Но тот словно почувствовал нападение, оглянулся и встретился с Младом глазами: Млад не сомневался, что это будет Градята, но вместо него увидел другого чужака - смуглого и темноглазого, того, который перед вечем узнал в нем шамана.
И тут же невидимый щит стеной встал между ним и нападавшими. Родомил качнулся вперед, руки его опустились, а из одной из них в снег выпал нож.
- Задержи хоть одного… - хрипло сказал он и медленно опустился на колени, - хоть одного…
Усталость навалилась на плечи многопудовой тяжестью, словно камнем прижимая Млада к земле. Сила, подаренная прародителем, иссякла. Он никогда не дрался сразу после подъема, напротив, ему нужно было хотя бы полчаса, а то и пара часов, чтоб прийти в себя, отдышаться, отпиться сладким отваром, возвращающим силу, отлежаться и согреться. Млад шагнул вслед за отступающим противником, но натолкнулся на вязкую стену, которую, как ни старался, не смог преодолеть. Только теперь он заметил, что идет по снегу босиком - ноги сводило от мороза.
Почему они отступили? Сейчас и его, и Родомила можно брать голыми руками… Двое из нападавших подхватили за руки своего товарища, лежащего в снегу - убитого? раненого? - и поволокли вглубь леса, взвалив себе на плечи.
Родомил рухнул лицом в снег, вывернув в сторону руку с ножом. Млад оглянулся на звук падающего тела и увидел две тени, быстро приближающиеся со стороны университета к остаткам разбросанного костра. Нетрудно было узнать обоих шаманят - высокого, грузного Добробоя с топором в руке и поджарого, крепкого Ширяя.
- Млад Мстиславич! - Добробой вырвался вперед, - кто это? Что случилось?
Родомил приподнялся, услышав его голос.
- Задержите… Хотя бы одного задержите… - шепнул он и потянулся вперед, словно хотел ползком догнать удаляющихся врагов.
- Да хоть всех! - пожал плечами Добробой и шагнул вслед за скрывшимися в метели тенями. Невидимый щит задержал его лишь на секунду, он толкнулся в него, как в запертую дверь и преодолел безо всякого труда - он тоже был шаманом, юным, полным сил и молодецкой удали. Вслед за ним вперед шагнул Ширяй со своими руками, замотанными в тряпки.
- Куда? - крикнул Млад, - а ну назад! Назад, Добробой, я кому сказал!
- Пусть догонят… - еле слышно выговорил Родомил, - пусть хотя бы одного…
«А тот, что ждет тебя внизу, готов отдать не только свою жизнь, свою правую руку, но и твою жизнь, жизнь твоих учеников, их руки, ноги и сердца», - загремели в голове слова бога грозы.
- Нет! - яростно ответил Млад, - Их просто убьют! Назад, Добробой!
Что просил у него Перун за ответы на вопросы? Жизнь Добробоя и правую руку Ширяя?
- Пусть попробуют меня убить! - рассмеялся шаманенок, как вдруг над самой его головой низко свистнула стрела и воткнулась в ствол дерева за костром. Млад непроизвольно оглянулся: короткая стрела, для самострела, выпущенная с огромной силой, она бы прошила череп парня насквозь! Ветер сбил прицел…
- Пригнись! - только успел крикнуть Млад, но Ширяй его опередил, прыгнул на плечи товарищу, пригибая того к земле - вторая стрела просвистела над ними и ушла в снег далеко за пределами поляны.
Самострел - не лук, два раза подряд не выстрелишь.
- Сколько у них самострелов? - спросил Млад у Родомила.
- Два, - Родомил попытался подняться, - они хотели убить нас из темноты, но ветер помешал. В меня просто не попали, а тебя задели вскользь, по оберегам.
Так вот что это был за удар в грудь, после которого Млад почувствовал, что падает! Стрела!
- Бегите, бегите за ними, ребята, догоните их! - взмолился Родомил, - Они раненого тащат, они не уйдут от вас!
