Отрезал кусок «Фермерского» хлеба и намазал маслом Ферзиковского молокозавода.
«Фермерский» хлеб и ферзиковское масло – сочетание идеальное. Почти как кирзовые сапоги и портянки. Это как раз тот случай, когда результат представляет собой нечто большее, чем просто сумма слагаемых.
«Фермерский» хлеб – круглый каравай из муки непонятного цвета: не белой, не черной и не серой. Сам по себе он не так вкусен. И масло такое же – когда его намазываешь на батон, купленный в Москве, особого вкуса не чувствуешь. Но вместе получается что-то замечательное. Неповторимое.
Николай намазал два больших куска: Ване и себе. Скоро, с приездом жены, их рацион коренным образом изменится. В нем будут преобладать салаты из свежей зелени и овощей, политые лимонным соком и заправленные оливковым маслом, легкие супы и прорва молочных продуктов – естественно, не таких жирных, как масло! «Сливочное масло?! Кладовая холестерина?! – скажет Лена и наморщит носик. – Нам нужна здоровая пища!»
Не совсем так. Сержику, как выяснилось, пища совсем не нужна, а они с Ваней любят все вкусное. Пусть незатейливое, но вкусное, что почти никогда не оказывается здоровым. Но... Наверное, так устроен мир. Хочешь прожить подольше – ешь суп из щавеля и жуй салат из молодых листочков крапивы. Ну а если хочешь вкусно поесть, то не стоит записывать холестерин в число злейших врагов.
Собственно говоря, это известно давно. Не зря же кулинарная книга так и называется: «Книга о вкусной и здоровой пище». В самом названии подразумевается, что есть пища – вкусная, а есть – здоровая. Яичница с куском «Фермерского» хлеба, намазанным ферзиковским маслом, наверняка открывала бы раздел: «Вкусная». Ну а Ленины рецепты прибавили бы сотню-другую страничек в раздел «Здоровая».
Николай провел ложкой посередине, честно разделив яичницу пополам. Другое деление Ване не понравилось бы, он это знал. Все должно быть честно. От начала и до конца. Поэтому Николай все ел только ложкой, как и Ваня, – с вилкой сын управлялся не очень ловко.
– Ну как? Вкусно?
Ваня улыбнулся и загудел. Несколько кусочков яичного белка вылетели из широко открытого рта и упали обратно в сковородку.
– Ешь, ешь...
Наверное, полагалось бы сказать: «Когда я ем, я глух и нем». Или еще какую-нибудь ерунду в этом духе. Но... Николай помнил, как однажды воспитательница детского сада, куда ходил Сержик, пожаловалась ему:
– Представляете, он сделал мне замечание! «Представляю, – подумал про себя Николай. – Уж я – то ХОРОШО представляю, можете мне поверить!», – а вслух спросил:
– Да вы что? И что же он сказал?
– Мы сели обедать. Кто-то из мальчиков разговаривал, и я его одернула: «Когда я ем, я глух и нем!» А ваш Сережа... «Ваш Сережа...» Это прозвучало как: «А ваш бандит!»
– А ваш Сережа заявил: «Почему же ВЫ тогда болтаете?» Не знаю, может, в вашей семье так принято – чтобы дети делали замечания взрослым...
«Нет, у нас так не принято, – подумал Николай. – У нас вообще не принято делить на взрослых и детей. Мы – семья, вот и все!»
– Нет, нет, ну что вы? Конечно, не принято!
– Вы объясните ему, пожалуйста, как надо разговаривать со старшими!
– Обязательно. – Николай замешкался. Один вопрос не давал ему покоя. Он понимал, что задавать его не стоит, но не смог удержаться: – Простите... А вы в этот момент ели?
– Что?
– Ну, я имею в виду... Вы сами в этот момент обедали? Воспитательница посмотрела на него так, словно он предложил ей задрать юбку и показать всем свои кривые ноги.
– Конечно! А что же я, по-вашему, святым духом должна питаться?
– Нет, нет... Что вы? Не должны. Это мало у кого получается – питаться святым духом.
