Такое убийство чести не приносит. И клянусь всеми богами загробного мира, погиб он достойно. Даже ты должен признать это!
— А по-твоему, у него был выбор? Даже крыса Дерется, если загнать ее в угол.
Кэль отвернулся от брата и вошел в тускло освещенное помещение казармы, чтобы поговорить с Алантриком. Морет зашагал обратно через двор в свои покои к своей молодой жене Альхиффе. Она была темноволосой, темноглазой, и с каждым днем страсть Морета к ней становилась все сильнее. Он не хотел жениться на сакской девушке и спорил с отцом до поздней ночи, хотя и знал, что в конце концов уступит. И уступил.
Тайная помолвка была заключена, и он отправился на корабле за своей невестой вдоль побережья до земель, которые теперь назывались Южной Саксонией. Ее отец встретил его в проливе вблизи Андеридского леса и сопроводил в длинную залу знакомиться с невестой.
Сердце у него наливалось свинцом, пока она не вошла в залу, а тогда… чуть было не остановилось. Как зверь-варвар вроде Хенгиста мог стать отцом подобной девушки? И когда она приблизилась к нему, он в нарушение всех обычаев склонился перед ней. Если ее это удивило, она не подала и виду. И он не позволил ей опуститься перед ним на колени.
— Тебе никогда не придется стоять передо мной на коленях, — шепнул он.
И сдержал слово, чем совсем поразил Альхиффу: она ведь столько наслышалась от отца об этой семейке предателей.
«Не бойся, — обещал он ей в утешение. — Через год-другой я войду с войском в Дейчестерскую крепость, и тогда мы найдем тебе хорошего мужа».
И вот теперь Альхиффа не знала, так ли ей уж хочется, чтобы отец явился за ней на север. Могучим мужчиной ее муж не был, хотя и никак уж не слабым.
Зато он был нежным, любящим и пробудил в ней чувство, близкое к любви. И когда он теперь вошел в покой она заметила, как его обычно грустное лицо озарилось почти детской радостью. Он схватил ее в объятия и поднял высоко-высоко.
Она обвила руками его широкие плечи и коснулась губами щеки.
— Я совсем истосковался без тебя! — сказал он.
— Лгун! Тебя не было меньше часа.
— Нет, правда! Клянусь!
— Что говорил твой отец?
Он пожал плечами и поставил ее на пол. Лицо у него вновь стало грустным и потерянным.
— Мне тяжела его жадность к власти. И брат не лучше… если не хуже. Знаешь, Аврелий Максим был вовсе не плохим верховным королем.
— Мой отец всегда отзывался о нем с уважением.
— И тем не менее твой отец стал пособником его убийства?
Она увлекла его к оконной нише и села рядом с ним на согретую солнцем скамью.
— Верховный король стал бы при случае пособником убийства Хенгиста, хотя не сомневаюсь, что он уважал моего отца. Еще не бывало правителя с чистыми руками, Морет. Ты слишком уж совестлив.
Он улыбнулся и стал таким немыслимо юным, что она зажала его лицо в ладонях, поцеловала обе щеки, подернутые легким румянцем, провела пальцами по длинным белокурым волосам.
— Ты дал мне счастье, и я молю Одина, чтобы он ниспослал тебе достойную награду.
— Награды лучше тебя не может быть ни для кого.
— Ты говоришь так теперь, юный принц, но что ты скажешь, когда моя красота увянет?
— Спроси меня об этом через двадцать лет. Через тридцать. Через сорок. Через сто лет!
Ее лицо омрачилось.
— Не загадывай наперед, Морет, любовь моя. Кто знает, что нам готовит будущее?
— Вздор! Не смотри так грустно. Обещаю, наше будущее будет золотым.
Альхиффа притянула его голову к себе на грудь и поглаживала белокурые волосы, а ее небесно-голубые глаза были устремлены на юг. Она увидела трех скачущих всадников, и каждый держал в руке отрубленную голову. Они приближались на фоне неба к окну, где сидела она. И небо потемнело, позади них зазмеилась молния. Их лица ей не были видны, она не смотрела на отрубленные головы, замкнула от них внутреннее око, но услышала зловещий хохот, когда они проскакали мимо. Вестники Одина, Вороны Бури язвили ее предчувствием неотвратимой беды.
