И это все еще не закончилось.
При входе один из офицеров Миротворческих сил забрал у меня мой СУЗ-IV. Под ногами был твердый каменный пол, и металлическая подпорка, которой я пользовалась как костылем, слегка скользила на нем. Я частично переместила свой вес на заключенную в футляр ногу и от пронзившей все бедро боли с шумом втянула воздух. Сделала несколько спотыкающихся шагов по полу внутреннего купола и присела на приподнятый край устья Источника.
Помещение заполнял свет. Через отверстие в вершине купола светили звезды, и под грузом свечей из воска бекамилов стоял закапанный им железный подсвечник, от которого исходил такой знакомый сладковатый запах. Больше в помещении ничего не было. Желтый свет и движущиеся тени. «Ни столов, ни кресел, — подумала я. — Кори может не знать или не придавать значения тому, что это за место, но почему Хранитель Источника позволил ей использовать его для содержания пленника? Источник Богини, оскверненный Народом Колдунов Харантиша в его святая святых… Тут я увидела ее и поняла…
— Кетриал-шамаз шан'тай , — сказала ортеанка, идя по неровному кирпичному полу. В одной руке она несла металлический кувшин и что-то жевала. Взглянув вверх, я увидела, что она проглотила, вытерла губы и поставила кувшин на край Источника рядом со мной.
Невысокая, ростом не более пяти футов, и тонкая… свет свечей и звезд падал на ее светлую зернистую кожу, которая при этом почти сияла, грива походила на белое пламя, метавшееся вокруг узкого лица. С минуту я молча сидела, глядя на нее снизу вверх, понимая, что эта женщина, босая, в грязной желто-бурой мантии мешаби , с цепочкой, окрашенной ярью-медянкой, на шее, в пятнах сажи, с кровоточащей ногой, несмотря ни на что — Золотая, наследница Сантендор'лин-сандру, который был Повелителем Фениксом и Последним Повелителем… И я протянула руку к своей палке, чтобы попытаться встать. Боль беспощадно пронзила меня, когда я попробовала подняться, и прояснила мое сознание.
«Она всего лишь ортеанка, женщина из города Кель Харантиш. Вот и все», — подумала я, снова садясь и вытягивая вперед ногу, пытаясь уменьшить боль. — Кетриал-шамаз шан'тай Калил.
«Никогда нельзя недооценивать харизматического безумия… Но она сейчас пленница. И более того: Башня вложила в мое сознание воспоминания… И если она солжет, то я это пойму, — подумала я, — и пойму, когда она скажет правду, если только скажет».
Молодая ортеанка поставила грязную, сильно изогнутую ступню на край Источника. Звездный свет падал в его устье, отражаясь от черной воды, блестевшей всего в нескольких дюймах от края. В Домах-источниках нет запаха застойной воды, не знаю почему. Она смотрела вниз, на сверкающую черноту, и ее профиль был резким, нелюдским. Белая грива тянулась вдоль спины, нависала на высокие скулы. Ортеанка подняла голову, внимательно взглянув на меня солнечно-желтыми глазами, с которых исчезли мигательные перепонки.
Почему она, а не ты?..
— Значит, вы все-таки живы, — весело заметила ортеанка. Чувствуя себя как дома, она уселась на край горловины Источника, положила ноги на камень и зачерпнула рукой воду Источника, чтобы смыть кровь со своих порезов, добавив при этом: — Я хочу поговорить с вами. Эти с'арант и здесь — глупцы.
Меня охватило отвращение. Я могла бы перечислить, что она натворила за минувшие несколько месяцев, но что толку? Я сказала:
— Вы ничего не значите, Калил. Вы можете это понять? Вы ничего не значите; я здесь на несколько минут; если хотите что-нибудь сказать, говорите. Но вам нечего сказать, не так ли?
Сильно и дымно горели, потрескивая в тишине, свечи из воска бекамилов . Светлый оштукатуренный потолок над ними почернел от копоти. Молодая женщина из Харантиша наклонилась вперед, положив руки на поднятое колено, так близко от меня, что я почувствовала исходивший от ее кожи запах мускуса. Она улыбнулась.