- Не смей… - покачал головой Млад и пошатываясь пошел вслед за шаманятами, - не смей подставлять мальчишек… Добробой, вернись! Вернись, или… или ищи себе другого учителя!
- Да ничего, Млад Мстиславич! Щас догоним! - махнул рукой шаманенок, словно и не слышал того, что сказал ему Млад.
- Добробой! Я не шучу! Это не кулачный бой в Сычевке! - Млад прошел сквозь невидимый щит - то ли Добробой пробил в нем брешь, то ли сила щита была на исходе, - Ширяй! Ты-то куда!
- Помогу, - коротко бросил тот.
- Я тебе помогу! Вернитесь назад, оба! - рявкнул Млад, но, как всегда, никто не обратил внимания на его приказы. Он попробовал бежать за мальчишками, но тут в воздухе снова свистнула стрела, чудом не задев шаманят. Те приостановились и укрылись за деревьями, плотно прижавшись к стволам. Млад подумал только о том, что успеет догнать их, пока они ждут второго выстрела. В тот миг, когда выстелил второй самострел, ему свело ступню, вывернув ее в сторону: от неожиданности он вскрикнул, споткнулся и упал на колено. Сзади застонал Родомил, хором ахнули шаманята и, забыв о преследовании, кинулись к учителю.
- Что? - Ширяй с разбегу хлопнулся перед Младом на колени, - что? Куда? Куда попала?
Добробой присел рядом на корточки и испуганно хлопал глазами. Млад сначала не понял, чего они так испугались, и только потом догадался: они подумали, что он ранен! Нехорошо было действовать хитростью, но он изловчился и ухватил Добробоя за воротник.
- Никуда не попала, - прошипел он сквозь зубы - судорога так и не отпустила, - ногу мне свело. Какой ты подлец, Добробой. Я же тебе сказал: вернись.
- Так ты ж босиком! - открыл рот шаманенок, - я сейчас! Я сейчас валенки тебе… погоди, Млад Мстиславич, сейчас!
Он сорвался с места, и, конечно, воротник Млад в руке не удержал.
- Уйдут, - простонал Родомил, чуть не плача, - уйдут!
- Хорошо бы, - проворчал Млад себе под нос.
Родомила отвели к медикам, подняв с постелей чуть ли не всех университетских врачей: те насчитали четырнадцать ножевых ран, из которых две можно было считать опасными: в бедро и под правую ключицу. Он потерял много крови, едва не терял сознание, когда его начали перевязывать, но приговаривал слабым голосом, что он живучий и через неделю поднимется на ноги. Сетовал на то, что не сможет доехать до Пскова, послал гонца к князю - сообщить об этом.
Только по дороге домой Млад заметил, насколько продрог. Ноги окоченели и плохо слушались, полушубок продувался насквозь, лицо обветрилось, за шиворот набивался снег, пальцы на руках перестали разгибаться, а отмороженные уши огнем горели под треухом.
Дана ждала его. Ему показалось, что она и не ложилась.
- Младик, все хорошо? - она поднялась ему навстречу.
Он кивнул и попытался расстегнуть полушубок.
- Родомил Малыч ранен, - выпалил с порога Ширяй, - его четырнадцать раз ножом ударили.
- Как? - Дана села обратно на лавку и поднесла руки к лицу. Она испугалась за Родомила!
- Медики сказали - ничего опасного, - тут же добавил Добробой, чтоб ее успокоить, - через неделю поправится.
- Ничего не понимаю, - она тряхнула головой, - разве такое возможно?
- Все возможно, - уверено и свысока заявил ей Ширяй, - ты лучше Млад Мстиславичу помоги - видишь, ему пуговицы не расстегнуть.
- Я сама разберусь, что лучше, - фыркнула Дана, - наглец!
- Да я сейчас помогу, - тут же кинулся к Младу Добробой, не успевший даже снять шапку.
- Не надо, - Дана поднялась, - раздевайся сам.
- Конечно! Что бы я ни сказал - все наглец! - проворчал Ширяй, - А чуть что: пойдите, мальчики, проверьте! А кто первый сказал, что там не все в порядке? Кто неладное за версту чует, а?
