..
Теперь все обращенные к востоку стены заполнены жителями города, которые вышли, чтобы видеть этот последний рассвет. Вышли, чтобы стоять на теплом воздухе, пахнущем листвой и городской пылью, вышли, чтобы понежиться в жаре утреннего солнца, подобно цветам обратив свои лица к свету…
На восточных холмах видна линия серебряного света, который древнее Времени, ярок и смертоносен.
Я выхожу к террасе, чувствуя босыми ногами прохладу хирузета. Я слышу мягкий шелест мантии из металлической сетки, когда снимаю ее и роняю на пол, явив наготу золотому глазу светила.
Отсюда до самых восточных холмов — все Архонис, великий город. А на террасах, обращенных к востоку, стоят они — мой народ.
Сбросив мантии из металлической сетки и воздев руки с длинными пальцами, чтобы рвать на себе гривы, царапать щеки и вырывать глаза, громко крича и плача, они стоят нагие в это утро, последнее, какое увидит этот великий город…
Они рыдают в своей агонии, в долгой агонии, горюя о минувшей ночи, последней ночи, о дне, который скоро должен закончиться, о всех годах, которые теперь не придут в аКиррик и Симмерат, в Город Над Внутренним Морем, терзаясь, что сердце империи более не бьется, что Архонис пал и что у нас теперь не будет стольких дней, лет и веков…
Оплакиваю ли я слезами Золотых мир, исчезающий в расщепленном свете? Вижу ли я, как их нагретые солнцем террасы превращаются в серебряную кристаллическую смерть?
Ах, не время для сожаления, которое пронзает, как острый меч. Мы любили мрак и свет, и вот лик Светила обратился к нам, Она покинула нас, детей земли, и теперь мы растворяемся в мечте о древнем времени, в прошлом, которое вмещает более великие империи, нежели наша, но не более великую смерть…
Восхваляйте, о, восхваляйте и оплакивайте нас, которые любили эту яркую тень и рыдали слишком поздно, которые не увидят снова света солнца и дня…
Плачьте о Нас и возносите хвалу свету!
— …Знают ли они, — говорит Калил бел-Риоч, — что, когда падет Башня, падет и все остальное?
На ее разгоряченном лице заметны усталость и восторг, словно она наконец нашла что-то такое, что утолит это желание. В ее глазах стоит тень радости (и, конечно, печали) Сантендор'лин-сандру. И она говорит на древнем языке:
— Говорили ли вам ваши люди, что этого уже не воссоздать? Ах, это верно, но древний свет уже есть и ждет. А мы строили свои планы задолго до нынешних событий, и теперь Башня падет, и вместе с нею падут все преграды. Теперь я не смогла бы этого остановить, если бы даже захотела…
Мгновение горького сожаления, и ее голос продолжает:
— …падут все преграды. Мы освободили древний свет, чтобы он с рассветом пришел в этот мир.
Глава 40. Каррик V
Что бы я ни делала, — сказала она, — то же самое сделала бы сотня людей из Харантиша.
Я кое-как поднялась на ноги. Возле сводчатого дверного проема я остановилась; один из офицеров Кори озабоченно взглянул на меня и посмотрел через мое плечо внутрь Дома-источника.
— Представитель, вы хотите перевести ее отсюда или держать здесь?
Маленькая фигура сидела на каменном краю колодца, глядя в черную воду, держа одной тонкой рукой металлический кувшин, которым она черпала воду и снова выливала ее в бесконечно повторявшемся цикле… Звездный свет образовывал серебристый пар над Источником, ее грива, подобная белому пламени, падала на грязную мантию, а ястребиное лицо смотрело вниз, в Источник Богини.
И теперь Башня падет.
Я не помнила, что ответила офицеру. Шла как во сне по вызывавшим клаустрофобию куполообразным комнатам Дома-источника, хромала, протискиваясь между ортеанцами, одетыми в мантии священников, и закутанными в одеяла ранеными, лежавшими на полу.