— Нет, я много значу, шан'тай Кристи. Я всегда вам это говорила. Вам бы хотелось, чтобы никто в моем городе не хотел этого, кроме меня самой… ладно, неважно; люди из моего рода по-прежнему есть там… — тонкая шестипалая рука указала на дверь и лежавшую за нею землю… — в холмах или на джатах и джат-рай … Скажу вам правду: что бы я ни делала там, то же самое сделала бы сотня людей из Харантиша. А так я вообще ничего не значу.
Слушая ее, я почти верила, что она здесь по собственному желанию. Что охрана Миротворческих сил за аркой входа не нужна. Что все обстоит так же, как в том зале из хирузета в Кель Харантише, во время аудиенции у Повелительницы-в-Изгнании… «Какой фарс» , — подумала я с усмешкой и отвращением.
И эти люди намеревались захватить Таткаэр! А еще эта Калил бел-Риоч угрожала бы оружием, которого у нее нет, угрожала бы превратить Сто Тысяч в то, что уже представляют собой Эланзиир и Сияющая Равнина: в бесплодную кристаллическую пустыню…
— Что же вы хотите сказать?
Вместо ответа она убрала руки с коленей, поставила ногу на пол и стала счищать пятна грязи на своей мантии мешаби . Небольшие когтеобразные ногти на ее пальцах были в зазубринах и цеплялись за ткань, а кожа шестипалых рук блестела, как золотой песок. Она быстро вскинула голову, словно ее испугал какой-то звук.
Пожалуй … на мгновение от осознания у меня перехватило дыхание. Это бледное ястребиное лицо моложе, чем у той, но сходство глубже и не ограничивается глазами: это лицо с высокими скулами так напоминает… Рурик, не ты ли говорила мне однажды: «Я думаю, моя мать с Пустынного Побережья, родом из Кель Харантиша» . «А значит, это может быть, — подумала я. — Совпадение или какое-то дальнее кровное родство?»
— Ах, однако, теперь это не имеет для тебя значения.
Калил бел-Риоч сказала:
— Что вы сделали с моим Патри Шанатару, шан'тай !
— Сделали с… — Я сдержала веселье и подумала: «Что же мы с ним сделали? Ах, да, это вопрос. Он сейчас, возможно, на полпути в Касабаарде и Башню…» — и тут же оборвала эту мысль; я по-прежнему не могу вспоминать о том, что мы с Рурик говорили и делали до этого дня.
— Шан'тай Патри оказался очень полезен и предоставил нам кое-какую информацию. — И, дав ей вспомнить об этом, я подумала и повторила: — Чего вы хотите?
— Я не ошибалась, — сказала ортеанка.
Она легко встала. Когда я взглянула вверх, у меня закружилась голова: зал накренился. «Изнеможение… мне некогда терять здесь время попусту, — подумала я. — „Челнок“…»
Свечи горели ровно, затем язычки пламени наклонились; сквозь отверстие в потолке, где блестели гроздья звезд, подул ночной ветер. Ее вытянутая тень плясала на светлой, закругленной стене. Она стояла на пальцах израненных ног, держа равновесие, словно могла побежать. От рваной мантии пахло пеплом и сажей. А когда Калил повернулась, чтобы взглянуть вниз, где сидела я, в очертаниях ее головы, плеча и ноги чувствовались воплощенные грация и сила, и свет падал на ее колыхавшуюся белую гриву.
Она сказала:
— Я не ошибалась. У вас вид того, кто из Башни… Шан'тай Кристи… вы бывали там и учились, хорошо учились? Когда-то я думала, что отправлюсь в Касабаарде. То, что я знаю, я знаю не от них. Шан'тай Кристи, вы многое узнали… узнали ли вы и о том, что такое Эланзиир? — Ее губы скривились, мигательные перепонки поползли вниз, прикрывая глаза.
