Ваня вскинул автомат, правая рука нащупала ребристую рукоять, палец лег на спусковой крючок, и лицо этого старика... Оно изменилось. Оно стало злым и некрасивым. Старик ощерился, обнажив коричневые от табака зубы, глаза превратились в два тонких булавочных острия, казалось, они прокалывают Ванину грудь, пытаясь добраться до сердца, и за секунду до того, как Ваня успел нажать на спусковой крючок, старик прыгнул на него, сбивая с ног.
Одиночный выстрел громко прозвучал в тишине, Ваня почувствовал, как автомат вырвался у него из рук и полетел куда-то в сторону.
Худой злой старик оказался неожиданно сильным, он схватил Ванины запястья и резко нажал – так, что Ваня, застонав, упал на колени. Затем старик уперся своим коленом ему в грудь и повалил на спину.
Старик по-прежнему щерился, но уже как-то по-другому. Словно от боли. На его выцветшей военной рубашке, рядом с левой подмышкой, в двух сантиметрах от кармана, красовалась маленькая дырочка с аккуратными, будто оплавленными, краями.
– Я же говорил тебе, что это не игрушка. Ты что, спятил?
Ваня приготовился зажмуриться. Сейчас старик будет его бить... Но старик просто сидел на нем, уперев колено в грудь, и крепко держал за руки. Кровь, которая, казалось, была на нем, куда-то исчезла. Только под мышкой, там, рядом с дырочкой... Рубашка прилипла к телу и потемнела.
– Ты что, решил перестрелять всех алкоголиков в округе? – Старик говорил сухим каркающим голосом, но не зло, а как-то... сварливо. – Тогда тебе потребуются два грузовика патронов, не меньше.
Хватка ослабла. Старик убрал колено с Ваниной груди и встал на ноги. Он задрал рубашку, и Ваня увидел, как струйка темной крови побежала по выпирающим ребрам. Старик, поморщившись, сдавил рану пальцами.
– Царапина, – объявил он. – Просто немного чиркнула и улетела в стратосферу. А могла бы... – Он погрозил мальчику пальцем: – Ну, чего разлегся, вставай!
Он не собирался убивать Ваню. И даже бить не собирался.
Мальчик сел. Руки его дрожали.
– Вот пойдешь в армию... – разглагольствовал старик.
Он подобрал лежащий в траве автомат, отсоединил рожок и ловко передернул затвор. Блестящий патрон выскочил из черной дырки. Старик подобрал его и заправил в магазин. Затем щелкнул рычажком справа – дырка исчезла, скрытая вороненым металлом – и примкнул магазин.
– Так он уже не выстрелит. – Старик почесал в затылке, вспоминая, что он хотел сказать. – Да, так вот... Пойдешь в армию, тогда настреляешься выше крыши. До отрыжки, можно сказать, настреляешься. А меня-то за что? Я что, не открыл тебе вовремя шлагбаум? Шлаг – баум, – он повторил свою жестикуляцию прилежного школьника.
Ваня смотрел на него – все еще с подозрением.
– Ну что, парень? Надо валить отсюда. На выстрел могут сбежаться люди, и тогда... Ты, кстати, – перебил он себя, – случайно, не был в Бронцах?
– Нет. – Для пущей убедительности Ваня помотал головой.
– Значит, это не ты списал мои долги Узбеку?
Старик говорил как-то странно. Загадками. У Вани складывалось впечатление, что он старался шутить, но самому ему было совсем не смешно. Он словно шутил над тем, над чем шутить нельзя.
– Ладно, вижу, что не ты. Слушай мою команду. Рота, подъем! – заорал он и тут же спокойным голосом объяснил: – Это значит, ты должен встать.
Теперь, кажется, все прояснялось. Старик не кричал на него – он просто играл. Это выглядело странным – Ваня никогда не видел такого взрослого (точнее, старого), который играл бы. Но этот... Он сам играл и приглашал в свою игру Ваню.
Мальчик неуклюже, но быстро поднялся.
– Молодец, рядовой! – похвалил старик. – Если и дальше так пойдет, произведу тебя в ефрейторы. Они вместе двинулись вниз, к реке.
– У меня есть собака, Барон, – продолжал старик. – Так ему уже давно пора командовать взводом. Свет не видывал более сообразительной твари. И знаешь, что я тебе хочу сказать? Мой первый командир, капитан Ничай, был гораздо тупее Барона. Правда, парень. Я не вру. Когда мы выезжали на учения, Ничай воровал у солдат тушенку и заставлял их копать по ночам картошку на огородах у гражданских. Ты что думаешь, Барон бы так поступил? – Он остановился и внимательно посмотрел на Ваню. – Я вижу, ты сомневаешься. Ты что, и впрямь думаешь, что Барон стал бы воровать тушенку у солдат? Ну-ка, отвечай!