А затем окружающий мир сузился в одну точку.
— Кори…
В комнате, заставленной аппаратурой связи, вместе с Мендес было уже двое или трое молодых офицеров. В их голосах слышались нотки безнадежной настойчивости. Не обращая внимания на треск сообщений, поступавших с «челноков» F90 и YV9, делавших облет телестре , я покрепче взялась за свою палку и захромала, упираясь ею в пол, туда, где сидела Корасон Мендес.
Она сидела развалясь в кресле-кушетке, вытянув перед собой ноги. Гладкие волосы были теперь прилизаны на лбу и казались светлыми на фоне кожи в пятнах хлоазмы. Она подняла голову, и с выглядевшего на десяток лет старше лица на меня взглянули мутные глаза.
— Значит, вы слышали, что она говорит? Доставили ее сюда час назад, и она затем вдруг заявляет…
— Что вы сделали?
Кори Мендес опустила ноги и встала, руками с серебряными кольцами оправила комбинезон и с налетом былой резкости сказала:
— За кого вы меня принимаете, Линн? У меня было организовано круглосуточное наблюдение со спутников за этим местом, поскольку у нас имелась информация о том, насколько оно жизненно важно. Не было и минуты в течение послед них двух дней, когда бы я не получала показания датчиков из поселения Касабаарде.
А я совершенно забыла… Но облегчение сменилось мрачным предчувствием:
Сейчас у вас есть там какие-нибудь «челноки»?
— Нет. — На лице тихоокеанки снова появились возрастные морщины. — И это притом, что здесь происходило? Час назад я приказала вылететь туда с Кумиэла двум F90, но им требуется заправка… В поселении Касабаарде тихо; там ничего не происходит!
— Что мы об этом так беспокоимся? Она не может разрушить Башню. — Но во мне рос страх. Я подумала: «Неважно, как давно это было задумано… что, если оружие, если технология… но не говорил ли мне кто-то однажды: «Что угодно может быть оружием»?
Корасон Мендес сказала:
— На этом континенте достаточно опасной техники, что бы разрушить дюжину поселений. Я думаю не о торговце оружием. Представитель Рэйчел осуществляла программы ТиП. Если вы проверите документацию, то увидите там лазеры для горнопроходческих работ, автоматическое оборудование для добычи полезных ископаемых, а ТиП обучает пользованию им местное население. И процесс мог пойти. Если это и был их долгосрочный план…
Снаружи под сиянием Звезд Сердца раскинулась темная пустошь, а в нескольких милях к югу о песчаные отмели Мелкати плещется море, за океаном, на юге и на западе, лежит Пустынное Побережье: это Касабаарде, это разрушенный и покинутый внутренний город — обитель насилия и видений, это Башня. Если бы я была в силах двигаться, я была бы сейчас там.
— Я отправляюсь с «челноком», — сказала я. — Как вы?
Женщина взглянула на молодых офицеров у полевого коммуникатора. Ее лицо выражало горечь тяжелой утраты. Мгновенно отбросив роль офицера Сил безопасности, служащего Компании, она повернулась ко мне, и мы обе молча постояли друг против друга. «Если бы мы только знали» с тиканьем часов превращается в «слишком поздно». Как-то неопределенно, мучительно улыбнувшись, она ответила:
— Да. Я должна там быть.
Выходя наружу вместе со мной, она обернулась и приказала одному из младших офицеров:
— Позаботьтесь о том, чтобы правительственный посланник Клиффорд был в курсе того, куда мы отправились. Я свяжусь с ним с «челнока». Скажите ему, что речь идет о… — Корасон помолчала, лицо ее выражало полное понимание всей иронии ситуации. Как подобрать слова, которые могли бы передать это? Затем с горечью добавила: — …о деле чрезвычайной срочности.
