Бесконечное курево и питье кофе — общее правило на этих собраниях, а он не желает превышать дневную норму.
Метеоканал сообщил, что возможен дождь, поэтому он надел плащ и сунул в карман непромокаемую шапочку. В последний раз оглядел квартиру, убедился, что все обеденные тарелки и посуда убраны, и вышел на улицу.
По обыкновению остановился у окна «Рафтери» ровно на одну минуту и понаблюдал за выпивающими в таверне. А отворачиваясь, заметил мелькнувшие ниже по улице светлые волосы. На мгновение он подумал, что это Лизл стоит в подъезде. Но, прищурившись в темноте, ничего не увидел.
Он продолжал путь, недоумевая, почему Лизл не выходит у него из головы. Он сознавал, что думает о ней больше обычного, но это из-за фотографии, которую показал Детектив. Эв, по крайней мере, надеется, что из-за этого. Ему прекрасно известно, с какой осторожностью надо следить за навязчивыми мыслями. Он не желает, чтобы Лизл стала одной из них. Только не Лизл. Только не коллега.
Он продолжал путь. До епископальной церкви Святого Иакова оставалось всего несколько кварталов. Дойдя, он поднялся по внушительным гранитным ступеням лестницы и свернул к небольшой деревянной двери на северной стороне.
* * *
— Ну вот! — сказала Лизл, не в силах сдержать злорадство. — Вот его большой и страшный секрет. Тайное собрание в церковном подвале.
Она растирала закоченевшие руки, стоя в темном подъезде через дорогу от церкви. Волнующая слежка за Эвом по сумрачным улицам, необходимость скрываться из виду каждый раз, когда он останавливался или оглядывался, несколько взвинтила ей нервы.
Она взглянула на Рафа, хранившего молчание с той самой минуты, как Эв вошел в церковь.
— Ладно, Раф, — сказала она. — Веселей. Не принимай близко к сердцу то, что он нырнул не в бар, полный геев в кожаных куртках. Нельзя же все время выигрывать.
— Как ты думаешь, что наш друг Эв там делает? — произнес наконец Раф.
— Кто знает? Может, он староста общины или еще что-нибудь.
— Ты когда-нибудь представляла себе его человеком религиозным?
Лизл поразмыслила. Она не припоминала, чтобы Эв хоть когда-нибудь, хоть раз заговаривал о Боге. Мало кто из известных ей людей занимался бы высшей математикой и продолжал верить в Бога.
— Нет. Но на прошлой неделе мы оба узнали, что квартира его — образец скромности, уединения и порядка. Я не думаю, что потребуется большая натяжка, чтобы счесть его ревностным прихожанином.
— Может, и нет. Но я все еще не убежден, что он ничего не скрывает.
— Брось, Раф. Он один из нас. Он Высший. — Ей нравилась идея занести Эва в официальные члены клуба Высших.
— Может быть. Но я не могу с уверенностью утверждать, пока не узнаю, что там происходит.
— Это церковь, Раф.
— Знаю. Но знаю также и то, что церковь позволяет гражданским и общественным объединениям пользоваться своими помещениями. Интересно, какое общество заседает сегодня в подвале?
— Какая разница?
— Насколько мы знаем, это вполне может быть общество помощи бывшим насильникам над детьми, или трансвеститам, или...
— Ты серьезно, Раф? В самом деле?
Она не видела его лица в темноте, но надеялась, что на нем нет обычной сардонической полуулыбки. Они постояли немного в молчании, наблюдая за другими фигурами, которые приближались к церкви и входили в боковую дверь; мужчин было раза в три больше, чем женщин; большинство среднего возраста, но некоторые казались почти подростками; несколько пар, но подавляющее большинство одиночек. В 20.10 поток иссяк.
— Ну, что ты думаешь? — поинтересовался Раф, когда все вроде прошли. — Я насчитал пару дюжин. Вполне достаточно для хорошей оргии.