Отца она никогда не любила, а потому была равнодушна и к его победам, и к его неудачам. Но теперь ее сердце разрывалось. Семья Морета была в союзе с ее отцом, а потому ей следовало желать ему успеха. Однако, добившись своего, ее отец обратится против Эльдареда, уничтожит его, заберет у него плоды победы. А Эльдаред сам так коварен, что не может не, понимать этого и, значит, вынашивает схожие планы. Так какое же будущее уготовлено дочери Хенгиста?
— Не думай про завтра, Морет. Радуйся этой минуте, ибо всем нам даруется только она.
Глава 4
Туро проснулся в узкой комнатушке с бревенчатыми стенами и единственным окошком, за которым вставали горы. В комнатушке царил лютый холод, и юный принц зарылся поглубже под одеяла, кутая в них согретое сном тело. Он не помнил, как очутился в этой постели, — не помнил ничего, кроме нескончаемого пути до бревенчатой хижины Кулейна, приютившейся в сосновом бору. В какую-то минуту колени Туро подогнулись, а Кулейн без труда подхватил его на руки и понес дальше, прижимая к груди, точно младенца.
Туро помнил, как его плюхнули в широкое кожаное кресло, а воин высек огонь и зажег дрова в каменном очаге, и еще он помнил, как смотрел в разгорающееся пламя. И вот тогда-то он, видимо, и погрузился в забытье.
Он оглядел комнатушку и увидел на узком стуле свою одежду. Заглянул под одеяло и убедился, что совершенно гол. Только бы Лейта не присутствовала при том, как его раздевали!
Дверь открылась, и вошел Кулейн. Длинные черные волосы были перевязаны у затылка. Высокий ворот туники из толстой шерстяной ткани закрывал его шею; поверх горных сапог из дубленой овчины были надеты темные кожаные гетры.
— Пора вставать, принц! И браться за работу!
Он подошел к постели и сдернул одеяла.
— Одевайся. Я буду ждать в соседней комнате.
— Доброе тебе утро, — сказал Туро ему в спину, но Кулейн не отозвался. Принц слез с кровати, надел зеленые шерстяные гетры, тунику из шерсти кремового цвета, обшитую золотым шнуром. Потом натянул сапоги и сел на постели. События предыдущего дня обрушились на него ледяным ливнем. Его отец убит, его собственная жизнь в опасности. Сотни миль отделяют его от друзей и родного дома, а он — во власти угрюмого человека, о котором не знает ничего.
— Как бы мне сейчас пригодилась твоя помощь, Мэдлин! — прошептал он.
Глубоко вздохнув, он вознес молитву Богине Земли и вышел к Кулейну в большую комнату. Воин укладывал поленья в очаг и не обернулся на его шаги.
— Снаружи найдешь колун и топор. Наруби поленьев не длиннее вот этих. Прямо сейчас, малый.
— Почему я должен колоть для тебя дрова? — спросил Туро, раздраженный его бесцеремонностью.
— Потому что ты спал в моей постели и, не сомневаюсь, не откажешься от моей еды. Или плата слишком высока для тебя, принц?
— Я наколю для тебя дров, а затем уйду, — сказал Туро. — Твои манеры мне не нравятся.
— Уходи, будь добр. — Кулейн засмеялся. — Но любопытно, в каком сугробе ты намерен умереть. Я еще не видел мальчика слабее тебя. Не думаю, что у тебя достанет силенок спуститься с горы, и, уж конечно, ума, чтобы сообразить, в какую сторону идти, у тебя не хватит.
— А тебе-то что до моей судьбы?
— На этот вопрос я отвечу, когда придет время, — сказал Кулейн, поднявшись на ноги и глядя на мальчика с высоты своего роста. Но Туро не попятился и ответил ему твердым взглядом, вздернув подбородок.
Кулейн улыбнулся.
— Что же, малый, хоть руки у тебя слабосильны, зато дух крепок, слава Источнику. А теперь наруби дров, а о том, куда и как ты пойдешь, поговорим за завтраком.