— Узнала от пришельцев из другого мира, которые побывали в Махерве и на каналах, — резко ответила я, взялась обеими руками за металлический костыль и поднялась, не нагружая правую ногу.
Когда боль несколько утихла, я продолжила:
— Я не знаю, что вы делаете. Меня не волнует, насколько серьезно ваши люди считают, что в вас кровь Золотых, я даже не уверена в том, что это означает. Вы угрожаете тем, чего нет у вас, нет у ваших людей, не было ни у кого в этом мире тысячи лет… Теперь это не имеет вещественного воплощения. Если я узнаю кое-что из этого, то велю Кори удостовериться в том, испытываете ли вы страдание из-за смерти Молли. Этой девочки…
Я вижу ее мысленным взглядом. Не женщину в форме «ПанОкеании», а нечто иное, что я обнаружила среди ее учетных документов в Компании — старый видеокуб. Стоящая на солнце босая аборигенка в стареньком ситцевом платье. Где-то на ее родине посреди Тихого океана. Вот Молли Рэйчел, и это все, что от нее осталось.
— Ее? Это не я, виноват мой Патри. Он любит приврать, — сказала молодая харантийка, но ее глаза избегали моего взгляда.
«Я хочу причинить тебе страдание … если бы меня не сбивали с толку изнеможение и боль, — подумала я, — я нашла бы что сказать, я нанесла бы тебе такой удар, что тебя охватило бы волнение. Знаю, это булавочный укол в сравнении с тем, что сейчас происходит в этом мире, и меня это не тревожит. Но есть и другие, которые делают то, что делала ты…» Моя ярость таяла с осознанием того, что, очень возможно, любой из Харантиша поступал бы так же, как она.
Калил бел-Риоч, повернувшись, отошла от меня. Остановилась с противоположной стороны горловины Источника. Свечи отражались в черной воде. Ее отражение светилось, оно было зеркально-четким: светлая грива, кожа цвета золотого песка и это ястребиное лицо с широко открытыми желтыми глазами…
— Они превратили это в религию, — задумчиво проговорила она, глядя на воду Источника. — Мы дали им и ее. Когда мы создали их из животных, то вложили в них память… Шан'тай Кристи, что вы узнали в Башне?
Смотреть вниз, в эту темную воду — значит ощущать вечность минувших времен, пронесшихся тысячелетий; мои глаза слепли от темноты. Я забыла (или предпочла забыть) что прошлое во мне не мертво. Эта память жива. Меня охватила дрожь, руки крепко вцепились в палку; от лекарств и лихорадки у меня кружилась голова. Я оглядела стены Дома-источника, светлую штукатурку и неровный кирпичный пол.
— Я узнала, что истинным может стать только то, что сделано из целесообразности.
— И так может быть? — Она улыбнулась, покачала головой, опустила руку, чтобы погрузить ее в воду Источника, снова выпрямилась и сунула пальцы в рот. Это чрезвычайно простое движение внезапно оживило воспоминания и о Золотой Империи, и об ушедших мертвых, и об этой полукровке из Харантиша с лицом Сантендор'лин-сандру.
Я смогла лишь сказать: «Почему?» Кровь не подчиняет себе; прошлое — не настоящее, не так ли?
Она стояла совершенно неподвижно. На руках чернели пятна сажи. Мантия была в грязи. Она стояла, и ее грива цвета белого огня вбирала в себя цвет пламени свечей и света звезд. Ее глаза встретились с моими, и я заметила усталость, страх, и только тогда поразилась тому, как за нею охотились, как брали в плен эту молодую ортеанку, которая сейчас смотрит и видит меня… не Представителя, не С'арант , а меня.
— Это верно, я хотела заполучить Сто Тысяч для своего народа, — сказала она, — и очень сильно хотела одной определенной вещи — быть Повелительницей. Но эта потребность, это желание нельзя бы было утолить теперь, даже обладай я всем этим. Потребность в таких вещах каким-то образом пробуждает истинное желание, истинную потребность, которая есть лишь тень или воспоминание.