— Знаешь, Раф, иногда ты невыносим.
— Я не нарочно. Я просто хочу знать. Знание — сила, как они утверждают.
— Так пойди и узнай.
— Нет. Я хочу, чтоб пошла ты. Потому что в том случае, если я вернусь с сообщением о каком-нибудь диком сатанинском ритуале, ты сочтешь это выдумкой. Посмотри сама, потом возвращайся и расскажи мне. Что бы ты ни сказала, я поверю, и на этом все.
Опять шпионство. Лизл это не нравилось, но теперь в ней взыграло собственное любопытство. Если Эв каждую среду по вечерам отправляется на собрание в подвале церкви Святого Иакова, что же там происходит?
— Хорошо. Я посмотрю. Но на этом все. Если тут нет ничего плохого, мы все бросим и оставим беднягу в покое. Согласен?
— Согласен.
Лизл поспешила через дорогу в длинную тень церкви и направилась прямо к двери, в которую на ее глазах вошел Эв. Она не стала медлить, иначе действительно осознала бы, до чего все глупо — и весь этот вечер, и то, что она делает, — и передумала.
Она осторожно отворила дверь, увидела пустынную лестницу. Вошла и тихонько спустилась на два пролета вниз, к подвалу. Увидела свет в конце коридора, услышала голоса, осторожно двинулась вперед, пока не нашла зал, где проходило собрание. Двери были широко распахнуты в холл, словно крылья. С безопасного расстояния она заглянула внутрь.
Внутри в помещении были короткими рядами расставлены складные стулья, лицом к противоположной стене зала с низким потолком. Большинство мест было занято, и несколько человек еще пробирались по рядам в поисках свободного. Каждый держал в руках сигарету, или небьющуюся пластиковую чашку с кофе, или и то, и другое. Воздух был уже весь в дыму, под голыми флуоресцентными лампами белые облака желтели, клубились, поднимались к потолку. Эв сидел в конце последнего ряда. Один.
Лизл отпрянула назад в полумрак коридора и стала наблюдать.
Перед собравшимися стоял лысоватый мужчина. В руках у него тоже была чашка кофе и сигарета. Он говорил что-то, но слов нельзя было разобрать. Лизл перебежала через коридор, чтобы послушать его. Спряталась за ближайшей открытой створкой двери и навострила уши. В щель между стеной и дверью ей был хорошо виден Эв.
— ...Здесь те же лица, что и всегда. Наши «постоянные члены». Однако некоторых мы давненько не слушали. Все мы знаем, зачем вы сюда приходите, но, по-моему, кое-кто из ветеранов излишне скромничает, полагая, что нам о них все известно. Но нам известно не все. Так как же? Может быть, кто-то из членов-основателей выйдет и поведает нам о своих достижениях и успехах?
Он подождал — никто не шевельнулся, — и наконец ткнул пальцем в последний ряд.
— Эверетт! Может быть, вы? Мы вас давно не слышали. Ну, как?
Эв медленно встал. Он явно чувствовал себя неловко. Он дважды прокашлялся, прежде чем заговорить.
— Меня зовут Эверетт, — сказал он. — Я — алкоголик.
Сложив ладони, словно в молитве, Лизл приникла лицом к полоске света и стала слушать.
Сначала Эв нервничал. Он давно этого не делал, но надо пройти через некое испытание. Пора.
Нервы слегка успокоились, и он заговорил. Он помнил свою историю назубок, как таблицу умножения. Ему приходилось рассказывать ее довольно часто.
— Для меня все началось, как, наверно, для большинства из вас, когда я был подростком. Я не сразу стал пьяницей. Это потребовало времени и долгого опыта. Но угрожающие симптомы проявились уже тогда, в самом начале. Все друзья мои выпивали от случая к случаю, когда удавалось стащить у родителей спиртное или уговорить какого-нибудь незнакомца поставить нам банку пива, но я всегда чувствовал себя самым счастливым, когда мы доставали выпивку, и самым несчастным, когда терпели неудачу.