- Это тебя не извиняет, - повернулась к Ширяю Дана, - и нечего прикрываться хорошими поступками.
Млад молча стучал зубами, слушая их обычную перепалку. Мыслей в голове было много, но они как будто замерзли и шевелились лениво, нехотя. Но самая горькая из них билась в виске синей жилкой: сейчас она пойдет к Родомилу. Она испугалась за него, она пойдет к нему, чтоб убедиться, все ли на самом деле так легко и хорошо, как сказали шаманята. И потом - кто-то же должен за ним ухаживать?
Но к Родомилу Дана не пошла. Она грела Младу ноги в корыте, набрав теплой воды из самовара, потом растирала ему спину и грудь, кутала в одеяла и поила горячим чаем. И велела Добробою к рассвету стопить баню. Млад долго не мог согреться, но был так счастлив от ее заботы: от ее прикосновений, от ее ворчливых слов, которые она говорила с нежностью в голосе, от ее взгляда, полного участия и, наверное, любви. У него сжималось и трепетало сердце от мысли, что этого могло и не быть, и засыпал он в тревоге: а вдруг она уйдет?
Ему снились пожары в Новгороде. Когда-то на суде новгородских докладчиков он увидел будущее - за одно мгновение перед глазами открылась даль, вереница ярких образов. Теперь он разглядывал эти образы в подробностях…
Золоченый лик Хорса топорами сбивают с высокого шатра крыши капища. Он катится под гору к воде - сияющий, раскаленный - и падает в Волхов. Вода вскипает на миг, шипит, и облако пара, похожее на ядовитый гриб, уходит в небо. Солнечный лик опускается на дно: медленно и плавно раскачиваясь, свет его постепенно меркнет в темной глубине, пока последний луч, блеснув из воды, не гаснет окончательно. Во сне Младу кажется, что в Волхове утопили солнце, потому что черный дым пожарища затягивает небо, и сквозь него не пробивается ни один луч.
Женский вой надрывает сердце: словно плакальщицы на тризне, они провожают Хорса в небытие - им страшно. А вдруг солнце никогда больше не глянет на Новгород? Шатровая крыша капища пылает гигантским костром, взлетающим высоко над стенами детинца, и сажа пятнает белокаменные стены посадничьего двора…
На Перыни волхвы закрывают громовержца своими телами, но падают к его ногам под градом стрел. И кровь льется на ноги бога грозы. Кровь льется со стен капища Ящера, превращенного в осажденную крепость. Но падают горящие дубовые двери…
Кровь пятнает мостовую торговой стороны, когда копыта боевых коней врезаются в толпу. Людей копьями гонят на берег Волхова и толкают в воду. Стон и плач, детские крики, и страх, страх, словно черная завеса дыма, повисают над Новгородом.
Грохот взрывов доносится с юга - каменные изваяния богов обращают в пыль пороховыми зарядами. И снова черный дым медленно поднимается в небо…
Ветры не дуют с воды, душное марево, пахнущее гарью, клубится прямо над головами, а на вечевой площади стоят темные скелеты виселиц, и тела повешенных неподвижны: словно время застыло, остановилось, оборвалось вместе с гибелью богов. И одинокий удар вечного колокола - тягучий и долгий - постепенно начинает казаться звоном в ушах.
И лишь одно огромное белое облако на фоне черной сажи и черной крови поднимается над Ильмень-озером: Михаил Архангел, словно на сказочном корабле, вплывает в Новгород. На нем алый плащ, за спиной его белоснежные крылья, огненный меч спрятан в ножны, а в руках он держит высокий крест, чуть приподнимая его над головой. Крест, пылающий белым пламенем с радужными разводами - таким огнем горит сера. И только приглядевшись, Млад замечает - нет, это всего лишь золото, не пламя.
8. За князем
Он проснулся, не проспав и трех часов - еще затемно. Рядом уютно посапывала Дана, свернувшись в клубок у него под боком. Млад выбрался из-под одеяла, укутал ее поплотней и, зевая, вышел в столовую.