С тех пор Николай угодил в черный список. «Яблоко от яблони... Вся семейка такая». Правда, Лене удалось немного сгладить конфликт, но ненадолго. До следующего раза.
Николай улыбнулся, вспоминая этот эпизод.
Ваня ничуть не смутился своей оплошностью: он подцепил ложкой выпавшие кусочки и снова отправил их в рот. Он ел с аппетитом, и его оттопыренные уши смешно шевелились.
Николай с улыбкой посмотрел на сына и вдруг понял, что ему есть совершенно не хочется.
Он отложил ложку в сторону. Сын взглянул на него с по дозрением.
– Все нормально... Просто... голова немного болит.
Николай украдкой провел рукой по верхней губе. Крови больше не было, но головная боль, до поры затаившаяся где-то между извилин, снова выползала из своего укрытия, извиваясь скользким блестящим телом.
У него никогда раньше" не болела голова. Нет, ну, может, когда-то и болела по утрам, но тогда причина была ясна: перебрал вечером. А вот так, чтобы ни с того ни с сего... Он помнил, что мать всегда мучалась мигренью. А он ей не верил, думал, как это может быть? Откуда что берется? Ведь должна быть причина.
Мать ходила по квартире бледная, любой шум или яркий свет вызывали у нее болезненную гримасу, иногда она шла в ванную и подолгу стояла под горячим душем, массируя голову, иногда ложилась спать, но это почти никогда не помогало. Боль появлялась и исчезала тогда, когда ей было угодно.
И сейчас, впервые в жизни, Николай на себе почувствовал, что это такое: боль, взявшаяся ниоткуда.
Есть не хотелось. Он даже не мог смотреть на эту яичницу. Если бы он был один, то выкинул бы ее куда подальше. Но рядом сидел сын, и он уплетал отцовскую стряпню с удово льствием.
– Доедай, сынок... Я что-то не хочу.
Николай с силой сжал виски. Ему стало легче, но совсем чуть-чуть. Казалось, дело было в том, что сил не хватало. Вот если бы засунуть голову под какой-нибудь пресс...
Он поднялся. Летняя веранда закружилась перед глазами, но он взял себя в руки.
– Я пойду немножко полежу, а потом сходим в поле, позвоним маме и Сержику, узнаем, когда они приедут. Ладно?
Ваня молчал. Он застыл на месте. Ложка повисла в воздухе, с нее падали капли жидкого желтка. Ваня сидел, уставившись в одну точку, с широко открытым ртом: Николай хорошо видел наполовину пережеванный хлеб, смешанный с яйцом.
– Что с тобой?
Ваня не отвечал. Такое с ним бывало. Правда, редко. Ваня иногда вдруг застывал и оставался неподвижен минуту, а то и две. В это время он был где-то далеко. Словно видел сны, которые забывал сразу же после пробуждения. Сразу же, как только... возвращался в себя.
Николай почувствовал, что боль в его голове медленно, но неумолимо нарастает, будто чья-то невидимая и безжалостная рука поворачивает черную ручку реостата. К горлу подкатила тошнота, еще немного, и его вырвет... Он закрыл глаза...
И тут он услышал, как кто-то четко и связно сказал:
– Не надо звонить. Не надо звонить, папа.
Николай был ошеломлен. Этот голос... Он очень напоминал Ванин голос, но слова звучали так чисто... так правильно. Как никогда не звучали раньше. Неужели его сын может говорить?
Это заставило его на время забыть про боль. Он схватил себя за горло, с трудом сдерживая подступившую тошноту, и нагнулся над сыном.
– Ваня... Это ты сейчас говорил?
Сын по-прежнему сидел неподвижно. Николай оглянулся, словно надеялся найти странного пересмешника, говорившего Ваниным голосом. Но... В доме никого не было. И не могло быть.
– Ваня!
Мальчик вздрогнул, будто его ударили. «Вернулся!»
– Ванечка! Ты МОЖЕШЬ говорить? Да? Ты можешь?
Сын посмотрел на него круглыми глазами, и вдруг Николай увидел слезы, копившиеся в уголках. Прозрачные, большие слезы. Ресниц у мальчика почти не было, слезы сорвались и скатились по белым щекам. Ваня плакал. Он всхлипывал и дрожал, словно увидел ТАМ, где он только что побывал, что-то страшное...