И, начав пить, я не мог остановиться. Тогда я не понимал этого, но сегодня, оглядываясь назад, вижу, что даже мальчишкой не знал, как остановиться. Не знал же я этого в то время лишь по одной причине — запасы спиртного у нас всегда были невелики. Позаимствованные напитки заканчивались прежде, чем я успевал перепиться до тошноты.
Дело поправила наша студенческая община в Эмори. Мы покупали пиво бочонками, и я регулярно хорошенько напивался. Но исключительно в выходные, на вечеринках, где я становился своего рода легендой, благодаря количеству алкоголя, которое мог поглотить. А в течение учебной недели я умудрялся зарабатывать в среднем высший балл. Я был предметом зависти однокурсников — студент-отличник, способный составить компанию наилучшим образом. В середине — конце шестидесятых в кампусах предпочитали наркотики. Но это было не для меня. Я был слишком истинным американцем для всей этой хипповой марихуаны.
Не скажу, что я ее не попробовал. Пробовал. Раз-другой по ходу дела я перепробовал все. Много раз. Но хранил верность своей подружке бутылке. Потому что ничто другое не доходило до той особенной точки внутри моего существа, которую надо было затронуть. Доходило только спиртное и успокаивало ее. Я ездил в Вудсток и, подобно многим другим, побывавшим там, мало что помню об этом уик-энде, кроме бесконечного дождя и моря грязи. Мне пришлось сходить в кино, чтобы увидеть, что там в действительности происходит. Но я не губил себя ни марихуаной, ни мескалином, ни ЛСД, что гуляли кругом по рукам. Нет. Это значило бы, что я — слабак хиппи, больной, наркоман. Нет. Я хранил верность своей подружке. Я опустошал бочонок бурбона, привезенный из нашего доброго старого дома в Кентукки.
Он покачал головой, вспоминая последующие годы. Там было столько боли. Он терпеть не мог вспоминать их, но Должен был себя заставить. В этом все дело. Он не может позволить себе забыть беды, которые принес самому себе... и другим.
— Каждый из вас догадается, как развивалась история дальше. Я закончил университет, получил степень, нашел работу в технической фирме, которая только что переехала в Сан-Белт, начал заниматься компьютерной технологией. В то время требовалась целая комната, забитая машинами, чтобы сделать то, что сегодня делает настольный персональный компьютер. Если бы я проработал в компании до настоящего времени, наверняка стал бы миллионером. Но алкоголь начинал сказываться на работе, и она мне казалась все тягостней.
Потом я влюбился в чудесную женщину, которая совершила глупость и тоже полюбила меня. Она совершила такую глупость, что поверила, будто может стать для меня важней старой подружки бутылки. Она ничего не знала. Мы поженились, начали совместную жизнь, но это был брак втроем — моя жена, я и бутылка. Понимаете, я все еще считал бутылку своей подружкой. Но подружка оказалась ревнивой. Ей нужен был весь я, целиком. И она медленно и верно отравляла мой брак до тех пор, пока жена не поставила ультиматум — она или бутылка. Каждый из вас, кто прошел через это, догадается, кого я выбрал.
Эв глубоко вздохнул, чтобы заполнить пустоту внутри.
— Потом я неуклонно покатился вниз по спирали. Я терял одно место работы за другим. Но начальники, увольняя меня, всегда выдавали достойные рекомендации. Они были уверены, что делают мне одолжение, помогая скрыть все от следующей компании, которая имела несчастье брать меня на работу. Это мне позволяло продолжить интимную связь с подружкой бутылкой, так как оттягивало неизбежное падение на дно.
Но я так и не достиг дна. Я прошел через три детоксикации и наконец сообразил, что подружка двадцатилетней давности на самом деле мне вовсе не друг. Она разбила мне жизнь и едва не погубила меня. Бутылка сидела за рулем, и я понял, что если не перехвачу управление, она сбросит меня в пропасть.