Добробой топил печь и баню одновременно, при этом варил кашу, кипятил самовар, подметал полы и готовил для бани веники. Ширяй, разумеется, еще спал.
- Ты как, не простыл, Млад Мстиславич? - спросил он, пожелав Младу доброго утра.
- Да что мне будет? - махнул рукой Млад.
- А с нами когда наверх пойдешь?
- А что, уже тянет?
- Конечно, - пожал плечами Добробой.
- На Коляде, денька через три-четыре. А лучше бы - через неделю, - Млад снова зевнул. А потом похолодел: ему никогда не приходило в голову, что во время подъема шаман уязвим. Летом, когда целая деревня держит его наверху, конечно, ничего случиться не может. А что будет, когда они поднимутся втроем, и внизу никого не останется? В этот раз Родомил сумел его защитить, но если бы не поддержка богов, никто не знает, чем бы это закончилось.
Млад прикинул, кому он успел рассказать о предстоящем подъеме, кроме Даны и шаманят. Волхвам на капище? Да их разговор мог услышать кто угодно! Неужели где-то в университете у Градяты есть осведомитель? И потом, кто-то же принес медикам мазь от ожогов…
- Чаю надо выпить и к Родомилу идти… - сказал Млад, думая о своем.
- Да ты чего, Млад Мстиславич? - Добробой всплеснул руками, - Ты ж не ел ничего почти двое суток! Подожди, скоро каша поспеет, и каравая ты вчера не пробовал, и молока я принес…
Млад и забыл об этом - есть совершенно не хотелось. И когда шаманенок успел сбегать в Сычевку за молоком?
- Давай каравай с молоком, да побегу я…
- А баня? Чего я баню-то топлю?
- Успеется в баню… она еще часа три топиться будет.
- Да и Родомил Малыч спит, наверное, еще… - разочаровано вздохнул Добробой.
Млад наспех перекусил и чуть не бегом отправился к дому Родомила: ему почему-то казалось, что надо спешить. Добробой, оказывается, успел расчистить снег во дворе, и Млад покачал головой: а ложился ли парень спать?
Ветер стих, но тучи не разошлись - тусклый зимний рассвет сменялся унылым и коротким днем:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
И тут же невидимый щит стеной встал между ним и нападавшими. Родомил качнулся вперед, руки его опустились, а из одной из них в снег выпал нож.
- Задержи хоть одного… - хрипло сказал он и медленно опустился на колени, - хоть одного…
Усталость навалилась на плечи многопудовой тяжестью, словно камнем прижимая Млада к земле. Сила, подаренная прародителем, иссякла. Он никогда не дрался сразу после подъема, напротив, ему нужно было хотя бы полчаса, а то и пара часов, чтоб прийти в себя, отдышаться, отпиться сладким отваром, возвращающим силу, отлежаться и согреться. Млад шагнул вслед за отступающим противником, но натолкнулся на вязкую стену, которую, как ни старался, не смог преодолеть. Только теперь он заметил, что идет по снегу босиком - ноги сводило от мороза.
Почему они отступили? Сейчас и его, и Родомила можно брать голыми руками… Двое из нападавших подхватили за руки своего товарища, лежащего в снегу - убитого? раненого? - и поволокли вглубь леса, взвалив себе на плечи.
Родомил рухнул лицом в снег, вывернув в сторону руку с ножом. Млад оглянулся на звук падающего тела и увидел две тени, быстро приближающиеся со стороны университета к остаткам разбросанного костра. Нетрудно было узнать обоих шаманят - высокого, грузного Добробоя с топором в руке и поджарого, крепкого Ширяя.
- Млад Мстиславич! - Добробой вырвался вперед, - кто это? Что случилось?
Родомил приподнялся, услышав его голос.
- Задержите… Хотя бы одного задержите… - шепнул он и потянулся вперед, словно хотел ползком догнать удаляющихся врагов.
- Да хоть всех! - пожал плечами Добробой и шагнул вслед за скрывшимися в метели тенями. Невидимый щит задержал его лишь на секунду, он толкнулся в него, как в запертую дверь и преодолел безо всякого труда - он тоже был шаманом, юным, полным сил и молодецкой удали. Вслед за ним вперед шагнул Ширяй со своими руками, замотанными в тряпки.