Ваня широко улыбнулся:
– Нет.
– И правильно, – кивнул Ластычев. Они пошли дальше. – А другой парень, Серега Рогозин... – Он пояснил: – Ну, тут уже я был ротным, а Серега пришел после училища, принял первый взвод, хотя ему и второго-то давать не следовало... Так вот, этот дуболом не умел читать карту. Однажды в ГУЦе – Гороховецкий учебный центр, да ты, наверное, и так знаешь... так вот, в ГУЦе он выдвинулся перед танками на целых восемь километров, хотя ему полагалось оставаться в тылу. Представляешь? Наши, «синие» танки наступают на условного противника, а впереди них мчится Серега Рогозин на двух строевых КамАЗах с прицепленной полевой кухней! В авангарде, так сказать. Ну, деревня он и есть деревня. Потом Серега комиссовался – закосил под язву. Полгода валялся в госпитале, хватался за живот. А у самого рожа, – он взглянул на Ваню, – примерно как у тебя. Я хочу сказать, здоровый он был, как ты. Ты же – здоровый, правда?
Ваня улыбнулся. Эта игра нравилась ему все больше и больше. Он согнул руку в локте, как это делали дядьки в телевизоре, и напряг мышцы.
– Во-во! – обрадовался старик. – И Серега был такой же. Тогда из армии просто так не увольняли. Это уже потом, лет десять спустя, все лишние повалились из нее, как... – Он покрутил пальцами, подбирая нужное слово. Не нашел и решил пропустить. – Как из-под коровьего хвоста. Но Сереге повезло. Да, в общем-то, и армии тоже. Ты, конечно, – он стал серьезным, – не думай, что я очерняю, так сказать. Толковых ребят всегда было больше. Но... бывало всякое. Я ж, собственно, начал про Барона...
Ластычева несло Он наконец-то обрел благодарного слушателя, который готов был терпеливо сносить любые рассказы, байки и откровенные выдумки. Теперь, после стольких лет, Ластычев и сам не разбирал, что есть что.
– Кстати, солдат, как тебя зовут?
– Ваня.
– Отличное имя. Ну а меня можешь звать «товарищ подполковник».
– Товарищ... под... под... поло... – Второе слово никак не давалось.
Ластычев махнул рукой:
– Ну, комбат, если проще. Скажи – комбат.
– Комбат, – неуверенно произнес Ваня. – Комбат, – повторил он.
– Вот так, молодец. Сейчас мы с тобой будем выходить из окружения. В этом деле я мастер. В восемьдесят втором году я вывел из окружения целую роту. Было это под... Не важно. – Он сплюнул под ноги. – В общем, это было, солдат. Я потерял всего четырех бойцов. – Он шумно вздохнул. – Да-а-а...
– Потерял? – Ваня представил, как старик ведет за собой много людей в темном лесу, вроде как здесь, рядом с Бронцами, но только ночью. И четверо из них заблудились и потерялись. На всякий случай он решил не отходить далеко от комбата.
– Потерял, солдат. Грех на мне. Но ты должен понять – там была такая заварушка... – «Почти как сейчас», – промелькнуло в голове Ластычева, но он оборвал свои воспоминания. Знал, что ни к чему хорошему это не приведет. – А потом наш командир полка, подполковник Севастьянов, вручал мне орден.
Ну, знаешь, такая звездочка – вешается на грудь. Понимаешь, о чем я!
Ваня кивнул. Он шел за странным стариком, на плече у которого болтался автомат, и вдруг подумал, что ему очень хочется взять его за руку. Так было спокойнее. Недавний страх рассеялся, как пороховое облачко выстрела, который едва не стал роковым.
– Вот так... Командир был от бога, – сказал Ластычев, подумав: «Ею бы сюда. Уж если он бы не смог разобраться во всей этой ерунде... Во всем этом ИДИОТСТВЕ...»
– Тогда пиши пропало, – добавил он вслух, не замечая, где кончаются мысли и начинаются слова.
Редкий подлесок закончился, и они вышли на открытое пространство. До берега оставалось немногим более двухсот метров.
– Эй! – услышали они крик.
Ластычев резко обернулся, рука схватилась за автомат. Он заметил, что Ваня быстро спрятался за него, и усмехнулся.
– Не бойся, солдат! Тебя я не потеряю.
– Папа... – сказал Ваня и...
Он не рванулся навстречу, не закричал в ответ. Он не выглядел обрадованным. Наоборот, он уцепился за рубашку Ластычева и прижался к его плечу.
– Папка твой? – Ластычев перевел взгляд с фигуры, бежавшей к ним и размахивавшей руками, на мальчика. – Ага, ну понял... Не дрожи, солдат! – сказал он и увидел, что лицо мальчика сморщилось, из глаз потекли слезы.