Туро почувствовал, что одержал пусть маленькую, но победу, хотя и не знал, какой от нее толк и стоит ли его триумф щепотки соли. Он вышел за дверь и увидел дровяной сарай шагах в пятидесяти от хижины возле деревьев.
Колун был вогнан в чурбак. Туро его высвободил, поставил чурбак на широкий сосновый круг и взмахнул колуном над головой. Колун впился в заснеженную землю. Он вырвал его, расставил ноги пошире и повторил попытку. На этот раз лезвие ударилось о чурбак боком, и колун вырвался из тонких пальцев Туро.
Он поднял его. После третьего замаха колун вошел в чурбак на пол-лезвия и застрял. Повозившись минуты две-три, Туро его высвободил, а потом обдумал, какие движения требуются, чтобы расколоть чурбак. Он расставил ноги еще шире, слегка выдвинув правую вперед, взмахнул колуном и — расколол чурбак. Он продолжал работать еще некоторое время, пока дыхание не участилось, а лицо не побелело от утомления. Он пересчитал чурбаки. Одиннадцать… А Кулейн говорил о двадцати! И он продолжал колоть, только медленнее.
Ладони саднило. Он положил топор и осмотрел их.
Четыре водяных пузыря… Он оглянулся на хижину, но Кулейна не увидел и вновь пересчитал чурбаки. Восемнадцать. Он сжал колун истерзанной рукой и вновь взялся за дело, пока не расколол все двадцать. Сорок толстых поленьев. Вернувшись в хижину, он увидел, что Кулейн сидит в широком кожаном кресле, положив ноги на столик. Воин повернул к нему голову.
— А я уже думал, ты там вздремнул, принц.
— Нет, я не спал, и мне не нравится тон, с каким ты произносишь мой титул. Звучит как собачья кличка.
Мое имя — Туро; если тебе непривычны правила этикета, можешь называть меня так.
— Да неужели! Какая высокая честь! А где поленья?
— Наколоты все.
— Но польза от них будет только здесь, малый.
Подавив гнев, Туро вернулся к дровяному сараю, поднял три полена, без труда отнес их в хижину и, поднявшись на три ступеньки, положил в очаг. Он повторил это восемь раз, и руки по плечо горели у него огнем, ноги он с трудом волочил по снегу. А Кулейн посиживал себе и не предлагал помочь ему. Еще два раза Туро, спотыкаясь, дотащил свою ношу, а потом зашатался и упал на пол. Кулейн нагнулся из кресла и подергал мальчика за плечо.
— По-моему, осталось еще семь поленьев, юный принц.
Принц приподнялся на колени, но когда он снова побрел по снегу, гнев придал ему силы; он взял четыре полена и медленно отнес их в хижину. Его правая рука горела, пальцы стали липкими, и, бросив поленья в очаг он заметил, что из лопнувших пузырей сочится кровь. Он вернулся к сараю и невероятным усилием воли отнес оставшиеся поленья в хижину.
— Никогда не оставляй колун валяться, — сказал Кулейн. — Обязательно всади его в чурбак или бревно, чтобы предохранить от ржавчины.
Туро кивнул, на слова у него уже не хватало сил.
Снова выйдя из хижины, он взял колун и всадил в чурбак.
— Что-нибудь еще? — крикнул он. — Или по правилам игры я сначала должен вернуться в комнату?
— Иди сюда и поешь, — крикнул в ответ Кулейн.
Они вдвоем сели завтракать холодным мясом и сыром. Туро быстро расправился со своей скудной порцией. Запить ее пришлось темным элем, до того горьким, что принц поперхнулся. Кулейн не сказал ничего, но Туро допил гнусно? варево, чтобы избежать язвительных насмешек.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Кулейн.
— Отлично.
— Хочешь, я полечу твою ладонь?
Туро хотел было отказаться, но вспомнил совет Птолемея, сообщенный Плутархом: «Пока ты поддаешься, твой враг держит твою судьбу на ладони. Когда ты заставишь его поддаться, то накладываешь руки на его шею». Туро улыбнулся.