- Куда? - крикнул Млад, - а ну назад! Назад, Добробой, я кому сказал!
- Пусть догонят… - еле слышно выговорил Родомил, - пусть хотя бы одного…
«А тот, что ждет тебя внизу, готов отдать не только свою жизнь, свою правую руку, но и твою жизнь, жизнь твоих учеников, их руки, ноги и сердца», - загремели в голове слова бога грозы.
- Нет! - яростно ответил Млад, - Их просто убьют! Назад, Добробой!
Что просил у него Перун за ответы на вопросы? Жизнь Добробоя и правую руку Ширяя?
- Пусть попробуют меня убить! - рассмеялся шаманенок, как вдруг над самой его головой низко свистнула стрела и воткнулась в ствол дерева за костром. Млад непроизвольно оглянулся: короткая стрела, для самострела, выпущенная с огромной силой, она бы прошила череп парня насквозь! Ветер сбил прицел…
- Пригнись! - только успел крикнуть Млад, но Ширяй его опередил, прыгнул на плечи товарищу, пригибая того к земле - вторая стрела просвистела над ними и ушла в снег далеко за пределами поляны.
Самострел - не лук, два раза подряд не выстрелишь.
- Сколько у них самострелов? - спросил Млад у Родомила.
- Два, - Родомил попытался подняться, - они хотели убить нас из темноты, но ветер помешал. В меня просто не попали, а тебя задели вскользь, по оберегам.
Так вот что это был за удар в грудь, после которого Млад почувствовал, что падает! Стрела!
- Бегите, бегите за ними, ребята, догоните их! - взмолился Родомил, - Они раненого тащат, они не уйдут от вас!
- Не смей… - покачал головой Млад и пошатываясь пошел вслед за шаманятами, - не смей подставлять мальчишек… Добробой, вернись! Вернись, или… или ищи себе другого учителя!
- Да ничего, Млад Мстиславич! Щас догоним! - махнул рукой шаманенок, словно и не слышал того, что сказал ему Млад.
- Добробой! Я не шучу! Это не кулачный бой в Сычевке! - Млад прошел сквозь невидимый щит - то ли Добробой пробил в нем брешь, то ли сила щита была на исходе, - Ширяй! Ты-то куда!
- Помогу, - коротко бросил тот.
- Я тебе помогу! Вернитесь назад, оба! - рявкнул Млад, но, как всегда, никто не обратил внимания на его приказы. Он попробовал бежать за мальчишками, но тут в воздухе снова свистнула стрела, чудом не задев шаманят. Те приостановились и укрылись за деревьями, плотно прижавшись к стволам. Млад подумал только о том, что успеет догнать их, пока они ждут второго выстрела. В тот миг, когда выстелил второй самострел, ему свело ступню, вывернув ее в сторону: от неожиданности он вскрикнул, споткнулся и упал на колено. Сзади застонал Родомил, хором ахнули шаманята и, забыв о преследовании, кинулись к учителю.
- Что? - Ширяй с разбегу хлопнулся перед Младом на колени, - что? Куда? Куда попала?
Добробой присел рядом на корточки и испуганно хлопал глазами. Млад сначала не понял, чего они так испугались, и только потом догадался: они подумали, что он ранен! Нехорошо было действовать хитростью, но он изловчился и ухватил Добробоя за воротник.
- Никуда не попала, - прошипел он сквозь зубы - судорога так и не отпустила, - ногу мне свело. Какой ты подлец, Добробой. Я же тебе сказал: вернись.
- Так ты ж босиком! - открыл рот шаманенок, - я сейчас! Я сейчас валенки тебе… погоди, Млад Мстиславич, сейчас!
Он сорвался с места, и, конечно, воротник Млад в руке не удержал.
- Уйдут, - простонал Родомил, чуть не плача, - уйдут!
- Хорошо бы, - проворчал Млад себе под нос.