Вода Источника покрылась рябью от холодного ночного ветра. Мягкий голос Калил продолжал:
— Я хочу… чего-то такого, что у меня было или что я видела или слышала очень давно. И если вы спросите, чего я желаю, то я этого не знаю. Иногда мне что-то чудилось в том, как падают свет, туман и тень… Они напоминают мне, знаю, как, что когда-то очень давно я была лишена наследства; мы… были лишены наследства, ограблены, отправлены в изгнание и всегда будем стремиться возместить утраченное, и нет ничего, что могло бы противостоять этому желанию.
Заколыхалось ли пламя свечей, слабее ли стал свет звезд? Я чувствовала боль, лихорадку и слепоту, хотела закричать, зная, что снаружи охрана. Но купол тонул в густой тени.У тебя есть причины бояться. У всех нас есть причины бояться!
Воспоминания Башни мои, и я контролирую их. Вот сейчас, когда она идет ко мне, протягивает руку с длинными пальцами, чтобы коснуться моей щеки, я чувствую, что значит навязанная сознанию память: вспоминаю, как восемь лет назад в Башне я ощутила боль, которая, продлись она дольше мгновения, стала бы невыносимой агонией. Но здесь не Башня…
высокие стены, тонущие в густой тени
…желтые глаза Калил бел-Риоч и видение:
Золотые зажгли костры в тайных местах города, и бросают туда останки и хлеб, и говорят над ними слова, которых нельзя было бы говорить, и охотно ходят туда, где — рано или поздно — их возьмет рассвет этого древнего сияния. Теперь в холодном воздухе до меня доходят тонкий и острый запах дыма и трупное зловоние с бойни в нижнем городе…
— Слушайте слово Сантендор'лин-сандру! Слушайте слово Золотой Империи. В сердце этого города, в Архонисе у Шести Озер — ночное празднество!
Голос Повелителя, его единокровный брат, стоит рядом с его троном. Слова его тонут в оглушительном реве множества голосов; это последнее празднество города, последнее празднество Империи и последнее, что будет помнить о нас эта земля и мы о ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
При входе один из офицеров Миротворческих сил забрал у меня мой СУЗ-IV. Под ногами был твердый каменный пол, и металлическая подпорка, которой я пользовалась как костылем, слегка скользила на нем. Я частично переместила свой вес на заключенную в футляр ногу и от пронзившей все бедро боли с шумом втянула воздух. Сделала несколько спотыкающихся шагов по полу внутреннего купола и присела на приподнятый край устья Источника.
Помещение заполнял свет. Через отверстие в вершине купола светили звезды, и под грузом свечей из воска бекамилов стоял закапанный им железный подсвечник, от которого исходил такой знакомый сладковатый запах. Больше в помещении ничего не было. Желтый свет и движущиеся тени. «Ни столов, ни кресел, — подумала я. — Кори может не знать или не придавать значения тому, что это за место, но почему Хранитель Источника позволил ей использовать его для содержания пленника? Источник Богини, оскверненный Народом Колдунов Харантиша в его святая святых… Тут я увидела ее и поняла…
— Кетриал-шамаз шан'тай , — сказала ортеанка, идя по неровному кирпичному полу. В одной руке она несла металлический кувшин и что-то жевала. Взглянув вверх, я увидела, что она проглотила, вытерла губы и поставила кувшин на край Источника рядом со мной.
Невысокая, ростом не более пяти футов, и тонкая… свет свечей и звезд падал на ее светлую зернистую кожу, которая при этом почти сияла, грива походила на белое пламя, метавшееся вокруг узкого лица. С минуту я молча сидела, глядя на нее снизу вверх, понимая, что эта женщина, босая, в грязной желто-бурой мантии мешаби , с цепочкой, окрашенной ярью-медянкой, на шее, в пятнах сажи, с кровоточащей ногой, несмотря ни на что — Золотая, наследница Сантендор'лин-сандру, который был Повелителем Фениксом и Последним Повелителем… И я протянула руку к своей палке, чтобы попытаться встать. Боль беспощадно пронзила меня, когда я попробовала подняться, и прояснила мое сознание.