Плавные обводы контура фюзеляжа «челнока» F90 виднелись на фоне звезд, света которых хватало, чтобы разглядеть на нем пятна, оставленные огнем. Неуклюже поднимаясь по трапу, я чувствовала в ночном воздухе запах помятой мох-травы. Выпала холодная роса. Я один раз оглянулась на купола Дома-источника и мерцающие желтые огни. Кричали видимые в ночном воздухе рашаку, встревоженные шумом который создавали раненые. Серебристо-серые под звездным светом, тянулись холмы и пустошь, а далеко на востоке виднелись маленькие точки оранжевого света — вероятно, костры.
«Челнок», загудев, ожил, а я закрыла люк и, тяжело опираясь на палку, прошла вниз, в пилотскую кабину, где села возле головизора. Мягкий зеленый свет освещал приборные доски. Пилот, тихоокеанец, которому было за сорок, вопросительно взглянул на Корасон Мендес, склонившуюся над его плечом, чтобы задать курс.
Я протянула вниз руки, опуская ногу в гипсовом восстановительном кожухе и осторожно пытаясь придать ей удобное положение. В ноге жила пульсирующая боль, подавленная таблетками, и я легкомысленно подумала: «Вот я сейчас сижу в „челноке“ мультикорпорации „ПанОкеания“ на земле телестре в Мелкати…» А недалеко от нас, в глубине материка, находится то место, где однажды летом, восемь лет тому назад, горела телестре Орландис…
Если бы ты видела это тогда, амари Рурик, что бы ты сделала?
Пол в кабине при взлете «челнока» завибрировал. Я протянула руку, чтобы включить изображение на головизоре. На канале слышался треск сообщений с других «челноков» — заправившихся на Кумиэле и снова вылетевших? — что вели наблюдение за Ста Тысячами: Мелкати, Римон и Имир, город Таткаэр и долина реки Оранон…
Сейчас горит земля. Горит белый город, разбиты его здания со светлыми стенами, разбита скала Цитадели, а, сколько убитых лежит в развалинах, сколько раненых и тех, кого не спасли?.. Если бы сменились целые поколения, эти раны смогли бы зажить.
Корасон Мендес наклонилась, чтобы убавить громкость сообщений на канале связи, и я сказала:
— Оставьте.
Она поняла и ничего не сказала. Молчал и пилот; он развернул большую машину и взял курс на юго-запад, и тишину в кабине нарушали лишь треск и шипение помех канала связи.
Их не нужно гасить.
Если это продолжается, то это — первое указание на то, что Башня больше не действует и что все барьеры против распространения древнего света разрушены.
А ночные часы истекают, корабль мчится над океаном, и следом за нами мчится рассвет. Звезды движутся в своем ритуальном танце, а земля вращается навстречу утру…
Я сидела возле головизора, наблюдая за изображениями ночи и горького моря.
Ничего не случилось, ничего не происходит…
Сиденье казалось неудобным, в кабине было жарко. Кори Мендес молча сидела рядом с пилотом. Я отстранилась от головизора, потирая бедро.
«Полгода… Невероятно, — подумала я. — Шесть месяцев назад я ступила на землю Орте возле этого города без стен, и со мной Молли. Что мы намеревались делать? Помогать голодающим и извлекать выгоду для Компании? Ах, это кажется неправдоподобным. Как мы могли предположить тогда, что это приведет к таким последствиям?
Во рту у меня было кисло и сухо. Я приподнялась, чтобы принять обезболивающую таблетку и налить напитка из автомата, подождала, прислушиваясь к звукам на канале связи. Сейчас невозможно было разобрать слова, слышались лишь шипение и треск искровых разрядов радиационных помех: антирадиация, средство подавления…
Я не ходила в ту кабину в хвостовой части «челнока», где лежало ее тело.
Сев на место и глядя на головизор, показывавший лишь черноту, я подумала: «Но это было неминуемо».