– Это... Ты это... Ефрейтор! – рявкнул он. И это подействовало. Мальчик вытянулся по стойке «смирно» и перестал дрожать. Почти перестал. – Отставить слезы! Разберемся.
Он опять посмотрел на приближающегося мужчину, зачем-то щелкнул пальцами и стал ждать.
Николай, увидев, что никто не собирается от него убегать, перешел на шаг.
Голос, прочно засевший в голове, как рыболовный крючок – в пальце, изменился. Он изменился за последние несколько минут. Он по-прежнему был очень властным и мог причинить чудовищную боль, но теперь в нем не слышалось былой уверенности.
Он паниковал. Кричал и срывался на визг. Он чего-то боялся. И, кажется, Николай знал чего. Точнее, КОГО боялся этот голос.
«Ваню!» Эту мысль он постарался спрятать как можно глубже, даже не в голове, а где-то в шее, но все равно опасался, что мстительный голос рано или поздно ее найдет. Обнаружит и... разозлится еще сильнее. Когда он понял, что бессмысленно пытаться открыть дверь в дальнем углу бункера, голос приказал ему вернуться наверх, засесть в кустах рядом с будкой и ждать.
Николай послушно ждал, и голос щадил его. Голова болела, но не сильно. Не ТАК сильно, как полчаса назад. Голос... словно берег его, не хотел расходовать понапрасну.
Николай сам не знал, сколько просидел под кустом – в каком-то странном сумрачном оцепенении. Он чувствовал себя машиной, работающей на холостых оборотах – двигатель тарахтит, но особо не старается. Работает ровно настолько, чтобы не заглохнуть.
Так и он. Сидел, тупо уставившись в одну точку, ожидая приказа, он не слышал биения сердца, не замечал, чтобы грудь вздымалась, наполняя легкие воздухом, ноги от долгого сидения в неудобной позе не затекали, руки... были чужие, как две деревяшки. Голос не хотел, чтобы он двигался, и он не двигался.
Сколько это продолжалось, Николай не знал. Внезапно он услышал: «Сейчас!», и вслед за этим раздался выстрел. Выстрел будто послужил сигналом: чему-то нехорошему и злому. Голова Николая снова стала чистой, как белый лист. А потом на него кто-то выплеснул пузырек черной туши.
Лист мгновенно пропитался черной краской, середина покоробилась, и уголки загнулись... Николай вскочил и бросился вперед, на шум выстрела.
Он даже и не думал, что эта реакция выглядит совершенно неестественной – по крайней мере, для него. В другое время, услышав выстрел, он бы поспешил убраться куда подальше, но сейчас... Этот звук не был для него пугающим – только ориентиром.
Он бросился в сторону карьера и, не добегая нескольких десятков метров до ворот, свернул налево, на крутой спуск, уходивший к Оке.
Он бежал во весь дух, пока не увидел Ваню и с ним – какого-то старика в выцветшей рубашке защитного цвета. Старик бодро шел впереди, а Ваня – следом за ним. Они шли прямо к берегу, и...
Николай понял, чего от него хотят. Он закричал: «Эй!», и странная парочка остановилась.
На мгновение он сбился с шага, как лошадь, у которой застрял в подкове здоровенный камень... «Но... Это же... Ваня? Он ведь – мой...»
Боль хлестнула, обожгла мозги – или то, что от них осталось. Ему казалось, что он вдыхает запах паленого, но не снаружи, напротив, эта вонь идет изнутри, из черепа, вырывается из ноздрей, как огненные фонтаны из головы Змея Горыныча, летит вместе с пеплом и сажей... с маленькими комками его поджаренного серого вещества.
Николай обхватил голову руками и застыл на месте. Затем его ноги помимо воли сделали три неуверенных спотыкающихся шага, и он снова помчался вперед.
– Чего это с ним, солдат? Отставить... ефрейтор, – тихо, в сторону сказал Ластычев.
Ваня не ответил. Он с опаской выглядывал из-за плеча комбата.
– Что это он за голову хватается?
– ОНО говорит с ним. ОНО приказывает...
– Слушай, парень, – Ластычев не сводил глаз с бегущего мужчины, – объясни мне наконец, кто такое это ОНО? А? Про что ты мне постоянно толкуешь?
– ОНО... – Ваня и сам не знал, что такое оно. Он не знал ЕГО сущности и не знал нужного слова, которым следовало ее обозначить. Он немного подумал и добавил. – Радио.
– Ага. – Старик оказался понятливым. Ваня даже не ожидал, что он так легко согласится. – Значит, у твоего папки в голове работает радио? Правильно?
– Да...
– Ну что же, это бывает, – спокойно сказал комбат. – Один мой приятель по училищу тоже после контузии стал слышать радио в голове. И все бы ничего, конечно... Наверное, это даже удобно – не надо таскать с собой приемник, не надо тратиться на батарейки, настроился и сиди слушай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78