шел мокрый снег и дул сильный ветер - Весна повернулась к захватчикам самой некрасивой своей стороной. Но вместе с врагами ее гнев делили и псковичи. Млад не был уверен, что боги послушают его, но и не видел никаких причин, чтоб они отказали защитникам крепости в маленькой радости. Он сделал два бубна, а вместо шкур раздобыл медвежьих шуб у псковичей - под праздник встающего из берлоги медведя он не боялся обидеть прародителей. Недостающие обереги им собрали ребята, незамкнутые обручи для запястий и щиколоток дали девушки, с которыми студенты успели свести дружбу.
Ширяй волновался. Пробовал стучать в бубен обрубком руки, пробовал закрепить на нем обруч с оберегами, иногда беспомощно смотрел на Млада, но тот кивал и говорил, что отсутствие руки не должно помешать. Шаманская пляска немного меняется, но и только, смысл же ее остается прежним: задать ритм самому себе и тем, кто на тебя смотрит.
Кроме студентов в назначенный час на подъем шаманов пришли смотреть и псковичи, и новгородцы - на широкой выжженной полосе перед стеной хватило места всем. Те, кто хотел получше рассмотреть представление, поднимались на стены, толпились на лестницах и башнях. Пожалуй, такой толпы Млад ни разу не собирал - обычно ему помогала одна деревня или село. Но чем больше зрителей, тем легче идет подъем, и боги с большей готовностью дают то, о чем их просят.
В добыче живого огня поучаствовали студенты, псковичи же принесли только что срубленное дерево на костер. Начали ближе к вечеру, когда солнце спустилось к стене, хотя Млад больше любил ночные подъемы. Ширяй поднимался прилюдно в первый раз в жизни, ему еще ни разу не доводилось просить о чем-то богов - он прошел пересотворение в конце лета.
- Постарайся почувствовать людей, которые на тебя смотрят, - наставлял Млад, - это необязательно, я все равно тебя подниму, но попробовать стоит. Помнишь, когда студенты хотели поджечь терем выпускников, ты заговорил, и тебя услышали? Вот примерно так нужно действовать сейчас. Шаман должен заворожить толпу, чтоб все вокруг хотели того же, что ты собираешь просить у богов. Если люди подталкивают тебя вверх, намного легче, и подняться можно гораздо выше.
- Да, Мстиславич, ты уже говорил… - проворчал Ширяй сквозь зубы - волновался.
- И расслабься, забудь, что на тебя смотрят, - добавил Млад.
- Я не понял, забыть или почувствовать людей? - усмехнулся парень.
- Одно другого не исключает.
- Я подумаю над твоими словами, - Ширяй посмотрел на Млада с сомнением.
- Ага, - кивнул Млад. Ну разве так ученик должен отвечать на слова учителя? Впрочем, спорить с Ширяем он любил, и после подъема они еще обсудят это, когда у парня появится собственный опыт и собственные ощущения.
Одного шаманенка поднимать наверх легче, чем двоих - Млад скрежетнул зубами: Добробой никогда не будет просить богов о чем-то и никогда не поднимется наверх прилюдно. Он не успел стать настоящим шаманом. Ширяй, похоже, тоже вспомнил о нем, но ничего не сказал, только отвернулся ненадолго, пряча от Млада лицо.
Разношерстная толпа поймала ритм шаманской пляски налету, почти сразу - Млад почувствовал волну, возвращающуюся к нему со всех сторон. Она была похожа на рябь на воде, на содрогание, на биение пульса - тысячи сердец стучали в такт его песне. Дрожь земли, воздуха и огня слилась с содроганием толпы, подчиняясь двум бубнам и клацанью оберегов. Ощущение огромного счастья выплескивалось через край, и Ширяй тоже чувствовал это счастье: его бубен и пляска помогали Младу, ему не пришлось толкать ученика вверх - тот взлетел сам.
Белый туман принял их в объятья, пропуская дальше безо всяких препятствий, росное поле стелилось к ногам, и медведь-прародитель вышел навстречу, что тоже было добрым знаком.
- Мстиславич, а там что? - Ширяй показал рукой в сторону берега далекой реки, - ты никогда не говорил…
Млад сначала не понял, что показалось ему странным в жесте ученика: все было как обычно, но тот сам вскрикнул вдруг:
- Мстиславич! Ты видишь? Ты видишь?!
- Вижу, Ширяй, - Млад обнял его за плечо, - вижу…
Ширяй поднес к глазам правую ладонь и долго рассматривал ее, и поглаживал пальцами, и трогал, словно хотел убедиться в том, что ничего не путает. А Млад подумал, что теперь каждое возвращение сверху будет причинять парню боль - ему придется заново мириться с потерей. Нет ничего больней не оправдавшихся надежд, а подъемы будут питать эту надежду. Призрачную надежду на то, что внизу рука не исчезнет.
