Вырваться из лагеря удалось примерно двум тысячам воинов под командой трех начальников достаточно высокого ранга. Они оставили позади обстреливаемый с двух сторон опасный участок и попытались построиться в каре, но тут из леса с копьями наперевес вылетели четыреста конников. Каре развалилось, воины в панике бежали, а всадники настигали их и поражали копьями.
Собственная конница им помощи не оказала. Увидев, что Агарин Пиндер убит, отряд умчался на юг.
Через час битва завершилась. Три тысячи оставшихся в живых бросили оружие и попросили пощады.
Повсюду стоял смрад смерти, липкий, сладковатый, и Утер поднялся на укрепленный холм, где оставались в засаде двести легионеров. Когда он въехал внутрь, они разразились приветственными криками, и он заставил себя ответить им улыбкой. Коррин ликовал.
— Какой день! — воскликнул он, когда Утер спрыгнул с коня.
— Да. Убито пять тысяч. Какой день!
— Когда ты прикажешь убить остальных?
Утер заморгал.
— Каких остальных?
— Тех, что сдались, — сказал Коррин. — Их всех надо повесить, предателей!
— Они не предатели, Коррин. Они воины — такие же, как ты. Сильные люди, смелые люди. Я не мясник.
— Они же враги! Ты не можешь отпустить на все четыре стороны три тысячи человек — воинов. А охранять и кормить их мы не можем.
— Ты дурак! — сказал Утер сквозь зубы. — Если мы убьем их, больше никто не будет сдаваться нам.
Будут драться, как загнанные в угол крысы, и это будет стоить мне лишних потерь. Когда они вернутся к себе, то принесут весть о нашей победе. Они будут говорить, что мы — как оно и есть! — редкостные воины. А это сломит дух тех, кого потом пошлют против нас. Мы здесь, Коррин, не для того, чтобы устраивать кровавые бани, а чтобы положить конец власти Царицы-Ведьмы.
И задай себе вот какой вопрос, мой кровожадный друг: когда я покину этот мир с моим легионом, из кого наберешь ты себе армию? Из тех самых людей, которых, по-твоему, я должен убить? Ну а теперь уйди! Я устал от войны и разговоров о войне.
Перед полуночью в палатку Утера вошел Северин с двумя центурионами. Принц поднял голову и протер глаза. Он уснул рядом с Лейтой, и впервые за много недель ему не снились никакие ужасы.
— Твой приказ выполнен, принц Утер, — сказал Северин. Лицо его было сурово, глаза обвиняли.
— Какой приказ?
— Все пленные убиты. Под конец оставшиеся пытались спастись, и я потерял десять человек. Но дело сделано.
— Сделано! Три тысячи человек! — Утер вскочил и надвинулся на Северина, глаза у него сверкали. — Ты убил их?
— Этот человек, Коррин, пришел ко мне с твоим приказом уводить пленных по сто человек подальше и убивать их, чтобы остальные ничего не услышали. Ты этого приказа не отдавал?
Утер повернулся к центурионам.
— Найдите Коррина и приведите сюда! Немедля!
Оба торопливо попятились и выбежали из палатки.
Почти оттолкнув Северина, Утер вышел в темноту ночи, судорожно глотая воздух. Ему казалось, что он вот-вот задохнется. Лейта в простой белой тунике выбежала за ним и положила руку ему на локоть.
— Коррин так настрадался, — сказала она. Утер стряхнул ее руку.
Несколько минут спустя центурионы вернулись. За ними два легионера вели Коррина, заломив ему руки за спину.
Утер метнулся в палатку и снова вышел с Мечом Кунобелина в трясущихся руках.
— Тварь! — сказал он Коррину. — Ну, напился крови?
— Ты так устал, что уже не понимал, что делаешь.
Не то сам отдал бы этот приказ. А теперь скажи им, чтобы они меня отпустили. Нам надо многим заняться. Обсудить стратегию…
— Нет, Коррин, — сказал Утер печально. — Со стратегиями ты покончил. И с битвами. И с убийствами. Нынче ты достиг своего высшего успеха. И последнего. Если у тебя есть боги, помолись им, потому что я тебя убью.
— Да нет же! Не раньше, чем будет повержена Царица-Ведьма. Не убивай меня, Утер. Дай мне увидеть, как будет сражена Астарта. Это моя заветная мечта!
— Твои мечты утоплены в крови.
— Утер, не надо! — воскликнула Лейта.
Блеснул Меч Кунобелина, вонзаясь в живот Коррина, входя под ребра, пронизывая сердце. Труп повис на руках легионеров.
— Унесите эту падаль и бросьте воронам, — сказал Утер.
В палатке Утер с силой вогнал окровавленный меч в утоптанную землю и оставил его вибрировать. Лейта сидела на постели, подтянув колени к подбородку.