Стоит создать столь разрушительную энергию — и она неминуемо будет использована. Проходят года или тысячелетия — все равно это только пауза. Вселенная старше, чем ее осознание, а время бесконечно. Для времени пролетело всего одно мгновение с падения великой Империи: это подразумевалось с самого начала…
Мне вспомнилось лицо Калил, изможденное всеми этими видениями. «Я хочу… чего-то такого, что у меня очень давно было или что я видела или слышала. Иногда мне казалось что-то такое в том, как падают свет, туман и тень» И еще:«Такое желание невозможно было бы утолить теперь, даже обладай я всем этим. Тяга к таким вещам каким-то образом пробуждает истинное желание, истинную потребность, которая есть лишь тень или воспоминание».
Моя голова тоже полна видений, ее, моих и исторических: лицо Сантендор'лин-сандру и великий город, раса рабов, заполучившая возможность разрушить мир. А что возникло раньше? Возможность предать уничтожению всю землю или желание сияющей тьмы?
На миг я верю, что почувствовала его, то торжество, о котором Калил бел-Риоч мечтает в одном из домов Богини к северу отсюда, на континенте, а затем мне вдруг вспомнилось, как в один из долгих дней мы — Халтерн, Блейз и я — играли в охмир на огромной площади под Цитаделью, как Рурик и ее дитя Родион ожидали вместе с нами в Десятый год Летнего солнцестояния, когда объявят имя новой Короны Ста Тысяч… Это уже никогда не повторится. Вот истина — что бы сейчас ни происходило. И…
После столь многих достижений потерять из-за столь малого, когда мы считали, что выиграли.
Миновала ночь, облака закрыли звезды, а затем рассеялись, пока мы летели на юг, заключенные в небольшом аппарате, мчавшемся в пяти милях над поверхностью океана. Пятнышко, медленно двигающееся по лику мира, постоянно удаляющееся от северного континента, от телестре , от вспышек сражения, все время приближающееся к Пустынному Побережью, к заброшенным каналам и к городу, лежащему в тени Расрхе-и-Мелуур.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Теперь все обращенные к востоку стены заполнены жителями города, которые вышли, чтобы видеть этот последний рассвет. Вышли, чтобы стоять на теплом воздухе, пахнущем листвой и городской пылью, вышли, чтобы понежиться в жаре утреннего солнца, подобно цветам обратив свои лица к свету…
На восточных холмах видна линия серебряного света, который древнее Времени, ярок и смертоносен.
Я выхожу к террасе, чувствуя босыми ногами прохладу хирузета. Я слышу мягкий шелест мантии из металлической сетки, когда снимаю ее и роняю на пол, явив наготу золотому глазу светила.
Отсюда до самых восточных холмов — все Архонис, великий город. А на террасах, обращенных к востоку, стоят они — мой народ.
Сбросив мантии из металлической сетки и воздев руки с длинными пальцами, чтобы рвать на себе гривы, царапать щеки и вырывать глаза, громко крича и плача, они стоят нагие в это утро, последнее, какое увидит этот великий город…
Они рыдают в своей агонии, в долгой агонии, горюя о минувшей ночи, последней ночи, о дне, который скоро должен закончиться, о всех годах, которые теперь не придут в аКиррик и Симмерат, в Город Над Внутренним Морем, терзаясь, что сердце империи более не бьется, что Архонис пал и что у нас теперь не будет стольких дней, лет и веков…
Оплакиваю ли я слезами Золотых мир, исчезающий в расщепленном свете? Вижу ли я, как их нагретые солнцем террасы превращаются в серебряную кристаллическую смерть?
Ах, не время для сожаления, которое пронзает, как острый меч. Мы любили мрак и свет, и вот лик Светила обратился к нам, Она покинула нас, детей земли, и теперь мы растворяемся в мечте о древнем времени, в прошлом, которое вмещает более великие империи, нежели наша, но не более великую смерть…
Восхваляйте, о, восхваляйте и оплакивайте нас, которые любили эту яркую тень и рыдали слишком поздно, которые не увидят снова света солнца и дня…
Плачьте о Нас и возносите хвалу свету!