— Буду благодарен.
Брови Кулейна поднялись.
— Протяни руку. — Туро послушался, и воин посыпал на ранки солью из солонки. Словно раскаленные иглы впились ему в ладонь, а Кулейн сказал:
— Это поможет. А теперь я хотел бы, чтобы ты оказал мне услугу.
— Я тебе ничего не должен. За свой завтрак я заплатил.
— Справедливо, но я хотел бы, чтобы ты передал от меня весточку Лейте. И думаю, ты же не захочешь уйти, не попрощавшись с ней?
— Ну хорошо. Где она?
— Мы с ней построили хижину выше, ближе к вершинам. Она любит уединение. Пойди к ней и скажи, что сегодня вечером я был бы рад ее обществу.
— И все?
— Да.
— Тогда я прощаюсь с тобой, Кулейн лак Фераг, что бы там ни означал этот титул, и благодарю тебя за твое сокрушительное гостеприимство.
— Думаю, тебе следует отложить свой уход. Во всяком случае, пока ты не узнаешь, как найти Лейту.
— Будь так добр, объясни.
Кулейн дал ему несколько простых указаний, и Туро ушел, не произнеся больше ни слова. Утро было солнечное, морозное, но безветренное, и он больше часа бродил по унылому зимнему склону, прежде чем вышел к упавшему дереву, от которого, как сказал ему Кулейн, начиналась тропа. Он повернул направо и продолжал взбираться все выше и выше, часто останавливаясь, чтобы перевести дух. Уже начинало смеркаться, когда измученный принц добрался до домика Лейты. Она помогла ему войти, и несколько минут он просидел в оцепенении перед пылающими поленьями, собираясь с силами.
— Я уже думал, что умру там, — сказал он наконец.
Она села рядом с ним.
— Ну-ка сбрось свою мокрую одежду и согрейся.
— Этого делать не подобает, — ответил он, надеясь, что она возразит. Но она сказала только:
— Я соберу тебе чего-нибудь поесть. Сыра с хлебом, хорошо?
— Чудесно! Я не был так голоден с… с… уж не помню когда!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— А по-твоему, у него был выбор? Даже крыса Дерется, если загнать ее в угол.
Кэль отвернулся от брата и вошел в тускло освещенное помещение казармы, чтобы поговорить с Алантриком. Морет зашагал обратно через двор в свои покои к своей молодой жене Альхиффе. Она была темноволосой, темноглазой, и с каждым днем страсть Морета к ней становилась все сильнее. Он не хотел жениться на сакской девушке и спорил с отцом до поздней ночи, хотя и знал, что в конце концов уступит. И уступил.
Тайная помолвка была заключена, и он отправился на корабле за своей невестой вдоль побережья до земель, которые теперь назывались Южной Саксонией. Ее отец встретил его в проливе вблизи Андеридского леса и сопроводил в длинную залу знакомиться с невестой.
Сердце у него наливалось свинцом, пока она не вошла в залу, а тогда… чуть было не остановилось. Как зверь-варвар вроде Хенгиста мог стать отцом подобной девушки? И когда она приблизилась к нему, он в нарушение всех обычаев склонился перед ней. Если ее это удивило, она не подала и виду. И он не позволил ей опуститься перед ним на колени.
— Тебе никогда не придется стоять передо мной на коленях, — шепнул он.
И сдержал слово, чем совсем поразил Альхиффу: она ведь столько наслышалась от отца об этой семейке предателей.
«Не бойся, — обещал он ей в утешение. — Через год-другой я войду с войском в Дейчестерскую крепость, и тогда мы найдем тебе хорошего мужа».
И вот теперь Альхиффа не знала, так ли ей уж хочется, чтобы отец явился за ней на север. Могучим мужчиной ее муж не был, хотя и никак уж не слабым.
Зато он был нежным, любящим и пробудил в ней чувство, близкое к любви. И когда он теперь вошел в покой она заметила, как его обычно грустное лицо озарилось почти детской радостью. Он схватил ее в объятия и поднял высоко-высоко.
Она обвила руками его широкие плечи и коснулась губами щеки.