Северин вошел в палатку следом за принцем.
— Я сожалею, — сказал он. — Мне следовало бы проверить подобный приказ.
Утер покачал головой.
— Римская дисциплина, Северин, превыше всего: подчиняйся! Боги, как я устал! Лучше пошли людей за другими пинрэйскими вождями, Магригом, Хогуном, Кэрлом. Пусть придут сюда.
— Ты думаешь, что-нибудь будет?
— Если да, убей их всех, когда они будут выходить из палатки.
Северин отсалютовал и вышел. Утер подошел к мечу, торчащему у входа посреди окровавленной земли. Он хотел было его выдернуть, но затем передумал и вернулся на ложе около постели. Несколько минут спустя вожди восставших собрались перед палаткой, и Северин проводил их внутрь. Глаза Магрига были невозмутимыми, холодными, и угадать, что он чувствует, было невозможно. Остальные, как обычно, отвели глаза под взглядом Утера.
— Коррин Рогер мертв, — сказал Утер. — Это его кровь.
— За что? — спросил Магриг.
— Он ослушался меня и убил три тысячи человек.
— Наших врагов, владыка Берек.
— Да, наших врагов. Но не в том дело. У меня были другие планы относительно их, и Коррину они были известны. Его поступок не имел прощения. И он за него заплатил. А вы выбирайте: либо вы будете служить мне, либо уйдете. Но если решите служить мне, то будете повиноваться безоговорочно.
— Ты займешь место Царицы-Ведьмы? — спросил Магриг негромко.
— Нет. Когда она будет свергнута, я покину Пинрэ и вернусь в мой мир. Войско духов отправится со мной.
— И мы свободны уйти, если пожелаем?
— Да, — солгал Утер.
— Могу я поговорить с остальными?
Утер кивнул, и пинрэйцы вышли из палатки, где до их возвращения царила полная тишина. Как всегда, за остальных говорил Магриг:
— Мы остаемся, владыка Берек, но друзья Коррина хотят, чтобы его погребли, как подобает военному вождю.
— Пусть делают что хотят, — сказал принц. — Через несколько дней мы доберемся до Серпентума.
Снимите оружие с убитых и вооружите своих людей.
Взмахом руки он отпустил их, заметив, что они по-прежнему хмурятся.
— По-моему, ты потерял их любовь, — сказал Северин.
— Мне нужно только их повиновение. Какие потери мы понесли сегодня?
— Двести сорок один убитыми, восемьдесят Шесть ранены серьезно, а еще около ста отделались легкими ранами. С ними лекари.
— Твои люди сегодня сражались отлично.
Северин ответил на эту похвалу поклоном.
— В большинстве они саксы и, как тебе известно, хорошие воины. И умеют блюсти дисциплину — почти не хуже римлян по рождению. И, если мне дозволено ответить хвалой на хвалу, твой план был образцовым. Восемь тысяч сраженных врагов, а наши потери так малы!
— Но он вовсе не нов, — сказал Утер. — Таким планом воспользовался Помпеи, а потом божественный Юлий. Антоний использовал нечто подобное при Филиппинах. Дарий Великий прославился стремительными переходами своих» бессмертных «, а Александр завоевал почти весь мир с помощью той же стратегии.
Ее принцип очень прост: всегда действуй первым, не допускай, чтобы тебе приходилось противодействовать.
Северин широко улыбнулся.
— И ты всегда вот так про-ти-во-дей-ствуешь похвалам, принц Утер?
— Да, — смущенно признался Утер. — Это защита от надменности.
Северин ушел, и Утер заметил, что Лейта все это время хранила полную неподвижность. Она сидела, обхватив руками колени, и глядела на угли в жаровне. Он сел рядом с ней, но она отодвинулась.
— Поговори со мной! — шепнул он. — Что не так?
Тогда она резко обернулась к нему. Ее глаза пылали яростью, отражая огоньки свечей.
— Я тебя совсем не знаю, — сказала она. — Ты убил его так холодно!
Он промолчал.
— Ты думаешь, я был рад?
— Не знаю, Утер. Так был?
Он облизнул губы, давая ее вопросу проникнуть в самую глубину сознания.
— Ну? — спросила она, и он повернул к ней лицо.
— В то мгновение — да, я был рад. В этом ударе излился весь мой гнев.
— Ах, Утер, кем ты становишься?
— Что я могу ответить?
— Но эта война велась ради Коррина. А теперь кому она нужна?
— Мне, — признал он. — Я хочу вернуться домой. Хочу увидеть Эборакум, и Камулодунум, и Дуробриве. Не знаю, кем я становлюсь. Мэдлин любил повторять, что человек — это сумма всего, что с ним происходило. Что-то добавляет сил, что-то их отнимает. Коррин был таким. Смерть жены лишила его рассудка, и сердце у него было как горящий уголь; он жаждал только одного — мести. Как-то он сказал, что запалит под своими врагами неугасимый огонь, если победа достанется ему. Ну а я… я пытаюсь быть человеком… человеком, как Аврелий, как Кулейн. Мне не к кому обратиться за помощью, Лейта. И некому сказать:
» Ты поступил неверно, Туро. Попытайся еще раз «.