— …Знают ли они, — говорит Калил бел-Риоч, — что, когда падет Башня, падет и все остальное?
На ее разгоряченном лице заметны усталость и восторг, словно она наконец нашла что-то такое, что утолит это желание. В ее глазах стоит тень радости (и, конечно, печали) Сантендор'лин-сандру. И она говорит на древнем языке:
— Говорили ли вам ваши люди, что этого уже не воссоздать? Ах, это верно, но древний свет уже есть и ждет. А мы строили свои планы задолго до нынешних событий, и теперь Башня падет, и вместе с нею падут все преграды. Теперь я не смогла бы этого остановить, если бы даже захотела…
Мгновение горького сожаления, и ее голос продолжает:
— …падут все преграды. Мы освободили древний свет, чтобы он с рассветом пришел в этот мир.
Глава 40. Каррик V
Что бы я ни делала, — сказала она, — то же самое сделала бы сотня людей из Харантиша.
Я кое-как поднялась на ноги. Возле сводчатого дверного проема я остановилась; один из офицеров Кори озабоченно взглянул на меня и посмотрел через мое плечо внутрь Дома-источника.
— Представитель, вы хотите перевести ее отсюда или держать здесь?
Маленькая фигура сидела на каменном краю колодца, глядя в черную воду, держа одной тонкой рукой металлический кувшин, которым она черпала воду и снова выливала ее в бесконечно повторявшемся цикле… Звездный свет образовывал серебристый пар над Источником, ее грива, подобная белому пламени, падала на грязную мантию, а ястребиное лицо смотрело вниз, в Источник Богини.
И теперь Башня падет.
Я не помнила, что ответила офицеру. Шла как во сне по вызывавшим клаустрофобию куполообразным комнатам Дома-источника, хромала, протискиваясь между ортеанцами, одетыми в мантии священников, и закутанными в одеяла ранеными, лежавшими на полу.
А затем окружающий мир сузился в одну точку.
— Кори…
В комнате, заставленной аппаратурой связи, вместе с Мендес было уже двое или трое молодых офицеров. В их голосах слышались нотки безнадежной настойчивости. Не обращая внимания на треск сообщений, поступавших с «челноков» F90 и YV9, делавших облет телестре , я покрепче взялась за свою палку и захромала, упираясь ею в пол, туда, где сидела Корасон Мендес.
Она сидела развалясь в кресле-кушетке, вытянув перед собой ноги. Гладкие волосы были теперь прилизаны на лбу и казались светлыми на фоне кожи в пятнах хлоазмы. Она подняла голову, и с выглядевшего на десяток лет старше лица на меня взглянули мутные глаза.
— Значит, вы слышали, что она говорит? Доставили ее сюда час назад, и она затем вдруг заявляет…
— Что вы сделали?
Кори Мендес опустила ноги и встала, руками с серебряными кольцами оправила комбинезон и с налетом былой резкости сказала:
— За кого вы меня принимаете, Линн? У меня было организовано круглосуточное наблюдение со спутников за этим местом, поскольку у нас имелась информация о том, насколько оно жизненно важно. Не было и минуты в течение послед них двух дней, когда бы я не получала показания датчиков из поселения Касабаарде.
А я совершенно забыла… Но облегчение сменилось мрачным предчувствием:
Сейчас у вас есть там какие-нибудь «челноки»?
— Нет. — На лице тихоокеанки снова появились возрастные морщины. — И это притом, что здесь происходило? Час назад я приказала вылететь туда с Кумиэла двум F90, но им требуется заправка… В поселении Касабаарде тихо; там ничего не происходит!
— Что мы об этом так беспокоимся? Она не может разрушить Башню. — Но во мне рос страх. Я подумала: «Неважно, как давно это было задумано… что, если оружие, если технология… но не говорил ли мне кто-то однажды: «Что угодно может быть оружием»?
