Он разбил войско бригантов под Вирозидуме, а Амброзии покончил с Седриком. Но сакс Хенгист идет на север с семью тысячами людей, надеясь соединиться с Эльдаредом для решительной битвы за Эборакум.
— Как скоро это произойдет?
— Невозможно сказать. Утер. Как невозможно предсказать твое будущее. Возможно, ты победишь Горойен и не сможешь вернуться домой. Или же вернешься только для того, чтобы встретить поражение и смерть.
Я не знаю. Зато я знаю, что ты ролинд, а это стоит больше короны.
— Ролинд?
— Это особое состояние внутренней сущности, обретение гармонии с неведомой вселенной. Большая редкость — возможно, один человек на десять тысяч. В более повседневном смысле это означает, что ты удачлив, однако удачи ты должен добиваться. Кулейн — ролинд и гордился бы тобой.
— Кулейн мертв. Его убили воры душ.
— Нет, он жив, но жить ему остается недолго. Он тоже намерен выступить против Горойен и встретит врага, которого ему не победить. А теперь мне пора.
— А ты не можешь остаться и возглавить войну против Царицы-Ведьмы?
Пендаррик улыбнулся.
— Я мог бы, Утер, но я не ролинд.
Он протянул руку, словно намереваясь обменяться рукопожатием с принцем, но вместо этого положил на ладонь Утера камешек Сипстрасси.
— Распорядись им мудро, — сказал он и растворился в воздухе.
Глава 15
Когда вошла Лента, Утер сидел один, погрузившись в свои мысли и глядя на мерцание пламени в очаге. Она молча подошла к нему и села рядом.
— Ты на меня сердишься? — спросила она жалобным детским голоском. Он покачал головой, решив, что лучше солгать, чем выдать свою боль.
— Ты столько дней слова мне не сказал, — прошептала она. — Это потому что… значит, ты… значит, я… не понравилась тебе?
Он посмотрел на нее и понял, что имя Кулейна она шепнула, сама того не сознавая. В нем вспыхнуло желание причинить ей боль, воздать сторицей за свою горечь, но ее глаза были правдивы, и он подавил ярость.
— Нет, — сказал он, — что ты! Я люблю тебя, Лейта. И этим все сказано.
— — И я люблю тебя, — ответила она с такой легкостью, что ярость чуть не захлестнула его с головой. Она улыбнулась и откинула голову, ожидая, что он протянет руки, прижмет ее к себе. Но он обернулся к огню.
Тяжелая печаль легла ей на сердце, она встала, надеясь; что он заметит, попросит ее остаться. Он даже не взглянул на нее. Ей удалось сдержать слезы, пока она не вышла за дверь в лунный свет. А тогда она побежала к краю кольца камней и села там совсем одна.
А Утер у очага негромко выругался. Он искоса наблюдал, как она уходила, надеясь, что это маленькое наказание причинит ей боль, но боль испытал он сам.
Ему хотелось обнять ее, погладить ее кожу, спрятать лицо в ее волосах, погружаясь в волны ее благоухания. И он не сказал ей, что Кулейн жив. Тоже в наказание? Или из страха, что она отвернется от него? Зачем только он повстречал ее! Теперь его сердце уже никогда от нее не освободится.
Он встал и посмотрел на свою грязную рваную одежду. Не очень-то ты смахиваешь на бога, Утер!
Больше на нищего издольщика. Подчиняясь порыву, он взял Сипстрасси и закрыл глаза. И оказался в великолепном облачении легата Первого легиона; серебряный нагрудник, полускрытый алым плащом, кожаная юбка, украшенная серебряными полосами, серебряные наколенники с выдавленным узором поверх сапог для верховой езды из мягкой кожи. А на камешке не появилось ни единой черной прожилки.
Он вышел в ночной мрак и спустился к квадратному рву и валам, за которыми поставил свои палатки легион.
Двое часовых отсалютовали ему, и он направился к палатке Северина Альбина. Повсюду над огромными кострами жарились туши оленей, лосей и овец, а вокруг них слышалось пение. Когда Утер вошел, Северин встал и отсалютовал. Молодой римлянин держался на ногах не слишком твердо, а его тога на груди была вся в винных пятнах. Он пристыженно ухмыльнулся.
— Прости, принц Утер. Ты застал меня не в лучшем виде.
Утер пожал плечами.
— Наверное, было приятно увидеть солнечный свет.
— Приятно. Я потерял семьдесят человек в Пустоте, и многие возвращались, стояли у валов и звали товарищей. Только лица у них были серые, а глаза — красные. Это было хуже смерти. Всю мою жизнь они будут терзать меня в моих снах. Но сейчас я пьян, и это не кажется таким уж ужасным.