И вот что я сделал. С помощью «Анонимных алкоголиков» я снова взял свою жизнь под контроль. Под полный контроль. — Он усмехнулся, кивнув на окурок и чашку кофе. — Нет, не полный. Я все еще курю и пью слишком много кофе. Но все прочее в моей жизни находится под контролем. Я научился планировать ее так, чтобы на выпивку не оставалось времени. Никогда больше не оставалось.
Он подумал, не рассказать ли о ежедневном экзамене, когда он каждый раз, проходя мимо, останавливается у таверны «Рафтери» и глядит в окно ровно одну минуту, позволяя спиртному поманить его, но решил, что не стоит. Вдруг кто-нибудь тоже захочет попробовать и не выдержит. Он не желает нести за это ответственность. Пожалуй, все сказано.
— Ну вот. Я не пью уже десять лет. Я снова вернулся к науке, стал доктором и теперь занимаюсь тем, чем всегда хотел заниматься. Я снова сижу на водительском месте и останусь на нем навсегда. Благодарю за внимание.
Садясь под прокатившиеся аплодисменты на место, он вроде бы услышал поспешные шаги в коридоре. Хлопнула Дверь наверху. Кто-то ушел, пока он говорил? Он пожал плечами. Не важно. Он произнес речь, внес свой вклад. Вот что действительно важно.
Переходя улицу, Лизл пыталась разобраться в своих чувствах. История Эва поразила и растрогала ее. До нынешнего вечера он казался не более чем ходячей коллекцией вымученных, принужденных манер и привычек. Мистер Машина. Теперь он стал личностью, человеком из плоти и крови, с прошлым и с жуткой проблемой, которую смог победить. Он покончил с выпивкой, но не трубил об этом на каждом углу, как некоторые бывшие алкоголики на факультете; это стало личной победой Эва, которую он хранит при себе. Лизл гордится им и даже своим с ним знакомством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Метеоканал сообщил, что возможен дождь, поэтому он надел плащ и сунул в карман непромокаемую шапочку. В последний раз оглядел квартиру, убедился, что все обеденные тарелки и посуда убраны, и вышел на улицу.
По обыкновению остановился у окна «Рафтери» ровно на одну минуту и понаблюдал за выпивающими в таверне. А отворачиваясь, заметил мелькнувшие ниже по улице светлые волосы. На мгновение он подумал, что это Лизл стоит в подъезде. Но, прищурившись в темноте, ничего не увидел.
Он продолжал путь, недоумевая, почему Лизл не выходит у него из головы. Он сознавал, что думает о ней больше обычного, но это из-за фотографии, которую показал Детектив. Эв, по крайней мере, надеется, что из-за этого. Ему прекрасно известно, с какой осторожностью надо следить за навязчивыми мыслями. Он не желает, чтобы Лизл стала одной из них. Только не Лизл. Только не коллега.
Он продолжал путь. До епископальной церкви Святого Иакова оставалось всего несколько кварталов. Дойдя, он поднялся по внушительным гранитным ступеням лестницы и свернул к небольшой деревянной двери на северной стороне.
* * *
— Ну вот! — сказала Лизл, не в силах сдержать злорадство. — Вот его большой и страшный секрет. Тайное собрание в церковном подвале.
Она растирала закоченевшие руки, стоя в темном подъезде через дорогу от церкви. Волнующая слежка за Эвом по сумрачным улицам, необходимость скрываться из виду каждый раз, когда он останавливался или оглядывался, несколько взвинтила ей нервы.
Она взглянула на Рафа, хранившего молчание с той самой минуты, как Эв вошел в церковь.
— Ладно, Раф, — сказала она. — Веселей. Не принимай близко к сердцу то, что он нырнул не в бар, полный геев в кожаных куртках. Нельзя же все время выигрывать.
