами и усмехнулся.
– Это ты-то? Не выдержишь? Синь, я считал, что ты легионер, а не нервная дамочка.
Я осеклась. Интересный подход…
Короче говоря, понятно, что переезжать Энди не собирается. И вообще выслушивать о моих проблемах с его мамой он ничего не хочет. Каждый раз обрывает меня, едва я попытаюсь заговорить с ним об этом. Мол, это ваши, женские дела, и решайте их сами, мне не до того, у меня работы полно.
О работе он мало рассказывал – понятное дело, секретность.
Вся проблема, поняла я, в том, что мало денег. Было бы достаточно – можно снять квартиру и либо мамашу отселить, либо самим уйти (я уже предпочла бы второе, в этом особняке все провоняло Тулайн). Но неужели я не смогу достать денег?
Я начала интенсивный поиск работы. Но не тут-то было… В Кларите безработица держалась на восьми процентах. Женщин старались не брать на работу вообще. На бирже труда мне сказали сразу, что шансов у меня нет. И действительно, неимоверными усилиями я нашла несколько мест, но везде, услышав, что у меня грудной ребенок, отказывали сразу.
Был еще вариант – открыть свою фирму. Я продумала план – это будет фирма воздушных перевозок, надо просто арендовать аэробус и несколько флаеров. Все это вполне реально, взять небольшой кредит, быстро расплатиться. Но все остановилось на моей попытке зарегистрировать предприятие. Оказывается, я числилась здесь иностранкой (ведь я все же из Савойса), а таковым запрещено быть предпринимателями. Патриоты змеевы…
Попыталась поговорить с девчонками в детской группе – может, открыть предприятие на чье-нибудь имя, но никто не согласился.
Я начала понемногу впадать в отчаяние. Абсолютная беспомощность. Ты ничего не можешь сделать для того, чтобы улучшить положение. И деньги… как это ужасно, когда у тебя нет своих денег, кто-то ими распоряжается – кто-то, кто… назовем вещи своими именами – не любит тебя.
Потому что «любит по-своему» – это уже значит «не любит».
Я кормила Лус и продумывала криминальные варианты. Только это и остается.
Но и это очень сомнительно.
Можно ограбить, скажем, банкомат. Думаю, я смогу его взломать. Или просто в банк проникнуть. Все это можно сделать (я уже продумывала, как). Проблема в отходе – как потом лечь на дно? Я вынуждена оставаться здесь, жить на виду. Жить в постоянном страхе разоблачения? Не хотелось бы. И представляю, какие неприятности будут у Энди, если меня посадят. Хотя на него мне плевать, сам нарвался.
Лус наелась, выглядела сытой и довольной. Я положила ее на плечо, выпустить газики. Потом отнесла в кроватку. По идее, она должна скоро заснуть. Я приучала ее засыпать в одиночестве – иначе потом проблем не оберешься. Бета просунула черный мокрый нос между прутьями кроватки. Лус лениво похлопала ручонкой по носу пантеры.
– Пойдем, Бета – я оставила дверь в детскую открытой. Хотела к себе в спальню, почитать что-нибудь, но вспомнила, что хотела просмотреть сегодняшнюю газету, вдруг будут вакансии. Можно еще пойти учиться, думала я, спускаясь по лестнице. Смешно с моей квалификацией, но… Приобрести ходовую специальность, сейчас, например, несложно найти место озеленителя-садовника. Во время учебы тоже будут немного платить, это можно потратить на съем квартиры, а так Энди, конечно, меня обеспечит…
Я взяла газету и прямо внизу ее просмотрела. Вакансий не было. Заодно я перекусила, кусочек савойского острого сыра с оливками, чай. После кормления есть хочется зверски. К счастью, я не толстею, да впрочем, я уже и начала понемногу восстанавливать тело упражнениями.
Нет, не везет мне в жизни… Я стала подниматься наверх. Ускорила шаги, услышав какую-то возню… Кто там может быть? Тулайн вроде не было слышно. Больше в доме нет никого. Бета опередила меня, прыгая почти через весь лестничный пролет.
В детской. Я ворвалась туда. Мгновенное облегчение – это всего лишь Тулайн – сменилось яростью.
Бабуся стояла у кроватки и держа на руках мою малышку, интенсивно трясла ее, видимо, изображая укачивание. Мало того, Лус теперь была тепло одета, и на ножках – мною же связанные шерстяные пинетки. Не привыкшая к такой тряске Лус похныкивала.
Просветление наступило у меня мгновенно (в жизни был один похожий момент, на Нейаме, когда я решилась бежать). Я в долю секунды оказалась рядом с Тулайн, осторожно выхватила младенца из ее рук – она попыталась зажать ребенка, но я быстро пнула ее по голени, и воля к сопротивлению была утрачена. Тулайн взвыла. Думаю, ей в жизни не приходилось получать таких ударов, хоть этот был, на мой взгляд, и слабеньким. Я осторожно положила девочку в кроватку. Потом повернулась к свекрови, которая все еще нагибалась и выла, пытаясь схватиться за больную ногу.
Бета подошла сзади и пристально смотрела на всю эту картину.
Я взяла Тулайн за горло, отшвырнула к стене. Подошла еще раз, снова взяла левой рукой под двойной подбородок, правой хлестко ударила по щеке.
– Вот что, – сказала я, глядя ей в глаза, – мое терпение лопнуло. Надоело. Если ты еще не поняла до конца – я пять лет занималась пиратством. Я шибаг. Я терпела тебя довольно долго, но теперь уже хватит. Переорать меня ты можешь, я не сильна в базарных склоках. Но больше ты орать не будешь. Я запрещаю. Я запрещаю тебе высказывать любое твое мнение по поводу нашей жизни и воспитания ребенка. Я запрещаю тебе прикасаться к ребенку, если я или Энди тебя об этом не попросим. Ты поняла?
– Я… все… скажу… сыну… – просипела Тулайн. Я усмехнулась.
– Ага, и он проучит жену вожжами. Сейчас. Да говори на здоровье. Можешь еще полицию вызвать. Но я тебе не советую этого делать, потому что в этом случае ты действительно вылетишь из дома, как пробка.
Я еще раз объяснила Тулайн мои требования. Очень простые. Никогда не высказывать никаких мнений ни по какому поводу. Молчать в моем присутствии. Вообще желательно не показываться на глаза. Ребенка не трогать – его я буду воспитывать без участия бабушки. Если она будет вести себя хорошо, через некоторое время я позволю ей общаться с внучкой. Если начнет нарушать эти требования, пусть пеняет на себя. Кстати, устраивать спектакли с повышенным артериальным давлением тоже не стоит – мне они глубоко безразличны. Даже если она сдохнет, меня это нисколько не расстроит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71