– Ванечка... Ну что с тобой? – Николай обнял мальчика, прижал его нелепую, напоминавшую шахматную ладью, голову к груди. – Не бойся. Все хорошо. Все хорошо.
Странно, но он сам в это не верил. Он чувствовал, что все совсем не хорошо. Что-то было не так. Не так, как обычно.
Вроде бы ничего особенного, если не считать невесть откуда взявшейся головной боли, но...
– Е... адо... онить... Е... адо...
И опять. Те же слова, но теперь уже на знакомом, родном, ВАНИНОМ языке. «Не надо звонить. Почему?»
– Почему, мальчик? Ты же хочешь...
Он не успел договорить. Ваня внезапно вскочил со стула и бросился в комнату. Николай не смог его остановить. Движения сына, обычно медленные и какие-то УГЛОВАТЫЕ, сейчас были резкими. Правда, в них проглядывала принужденность марионетки, послушной невидимым ниточкам, но от медлительности не осталось и следа.
Ваня рывком распахнул дверь в комнату и бросился к стулу, на котором Николай обычно оставлял мобильный.
В доме телефон не работал. Эта бестолковая вещица вела себя совершенно по-человечески. На маленьком экране светилась надпись: «Поиск сети». Он тоже что-то искал. Как все мы – что-то ищем.
Николай ставил рядом с розеткой стул, подключал телефон к зарядному устройству и оставлял его на ночь. Так было и в этот раз.
И сейчас...
Николай с трудом поспевал за сыном. Он замер на пороге, глядя, как Ваня схватил маленький «Сименс», дернул изо всей силы за черный провод («Он даже не стал выключать его из розетки, просто дернул, и все» – пронеслось в голове) и с размаху бросил телефон на пол. Аппарат хрустнул, и панель василькового цвета рассыпалась в мелкие брызги.
Но Ване этого показалось мало. Он поднял ногу, большую и круглую, как у слоненка (подбирать обувь из-за необычной ширины ступни всегда было непросто) и с силой опустил ее– так, что половицы задрожали.
Мобильный что-то пищал и шипел. Он сопротивлялся, как живое существо, и Николаю почудилось, что Ваня давит какую-то опасную ядовитую тварь. В тот момент он был настоящим Рыцарем Белой Луны. Бесстрашным и решительным. Казалось, глупая резиновая маска «дауна» на его лице смялась, подалась, еще немного, и под ней проступят настоящие, ПОДЛИННЫЕ черты его лица...
Но это длилось совсем недолго – несколько мгновений. Ванино лицо снова стало круглым и... бессмысленным. Из уголка рта показалась блестящая дорожка слюны.
Николай подошел к нему и привычным движением утер мальчику рот
– Зачем ты, сынок..
Ваня молчал. Бесполезно было спрашивать его о чем-то.
И дальше произошло то, что уже было сегодня утром. Совсем недавно. Ваня обхватил голову Николая и крепко прижал к груди Они словно поменялись ролями: теперь он жалел отца.
И... странное дело Боль, шипя и извиваясь, снова стала куда-то уползать. Прятаться. Она не исчезла совсем, но она УМЕНЬШИЛАСЬ. Будто съежилась от одного прикосновения потных и прохладных ладошек. Она... БОЯЛАСЬ?! Да?
Николай не знал, сколько это продолжалось. Он бы хотел, чтобы это длилось как можно дольше. Сын..
Раздавшийся внезапно сухой треск заставил его очнуться. Этот звук, ослабленный расстоянием и ветром, звучал не так уж грозно. Не так уж и пугающе. Но... он таил в себе что-то нехорошее. Тревожное. Он напоминал далекую автоматную очередь.
Николай понял это и почувствовал, как Ваня вздрогнул, сильно, всем рыхлым мягким телом.
– Адо... ити...
– Что.
– Ам... адо... ити... – почти по складам повторил Ваня, заглядывая отцу в глаза, будто надеясь увидеть в них искру понимания. Проблеск сознания.