— Как ты думаешь, что наш друг Эв там делает? — произнес наконец Раф.
— Кто знает? Может, он староста общины или еще что-нибудь.
— Ты когда-нибудь представляла себе его человеком религиозным?
Лизл поразмыслила. Она не припоминала, чтобы Эв хоть когда-нибудь, хоть раз заговаривал о Боге. Мало кто из известных ей людей занимался бы высшей математикой и продолжал верить в Бога.
— Нет. Но на прошлой неделе мы оба узнали, что квартира его — образец скромности, уединения и порядка. Я не думаю, что потребуется большая натяжка, чтобы счесть его ревностным прихожанином.
— Может, и нет. Но я все еще не убежден, что он ничего не скрывает.
— Брось, Раф. Он один из нас. Он Высший. — Ей нравилась идея занести Эва в официальные члены клуба Высших.
— Может быть. Но я не могу с уверенностью утверждать, пока не узнаю, что там происходит.
— Это церковь, Раф.
— Знаю. Но знаю также и то, что церковь позволяет гражданским и общественным объединениям пользоваться своими помещениями. Интересно, какое общество заседает сегодня в подвале?
— Какая разница?
— Насколько мы знаем, это вполне может быть общество помощи бывшим насильникам над детьми, или трансвеститам, или...
— Ты серьезно, Раф? В самом деле?
Она не видела его лица в темноте, но надеялась, что на нем нет обычной сардонической полуулыбки. Они постояли немного в молчании, наблюдая за другими фигурами, которые приближались к церкви и входили в боковую дверь; мужчин было раза в три больше, чем женщин; большинство среднего возраста, но некоторые казались почти подростками; несколько пар, но подавляющее большинство одиночек. В 20.10 поток иссяк.
— Ну, что ты думаешь? — поинтересовался Раф, когда все вроде прошли. — Я насчитал пару дюжин. Вполне достаточно для хорошей оргии.
— Знаешь, Раф, иногда ты невыносим.
— Я не нарочно. Я просто хочу знать. Знание — сила, как они утверждают.
— Так пойди и узнай.
— Нет. Я хочу, чтоб пошла ты. Потому что в том случае, если я вернусь с сообщением о каком-нибудь диком сатанинском ритуале, ты сочтешь это выдумкой. Посмотри сама, потом возвращайся и расскажи мне. Что бы ты ни сказала, я поверю, и на этом все.
Опять шпионство. Лизл это не нравилось, но теперь в ней взыграло собственное любопытство. Если Эв каждую среду по вечерам отправляется на собрание в подвале церкви Святого Иакова, что же там происходит?
— Хорошо. Я посмотрю. Но на этом все. Если тут нет ничего плохого, мы все бросим и оставим беднягу в покое. Согласен?
— Согласен.
Лизл поспешила через дорогу в длинную тень церкви и направилась прямо к двери, в которую на ее глазах вошел Эв. Она не стала медлить, иначе действительно осознала бы, до чего все глупо — и весь этот вечер, и то, что она делает, — и передумала.
Она осторожно отворила дверь, увидела пустынную лестницу. Вошла и тихонько спустилась на два пролета вниз, к подвалу. Увидела свет в конце коридора, услышала голоса, осторожно двинулась вперед, пока не нашла зал, где проходило собрание. Двери были широко распахнуты в холл, словно крылья. С безопасного расстояния она заглянула внутрь.
Внутри в помещении были короткими рядами расставлены складные стулья, лицом к противоположной стене зала с низким потолком. Большинство мест было занято, и несколько человек еще пробирались по рядам в поисках свободного. Каждый держал в руках сигарету, или небьющуюся пластиковую чашку с кофе, или и то, и другое. Воздух был уже весь в дыму, под голыми флуоресцентными лампами белые облака желтели, клубились, поднимались к потолку. Эв сидел в конце последнего ряда. Один.
Лизл отпрянула назад в полумрак коридора и стала наблюдать.