- Я понимаю, Мстиславич. Я все понимаю. Ты не переживай за меня, - Ширяй вздохнул и натянуто улыбнулся, - но я все-таки был прав. Я знал, что если ее положить на погребальный костер, она будет со мной. Только я думал - потом, после смерти.
- Наверное, так и должно быть, - Млад пожал плечами, - она ушла в мир нави.
- Так что там, в той стороне? Почему мы никогда туда не ходим?
- Я точно не знаю, я не уверен. Но, судя по всему, это дорога, которой мы пройдем когда-нибудь… По которой уже прошел Добробой… Но, пока ты по ней не пройдешь, ты не узнаешь, куда она ведет.
- А если пойти по ней сейчас?
- Ты упадешь. Сорвешься. Разве ты не чувствуешь, как поток под тобой становится слабей, когда идешь туда, куда тебе ходить не стоит?
- Раньше чувствовал, а сейчас - нет. Я думаю, это из-за руки. Часть меня уже там…
- Не ходи туда. Может быть, ты и прав, может быть, ты и не сорвешься. Но, возможно, оттуда нельзя вернуться.
- Да нет, я не собираюсь. Просто любопытно.
- Ты освоился? Можешь двигаться дальше? - Млад пристально посмотрел на ученика - ему предстоит появиться перед богами второй раз в жизни. В первый раз Млад сам поднимал учеников наверх сразу после пересотворения, это было что-то вроде ритуала представления нового шамана богам. Но ученики плохо помнили этот подъем, он и сам своего первого подъема с дедом почти не помнил - смутные образы и непонятные ощущения, в которых он еще не разобрался. Второй раз - совсем другое дело. Впрочем, Ширяй был сильным шаманом, очень сильным, и этот подъем только подтвердил его силу.
- Я готов, - Ширяй сосредоточено кивнул.
- Посмотрим, как тебя примут боги.
- А кого мы будем просить?
- Я не знаю. Никогда не знаешь, кто выйдет к тебе. А кого ты хочешь увидеть?
- Перуна!
- Ну, сейчас не его время. И потом, нам нужно солнце, а не гроза. Я думаю, выйдет Дажьбог, - улыбнулся Млад.
Но он ошибся - словно вняв просьбе юного шамана, в первый раз пришедшего просить о чем-то богов, к ним вышел именно громовержец. А может, бог-воин просто хотел повидаться с Младом, потому что заговорил первым, и Млад почувствовал усмешку в его словах:
- Ну? Знают ли боги будущее?
- Боги могут его менять. Так же, как и люди, - Млад пожал плечами.
- Не всегда, - снова усмехнулся бог и повернулся к Ширяю, - Проси. Посмотрим, чему ты научился у своего наставника.
Наглости Ширяю было не занимать, он не чувствовал трепета перед громовержцем и не растерялся:
- Мы просим ясного неба, чтоб начать праздновать возвращение светлых богов из Ирия. Вас, то есть… Почему бы богам не пойти нам навстречу?
Перун захохотал, и гром загремел в его смехе. Но Ширяя его смех не смутил - он терпеливо ждал, когда бог ему ответит, не опуская головы.
- Что ж… - наконец, сказал громовержец, - я доволен. Никто из богов не оценил бы твоей просьбы, но мне понравилось. Подойди ближе.
Ширяй без страха шагнул в его сторону и спросил:
- А разве боги не видят меня насквозь? Разве им надо рассматривать меня вблизи, чтоб что-то понять?
- Видят, видят, - проворчал Перун, словно строгий дядька своему подопечному, - и не твое дело судить мои слова.
- Я не сужу, я спрашиваю. Что, трудно ответить?
- Я ответил, - громовержец снова посмеялся, - ладно. Иди. Будет вам ясное небо. Только к добру ли?
- А это уже наше дело, - усмехнулся в ответ Ширяй.
- Конечно, ваше, - кивнул громовержец.
Млад хотел отступить назад, но Перун неожиданно обратился к нему.
- Постой. Я как-то говорил, что за жизнь твоего ученика и правую руку другого я буду отвечать тебе на любые вопросы до хоть до скончания века…
Ширяй, до этого уверенный и нахальный, изменился в лице и посмотрел на Млада с испугом. Но громовержец продолжил:
- Хоть ты и отказался, но раз так сложилась жизнь… Я хотел предупредить: тот, кого люди называют архистратигом чужого бога, время от времени наведывается в белый туман. Он ждет кого-то, хочет кого-то перехватить. Я не знаю, кто из тех, кто призван нами при рождении, теперь отвернулся от нас.
- Ты, бог, считаешь это важным? - Млад поднял брови.
- Да. Я считаю это важным. Для нас.
- Ты просишь меня найти его?
