Господи, ты же знаешь, чего мне стоило это дело! И вот я получил первую настоящую ниточку! Бог знает, куда она тянется, и ты думаешь, я отложу ее на потом? Нет, Сэм! Нет, будь я проклят! И хватит об этом.
Ренни выскочил из участка в холодную утреннюю серость, прежде чем Сэм успел попытаться еще раз наставить его на путь истинный. Он сбежал вниз по ступенькам в подземку, вскочил в почти пустой поезд, который только что прибыл. Мысли о Дэнни Гордоне навалились на него и подгоняли всю дорогу до Куинса.
Доехав до своей остановки и выбравшись наверх на улицу, он увидел, что тучи нависли ниже, в покалывающей лицо мороси начинают мелькать снежинки. Дождь со снегом. Но он, без дождевика и зонтика, словно этого не замечал. Вдобавок плохая погода вполне соответствовала настроению. Он закурил сигарету, быстрыми шагами прошел два квартала до своего дома, поднялся в квартиру на втором этаже.
Позвонив в «Америкэн», Ренни заказал билет до Рейли, быстренько собрал вещи, побросал в потертый старый чемодан несколько чистых рубашек, пару брюк, туалетные принадлежности, сверху вывалил прямо из ящика шкафа носки и несколько смен белья. Снял портупею и «смит-и-вессон» 38-го калибра, сунул их в чемодан между трусами. Надо успеть на электричку в аэропорт Ла-Гуардиа.
Но сперва кое-куда заскочить.
Улицы были уже в снегу. Он поднял воротник и пошел в южном направлении, миновал несколько кварталов, свернул на восток, пока не дошел до старого, обнесенного забором здания. Снежные хлопья падали ему на голову, таяли, холодные капли просачивались сквозь редеющие волосы, а он все стоял и смотрел на фасад. Слева от двери еще виднелась табличка:
ПРИЮТ СВЯТОГО ФРАНЦИСКА ДЛЯ МАЛЬЧИКОВ
Не в первый раз он стоит перед домом, где жил Дэнни Гордон. Он приходит сюда регулярно, чтобы вновь повторить клятву, данную здесь пять лет назад.
Тогда тоже шел снег.
Дэнни Гордон мертв. Хотя тело так и не удалось найти, в душе у Ренни не оставалось сомнений; он не сомневается, что священник убил его. Райан не мог скрыться и разъезжать с мальчиком, который был так изуродован. Нет. Он завершил то, что начал, и испарился. Полностью скрылся из виду.
До этой самой минуты. Через столько лет наконец обнаружилась ниточка. Ренни готов идти за ней на край света.
Ради Дэнни.
«Я не знаю, где ты, мальчик, но знаю, что ты мертв. Не думай, что если у тебя нет ни родных, ни семьи, значит, ни единую живую душу не волнует, что с тобой сделали. Волнует. Меня. И я намерен добраться до того, кто это сделал. Я, Ренальдо Аугустино, обещаю тебе это».
Он отвернулся и пошел под снегопадом к станции подземки, шепча кому-то еще одно обещание.
«А когда я доберусь до тебя, отец Билл Райан, доставлю тебя сюда... но сначала заставлю отведать всего, что ты сделал с несчастным ребенком».
Глава 11
Северная Каролина
Насчет воровства Раф оказался прав. Дело пошло легче. Это совершалось против ее воли.
При каждой мелкой краже Лизл искала в себе чувство вины, в каждом случае пыталась найти признаки угрызений совести, но, несмотря на все старания, вины не чувствовала, сожаления становились все слабее, все легче, пока не разлетелись в прах, который сыпался как песок сквозь пальцы.
Она переменилась. Очень многое теперь видела в другом свете. Например, собственных родителей...
На Рождество ей пришлось ехать домой. Выхода не было. Не хотелось расставаться с Рафом, но его тоже ждала семья, так что на праздники они разлучились.
Это был полный кошмар.
И полное прозрение. Она никогда раньше не понимала, До чего ничтожны ее родители. Какие они мелочные, самовлюбленные. Они практически не обращали на нее внимания. В сущности, их интересовало только одно — они сами. Им надо было, чтобы она провела праздники дома, не потому, что они действительно хотели ее видеть, а потому, что так полагается: единственный ребенок на Рождество должен быть дома. Ничего из происходящего у них за дверью их не занимало и не волновало, за исключением того, как они выглядят в глазах окружающих.
Воспоминание об обеде в рождественскую ночь еще живо в памяти — как она сидела и слушала их разговоры. Мерзкие пошлости, колкости, ревнивые замечания. Тонко рассчитанные, целенаправленные и язвительные, оскорбительные намеки, когда они расспрашивали, как она собирается делать карьеру, не хочет ли еще раз выйти замуж и подарить им внуков, чтобы они догнали своих старых друзей Андерсонов, у которых уже трое. Она никогда раньше не знала родителей, и несколько месяцев с Рафом открыли ей глаза.
