Кулейн убрал нож в ножны.
— Отдай ему его лук, а стрелы дай-ка мне. — Воин Тумана прикоснулся камушком к наконечнику каждой стрелы и отдал колчан Прасамаккусу.
Тот наложил стрелу на тетиву. Наконечник засиял голубовато-белым светом.
— А красиво! — заметил бригант. Из-за деревьев выскочила темная тень, и Лейта еле успела ее заметить, как Прасамаккус уже пустил стрелу. Она поразила убийцу в грудь; черный плащ всколыхнулся и упал на землю рядом со стрелой.
— В Круг! — закричал Кулейн. Из-за деревьев появились новые темные тени. Прасамаккус и Лейта пустили в них по стреле, а Кулейн кинулся вперед, подхватив свое копье с земли возле золотой проволоки. — Войдите в центральный квадрат, — скомандовал он.
Туро, Лейта, и Прасамаккус перебрались через проволоку, а Воин Тумана повернулся как раз вовремя, чтобы отразить удар серого меча и вонзить наконечник Ланса в горло. Все больше теней устремлялось к Кругу. Кулейн перепрыгнул проволоку, но холодный нож погрузился в его плечо. Его тело сковал паралич, но он успел выкрикнуть одно слово. Круг заполнился золотистым светом, оттеснившим тени-убийцы. Он стал ярким, как полуденное солнце, а когда угас, Круг был пуст, золотая проволока исчезла, земля дымилась.
Кулейн очнулся в кольце разбитых камней на склоне высокого холма над покинутой римской крепостью.
Он сел и некоторое время глубоко дышал, пока магическое оцепенение покидало его тело. Крепость внизу частично обрушилась, и несколько хижин неподалеку были сложены из тесаных камней какого-то здания.
Кулейн поглядел на небо. Оно было ясно, и в нем висела единственная луна. Он обозрел звезды. Да, он все еще в Британии.
Кулейн громко выругался.
Сбоку от него возникло сияние, и он выжидающе взял копье наперевес. Из сияния появился Мэдлин.
— А, это ты! — сказал волшебник. — Где мальчик?
— Отправился искать отцовский меч.
— Один?
— Нет. С ним девушка и калека.
— Чудесно! — сказал Мэдлин.
Кулейн не без труда поднялся на ноги.
— Но это лучше, чем погибнуть.
— В какой-то мере, — согласился Мэдлин. — Что произошло?
— — На нас напали воры душ. Я послал Туро и этих двух сквозь врата.
— Какие?
— Я сотворил их сам.
— Сотворил? Кулейн, это была большая глупость!
— Хуже, чем ты думаешь. Я вынужден был отправить их ночью.
— Только этого не хватало! — Мэдлин громко фыркнул и откашлялся. — Ты выглядишь постаревшим, — добавил он. — Тебе нужен камень?
— У меня есть свой. А постаревшим я выгляжу, потому что сам захотел. Пора умереть, Мэдлин. Я зажился на земле.
— Умереть? — прошептал Мэдлин, и его глаза расширились. — Что за вздор! Мы бессмертны.
— Только пока хотим этого. А я больше не хочу.
— А что говорит Афина?
— Ее зовут Горойен. С греческой чепухой мы покончили века и века назад. И я уже сорок лет как не видел ее.
— Тут холодно. Давай вернемся в мои дворец, поговорим там.
Кулейн последовал за ним в сияние, и они вместе спустились с холма в Эборакум, к перестроенной вилле у южной стены. Внутри в богато украшенном очаге пылал огонь. Мэдлин всегда терпеть не мог римское центральное отопление, утверждая, что он из-за него тупеет и не может сосредоточиться.
— Прежде ты не считал это чепухой, — заметил волшебник, когда они сели с согретым вином у огня. — И ты был чудесным Аресом, истинным богом войны. Ну и мы как-никак помогли грекам: дали им философию и алгебру.
— Ты всегда вмешивался, подчиняясь очередной прихоти, Мэдлин. И как ты еще сохраняешь интерес к этому?
— Люди — дивные создания, — сказал волшебник. — Такие изобретательные! Мне никогда не приедаются ни они, ни их великолепные войны по мелочным поводам.
— Я когда-нибудь упоминал раньше, что терпеть тебя не могу?
— Раза два, как припоминаю, Кулейн, хотя не понимаю, в чем причина. Ты знаешь, что я пожертвовал бы жизнью, чтобы спасти Алайду.
— Не говори о ней!
Мэдлин откинулся в глубоком кожаном кресле.
— Старение тебе не идет, — сказал он.
Кулейн усмехнулся, но в этом смешке не было и тени веселости.
— Старение? Я же стар, стар, как само время. Нам следовало бы погибнуть в волнах, которые уничтожили Балакрис.
— Но мы не погибли, слава Истоку! Почему ты расстался с Горойен?
— Она не могла понять моего желания стать смертным.