— Вы заслужили эту ночь своей доблестью, — сказал Утер, — но завтра кувшины должны оставаться запечатанными. Завтра начинается война.
— Мы будем готовы.
Утер вышел из палатки, поднялся на вершину и увидел Лейту, одиноко сидящую у камней. Он подошел к ней, от ярости не осталось и следа.
— Не сиди здесь одна, — сказал он, — пойдем.
— Почему ты так со мной обходишься?
Он опустился на колени рядом с ней.
— Ты любила Кулейна. Позволь спросить тебя: возьми он тебя в жены, была бы ты счастлива?
— Да. Разве это так ужасно?
— Вовсе нет, госпожа. А если бы в первую вашу ночь вместе он шепнул бы тебе на ухо имя Горойен, ты была бы счастлива и дальше?
Она посмотрела в его дымно-серые глаза — глаза Кулейна — и увидела в них боль.
— Я сделала это… с тобой?
— Да!
— Я так жалею!
— Как и я, Лейта.
— Ты меня простишь?
— Тут нечего прощать. Ты не лгала. Я должен простить тебя за любовь к другому? Это же не выбор, сделанный тобой, а лишь правда. И нужды в прощении нет. Смогу ли я забыть? Сомневаюсь. Хочу ли я тебя по-прежнему, хотя знаю, что ты все еще думаешь о Другом? Да. И мне стыдно.
— Я готова сделать что угодно, лишь бы снять эту боль.
— Ты станешь моей женой?
— Да, с радостью.
Он взял ее руку.
— С этого дня нас связали узы, и я не возьму другой жены.
— С этого дня мы — одно, — сказала она.
— Пойдем со мной.
Он отвел ее во все еще пустующую хижину за главной постройкой. Там он поднял свой камешек, и возникла кровать.
Однако упоение страсти их первой ночи не вернулось, и оба они отдались сну, каждый со своей тайной печалью в сердце…
Дракон описал два круга над островом Скитис, прежде чем Кулейн направил его к группе лесистых холмов милях в двух от черной каменной крепости, которую воздвигла Горойен. Крепость была огромна. Тяжелая арка ворот между двумя башнями и огненный ров — он пылал бездымным пламенем. Кулейн спрыгнул со спины дракона и произнес магические слова. Змей съежился в серого мерина, каким был прежде. Кулейн снял с него седло и похлопал по крупу. Лошадь затрусила прочь вниз по склону.
Воин Тумана взял свои вещи и прошел полмили до заброшенной хижины, которую заметил с воздуха. Он сразу развел огонь в очаге, разделся и нагим вышел в свет зари. Глубоко вздохнув, он побежал. Вскоре его дыхание стало прерывистым, лицо побагровело. Но он продолжал бег, ощущая ломоту в ногах, во всем теле, чувствуя, как колотится его сердце. Наконец он повернул назад, и каждый шаг был пыткой огнем. Вернувшись в хижину, он вытянул ноющие ноги и принялся разминать мышцы, проникая пальцами как мог глубже, разглаживая узлы. Он искупался в ледяной воде ручья и снова оделся. Позади хижины на каменистой площадке он зажал в кулаках по камню и постоял, расслабленно опустив руки. Потом сделал глубокий вдох, поднял руки, опустил, снова поднял, снова опустил. И опять, и опять… По его лбу катился пот, щипал глаза, но он продолжал упражнение, пока не вскинул руки в сороковой раз. Когда вечерняя заря расцветила небо, он совершил еще одну пробежку; но более короткую, не переутомляя ножные мышцы. И наконец уснул, растянувшись на полу у очага.
Встал он на рассвете и подверг себя тем же пыткам, что и накануне, только еще более тяжелым, пренебрегая болью, жалобами тела, сосредоточившись на одном-единственном образе, который помогал ему выдержать любые муки.
Гильгамеш… Владыка Битв…
Самый страшный боец, какого Кулейн встречал за свою долгую жизнь.
Как Утер и надеялся, Калья открыла ворота без боя.
Горожане выбегали на улицы, усыпали цветами путь марширующего легиона. Девочка лет двенадцати, не больше, подбежала к Утеру и накинула ему на шею цветочную гирлянду.
Агарин Пиндер и войско Горойен исчезли как утренний туман. Легион разбил лагерь у стен города, и туда устремились повозки с провиантом. Утер принял городских старейшин, и они заверили его в своей поддержке. Он поморщился, когда они распростерлись ниц у его ног, но не попытался их остановить. На следующий день шестьсот недавних воинов Горойен явились к нему и принесли клятву верности. Коррин настаивал, что их следует казнить, но Утер принял их клятву, и они отправились с ним, когда легион выступил в десятидневный поход на Серпентум, Железную крепость.