– Надо идти? Зачем? Куда?
– Адо... ити... – Пухлая ладошка обхватила его руку. Ваня тащил его за собой, и почему-то... Николай не сопротивлялся. Теперь он чувствовал себя так, будто был где-то далеко, в каком-то чужом, угрожающем мире, и единственным проводником, знающим безопасный путь, был Рыцарь Белой Луны.
Ноги были словно чужие. Он с трудом переставлял их. Они прошли через летнюю веранду, и Николай бросил взгляд на недоеденную яичницу. Рядом со сковородкой лежал кусок хлеба, на масле отпечатался полукруг Ваниных зубов Они вышли на заднее крыльцо. – Уда... – сказал Ваня и махнул рукой. «Туда... Зачем?» Но он не сказал это вслух. Он просто послушно пошел за сыном.
Сержик с мамой возвращались домой. Первый день международной конференции, посвященной проблемам ренату рации структуры белка (что это такое, Лена не знала, но сын объяснил: «Это как из яичницы вывести цыплят. Проще говоря, изобрести эликсир вечной молодости и бессмертия, если тебе так понятнее»), закончился.
Сержик вышел из зала, нагруженный различными проспектами, монографиями и статьями.
– За ночь прочитаю, – объявил он. – Оказывается, я немного отстал от жизни. Те же самые идеи уже полтора года разрабатывают в Калтехе, – и, увидев Ленин изумленный взгляд, пояснил: – В Калифорнийском технологическом университете.
Им предстояла дорога через весь город, с юга Москвы на северо-запад. Машина была на даче, поэтому (учитывая торжественность момента) решено было ехать на такси. Чтобы почетный гость международной конференции тащился в такую жару на метро... Как-то несолидно.
За то время, что они ехали, Сержик успел прочесть водителю целую лекцию об экономичных режимах езды, порекомендовал использовать определенные марки моторных масел и заметил, что клапана немного стучат. «Думаю, на третьем цилиндре», – сказал он веско.
Отец-то ничего, он давно уже привык к подобным вещам, а водитель оказался немного нервным мужчиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
«Фермерский» хлеб и ферзиковское масло – сочетание идеальное. Почти как кирзовые сапоги и портянки. Это как раз тот случай, когда результат представляет собой нечто большее, чем просто сумма слагаемых.
«Фермерский» хлеб – круглый каравай из муки непонятного цвета: не белой, не черной и не серой. Сам по себе он не так вкусен. И масло такое же – когда его намазываешь на батон, купленный в Москве, особого вкуса не чувствуешь. Но вместе получается что-то замечательное. Неповторимое.
Николай намазал два больших куска: Ване и себе. Скоро, с приездом жены, их рацион коренным образом изменится. В нем будут преобладать салаты из свежей зелени и овощей, политые лимонным соком и заправленные оливковым маслом, легкие супы и прорва молочных продуктов – естественно, не таких жирных, как масло! «Сливочное масло?! Кладовая холестерина?! – скажет Лена и наморщит носик. – Нам нужна здоровая пища!»
Не совсем так. Сержику, как выяснилось, пища совсем не нужна, а они с Ваней любят все вкусное. Пусть незатейливое, но вкусное, что почти никогда не оказывается здоровым. Но... Наверное, так устроен мир. Хочешь прожить подольше – ешь суп из щавеля и жуй салат из молодых листочков крапивы. Ну а если хочешь вкусно поесть, то не стоит записывать холестерин в число злейших врагов.
Собственно говоря, это известно давно. Не зря же кулинарная книга так и называется: «Книга о вкусной и здоровой пище». В самом названии подразумевается, что есть пища – вкусная, а есть – здоровая. Яичница с куском «Фермерского» хлеба, намазанным ферзиковским маслом, наверняка открывала бы раздел: «Вкусная». Ну а Ленины рецепты прибавили бы сотню-другую страничек в раздел «Здоровая».
Николай провел ложкой посередине, честно разделив яичницу пополам. Другое деление Ване не понравилось бы, он это знал. Все должно быть честно. От начала и до конца. Поэтому Николай все ел только ложкой, как и Ваня, – с вилкой сын управлялся не очень ловко.