«Она всего лишь ортеанка, женщина из города Кель Харантиш. Вот и все», — подумала я, снова садясь и вытягивая вперед ногу, пытаясь уменьшить боль. — Кетриал-шамаз шан'тай Калил.
«Никогда нельзя недооценивать харизматического безумия… Но она сейчас пленница. И более того: Башня вложила в мое сознание воспоминания… И если она солжет, то я это пойму, — подумала я, — и пойму, когда она скажет правду, если только скажет».
Молодая ортеанка поставила грязную, сильно изогнутую ступню на край Источника. Звездный свет падал в его устье, отражаясь от черной воды, блестевшей всего в нескольких дюймах от края. В Домах-источниках нет запаха застойной воды, не знаю почему. Она смотрела вниз, на сверкающую черноту, и ее профиль был резким, нелюдским. Белая грива тянулась вдоль спины, нависала на высокие скулы. Ортеанка подняла голову, внимательно взглянув на меня солнечно-желтыми глазами, с которых исчезли мигательные перепонки.
Почему она, а не ты?..
— Значит, вы все-таки живы, — весело заметила ортеанка. Чувствуя себя как дома, она уселась на край горловины Источника, положила ноги на камень и зачерпнула рукой воду Источника, чтобы смыть кровь со своих порезов, добавив при этом: — Я хочу поговорить с вами. Эти с'арант и здесь — глупцы.
Меня охватило отвращение. Я могла бы перечислить, что она натворила за минувшие несколько месяцев, но что толку? Я сказала:
— Вы ничего не значите, Калил. Вы можете это понять? Вы ничего не значите; я здесь на несколько минут; если хотите что-нибудь сказать, говорите. Но вам нечего сказать, не так ли?
Сильно и дымно горели, потрескивая в тишине, свечи из воска бекамилов . Светлый оштукатуренный потолок над ними почернел от копоти. Молодая женщина из Харантиша наклонилась вперед, положив руки на поднятое колено, так близко от меня, что я почувствовала исходивший от ее кожи запах мускуса. Она улыбнулась.
— Нет, я много значу, шан'тай Кристи. Я всегда вам это говорила. Вам бы хотелось, чтобы никто в моем городе не хотел этого, кроме меня самой… ладно, неважно; люди из моего рода по-прежнему есть там… — тонкая шестипалая рука указала на дверь и лежавшую за нею землю… — в холмах или на джатах и джат-рай … Скажу вам правду: что бы я ни делала там, то же самое сделала бы сотня людей из Харантиша. А так я вообще ничего не значу.
Слушая ее, я почти верила, что она здесь по собственному желанию. Что охрана Миротворческих сил за аркой входа не нужна. Что все обстоит так же, как в том зале из хирузета в Кель Харантише, во время аудиенции у Повелительницы-в-Изгнании… «Какой фарс» , — подумала я с усмешкой и отвращением.
И эти люди намеревались захватить Таткаэр! А еще эта Калил бел-Риоч угрожала бы оружием, которого у нее нет, угрожала бы превратить Сто Тысяч в то, что уже представляют собой Эланзиир и Сияющая Равнина: в бесплодную кристаллическую пустыню…
— Что же вы хотите сказать?
Вместо ответа она убрала руки с коленей, поставила ногу на пол и стала счищать пятна грязи на своей мантии мешаби . Небольшие когтеобразные ногти на ее пальцах были в зазубринах и цеплялись за ткань, а кожа шестипалых рук блестела, как золотой песок. Она быстро вскинула голову, словно ее испугал какой-то звук.
Пожалуй … на мгновение от осознания у меня перехватило дыхание. Это бледное ястребиное лицо моложе, чем у той, но сходство глубже и не ограничивается глазами: это лицо с высокими скулами так напоминает… Рурик, не ты ли говорила мне однажды: «Я думаю, моя мать с Пустынного Побережья, родом из Кель Харантиша» . «А значит, это может быть, — подумала я. — Совпадение или какое-то дальнее кровное родство?»