— Я совсем истосковался без тебя! — сказал он.
— Лгун! Тебя не было меньше часа.
— Нет, правда! Клянусь!
— Что говорил твой отец?
Он пожал плечами и поставил ее на пол. Лицо у него вновь стало грустным и потерянным.
— Мне тяжела его жадность к власти. И брат не лучше… если не хуже. Знаешь, Аврелий Максим был вовсе не плохим верховным королем.
— Мой отец всегда отзывался о нем с уважением.
— И тем не менее твой отец стал пособником его убийства?
Она увлекла его к оконной нише и села рядом с ним на согретую солнцем скамью.
— Верховный король стал бы при случае пособником убийства Хенгиста, хотя не сомневаюсь, что он уважал моего отца. Еще не бывало правителя с чистыми руками, Морет. Ты слишком уж совестлив.
Он улыбнулся и стал таким немыслимо юным, что она зажала его лицо в ладонях, поцеловала обе щеки, подернутые легким румянцем, провела пальцами по длинным белокурым волосам.
— Ты дал мне счастье, и я молю Одина, чтобы он ниспослал тебе достойную награду.
— Награды лучше тебя не может быть ни для кого.
— Ты говоришь так теперь, юный принц, но что ты скажешь, когда моя красота увянет?
— Спроси меня об этом через двадцать лет. Через тридцать. Через сорок. Через сто лет!
Ее лицо омрачилось.
— Не загадывай наперед, Морет, любовь моя. Кто знает, что нам готовит будущее?
— Вздор! Не смотри так грустно. Обещаю, наше будущее будет золотым.
Альхиффа притянула его голову к себе на грудь и поглаживала белокурые волосы, а ее небесно-голубые глаза были устремлены на юг. Она увидела трех скачущих всадников, и каждый держал в руке отрубленную голову. Они приближались на фоне неба к окну, где сидела она. И небо потемнело, позади них зазмеилась молния. Их лица ей не были видны, она не смотрела на отрубленные головы, замкнула от них внутреннее око, но услышала зловещий хохот, когда они проскакали мимо. Вестники Одина, Вороны Бури язвили ее предчувствием неотвратимой беды.
Отца она никогда не любила, а потому была равнодушна и к его победам, и к его неудачам. Но теперь ее сердце разрывалось. Семья Морета была в союзе с ее отцом, а потому ей следовало желать ему успеха. Однако, добившись своего, ее отец обратится против Эльдареда, уничтожит его, заберет у него плоды победы. А Эльдаред сам так коварен, что не может не, понимать этого и, значит, вынашивает схожие планы. Так какое же будущее уготовлено дочери Хенгиста?
— Не думай про завтра, Морет. Радуйся этой минуте, ибо всем нам даруется только она.
Глава 4
Туро проснулся в узкой комнатушке с бревенчатыми стенами и единственным окошком, за которым вставали горы. В комнатушке царил лютый холод, и юный принц зарылся поглубже под одеяла, кутая в них согретое сном тело. Он не помнил, как очутился в этой постели, — не помнил ничего, кроме нескончаемого пути до бревенчатой хижины Кулейна, приютившейся в сосновом бору. В какую-то минуту колени Туро подогнулись, а Кулейн без труда подхватил его на руки и понес дальше, прижимая к груди, точно младенца.
Туро помнил, как его плюхнули в широкое кожаное кресло, а воин высек огонь и зажег дрова в каменном очаге, и еще он помнил, как смотрел в разгорающееся пламя. И вот тогда-то он, видимо, и погрузился в забытье.
Он оглядел комнатушку и увидел на узком стуле свою одежду. Заглянул под одеяло и убедился, что совершенно гол. Только бы Лейта не присутствовала при том, как его раздевали!
Дверь открылась, и вошел Кулейн. Длинные черные волосы были перевязаны у затылка. Высокий ворот туники из толстой шерстяной ткани закрывал его шею; поверх горных сапог из дубленой овчины были надеты темные кожаные гетры.
— Пора вставать, принц! И браться за работу!
Он подошел к постели и сдернул одеяла.
— Одевайся. Я буду ждать в соседней комнате.