– Ну как? Вкусно?
Ваня улыбнулся и загудел. Несколько кусочков яичного белка вылетели из широко открытого рта и упали обратно в сковородку.
– Ешь, ешь...
Наверное, полагалось бы сказать: «Когда я ем, я глух и нем». Или еще какую-нибудь ерунду в этом духе. Но... Николай помнил, как однажды воспитательница детского сада, куда ходил Сержик, пожаловалась ему:
– Представляете, он сделал мне замечание! «Представляю, – подумал про себя Николай. – Уж я – то ХОРОШО представляю, можете мне поверить!», – а вслух спросил:
– Да вы что? И что же он сказал?
– Мы сели обедать. Кто-то из мальчиков разговаривал, и я его одернула: «Когда я ем, я глух и нем!» А ваш Сережа... «Ваш Сережа...» Это прозвучало как: «А ваш бандит!»
– А ваш Сережа заявил: «Почему же ВЫ тогда болтаете?» Не знаю, может, в вашей семье так принято – чтобы дети делали замечания взрослым...
«Нет, у нас так не принято, – подумал Николай. – У нас вообще не принято делить на взрослых и детей. Мы – семья, вот и все!»
– Нет, нет, ну что вы? Конечно, не принято!
– Вы объясните ему, пожалуйста, как надо разговаривать со старшими!
– Обязательно. – Николай замешкался. Один вопрос не давал ему покоя. Он понимал, что задавать его не стоит, но не смог удержаться: – Простите... А вы в этот момент ели?
– Что?
– Ну, я имею в виду... Вы сами в этот момент обедали? Воспитательница посмотрела на него так, словно он предложил ей задрать юбку и показать всем свои кривые ноги.
– Конечно! А что же я, по-вашему, святым духом должна питаться?
– Нет, нет... Что вы? Не должны. Это мало у кого получается – питаться святым духом.
С тех пор Николай угодил в черный список. «Яблоко от яблони... Вся семейка такая». Правда, Лене удалось немного сгладить конфликт, но ненадолго. До следующего раза.
Николай улыбнулся, вспоминая этот эпизод.
Ваня ничуть не смутился своей оплошностью: он подцепил ложкой выпавшие кусочки и снова отправил их в рот. Он ел с аппетитом, и его оттопыренные уши смешно шевелились.
Николай с улыбкой посмотрел на сына и вдруг понял, что ему есть совершенно не хочется.
Он отложил ложку в сторону. Сын взглянул на него с по дозрением.
– Все нормально... Просто... голова немного болит.
Николай украдкой провел рукой по верхней губе. Крови больше не было, но головная боль, до поры затаившаяся где-то между извилин, снова выползала из своего укрытия, извиваясь скользким блестящим телом.
У него никогда раньше" не болела голова. Нет, ну, может, когда-то и болела по утрам, но тогда причина была ясна: перебрал вечером. А вот так, чтобы ни с того ни с сего... Он помнил, что мать всегда мучалась мигренью. А он ей не верил, думал, как это может быть? Откуда что берется? Ведь должна быть причина.
Мать ходила по квартире бледная, любой шум или яркий свет вызывали у нее болезненную гримасу, иногда она шла в ванную и подолгу стояла под горячим душем, массируя голову, иногда ложилась спать, но это почти никогда не помогало. Боль появлялась и исчезала тогда, когда ей было угодно.
И сейчас, впервые в жизни, Николай на себе почувствовал, что это такое: боль, взявшаяся ниоткуда.
Есть не хотелось. Он даже не мог смотреть на эту яичницу. Если бы он был один, то выкинул бы ее куда подальше. Но рядом сидел сын, и он уплетал отцовскую стряпню с удово льствием.
– Доедай, сынок... Я что-то не хочу.
Николай с силой сжал виски. Ему стало легче, но совсем чуть-чуть. Казалось, дело было в том, что сил не хватало. Вот если бы засунуть голову под какой-нибудь пресс...
Он поднялся. Летняя веранда закружилась перед глазами, но он взял себя в руки.