— В этом никакой загадки нет. Если помнишь, она влюбилась в героя Гильгамеша и видела, как он превращался в старика. Что-то такое с его кровью, от чего Сипестрасси помочь не мог. Но я легко представляю себе, что она предпочла не наблюдать тот же процесс вторично.
— Он мне нравился, — сказал Кулейн.
— Хотя он и отнял у тебя Горойен? Ты странный человек!
— Преходящее увлечение. И вообще это древняя история и в прямом, и в переносном смысле. Каковы твои планы теперь, хитроумнейший фокусник? Теперь, когда кто-то еще играет в твою игру?
— Волшебник, волшебник, с твоего позволения! И меня это не заботит. Кто бы он ни был, со мной ему тут не сравниться. Тебе ли не знать этого, Кулейн. Ты же наблюдал мой гений на протяжении веков. Не я ли стоял за постройкой Трои? Не я ли подвел Александра к господству над миром? Если упомянуть хотя бы два моих скромных свершения. И ты думаешь, что ничтожный колдунишка Эльдареда сможет мне противостоять?
— Как всегда, созерцать твою чванливость — чистое упоение. Ты как будто забыл, как она подводила тебя в прошлом. Троя пала, как ты ни тщился ее спасти. Александр схватил лихорадку и умер. Ну а Калигул… что ты нашел в этом мальчишке?
— Он был на редкость смышленым — и очень оболганным. Но я понял твою мысль. Так кто же, по-твоему, стоит за Эльдаредом?
— Понятия не имею. Пендаррик мог бы, но смертные ему надоели давным-давно. Разве что Бригамартис.
— Она играла в игры богов со скандинавами, но ее более там нет. Я свыше ста лет ничего о ней не слышал. Ну а Горойен?
— Она никогда бы не прибегла к ворам душ.
— По-моему, ты забыл, на какую беспощадность она способна.
— Вовсе нет. Но не ради ничтожного властителя вроде Эльдареда. Ему не хватит, чем заплатить. Впрочем, теперь это твои трудности, волшебник. Я к этому больше отношения не имею.
— Ты меня удивляешь. Если у Эльдареда хватило могущества вызвать воров душ и открыть врата в твоих горах, значит, у него достанет могущества послать убийц за мальчиком, где бы он ни был. Насколько понимаю, ничего из вещей принца ты в горах не оставил?
Кулейн закрыл глаза.
— Я оставил его старую одежду в сундуке.
— Значит, они его разыщут. Если только ты их не остановишь.
— Так что ты предлагаешь?
— Узнай, кто скрывается за Эльдаредом, и убей.
Или убей Эльдареда.
— А что будешь делать ты, отправив меня рыскать по долам и весям?
— Воспользуюсь вот этим! — Волшебник взял в руки пожелтевший кожаный футляр с пергаментным свитком. — Это самое ценное из всего, что принадлежало Туро. Труды Плутарха. В свитке сохранилось многое от его Гармонии. Я последую за ним сквозь Туман.
Прасамаккус озирался по сторонам. Местность изменилась: стала суровей и более открытой, за лесистой долиной горы уходили в неизмеримую даль. И было так светло… он взглянул вверх, и у него оборвалось сердце. В небе висели две луны! Одна лиловато-серебристая, огромная, другая маленькая и белая. Бригант опасался, что знает смысл подобного знамения, и ничего хорошего оно не сулило. И никаких следов воина с глазами, как грозовые тучи.
— Где Кулейн? — вскрикнула Лейта.
— Он не успел достигнуть центрального квадрата, — негромко сказал Туро. Его глаза встретились с глазами Прасамаккуса, и тот понял, о чем подумал принц. Кулейн Упал среди воров душ — они оба это видели. Лейта выбежала за кольцо белых камней, зовя Кулейна. Туро сел рядом с Прасамаккусом.
— Не думаю, что его можно убить, — сказал Туро. — Он поразительный человек.
— Жалею, что не знал его, — ответил Прасамаккус со всей искренностью, какую сумел из себя выжать. — Скажи мне, как мы можем вернуться домой?
— Понятия не имею.
— Странно! Я так и думал, что ты это скажешь. А где мы, ты знаешь?
— Боюсь, что нет.
— Нет, мне надо быть гадальщиком! Я успеваю угадать ответ, прежде чем ты откроешь рот. И последний вопрос. Вторая луна и вправду означает то, что, я думаю, она означает?
— Боюсь, что да.
Прасамаккус вздохнул, развязал свою сумку и достал тминный хлебец. Туро улыбнулся: хромой лучник начинал ему нравиться все больше.
— Как ты познакомился с Викторином?
Прасамаккус прожевал последний кусок хлебца.
— Ну, я охотился…
И он рассказал Туро, как увидел атролей, как они спаслись в кольце камней, и о том, как вернулся с Мэдлином в Эборакум. Про Хельгу он не упомянул. Слишком больно было думать, что он никогда ее больше не увидит. Лейта вернулась в кольцо и молча села. Прасамаккус предложил ей последний хлебец; но она отказалась.