Корасон Мендес сказала:
— На этом континенте достаточно опасной техники, что бы разрушить дюжину поселений. Я думаю не о торговце оружием. Представитель Рэйчел осуществляла программы ТиП. Если вы проверите документацию, то увидите там лазеры для горнопроходческих работ, автоматическое оборудование для добычи полезных ископаемых, а ТиП обучает пользованию им местное население. И процесс мог пойти. Если это и был их долгосрочный план…
Снаружи под сиянием Звезд Сердца раскинулась темная пустошь, а в нескольких милях к югу о песчаные отмели Мелкати плещется море, за океаном, на юге и на западе, лежит Пустынное Побережье: это Касабаарде, это разрушенный и покинутый внутренний город — обитель насилия и видений, это Башня. Если бы я была в силах двигаться, я была бы сейчас там.
— Я отправляюсь с «челноком», — сказала я. — Как вы?
Женщина взглянула на молодых офицеров у полевого коммуникатора. Ее лицо выражало горечь тяжелой утраты. Мгновенно отбросив роль офицера Сил безопасности, служащего Компании, она повернулась ко мне, и мы обе молча постояли друг против друга. «Если бы мы только знали» с тиканьем часов превращается в «слишком поздно». Как-то неопределенно, мучительно улыбнувшись, она ответила:
— Да. Я должна там быть.
Выходя наружу вместе со мной, она обернулась и приказала одному из младших офицеров:
— Позаботьтесь о том, чтобы правительственный посланник Клиффорд был в курсе того, куда мы отправились. Я свяжусь с ним с «челнока». Скажите ему, что речь идет о… — Корасон помолчала, лицо ее выражало полное понимание всей иронии ситуации. Как подобрать слова, которые могли бы передать это? Затем с горечью добавила: — …о деле чрезвычайной срочности.
Плавные обводы контура фюзеляжа «челнока» F90 виднелись на фоне звезд, света которых хватало, чтобы разглядеть на нем пятна, оставленные огнем. Неуклюже поднимаясь по трапу, я чувствовала в ночном воздухе запах помятой мох-травы. Выпала холодная роса. Я один раз оглянулась на купола Дома-источника и мерцающие желтые огни. Кричали видимые в ночном воздухе рашаку, встревоженные шумом который создавали раненые. Серебристо-серые под звездным светом, тянулись холмы и пустошь, а далеко на востоке виднелись маленькие точки оранжевого света — вероятно, костры.
«Челнок», загудев, ожил, а я закрыла люк и, тяжело опираясь на палку, прошла вниз, в пилотскую кабину, где села возле головизора. Мягкий зеленый свет освещал приборные доски. Пилот, тихоокеанец, которому было за сорок, вопросительно взглянул на Корасон Мендес, склонившуюся над его плечом, чтобы задать курс.
Я протянула вниз руки, опуская ногу в гипсовом восстановительном кожухе и осторожно пытаясь придать ей удобное положение. В ноге жила пульсирующая боль, подавленная таблетками, и я легкомысленно подумала: «Вот я сейчас сижу в „челноке“ мультикорпорации „ПанОкеания“ на земле телестре в Мелкати…» А недалеко от нас, в глубине материка, находится то место, где однажды летом, восемь лет тому назад, горела телестре Орландис…
Если бы ты видела это тогда, амари Рурик, что бы ты сделала?
Пол в кабине при взлете «челнока» завибрировал. Я протянула руку, чтобы включить изображение на головизоре. На канале слышался треск сообщений с других «челноков» — заправившихся на Кумиэле и снова вылетевших? — что вели наблюдение за Ста Тысячами: Мелкати, Римон и Имир, город Таткаэр и долина реки Оранон…
Сейчас горит земля. Горит белый город, разбиты его здания со светлыми стенами, разбита скала Цитадели, а, сколько убитых лежит в развалинах, сколько раненых и тех, кого не спасли?.. Если бы сменились целые поколения, эти раны смогли бы зажить.