— Ах, однако, теперь это не имеет для тебя значения.
Калил бел-Риоч сказала:
— Что вы сделали с моим Патри Шанатару, шан'тай !
— Сделали с… — Я сдержала веселье и подумала: «Что же мы с ним сделали? Ах, да, это вопрос. Он сейчас, возможно, на полпути в Касабаарде и Башню…» — и тут же оборвала эту мысль; я по-прежнему не могу вспоминать о том, что мы с Рурик говорили и делали до этого дня.
— Шан'тай Патри оказался очень полезен и предоставил нам кое-какую информацию. — И, дав ей вспомнить об этом, я подумала и повторила: — Чего вы хотите?
— Я не ошибалась, — сказала ортеанка.
Она легко встала. Когда я взглянула вверх, у меня закружилась голова: зал накренился. «Изнеможение… мне некогда терять здесь время попусту, — подумала я. — „Челнок“…»
Свечи горели ровно, затем язычки пламени наклонились; сквозь отверстие в потолке, где блестели гроздья звезд, подул ночной ветер. Ее вытянутая тень плясала на светлой, закругленной стене. Она стояла на пальцах израненных ног, держа равновесие, словно могла побежать. От рваной мантии пахло пеплом и сажей. А когда Калил повернулась, чтобы взглянуть вниз, где сидела я, в очертаниях ее головы, плеча и ноги чувствовались воплощенные грация и сила, и свет падал на ее колыхавшуюся белую гриву.
Она сказала:
— Я не ошибалась. У вас вид того, кто из Башни… Шан'тай Кристи… вы бывали там и учились, хорошо учились? Когда-то я думала, что отправлюсь в Касабаарде. То, что я знаю, я знаю не от них. Шан'тай Кристи, вы многое узнали… узнали ли вы и о том, что такое Эланзиир? — Ее губы скривились, мигательные перепонки поползли вниз, прикрывая глаза.
— Узнала от пришельцев из другого мира, которые побывали в Махерве и на каналах, — резко ответила я, взялась обеими руками за металлический костыль и поднялась, не нагружая правую ногу.
Когда боль несколько утихла, я продолжила:
— Я не знаю, что вы делаете. Меня не волнует, насколько серьезно ваши люди считают, что в вас кровь Золотых, я даже не уверена в том, что это означает. Вы угрожаете тем, чего нет у вас, нет у ваших людей, не было ни у кого в этом мире тысячи лет… Теперь это не имеет вещественного воплощения. Если я узнаю кое-что из этого, то велю Кори удостовериться в том, испытываете ли вы страдание из-за смерти Молли. Этой девочки…
Я вижу ее мысленным взглядом. Не женщину в форме «ПанОкеании», а нечто иное, что я обнаружила среди ее учетных документов в Компании — старый видеокуб. Стоящая на солнце босая аборигенка в стареньком ситцевом платье. Где-то на ее родине посреди Тихого океана. Вот Молли Рэйчел, и это все, что от нее осталось.
— Ее? Это не я, виноват мой Патри. Он любит приврать, — сказала молодая харантийка, но ее глаза избегали моего взгляда.
«Я хочу причинить тебе страдание … если бы меня не сбивали с толку изнеможение и боль, — подумала я, — я нашла бы что сказать, я нанесла бы тебе такой удар, что тебя охватило бы волнение. Знаю, это булавочный укол в сравнении с тем, что сейчас происходит в этом мире, и меня это не тревожит. Но есть и другие, которые делают то, что делала ты…» Моя ярость таяла с осознанием того, что, очень возможно, любой из Харантиша поступал бы так же, как она.
Калил бел-Риоч, повернувшись, отошла от меня. Остановилась с противоположной стороны горловины Источника. Свечи отражались в черной воде. Ее отражение светилось, оно было зеркально-четким: светлая грива, кожа цвета золотого песка и это ястребиное лицо с широко открытыми желтыми глазами…
— Они превратили это в религию, — задумчиво проговорила она, глядя на воду Источника. — Мы дали им и ее. Когда мы создали их из животных, то вложили в них память… Шан'тай Кристи, что вы узнали в Башне?