— Доброе тебе утро, — сказал Туро ему в спину, но Кулейн не отозвался. Принц слез с кровати, надел зеленые шерстяные гетры, тунику из шерсти кремового цвета, обшитую золотым шнуром. Потом натянул сапоги и сел на постели. События предыдущего дня обрушились на него ледяным ливнем. Его отец убит, его собственная жизнь в опасности. Сотни миль отделяют его от друзей и родного дома, а он — во власти угрюмого человека, о котором не знает ничего.
— Как бы мне сейчас пригодилась твоя помощь, Мэдлин! — прошептал он.
Глубоко вздохнув, он вознес молитву Богине Земли и вышел к Кулейну в большую комнату. Воин укладывал поленья в очаг и не обернулся на его шаги.
— Снаружи найдешь колун и топор. Наруби поленьев не длиннее вот этих. Прямо сейчас, малый.
— Почему я должен колоть для тебя дрова? — спросил Туро, раздраженный его бесцеремонностью.
— Потому что ты спал в моей постели и, не сомневаюсь, не откажешься от моей еды. Или плата слишком высока для тебя, принц?
— Я наколю для тебя дров, а затем уйду, — сказал Туро. — Твои манеры мне не нравятся.
— Уходи, будь добр. — Кулейн засмеялся. — Но любопытно, в каком сугробе ты намерен умереть. Я еще не видел мальчика слабее тебя. Не думаю, что у тебя достанет силенок спуститься с горы, и, уж конечно, ума, чтобы сообразить, в какую сторону идти, у тебя не хватит.
— А тебе-то что до моей судьбы?
— На этот вопрос я отвечу, когда придет время, — сказал Кулейн, поднявшись на ноги и глядя на мальчика с высоты своего роста. Но Туро не попятился и ответил ему твердым взглядом, вздернув подбородок.
Кулейн улыбнулся.
— Что же, малый, хоть руки у тебя слабосильны, зато дух крепок, слава Источнику. А теперь наруби дров, а о том, куда и как ты пойдешь, поговорим за завтраком.
Туро почувствовал, что одержал пусть маленькую, но победу, хотя и не знал, какой от нее толк и стоит ли его триумф щепотки соли. Он вышел за дверь и увидел дровяной сарай шагах в пятидесяти от хижины возле деревьев.
Колун был вогнан в чурбак. Туро его высвободил, поставил чурбак на широкий сосновый круг и взмахнул колуном над головой. Колун впился в заснеженную землю. Он вырвал его, расставил ноги пошире и повторил попытку. На этот раз лезвие ударилось о чурбак боком, и колун вырвался из тонких пальцев Туро.
Он поднял его. После третьего замаха колун вошел в чурбак на пол-лезвия и застрял. Повозившись минуты две-три, Туро его высвободил, а потом обдумал, какие движения требуются, чтобы расколоть чурбак. Он расставил ноги еще шире, слегка выдвинув правую вперед, взмахнул колуном и — расколол чурбак. Он продолжал работать еще некоторое время, пока дыхание не участилось, а лицо не побелело от утомления. Он пересчитал чурбаки. Одиннадцать… А Кулейн говорил о двадцати! И он продолжал колоть, только медленнее.
Ладони саднило. Он положил топор и осмотрел их.
Четыре водяных пузыря… Он оглянулся на хижину, но Кулейна не увидел и вновь пересчитал чурбаки. Восемнадцать. Он сжал колун истерзанной рукой и вновь взялся за дело, пока не расколол все двадцать. Сорок толстых поленьев. Вернувшись в хижину, он увидел, что Кулейн сидит в широком кожаном кресле, положив ноги на столик. Воин повернул к нему голову.
— А я уже думал, ты там вздремнул, принц.
— Нет, я не спал, и мне не нравится тон, с каким ты произносишь мой титул. Звучит как собачья кличка.
Мое имя — Туро; если тебе непривычны правила этикета, можешь называть меня так.
— Да неужели! Какая высокая честь! А где поленья?
— Наколоты все.
— Но польза от них будет только здесь, малый.