Прасамаккус был послан с Коррином вперед на разведку. Каждый день они возвращались, не обнаружив никаких признаков врага. Так продолжалось до шестого дня.
Усталый, пропыленный Прасамаккус с благодарностью принял кубок разбавленного водой вина и откинулся на спинку ложа, растирая ноющую левую ногу. Утер и Северин молча ждали, чтобы бригант перевел дух.
— Восемь тысяч пехотинцев и две тысячи конников. Должны добраться сюда завтра к утру.
— Как у них с дисциплиной? — спросил Северин.
— Идут строем и хорошо вооружены.
Северин посмотрел на Утера.
— А разведку они выслали? — спросил принц.
— Да. Я видел двоих в холмах к западу. Они высматривали, что происходит в нашем лагере.
— Распорядись, чтобы солдаты заняли оборонительную позицию на самых высоких холмах, — приказал Утер Северину. — Пусть построят стену, вобьют колья.
— Но, принц Утер…
— И немедленно, Северин. Скоро начнет смеркаться.
Я хочу, чтобы вал вырос еще до начала следующего часа.
Лицо римлянина потемнело, но он встал, отсалютовал и быстрым шагом вышел из палатки.
— Римляне не любят сражаться из-за ограды, — заметил Прасамаккус.
— И я не люблю. Понимаю, ты устал, мой друг, но продолжай следить за разведчиками и сообщи мне, когда они уйдут. Только не выдай своего присутствия.
Два часа солдаты Девятого легиона возводили шестифутовую стену из нарезанного дерна вокруг вершины круглого холма. Трудились они молча под бдительным взором Северина Альбина. Через час после наступления сумерек Прасамаккус вернулся в палатку Утера.
— Ушли, — сказал он.
Утер кивнул.
— Позови ко мне Северина.
Рассвет застал Агарина Пиндера и его пеших воинов в двадцати двух милях от нововоздвигнутого укрепления.
Он отправил свою конницу завязать бой с ее защитниками и удерживать их там, пока не подойдут главные силы.
Затем он распорядился выдать каждому воину по черному хлебцу и кружку сыра. Подкрепив силы, они колоннами по трое начали долгий переход, в конце которого их ждала битва. Агарин не торопил их, так как хотел, чтобы в бой они вступили со свежими силами. Однако не давал им и медлить, зная, что долгое ожидание скверно действует на боевой дух. Найти равновесие было не просто, но Агарин Пиндер был осмотрительным человеком и добросовестным военачальником. Его войска были самыми обученными среди Шести Племен, а также получали самое лучшее питание и оружие. Он знал, что эти три условия были неотделимы друг от друга.
Наконец впереди показался укрепленный холм. Его конники уже окружили подножие на расстоянии, куда стрелы не доставали. Агарин спешился. Близился полдень, и он приказал поставить палатки и зажечь костры для стряпни. Затем снова сел на лошадь и со своим помощником поехал осмотреть укрепления врага. Палатки были развернуты, воины хлопотали вокруг костров, и тут из леса слева и справа двумя фалангами вышел Девятый легион. Строй они держали без барабанов, но тут остановились, и пятьсот их лучников осыпали лагерь смертоносным дождем стрел. Услышав крики смертельно раненных, Агарин повернул лошадь и в полном ошеломлении увидел, как его превосходно обученные воины мечутся в панике. Фаланги, сомкнув щиты, двинулись к центру лагеря, оставив два ряда лучников на склонах холмов позади себя.
Агарин выругался и ударил коня каблуками, рассчитывая прорваться между легионерами в алых плащах и построить своих воинов. Но конь взвился на дыбы и рухнул со стрелой в шее. Агарин перекатился через его голову, сумел подняться на ноги и обнажил меч. Обернувшись к помощнику, он приказал ему спешиться. Тот не успел подчиниться, свалившись с седла с двумя стрелами в груди. Труп опрокинулся на спину жеребца, который прянул в сторону и унесся бешеным галопом.
Стук копыт у него за спиной заставил Агарина молниеносно обернуться. Из-за деревьев выехал Утер в сопровождении двадцати воинов в пинрэйских панцирях.
Принц спешился и выхватил длинный меч.
— Я предупредил тебя, а теперь пора дать тебе урок, — сказал он.
Агарин ринулся вперед, занося меч, но Утер отбил клинок и свирепым ответным ударом рассек врагу горло. Агарин упал на колени, пытаясь зажать рану, из которой била кровь, унося с собой его жизнь, и повалился ничком в траву.
В лагере среди хаоса и паники бушевала бойня.
Застигнутые врасплох воины Горойен либо отбивались небольшими кучками, став спина к спине, а их медленно, но неумолимо рубили на куски, либо бежали на восток в надежде восстановить строй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34