Корасон Мендес наклонилась, чтобы убавить громкость сообщений на канале связи, и я сказала:
— Оставьте.
Она поняла и ничего не сказала. Молчал и пилот; он развернул большую машину и взял курс на юго-запад, и тишину в кабине нарушали лишь треск и шипение помех канала связи.
Их не нужно гасить.
Если это продолжается, то это — первое указание на то, что Башня больше не действует и что все барьеры против распространения древнего света разрушены.
А ночные часы истекают, корабль мчится над океаном, и следом за нами мчится рассвет. Звезды движутся в своем ритуальном танце, а земля вращается навстречу утру…
Я сидела возле головизора, наблюдая за изображениями ночи и горького моря.
Ничего не случилось, ничего не происходит…
Сиденье казалось неудобным, в кабине было жарко. Кори Мендес молча сидела рядом с пилотом. Я отстранилась от головизора, потирая бедро.
«Полгода… Невероятно, — подумала я. — Шесть месяцев назад я ступила на землю Орте возле этого города без стен, и со мной Молли. Что мы намеревались делать? Помогать голодающим и извлекать выгоду для Компании? Ах, это кажется неправдоподобным. Как мы могли предположить тогда, что это приведет к таким последствиям?
Во рту у меня было кисло и сухо. Я приподнялась, чтобы принять обезболивающую таблетку и налить напитка из автомата, подождала, прислушиваясь к звукам на канале связи. Сейчас невозможно было разобрать слова, слышались лишь шипение и треск искровых разрядов радиационных помех: антирадиация, средство подавления…
Я не ходила в ту кабину в хвостовой части «челнока», где лежало ее тело.
Сев на место и глядя на головизор, показывавший лишь черноту, я подумала: «Но это было неминуемо».
Стоит создать столь разрушительную энергию — и она неминуемо будет использована. Проходят года или тысячелетия — все равно это только пауза. Вселенная старше, чем ее осознание, а время бесконечно. Для времени пролетело всего одно мгновение с падения великой Империи: это подразумевалось с самого начала…
Мне вспомнилось лицо Калил, изможденное всеми этими видениями. «Я хочу… чего-то такого, что у меня очень давно было или что я видела или слышала. Иногда мне казалось что-то такое в том, как падают свет, туман и тень» И еще:«Такое желание невозможно было бы утолить теперь, даже обладай я всем этим. Тяга к таким вещам каким-то образом пробуждает истинное желание, истинную потребность, которая есть лишь тень или воспоминание».
Моя голова тоже полна видений, ее, моих и исторических: лицо Сантендор'лин-сандру и великий город, раса рабов, заполучившая возможность разрушить мир. А что возникло раньше? Возможность предать уничтожению всю землю или желание сияющей тьмы?
На миг я верю, что почувствовала его, то торжество, о котором Калил бел-Риоч мечтает в одном из домов Богини к северу отсюда, на континенте, а затем мне вдруг вспомнилось, как в один из долгих дней мы — Халтерн, Блейз и я — играли в охмир на огромной площади под Цитаделью, как Рурик и ее дитя Родион ожидали вместе с нами в Десятый год Летнего солнцестояния, когда объявят имя новой Короны Ста Тысяч… Это уже никогда не повторится. Вот истина — что бы сейчас ни происходило. И…
После столь многих достижений потерять из-за столь малого, когда мы считали, что выиграли.
Миновала ночь, облака закрыли звезды, а затем рассеялись, пока мы летели на юг, заключенные в небольшом аппарате, мчавшемся в пяти милях над поверхностью океана. Пятнышко, медленно двигающееся по лику мира, постоянно удаляющееся от северного континента, от телестре , от вспышек сражения, все время приближающееся к Пустынному Побережью, к заброшенным каналам и к городу, лежащему в тени Расрхе-и-Мелуур.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106