Подавив гнев, Туро вернулся к дровяному сараю, поднял три полена, без труда отнес их в хижину и, поднявшись на три ступеньки, положил в очаг. Он повторил это восемь раз, и руки по плечо горели у него огнем, ноги он с трудом волочил по снегу. А Кулейн посиживал себе и не предлагал помочь ему. Еще два раза Туро, спотыкаясь, дотащил свою ношу, а потом зашатался и упал на пол. Кулейн нагнулся из кресла и подергал мальчика за плечо.
— По-моему, осталось еще семь поленьев, юный принц.
Принц приподнялся на колени, но когда он снова побрел по снегу, гнев придал ему силы; он взял четыре полена и медленно отнес их в хижину. Его правая рука горела, пальцы стали липкими, и, бросив поленья в очаг он заметил, что из лопнувших пузырей сочится кровь. Он вернулся к сараю и невероятным усилием воли отнес оставшиеся поленья в хижину.
— Никогда не оставляй колун валяться, — сказал Кулейн. — Обязательно всади его в чурбак или бревно, чтобы предохранить от ржавчины.
Туро кивнул, на слова у него уже не хватало сил.
Снова выйдя из хижины, он взял колун и всадил в чурбак.
— Что-нибудь еще? — крикнул он. — Или по правилам игры я сначала должен вернуться в комнату?
— Иди сюда и поешь, — крикнул в ответ Кулейн.
Они вдвоем сели завтракать холодным мясом и сыром. Туро быстро расправился со своей скудной порцией. Запить ее пришлось темным элем, до того горьким, что принц поперхнулся. Кулейн не сказал ничего, но Туро допил гнусно? варево, чтобы избежать язвительных насмешек.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Кулейн.
— Отлично.
— Хочешь, я полечу твою ладонь?
Туро хотел было отказаться, но вспомнил совет Птолемея, сообщенный Плутархом: «Пока ты поддаешься, твой враг держит твою судьбу на ладони. Когда ты заставишь его поддаться, то накладываешь руки на его шею». Туро улыбнулся.
— Буду благодарен.
Брови Кулейна поднялись.
— Протяни руку. — Туро послушался, и воин посыпал на ранки солью из солонки. Словно раскаленные иглы впились ему в ладонь, а Кулейн сказал:
— Это поможет. А теперь я хотел бы, чтобы ты оказал мне услугу.
— Я тебе ничего не должен. За свой завтрак я заплатил.
— Справедливо, но я хотел бы, чтобы ты передал от меня весточку Лейте. И думаю, ты же не захочешь уйти, не попрощавшись с ней?
— Ну хорошо. Где она?
— Мы с ней построили хижину выше, ближе к вершинам. Она любит уединение. Пойди к ней и скажи, что сегодня вечером я был бы рад ее обществу.
— И все?
— Да.
— Тогда я прощаюсь с тобой, Кулейн лак Фераг, что бы там ни означал этот титул, и благодарю тебя за твое сокрушительное гостеприимство.
— Думаю, тебе следует отложить свой уход. Во всяком случае, пока ты не узнаешь, как найти Лейту.
— Будь так добр, объясни.
Кулейн дал ему несколько простых указаний, и Туро ушел, не произнеся больше ни слова. Утро было солнечное, морозное, но безветренное, и он больше часа бродил по унылому зимнему склону, прежде чем вышел к упавшему дереву, от которого, как сказал ему Кулейн, начиналась тропа. Он повернул направо и продолжал взбираться все выше и выше, часто останавливаясь, чтобы перевести дух. Уже начинало смеркаться, когда измученный принц добрался до домика Лейты. Она помогла ему войти, и несколько минут он просидел в оцепенении перед пылающими поленьями, собираясь с силами.
— Я уже думал, что умру там, — сказал он наконец.
Она села рядом с ним.
— Ну-ка сбрось свою мокрую одежду и согрейся.
— Этого делать не подобает, — ответил он, надеясь, что она возразит. Но она сказала только:
— Я соберу тебе чего-нибудь поесть. Сыра с хлебом, хорошо?
— Чудесно! Я не был так голоден с… с… уж не помню когда!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34