Родомила отвели к медикам, подняв с постелей чуть ли не всех университетских врачей: те насчитали четырнадцать ножевых ран, из которых две можно было считать опасными: в бедро и под правую ключицу. Он потерял много крови, едва не терял сознание, когда его начали перевязывать, но приговаривал слабым голосом, что он живучий и через неделю поднимется на ноги. Сетовал на то, что не сможет доехать до Пскова, послал гонца к князю - сообщить об этом.
Только по дороге домой Млад заметил, насколько продрог. Ноги окоченели и плохо слушались, полушубок продувался насквозь, лицо обветрилось, за шиворот набивался снег, пальцы на руках перестали разгибаться, а отмороженные уши огнем горели под треухом.
Дана ждала его. Ему показалось, что она и не ложилась.
- Младик, все хорошо? - она поднялась ему навстречу.
Он кивнул и попытался расстегнуть полушубок.
- Родомил Малыч ранен, - выпалил с порога Ширяй, - его четырнадцать раз ножом ударили.
- Как? - Дана села обратно на лавку и поднесла руки к лицу. Она испугалась за Родомила!
- Медики сказали - ничего опасного, - тут же добавил Добробой, чтоб ее успокоить, - через неделю поправится.
- Ничего не понимаю, - она тряхнула головой, - разве такое возможно?
- Все возможно, - уверено и свысока заявил ей Ширяй, - ты лучше Млад Мстиславичу помоги - видишь, ему пуговицы не расстегнуть.
- Я сама разберусь, что лучше, - фыркнула Дана, - наглец!
- Да я сейчас помогу, - тут же кинулся к Младу Добробой, не успевший даже снять шапку.
- Не надо, - Дана поднялась, - раздевайся сам.
- Конечно! Что бы я ни сказал - все наглец! - проворчал Ширяй, - А чуть что: пойдите, мальчики, проверьте! А кто первый сказал, что там не все в порядке? Кто неладное за версту чует, а?
- Это тебя не извиняет, - повернулась к Ширяю Дана, - и нечего прикрываться хорошими поступками.
Млад молча стучал зубами, слушая их обычную перепалку. Мыслей в голове было много, но они как будто замерзли и шевелились лениво, нехотя. Но самая горькая из них билась в виске синей жилкой: сейчас она пойдет к Родомилу. Она испугалась за него, она пойдет к нему, чтоб убедиться, все ли на самом деле так легко и хорошо, как сказали шаманята. И потом - кто-то же должен за ним ухаживать?
Но к Родомилу Дана не пошла. Она грела Младу ноги в корыте, набрав теплой воды из самовара, потом растирала ему спину и грудь, кутала в одеяла и поила горячим чаем. И велела Добробою к рассвету стопить баню. Млад долго не мог согреться, но был так счастлив от ее заботы: от ее прикосновений, от ее ворчливых слов, которые она говорила с нежностью в голосе, от ее взгляда, полного участия и, наверное, любви. У него сжималось и трепетало сердце от мысли, что этого могло и не быть, и засыпал он в тревоге: а вдруг она уйдет?
Ему снились пожары в Новгороде. Когда-то на суде новгородских докладчиков он увидел будущее - за одно мгновение перед глазами открылась даль, вереница ярких образов. Теперь он разглядывал эти образы в подробностях…
Золоченый лик Хорса топорами сбивают с высокого шатра крыши капища. Он катится под гору к воде - сияющий, раскаленный - и падает в Волхов. Вода вскипает на миг, шипит, и облако пара, похожее на ядовитый гриб, уходит в небо. Солнечный лик опускается на дно: медленно и плавно раскачиваясь, свет его постепенно меркнет в темной глубине, пока последний луч, блеснув из воды, не гаснет окончательно. Во сне Младу кажется, что в Волхове утопили солнце, потому что черный дым пожарища затягивает небо, и сквозь него не пробивается ни один луч.