Все это было тягостно. И приводило в ярость. Лизл спрашивала себя, что, в сущности, сделали эти люди как родители. Кормили ее, одевали, давали крышу над головой — она признает, это уже кое-что, ибо не все родители делают для детей даже это, — но, кроме удовлетворения жизненных потребностей, чем обеспечили? Что они ей передали?
Она была потрясена, когда осознала, что в ее жизни нет главного, на чем следовало сосредоточиться. Ее вырастили и выпустили в мир без компаса. А поскольку она со своей стороны ничего не предпринимала, чтобы поправить дело, ей оставалось плыть по волнам в полном смысле слова — в эмоциональном, духовном и интеллектуальном плане.
На следующий день после Рождества она улетела назад в Пендлтон. И была невероятно обрадована, обнаружив, что Раф ее ждет.
И сейчас он стоит рядом с ней на тротуаре неподалеку от ювелирного магазина Болла. Они только что совершили двадцать вторую кражу.
— Хорошо, — подытожил Раф. — Кому же из случайных счастливцев прохожих достанется наша добыча?
Лизл вглядывалась в лица проходящих мимо покупателей, для которых уже миновал рождественский бум, и тех, кому пришлось позаботиться об ответных подарках, потом перевела взгляд на золотую булавку с бабочкой, зажатую в ладони, несколько минут назад украденную с прилавка. Ее очаровывала тончайшая филигрань на крылышках.
— Никому, — проговорила она.
Раф повернулся к ней, подняв брови.
— Что?
— Она мне нравится. Пожалуй, оставлю себе.
Слова эти поразили ее. Как будто они сами ожили и сорвались с губ вопреки ее воле. Но это правда. Она хочет оставить булавку себе.
Медленная улыбка расплылась на лице Рафа.
— Никакой вины? Никакого раскаяния?
Лизл прислушалась. Нет. Никакого чувства вины нет. Собственно говоря, кражи стали обычным делом. Ну, может быть, не совсем обычным, а, скажем, таким, как особое поручение на работе или командировка не больше.
— Нет, — призналась она, качая головой и глядя на золотую, бабочку. — И это пугает меня.
— Не надо пугаться.
Раф взял булавку, распахнул на Лизл пальто и пришпилил бабочку к свитеру.
— Почему? — спросила она.
— Потому, что это рубеж, и надо радоваться, что ты его перешагнула.
— Я чувствую, как у меня на душе растет мозоль.
— Ничего подобного. Вот такие мысли и отбрасывают тебя назад. Негативные образы. Ни о каких мозолях не может быть речи. Ты освобождаешься от детских кандалов.
— Я не считаю себя свободной.
— Потому что сброшена только одна цепь. Остается еще немало. Намного больше.
— Не знаю, хочу ли я слушать об этом.
— Доверься мне.
Раф взял ее за руку, и они пошли по Конвей-стрит.
— До сих пор, — возвестил он, — мы предпринимали безликие акты освобождения.
— Безликие? Что это значит? Они затронули множество лиц.
— Фактически нет. Мы воровали в магазинах. Безликие корпорации не понесли ни малейшего ущерба от наших действий.
— Ты что, хочешь сделать меня марксисткой?
На лице Рафа появилось недовольное выражение.
— Пожалуйста, не задевай мои умственные способности. Нет. Я хочу сказать, что отныне мы переходим на личности.
Лизл это не понравилось.
— Что ты имеешь в виду?
Не что, а кого. Я лучше тебе покажу, чем рассказывать. Завтра — долго ждать не придется. — Он открыл правую переднюю дверцу «мазерати» и кивнул ей на сиденье. — Карета подана.
Когда Лизл садилась в машину, в желудке ее образовался маленький ледяной комочек. Облегчение при мысли, что с воровством покончено, сменялось крепнущей тревогой при мысли о том, что начнется взамен.
Глава 12
На следующий день Лизл, открыв дверь квартиры, с удивлением увидела перед собой усталого с виду незнакомца. Она ждала Рафа. Он должен был явиться в течение часа, и, услышав звонок, Лизл подумала, что он выбрался пораньше.
— Чем могу помочь? — спросила она.
Выглядел незнакомец осунувшимся, был худ, но чисто выбрит и распространял пикантный аромат лосьона после бритья. Широкое пальто несколько скругляло его костлявую фигуру.
Можете, если вы мисс Лиза Уитмен.
— Лизл. Это я. А вы кто?
Он выудил из-под пальто черный кожаный бумажник и мельком предъявил жетон.