Смотреть вниз, в эту темную воду — значит ощущать вечность минувших времен, пронесшихся тысячелетий; мои глаза слепли от темноты. Я забыла (или предпочла забыть) что прошлое во мне не мертво. Эта память жива. Меня охватила дрожь, руки крепко вцепились в палку; от лекарств и лихорадки у меня кружилась голова. Я оглядела стены Дома-источника, светлую штукатурку и неровный кирпичный пол.
— Я узнала, что истинным может стать только то, что сделано из целесообразности.
— И так может быть? — Она улыбнулась, покачала головой, опустила руку, чтобы погрузить ее в воду Источника, снова выпрямилась и сунула пальцы в рот. Это чрезвычайно простое движение внезапно оживило воспоминания и о Золотой Империи, и об ушедших мертвых, и об этой полукровке из Харантиша с лицом Сантендор'лин-сандру.
Я смогла лишь сказать: «Почему?» Кровь не подчиняет себе; прошлое — не настоящее, не так ли?
Она стояла совершенно неподвижно. На руках чернели пятна сажи. Мантия была в грязи. Она стояла, и ее грива цвета белого огня вбирала в себя цвет пламени свечей и света звезд. Ее глаза встретились с моими, и я заметила усталость, страх, и только тогда поразилась тому, как за нею охотились, как брали в плен эту молодую ортеанку, которая сейчас смотрит и видит меня… не Представителя, не С'арант , а меня.
— Это верно, я хотела заполучить Сто Тысяч для своего народа, — сказала она, — и очень сильно хотела одной определенной вещи — быть Повелительницей. Но эта потребность, это желание нельзя бы было утолить теперь, даже обладай я всем этим. Потребность в таких вещах каким-то образом пробуждает истинное желание, истинную потребность, которая есть лишь тень или воспоминание.
Вода Источника покрылась рябью от холодного ночного ветра. Мягкий голос Калил продолжал:
— Я хочу… чего-то такого, что у меня было или что я видела или слышала очень давно. И если вы спросите, чего я желаю, то я этого не знаю. Иногда мне что-то чудилось в том, как падают свет, туман и тень… Они напоминают мне, знаю, как, что когда-то очень давно я была лишена наследства; мы… были лишены наследства, ограблены, отправлены в изгнание и всегда будем стремиться возместить утраченное, и нет ничего, что могло бы противостоять этому желанию.
Заколыхалось ли пламя свечей, слабее ли стал свет звезд? Я чувствовала боль, лихорадку и слепоту, хотела закричать, зная, что снаружи охрана. Но купол тонул в густой тени.У тебя есть причины бояться. У всех нас есть причины бояться!
Воспоминания Башни мои, и я контролирую их. Вот сейчас, когда она идет ко мне, протягивает руку с длинными пальцами, чтобы коснуться моей щеки, я чувствую, что значит навязанная сознанию память: вспоминаю, как восемь лет назад в Башне я ощутила боль, которая, продлись она дольше мгновения, стала бы невыносимой агонией. Но здесь не Башня…
высокие стены, тонущие в густой тени
…желтые глаза Калил бел-Риоч и видение:
Золотые зажгли костры в тайных местах города, и бросают туда останки и хлеб, и говорят над ними слова, которых нельзя было бы говорить, и охотно ходят туда, где — рано или поздно — их возьмет рассвет этого древнего сияния. Теперь в холодном воздухе до меня доходят тонкий и острый запах дыма и трупное зловоние с бойни в нижнем городе…
— Слушайте слово Сантендор'лин-сандру! Слушайте слово Золотой Империи. В сердце этого города, в Архонисе у Шести Озер — ночное празднество!
Голос Повелителя, его единокровный брат, стоит рядом с его троном. Слова его тонут в оглушительном реве множества голосов; это последнее празднество города, последнее празднество Империи и последнее, что будет помнить о нас эта земля и мы о ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106