- Я ни о чем тебя не прошу, - презрительно ответил громовержец, - но, если это важно для нас, это не может не быть важным для вас. Я отвечаю на те вопросы, которые ты не умеешь мне задать. Иди. У тебя хороший ученик, он превзойдет учителя. Если… Иди. Продолжай думать, что боги не знают будущего.
- Мстиславич, почему ты не сказал мне, что потребовал от тебя Перун? - спросил Ширяй, когда они улеглись спать.
- Он сказал мне, что пошутил. Он сказал, ему не нужны ни наши жизни, ни наши руки. Я не знаю, зачем он это говорил, я не знаю, что эти слова означали. Он говорил, это не будущее, а жребий, судьба. Он как будто обвинял меня в начале этой войны. В том, что я знаю о ней, но ничего не делаю.
- Это неправда! Ты делал! Ты даже на вече говорил!
- Наверное, этого было мало… - вздохнул Млад.
- Только не надо теперь вешать это на себя! Ты все время в чем-то виноват! С Мишей был виноват, теперь в начале войны виноват!
- Слушай, ты читал христианскую книжку, - Млад вспомнил слова Перуна, - архистратиг - это Михаил Архангел?
- По-моему, да. Что я помню, что ли, как они там назывались? Их там было выше крыши! Я помню, что он был воеводой. Наверное, это и есть архистратиг, если на греческий перевести.
- Спи. Завтра обсудим все. Ты устал?
- Есть немного. Но не сильно, я думал, будет тяжелей.
- Было очень много людей - это помогает. Но ты сильный шаман. И громовержцу твоя наглость понравилась. Но ты иногда думай, с кем разговариваешь. Громовержец посмеется, а Дажьбог сбросит вниз.
- Почему?
- Они разные. Спи.
- Я почему-то совсем не хочу спать, - Ширяй зевнул.
- Ага, - усмехнулся Млад.
- Нет, я хочу, конечно… Но я хочу понять все, подумать… Мне обидно сейчас заснуть. Завтра я могу о чем-нибудь забыть.
- Ничего, не забудешь. А забудешь - я напомню.
- Ты не можешь напомнить мне, что я чувствовал.
- Могу, - улыбнулся Млад, - когда-то я чувствовал то же самое.
- А к тебе тоже первым вышел Перун?
- Нет. У меня первым был Сварог.
- Ого! - Ширяй приподнялся.
- Он больше никогда не выходил ко мне. Только в первый раз.
- И что он тебе сказал?
- Он сказал деду, что из меня получится хороший учитель. Учителем я быть не собирался, я хотел в университет. Но, видно, на свете действительно существует жребий. Спи.
Ширяй зарылся под плащ, но через минуту снова поднял голову:
- А Перун вышел к нам, потому что хотел поговорить с тобой или потому что он покровитель воинов, а просили солнца именно воины?
- Я не знаю. Спи.
- Я еще хотел сказать. Я понял, что ты имел в виду, когда говорил, что надо чувствовать толпу и не обращать на нее внимания.
- Хорошо. Ширяй, сил нет никаких, давай поговорим завтра. Я правда устал.
- Ладно, ладно, - снисходительно ответил ученик, - отдыхай.
- Ты забыл добавить: «так и быть», - проворчал Млад и повернулся лицом к стене.
На рассвете их разбудил грохот пушек - не иначе, ландмаршал дождался праздника, чтоб застать русичей врасплох. На этот раз пушки били по стенам, по заложенным проломам - через проломы осаждавшим было проще попасть в крепость, чем через ворота с ловушками.
Небо было ясным, и на приступ немцы снова пошли в полдень, с юга, когда солнце слепило глаза защитникам стен: громовержец оказался прав.
Млад с жалкими остатками сотни сражался на стене, в этот раз это было проще - толпа кнехтов не напирала, большинство лезли в крепость через проломы, где их встречало псковское ополчение. Когда солнце прошло половину пути от полудня до заката, стало ясно, что этот штурм захлебнется - надежды ландмаршала не оправдались, Псков встретил его во всеоружии. Единственным преимуществом немцев в этом бою стали осадные башни, выстроенные выше крепостных стен - лучники обстреливали защитников сверху. Но из десяти башен только три добрались до цели, остальные снесли псковские пушки.
Когда одна из башен подошла вплотную к крепости, студентам пришлось туго - наемникам удалось закрепиться на стене, и сражались они отчаянно, прикрывая кнехтов, поднимающихся наверх по лестницам.
Млад очень быстро оказался в самой гуще боя, его оттеснили к выступу стены, к бойницам, сквозь которые время от времени со второй осадной башни стреляли из луков и ручниц. Он снова не слышал ничего, кроме лязга оружия, снова забывал о времени - упоение боем захватывало его полностью: странное, совершенно ему не свойственное желание убивать, рождало бесстрашие и безрассудство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81