— Детектив Аугустино, мисс Уитмен. Полиция штата.
Она разглядела блеснувший синим и золотым значок, прежде чем бумажник захлопнулся и опять исчез под пальто.
Волна паники разом нахлынула на Лизл.
Полиция! Им известно о кражах!
Она взглянула на свитер с приколотой золотой бабочкой с филигранными крылышками. Ей захотелось прикрыть булавку ладонью — но ведь это все равно, что указать на нее пальцем, правда?
Вот оно — стыд, позор, обвинение в преступлении, конец карьеры.
— Что... — Во рту у нее пересохло. — Что вам от меня нужно?
— Вы — та леди, которая жаловалась на странный телефонный звонок шестнадцатого декабря?
«Странный звонок? Шестнадцатого декабря? О чем он, черт побери...»
— А, на вечеринке! Звонок на вечеринке! О да, действительно! О Господи, а я думала, вы... — Она прикусила язычок.
— Что вы думали, мисс Уитмен?
— Ничего! Ничего! — Лизл боролась с безумным желанием расхохотаться. — Нет, ничего!
— Можно войти, мисс Уитмен?
— Конечно! Входите! — пригласила она, отворяя пошире дверь и отступая назад. Она так ослабла от радости, что ей пришлось сесть. — И называйте меня Лизл.
Он заглянул в блокнот, который держал в руке.
— Значит, в самом деле Лизл, с "л" на конце? Я думал, это опечатка.
— Нет. Моя мать была из Скандинавии.
Лизл с изумлением сообразила, что говорит о матери в прошедшем времени, словно она умерла. После поездки домой на Рождество на прошлой неделе она в каком-то смысле действительно умерла. Лизл прогнала эти мысли.
— Садитесь, детектив...
— Аугустино. Сержант Аугустино.
Пока он усаживался на маленькой кушетке и вытаскивал ручку, Лизл пыталась определить, что у него за акцент. Какое-то непривычное произношение.
— Так вот, насчет звонка... — начал было он.
— Почему им заинтересовалась полиция? — спросила Лизл. — Я сообщала телефонной компании.
— Да, но тут не только ваш случай. «Саутерн Белл» посчитала, что повод серьезный, и связалась с полицией штата.
Лизл припомнила ужас в голосе ребенка.
— Я рада, что они так поступили. Это было ужасно.
— Я думаю. Вы не могли бы мне точненько все описать, включая сопутствующие обстоятельства? Детально?
— Я уже дала эту информацию телефонной компании.
— Знаю, только они доложили нам в общем виде. Мне требуются показания очевидца, из первых рук, чтобы убедиться, что это тот самый случай. Начните, пожалуйста, с самого начала.
Лизл содрогнулась от необходимости оживить в памяти тот звонок, но если это поможет найти сумасшедшего, устроившего столь пакостную мерзость, она сделает все.
И она рассказала Аугустино о вечеринке в дома Рафа, описала переполненную гостиную, ненормальный непрерывный звонок, лишивший всех дара речи. Она видела, как он наклоняется к ней все ближе и ближе по мере продвижения рассказа. Он так внимательно слушал, что не делал никаких записей.
— И так как никто другой вроде бы не хотел отвечать, — говорила она, — я сняла трубку. И услышала этот голос. — Она помолчала, охваченная дрожью. — Как мне описать ужас в этом детском голосе?
Взглянув на сержанта Аугустино, Лизл сразу поняла, что не надо описывать ему этот голос. Она видела выражение его глаз. Почти такое же, какое часто ловила в глазах Уилла Райерсона.
— Вы ведь его тоже слышали, правда? — сказала она.
Слова женщины сразили Ренни.
Откуда ей, черт возьми, знать? Как она догадалась?
Да, будь он проклят, он его тоже слышал. Он испытал это сводящее с ума переживание пять лет назад, — Господи Иисусе, почти пять лет прошло с того растреклятого дня! — сняв трубку после такого же нескончаемого звонка. Он его слышал. И никогда не забудет. Как можно забыть? Этот голос звучит во сне каждую ночь.
Он по-новому, с уважением разглядывал Лизл Уитмен. Проницательная дамочка. И симпатичная.
Внешность и ум убийственная комбинация. Ренни знает, ему надо быть начеку. Здесь, в Северной Каролине, у него нет официальных полномочий, а он еще выдает себя за сотрудника полиции штата. Это moltoнезаконно.
— Нет, по правде сказать, нет, — соврал он, зная, что врет не совсем удачно. — Мне столько раз его описывали, что теперь кажется, будто я сам его слышал.
— Она равнодушно кивнула. Можно было с уверенностью сказать, что не поверила.
— Кто стоит за всем этим? — спросила Лизл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51