— Это ты виноват, хромой! — гневно сказала она. — Если бы нам не приходилось ждать, пока ты добредешь, мы бы спаслись с Кулейном.
Прасамаккус ограничился кивком. Нет смысла спорить с женщиной!
— Чепуха! — крикнул Туро. — Не убей ты лошадь бедняги, мы добрались бы до хижины много быстрее!
— Ты говоришь, что я виновата в его смерти?
— Про виновность заговорила ты, а не я. И если ты не можешь не злобствовать, то придержи язык!
— Да как ты смеешь? Ты мне не родич, и мне ты не принц! Я тебе ничего не должна!
— Если бы я мог… — начал Прасамаккус.
— Замолчи! — рявкнул Туро. — Может, я и не твой принц, но я за тебя отвечаю. Этого хотел бы Кулейн.
— Откуда ты знаешь, чего он хотел бы? Ты мальчишка, а он был мужчина. — Она встала и решительным шагом скрылась в темноте.
— Спорить с женщиной всегда без толку, — тихо сказал Прасамаккус. — Они всегда правы. Я понял это у себя в деревне. Тебе просто придется просить у нее прощения.
— За что?
— За то, что указал на ее не правоту. Что ты думаешь делать, принц?
Туро снова сел.
— Ты не сердишься на нее за ее обвинения?
— Нет, конечно. Она права. Я задержал вас.
— Но…
— Знаю, знаю. Она убила моего коня. Но как далеко в прошлое нас уведут эти «если»? Если бы я не появился на коне в горах, вы бы не задержались. Если бы ты не пропал, я бы там не появился. Так, значит, ты виноват? Такие споры не разведут для нас костра и не накормят нас.
— Ты просто философ!
— А как же, — ответил Прасамаккус, прикидывая, что может означать это слово. Он встал и захромал из кольца, чтобы поискать хвороста для костра, но ничего не нашел.
— Думаю, нам лучше дождаться здесь утра, — сказал он.
— Я схожу за Лейтой.
— Лучше я, — сказал Прасамаккус и поспешно захромал туда, где она сидела.
Они отыскали укромную ложбинку и развели костер у поваленного ствола. У них не было ни одеял, ни еды, и все трое молчали, погруженные в свои мысли.
Лейта боролась с горем и непонятной злобой. Туро прикидывал, что сделал бы Кулейн, перенесись он с ними сюда. Знал ли он этот край? Если же нет, так что он предпринял бы? Направился на север? На юг?
Прасамаккус растянулся рядом с костром и думал о Хельге. Пять недель блаженства. Оставалось надеяться, что ей не придется ждать его слишком долго.
Когда Туро проснулся, Прасамаккус уже снова развел костер, и в огне покоились четыре глиняных шара.
Принц потянулся, разминая затекшее тело. Лейта еще спала.
— Ты рано встал, — заметил Туро, поглядев на чуть розовеющее небо.
— Голубей лучше ловить, когда они спят. Ты хочешь есть?
— Умираю с голоду!
Прасамаккус короткой палкой выкатил шар из костра и ударил его камнем. Глина аккуратно раскололась — и все перья остались в ней. Мясо оказалось темным, схожим с говядиной, и Туро быстро расправился с голубем, обсосав каждую тонкую косточку.
— Я поднялся на высокий холм, — сказал Прасамаккус, — и оттуда осмотрел окрестности. Никаких признаков жилья я не обнаружил, но к западу вроде бы лежат распаханные поля.
Он выкатил из огня второй шар, разбил его, подошел к Лейте и легонько потряс ее за плечо. Она проснулась, и он улыбнулся ей:
— Завтрак готов. Иди-ка поешь!
Она молча принялась за еду, старательно не глядя на Туро.
— Зачем Грозовоглазый послал тебя сюда? — спросил бригант.
— Найти меч моего отца, Меч Кунобелина. Но я не знаю, где искать, и я даже не уверен, что мы должны были попасть именно в этот мир. Кулейн говорил, что нам требовалась сила солнца, а мы ведь обошлись без нее.
Прасамаккус разбил еще один шар и молча сел.
Вальмера при нем, и, значит, о еде можно не беспокоиться. Когда они найдут людей, он сможет предлагать в обмен шкуры и мясо, так что, пожалуй, со временем сумеет обзавестись лошадью. Он-то с голоду не умрет, но они-то как? Что полезного сумеет делать юный принц в этом новом мире, где он даже не принц? О девушке беспокоиться нечего: она молоденькая, красивая, а бедра у нее в самый раз, чтобы рожать детей.
Голодать ей не придется. Внезапно его поразила тревожная мысль. Это же другой мир! А что, если это мир атролей или других демонов? Тут он вспомнил вспаханные поля, и на душе у него полегчало. Демоны, обрабатывающие поля, были словно бы не такими уж демоническими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34