Возможно, убив Коррина, я совершил ошибку. Но убей я его раньше, и три тысячи человек были бы сейчас живы. И теперь — если мы победим — неугасимый огонь не запылает.
— В тебе было столько мягкой нежности там, в Каледонах, — сказала она. — И ты был гонимым принцем и не умел владеть мечом. А теперь ты играешь в полководца и совершаешь убийство.
Он покачал головой.
— Это-то и есть самое печальное! Я не играю в полководца, я — полководец. Иногда мне хочется, чтобы все это оказалось сном, и я проснулся бы в Камулодунуме, и мой отец был бы по-прежнему королем. Но он мертв, а мою страну раздирают на части волчьи стаи. Худо ли, хорошо ли, но я тот, кто может положить этому конец. Я понимаю законы стратегии, и я знаю людей.
— Кулейн ни за что не убил бы Коррина.
— Вот так рождаются легенды, — сказал он с горькой насмешкой. — Не успеет человек умереть, как превращается в воплощение благородства. Кулейн был воин, а тем самым и убийца. Как по-твоему, почему Девятый скитался в Пустоте? Его туда отправил Кулейн. Он мне сам рассказывал в Каледонах. И не переставал сожалеть об этом, но сделал так, ведя войну с римлянами четыреста лет назад.
— Я тебе не верю!
— Ты глупая девчонка, — огрызнулся он, выходя из себя.
— Он был мужчиной вдвое лучше тебя!
Утер вскочил и глубоко вздохнул.
— А ты женщина вдесятеро хуже, чем должна быть!
Может, потому он тебя и отверг.
Она кинулась на него, готовясь разодрать ему лицо ногтями. Но он легко остановил ее и бросил ничком на постель, а затем придавил всем телом.
— Разве жены ведут себя так?
Несколько минут она вырывалась, потом замерла, и он отпустил ее. Она перекатилась на спину и ударила его кулаком в подбородок, но он схватил ее за обе руки и снова прижал к постели.
— Возможно, я не всегда бываю прав, — шепнул он, — и возможно, с тобой я очень промахнулся. Но кем и чем бы я ни стал, я всегда буду нуждаться в тебе.
И всегда любить тебя.
Снаружи Прасамаккус услышал, как ссора затихла.
— Думается, им сейчас не до тебя, — прошептал часовой.
— Верно, — согласился Прасамаккус и заковылял в темноту.
Две недели Кулейн боролся и мучился, чтобы вернуть себе былую силу и быстроту. Теперь он обрел мощь и стремительность, с какими расстался давно, но знал, что этого мало. Горойен была права: приняв смертность, он утратил жизненную энергию юности. Он сидел на твердой земле перед хижиной, смотрел, как солнце погружается в море огня, и его одолевали сомнения.
Когда-то, когда он был царем Кунобелином, он позволил своему телу одряхлеть, стать землисто-серым, но это была подделка. Под морщинистой кожей он сохранял прежнюю силу.
Уже два дня он перестал упражняться, давая отдых усталому телу, восстанавливая потраченную энергию.
А завтра он пойдет к Железной крепости и установит истину, хотя уже знает ее.
Теперь он был рад, что израсходовал Сипстрасси на этот удивительно безрассудный полет. Ведь сегодня он бы не устоял перед искушением потратить силу камня на себя. Его мысли обратились к Гильгамешу, и он словно узрел его таким, каким увидел впервые: гордым, могучим воином, ведущим безнадежный бой против непобедимого врага. Горойен сжалилась над ним, что было совсем не в ее характере, и помогла ему свергнуть царя-тирана. Тогда Гильгамеш вкусил славы и преклонения освобожденного им народа. Но этого оказалось недостаточно. Владыку Битв снедал голод, насытить который не могли никакие победы. Кулейн так и не понял, какая властвовала над ним демоническая страсть. Трижды Гильгамеш бросал вызов Кулейну, и трижды Воин Тумана не принимал его. В Фераге многих ставило в тупик поведение Кулейна. И мало кто догадывался о подлинной причине. Кулейн лак Фераг боялся непонятной тьмы в сердце Гильгамеша, которая делала его непобедимым.
Затем настал день, когда до Кулейна дошла весть о его смерти. Он возликовал, так как в глубине его души зрела уверенность, что рано или поздно Владыка Битв его убьет. Он хорошо помнил этот день — солнце в безоблачном небе, отливающие золотом пшеничные поля вдали и высокие белые башни Вавилона, окутанные темными тенями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34