– Я пойду немножко полежу, а потом сходим в поле, позвоним маме и Сержику, узнаем, когда они приедут. Ладно?
Ваня молчал. Он застыл на месте. Ложка повисла в воздухе, с нее падали капли жидкого желтка. Ваня сидел, уставившись в одну точку, с широко открытым ртом: Николай хорошо видел наполовину пережеванный хлеб, смешанный с яйцом.
– Что с тобой?
Ваня не отвечал. Такое с ним бывало. Правда, редко. Ваня иногда вдруг застывал и оставался неподвижен минуту, а то и две. В это время он был где-то далеко. Словно видел сны, которые забывал сразу же после пробуждения. Сразу же, как только... возвращался в себя.
Николай почувствовал, что боль в его голове медленно, но неумолимо нарастает, будто чья-то невидимая и безжалостная рука поворачивает черную ручку реостата. К горлу подкатила тошнота, еще немного, и его вырвет... Он закрыл глаза...
И тут он услышал, как кто-то четко и связно сказал:
– Не надо звонить. Не надо звонить, папа.
Николай был ошеломлен. Этот голос... Он очень напоминал Ванин голос, но слова звучали так чисто... так правильно. Как никогда не звучали раньше. Неужели его сын может говорить?
Это заставило его на время забыть про боль. Он схватил себя за горло, с трудом сдерживая подступившую тошноту, и нагнулся над сыном.
– Ваня... Это ты сейчас говорил?
Сын по-прежнему сидел неподвижно. Николай оглянулся, словно надеялся найти странного пересмешника, говорившего Ваниным голосом. Но... В доме никого не было. И не могло быть.
– Ваня!
Мальчик вздрогнул, будто его ударили. «Вернулся!»
– Ванечка! Ты МОЖЕШЬ говорить? Да? Ты можешь?
Сын посмотрел на него круглыми глазами, и вдруг Николай увидел слезы, копившиеся в уголках. Прозрачные, большие слезы. Ресниц у мальчика почти не было, слезы сорвались и скатились по белым щекам. Ваня плакал. Он всхлипывал и дрожал, словно увидел ТАМ, где он только что побывал, что-то страшное...
– Ванечка... Ну что с тобой? – Николай обнял мальчика, прижал его нелепую, напоминавшую шахматную ладью, голову к груди. – Не бойся. Все хорошо. Все хорошо.
Странно, но он сам в это не верил. Он чувствовал, что все совсем не хорошо. Что-то было не так. Не так, как обычно.
Вроде бы ничего особенного, если не считать невесть откуда взявшейся головной боли, но...
– Е... адо... онить... Е... адо...
И опять. Те же слова, но теперь уже на знакомом, родном, ВАНИНОМ языке. «Не надо звонить. Почему?»
– Почему, мальчик? Ты же хочешь...
Он не успел договорить. Ваня внезапно вскочил со стула и бросился в комнату. Николай не смог его остановить. Движения сына, обычно медленные и какие-то УГЛОВАТЫЕ, сейчас были резкими. Правда, в них проглядывала принужденность марионетки, послушной невидимым ниточкам, но от медлительности не осталось и следа.
Ваня рывком распахнул дверь в комнату и бросился к стулу, на котором Николай обычно оставлял мобильный.
В доме телефон не работал. Эта бестолковая вещица вела себя совершенно по-человечески. На маленьком экране светилась надпись: «Поиск сети». Он тоже что-то искал. Как все мы – что-то ищем.
Николай ставил рядом с розеткой стул, подключал телефон к зарядному устройству и оставлял его на ночь. Так было и в этот раз.
И сейчас...
Николай с трудом поспевал за сыном. Он замер на пороге, глядя, как Ваня схватил маленький «Сименс», дернул изо всей силы за черный провод («Он даже не стал выключать его из розетки, просто дернул, и все» – пронеслось в голове) и с размаху бросил телефон на пол. Аппарат хрустнул, и панель василькового цвета рассыпалась в мелкие брызги.
Но Ване этого показалось мало. Он поднял ногу, большую и круглую, как у слоненка (подбирать обувь из-за необычной ширины ступни всегда было непросто) и с силой опустил ее– так, что половицы задрожали.