Перед собравшимися стоял лысоватый мужчина. В руках у него тоже была чашка кофе и сигарета. Он говорил что-то, но слов нельзя было разобрать. Лизл перебежала через коридор, чтобы послушать его. Спряталась за ближайшей открытой створкой двери и навострила уши. В щель между стеной и дверью ей был хорошо виден Эв.
— ...Здесь те же лица, что и всегда. Наши «постоянные члены». Однако некоторых мы давненько не слушали. Все мы знаем, зачем вы сюда приходите, но, по-моему, кое-кто из ветеранов излишне скромничает, полагая, что нам о них все известно. Но нам известно не все. Так как же? Может быть, кто-то из членов-основателей выйдет и поведает нам о своих достижениях и успехах?
Он подождал — никто не шевельнулся, — и наконец ткнул пальцем в последний ряд.
— Эверетт! Может быть, вы? Мы вас давно не слышали. Ну, как?
Эв медленно встал. Он явно чувствовал себя неловко. Он дважды прокашлялся, прежде чем заговорить.
— Меня зовут Эверетт, — сказал он. — Я — алкоголик.
Сложив ладони, словно в молитве, Лизл приникла лицом к полоске света и стала слушать.
Сначала Эв нервничал. Он давно этого не делал, но надо пройти через некое испытание. Пора.
Нервы слегка успокоились, и он заговорил. Он помнил свою историю назубок, как таблицу умножения. Ему приходилось рассказывать ее довольно часто.
— Для меня все началось, как, наверно, для большинства из вас, когда я был подростком. Я не сразу стал пьяницей. Это потребовало времени и долгого опыта. Но угрожающие симптомы проявились уже тогда, в самом начале. Все друзья мои выпивали от случая к случаю, когда удавалось стащить у родителей спиртное или уговорить какого-нибудь незнакомца поставить нам банку пива, но я всегда чувствовал себя самым счастливым, когда мы доставали выпивку, и самым несчастным, когда терпели неудачу.
И, начав пить, я не мог остановиться. Тогда я не понимал этого, но сегодня, оглядываясь назад, вижу, что даже мальчишкой не знал, как остановиться. Не знал же я этого в то время лишь по одной причине — запасы спиртного у нас всегда были невелики. Позаимствованные напитки заканчивались прежде, чем я успевал перепиться до тошноты.
Дело поправила наша студенческая община в Эмори. Мы покупали пиво бочонками, и я регулярно хорошенько напивался. Но исключительно в выходные, на вечеринках, где я становился своего рода легендой, благодаря количеству алкоголя, которое мог поглотить. А в течение учебной недели я умудрялся зарабатывать в среднем высший балл. Я был предметом зависти однокурсников — студент-отличник, способный составить компанию наилучшим образом. В середине — конце шестидесятых в кампусах предпочитали наркотики. Но это было не для меня. Я был слишком истинным американцем для всей этой хипповой марихуаны.
Не скажу, что я ее не попробовал. Пробовал. Раз-другой по ходу дела я перепробовал все. Много раз. Но хранил верность своей подружке бутылке. Потому что ничто другое не доходило до той особенной точки внутри моего существа, которую надо было затронуть. Доходило только спиртное и успокаивало ее. Я ездил в Вудсток и, подобно многим другим, побывавшим там, мало что помню об этом уик-энде, кроме бесконечного дождя и моря грязи. Мне пришлось сходить в кино, чтобы увидеть, что там в действительности происходит. Но я не губил себя ни марихуаной, ни мескалином, ни ЛСД, что гуляли кругом по рукам. Нет. Это значило бы, что я — слабак хиппи, больной, наркоман. Нет. Я хранил верность своей подружке. Я опустошал бочонок бурбона, привезенный из нашего доброго старого дома в Кентукки.