Женский вой надрывает сердце: словно плакальщицы на тризне, они провожают Хорса в небытие - им страшно. А вдруг солнце никогда больше не глянет на Новгород? Шатровая крыша капища пылает гигантским костром, взлетающим высоко над стенами детинца, и сажа пятнает белокаменные стены посадничьего двора…
На Перыни волхвы закрывают громовержца своими телами, но падают к его ногам под градом стрел. И кровь льется на ноги бога грозы. Кровь льется со стен капища Ящера, превращенного в осажденную крепость. Но падают горящие дубовые двери…
Кровь пятнает мостовую торговой стороны, когда копыта боевых коней врезаются в толпу. Людей копьями гонят на берег Волхова и толкают в воду. Стон и плач, детские крики, и страх, страх, словно черная завеса дыма, повисают над Новгородом.
Грохот взрывов доносится с юга - каменные изваяния богов обращают в пыль пороховыми зарядами. И снова черный дым медленно поднимается в небо…
Ветры не дуют с воды, душное марево, пахнущее гарью, клубится прямо над головами, а на вечевой площади стоят темные скелеты виселиц, и тела повешенных неподвижны: словно время застыло, остановилось, оборвалось вместе с гибелью богов. И одинокий удар вечного колокола - тягучий и долгий - постепенно начинает казаться звоном в ушах.
И лишь одно огромное белое облако на фоне черной сажи и черной крови поднимается над Ильмень-озером: Михаил Архангел, словно на сказочном корабле, вплывает в Новгород. На нем алый плащ, за спиной его белоснежные крылья, огненный меч спрятан в ножны, а в руках он держит высокий крест, чуть приподнимая его над головой. Крест, пылающий белым пламенем с радужными разводами - таким огнем горит сера. И только приглядевшись, Млад замечает - нет, это всего лишь золото, не пламя.
8. За князем
Он проснулся, не проспав и трех часов - еще затемно. Рядом уютно посапывала Дана, свернувшись в клубок у него под боком. Млад выбрался из-под одеяла, укутал ее поплотней и, зевая, вышел в столовую.
Добробой топил печь и баню одновременно, при этом варил кашу, кипятил самовар, подметал полы и готовил для бани веники. Ширяй, разумеется, еще спал.
- Ты как, не простыл, Млад Мстиславич? - спросил он, пожелав Младу доброго утра.
- Да что мне будет? - махнул рукой Млад.
- А с нами когда наверх пойдешь?
- А что, уже тянет?
- Конечно, - пожал плечами Добробой.
- На Коляде, денька через три-четыре. А лучше бы - через неделю, - Млад снова зевнул. А потом похолодел: ему никогда не приходило в голову, что во время подъема шаман уязвим. Летом, когда целая деревня держит его наверху, конечно, ничего случиться не может. А что будет, когда они поднимутся втроем, и внизу никого не останется? В этот раз Родомил сумел его защитить, но если бы не поддержка богов, никто не знает, чем бы это закончилось.
Млад прикинул, кому он успел рассказать о предстоящем подъеме, кроме Даны и шаманят. Волхвам на капище? Да их разговор мог услышать кто угодно! Неужели где-то в университете у Градяты есть осведомитель? И потом, кто-то же принес медикам мазь от ожогов…
- Чаю надо выпить и к Родомилу идти… - сказал Млад, думая о своем.
- Да ты чего, Млад Мстиславич? - Добробой всплеснул руками, - Ты ж не ел ничего почти двое суток! Подожди, скоро каша поспеет, и каравая ты вчера не пробовал, и молока я принес…
Млад и забыл об этом - есть совершенно не хотелось. И когда шаманенок успел сбегать в Сычевку за молоком?
- Давай каравай с молоком, да побегу я…
- А баня? Чего я баню-то топлю?
- Успеется в баню… она еще часа три топиться будет.
- Да и Родомил Малыч спит, наверное, еще… - разочаровано вздохнул Добробой.
Млад наспех перекусил и чуть не бегом отправился к дому Родомила: ему почему-то казалось, что надо спешить. Добробой, оказывается, успел расчистить снег во дворе, и Млад покачал головой: а ложился ли парень спать?
Ветер стих, но тучи не разошлись - тусклый зимний рассвет сменялся унылым и коротким днем:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81