Мобильный что-то пищал и шипел. Он сопротивлялся, как живое существо, и Николаю почудилось, что Ваня давит какую-то опасную ядовитую тварь. В тот момент он был настоящим Рыцарем Белой Луны. Бесстрашным и решительным. Казалось, глупая резиновая маска «дауна» на его лице смялась, подалась, еще немного, и под ней проступят настоящие, ПОДЛИННЫЕ черты его лица...
Но это длилось совсем недолго – несколько мгновений. Ванино лицо снова стало круглым и... бессмысленным. Из уголка рта показалась блестящая дорожка слюны.
Николай подошел к нему и привычным движением утер мальчику рот
– Зачем ты, сынок..
Ваня молчал. Бесполезно было спрашивать его о чем-то.
И дальше произошло то, что уже было сегодня утром. Совсем недавно. Ваня обхватил голову Николая и крепко прижал к груди Они словно поменялись ролями: теперь он жалел отца.
И... странное дело Боль, шипя и извиваясь, снова стала куда-то уползать. Прятаться. Она не исчезла совсем, но она УМЕНЬШИЛАСЬ. Будто съежилась от одного прикосновения потных и прохладных ладошек. Она... БОЯЛАСЬ?! Да?
Николай не знал, сколько это продолжалось. Он бы хотел, чтобы это длилось как можно дольше. Сын..
Раздавшийся внезапно сухой треск заставил его очнуться. Этот звук, ослабленный расстоянием и ветром, звучал не так уж грозно. Не так уж и пугающе. Но... он таил в себе что-то нехорошее. Тревожное. Он напоминал далекую автоматную очередь.
Николай понял это и почувствовал, как Ваня вздрогнул, сильно, всем рыхлым мягким телом.
– Адо... ити...
– Что.
– Ам... адо... ити... – почти по складам повторил Ваня, заглядывая отцу в глаза, будто надеясь увидеть в них искру понимания. Проблеск сознания.
– Надо идти? Зачем? Куда?
– Адо... ити... – Пухлая ладошка обхватила его руку. Ваня тащил его за собой, и почему-то... Николай не сопротивлялся. Теперь он чувствовал себя так, будто был где-то далеко, в каком-то чужом, угрожающем мире, и единственным проводником, знающим безопасный путь, был Рыцарь Белой Луны.
Ноги были словно чужие. Он с трудом переставлял их. Они прошли через летнюю веранду, и Николай бросил взгляд на недоеденную яичницу. Рядом со сковородкой лежал кусок хлеба, на масле отпечатался полукруг Ваниных зубов Они вышли на заднее крыльцо. – Уда... – сказал Ваня и махнул рукой. «Туда... Зачем?» Но он не сказал это вслух. Он просто послушно пошел за сыном.
Сержик с мамой возвращались домой. Первый день международной конференции, посвященной проблемам ренату рации структуры белка (что это такое, Лена не знала, но сын объяснил: «Это как из яичницы вывести цыплят. Проще говоря, изобрести эликсир вечной молодости и бессмертия, если тебе так понятнее»), закончился.
Сержик вышел из зала, нагруженный различными проспектами, монографиями и статьями.
– За ночь прочитаю, – объявил он. – Оказывается, я немного отстал от жизни. Те же самые идеи уже полтора года разрабатывают в Калтехе, – и, увидев Ленин изумленный взгляд, пояснил: – В Калифорнийском технологическом университете.
Им предстояла дорога через весь город, с юга Москвы на северо-запад. Машина была на даче, поэтому (учитывая торжественность момента) решено было ехать на такси. Чтобы почетный гость международной конференции тащился в такую жару на метро... Как-то несолидно.
За то время, что они ехали, Сержик успел прочесть водителю целую лекцию об экономичных режимах езды, порекомендовал использовать определенные марки моторных масел и заметил, что клапана немного стучат. «Думаю, на третьем цилиндре», – сказал он веско.
Отец-то ничего, он давно уже привык к подобным вещам, а водитель оказался немного нервным мужчиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78