Он покачал головой, вспоминая последующие годы. Там было столько боли. Он терпеть не мог вспоминать их, но Должен был себя заставить. В этом все дело. Он не может позволить себе забыть беды, которые принес самому себе... и другим.
— Каждый из вас догадается, как развивалась история дальше. Я закончил университет, получил степень, нашел работу в технической фирме, которая только что переехала в Сан-Белт, начал заниматься компьютерной технологией. В то время требовалась целая комната, забитая машинами, чтобы сделать то, что сегодня делает настольный персональный компьютер. Если бы я проработал в компании до настоящего времени, наверняка стал бы миллионером. Но алкоголь начинал сказываться на работе, и она мне казалась все тягостней.
Потом я влюбился в чудесную женщину, которая совершила глупость и тоже полюбила меня. Она совершила такую глупость, что поверила, будто может стать для меня важней старой подружки бутылки. Она ничего не знала. Мы поженились, начали совместную жизнь, но это был брак втроем — моя жена, я и бутылка. Понимаете, я все еще считал бутылку своей подружкой. Но подружка оказалась ревнивой. Ей нужен был весь я, целиком. И она медленно и верно отравляла мой брак до тех пор, пока жена не поставила ультиматум — она или бутылка. Каждый из вас, кто прошел через это, догадается, кого я выбрал.
Эв глубоко вздохнул, чтобы заполнить пустоту внутри.
— Потом я неуклонно покатился вниз по спирали. Я терял одно место работы за другим. Но начальники, увольняя меня, всегда выдавали достойные рекомендации. Они были уверены, что делают мне одолжение, помогая скрыть все от следующей компании, которая имела несчастье брать меня на работу. Это мне позволяло продолжить интимную связь с подружкой бутылкой, так как оттягивало неизбежное падение на дно.
Но я так и не достиг дна. Я прошел через три детоксикации и наконец сообразил, что подружка двадцатилетней давности на самом деле мне вовсе не друг. Она разбила мне жизнь и едва не погубила меня. Бутылка сидела за рулем, и я понял, что если не перехвачу управление, она сбросит меня в пропасть.
И вот что я сделал. С помощью «Анонимных алкоголиков» я снова взял свою жизнь под контроль. Под полный контроль. — Он усмехнулся, кивнув на окурок и чашку кофе. — Нет, не полный. Я все еще курю и пью слишком много кофе. Но все прочее в моей жизни находится под контролем. Я научился планировать ее так, чтобы на выпивку не оставалось времени. Никогда больше не оставалось.
Он подумал, не рассказать ли о ежедневном экзамене, когда он каждый раз, проходя мимо, останавливается у таверны «Рафтери» и глядит в окно ровно одну минуту, позволяя спиртному поманить его, но решил, что не стоит. Вдруг кто-нибудь тоже захочет попробовать и не выдержит. Он не желает нести за это ответственность. Пожалуй, все сказано.
— Ну вот. Я не пью уже десять лет. Я снова вернулся к науке, стал доктором и теперь занимаюсь тем, чем всегда хотел заниматься. Я снова сижу на водительском месте и останусь на нем навсегда. Благодарю за внимание.
Садясь под прокатившиеся аплодисменты на место, он вроде бы услышал поспешные шаги в коридоре. Хлопнула Дверь наверху. Кто-то ушел, пока он говорил? Он пожал плечами. Не важно. Он произнес речь, внес свой вклад. Вот что действительно важно.
Переходя улицу, Лизл пыталась разобраться в своих чувствах. История Эва поразила и растрогала ее. До нынешнего вечера он казался не более чем ходячей коллекцией вымученных, принужденных манер и привычек. Мистер Машина. Теперь он стал личностью, человеком из плоти и крови, с прошлым и с жуткой проблемой, которую смог победить. Он покончил с выпивкой, но не трубил об этом на каждом углу, как некоторые бывшие алкоголики на факультете; это стало личной победой Эва, которую он хранит при себе. Лизл гордится им и даже своим с ним знакомством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51