И каждый немного напрягся.
– Да. Именно так я бы и поступил. Потому что... Эта штука нам не нужна.
– Объект нуждается во всестороннем изучении, – начал Былев.
– После чего он окажется на вооружении, – закончил за него Севастьянов. – Вы не думаете, что это именно то, чего от нас хотят? А? Чтобы мы сами уничтожили друг друга с помощью этой штуки? Потому что это будет экономнее, чем вступать с нами в контакт?
– Я думаю, что мне следует исполнять приказ. И еще я думаю... Прошу меня извинить, товарищ генерал... но я считаю, что и вам тоже – следует исполнять приказ. – Былев покосился на лист бумаги, лежавший на краю стола.
– Отлично. – Генерал рывком поднялся. – Значит, переубедить вас мне не удастся? Былев тоже встал.
– Это не наше частное дело. Мы с вами не уполномочены решать такие вопросы.
– Хорошо, майор. Спасибо, что выслушали. И вам, Залина Александровна, – Севастьянов повернулся к Плиевой, – спасибо. Я надеюсь, что вы сможете четко отразить мою точку зрения в своем рапорте.
Плиева кивнула, Былев с усмешкой посмотрел на нее, как на сообщницу.
– Ладно. Не будем тянуть время. Я принял решение. Я поеду вперед – проводник покажет мне дорогу, а вы, майор, со своей техникой будете следовать за мной. Если дорога окажется в хорошем состоянии...
– Товарищ генерал! – перебил его Былев. – Я считаю, вам следует остаться здесь. Это – мое личное мнение. Можете отразить его в своем рапорте.
– По-моему, вы забываетесь, майор, – начал Севастьянов.
– У меня в машине – аппарат прямой связи с министром обороны. Давайте включим его и уточним все нюансы. Заодно можете высказать министру ваши соображения.
В палатке повисло молчание. Ситуация была патовой.
– Прекрасный сегодня денек... – раздалось с улицы. Дальнейшее произошло мгновенно.
– Прекрасный сегодня денек... – сказал Ластычев.
Эту фразу они повторяли часто, мужчины без женщин, мужчины, воевавшие там, где было мало воды.
Каждое утро они просыпались и, потягиваясь, повторяли эту фразу, пущенную в обиход с легкой руки подполковника Севастьянова.
– Прекрасный сегодня денек, – нарочито бодро говорили они, независимо от того, какая была погода. – Отличный денек для того, чтобы умереть...
Они говорили это, не задумываясь, повторяли, чтобы поднять себе настроение. И – странное дело! – это срабатывало. Если с самого утра даешь себе такую установку, то все кажется мелким и пустым по сравнению с одной целью – дожить до вечера. Чтобы назавтра начать все сначала. Правда, не всегда и не всем это удавалось – дожить до вечера. присел, хватая его за подколенные сгибы, и потянул на себя. Капитан упал. Ботинки капитана торчали из подмышек Ластычева. Он поднял ногу и резко опустил ее на грудь Некрасову. И быстро побежал к уазику, придерживая сваливающиеся штаны.
Бойцы Некрасова среагировали мгновенно. Они бросились ему наперерез, и на какое-то мгновение Ластычеву показалось, что он не успеет. Он одним прыжком вскочил на капот и вторым – словно каскадер в голливудском фильме – оказался на водительском сиденье, успев развернуться в воздухе на сто восемьдесят градусов. Ключи торчали в замке.
Он увидел, что Некрасов приподнялся и закричал:
– Не стрелять! Не стрелять!
«Спасибо, парень!» – мысленно сказал Ластычев, заводя двигатель.
В конце концов, они оба были спецназовцы и поняли друг друга без слов, на языке грубых мужских жестов.
Ластычев должен был ударить капитана лбом прямо в переносицу или чуть ниже – такой удар отключает противника, лишая возможности сопротивляться, – но он ударил в лоб. Он должен был резко потянуть Некрасова за подколенные сгибы, чтобы капитан ударился об асфальт затылком, – но он потянул помягче, чуть-чуть затормозил движение, чтобы парень успел сгруппироваться и прийти на спину, убрать голову. И, наконец, в завершающей фазе полагалось убить противника – наступить ему ногой на кадык, – но Ластычев ткнул его пяткой в грудь.
Он не хотел его убивать. И даже не нанес ощутимого вреда.
И Некрасов это отлично понял. Поэтому и крикнул: «Не стрелять!» Да и сигарет ему было не жалко.
Ластычев мчался по шоссе, выискивая глазами поворот на лесную дорогу. Он не удержался – на ходу повернул к себе чемоданчик и щелкнул замками. Чемоданчик был до отказа набит аккуратными кирпичиками пластита. Тогда он успокоился и понял, что все делает правильно.
Во всяком случае, Севастьянов его одобрил бы.
– Прекрасный сегодня денек! – сказал Ластычев. Он выбросил руки вперед и, схватив Некрасова за отвороты куртки, ударил его головой в лицо, тут же, не останавливаясь,
– Это ваш проводник? – шипел Былев на генерала. – Человек, которому вы доверяете? Бывший боевой офицер, да?
– Да. Боевой офицер, – повторил Севастьянов. Повторил только то, что счел нужным повторить. Слово «бывший» оказалось лишним.
Он знал, что времени у него не так уж и много.
Ластычев бросился с чемоданчиком к ЭТОЙ ШТУКОВИНЕ. Теперь она не жужжала.
Это напоминало две тарелки, сложенные вместе донышками кверху. ШТУКОВИНА казалась сделанной из цельного куска какого-то переливающегося металла. Ластычев посмотрел на нее и снова поразился, что она выглядит так, будто сделана из цельного куска. Нигде ни шва, ни заклепки, ни даже маленького зазора.
Но едва он подошел к ней, в ШТУКОВИНЕ бесшумно открылся люк и опустился какой-то пандус, словно приглашая его войти.
Ластычев опасливо осмотрелся. Внутри мерцали какие-то разноцветные лампочки, расположенные по кругу, но ничего похожего на кресла или стулья не было. И вообще – внутри никого и ничего не было, только мерцание лампочек.
Он зашел и принялся выкладывать взрывчатку на пол.
– «Этот День Побе-э-эды... Порохом пропах...» Вот привязалась чертова песня...-бормотал он, пытаясь вспомнить слова, и никак не мог. Тогда он начинал заново.
Наконец пластит лежал аккуратными кучками на полу.
– Ого! А где же...
На дне чемоданчика он увидел две гранаты.
– А вы, Николай Михайлович, однако, ковбой... Без де тонаторов... Лихо! Денек-то и впрямь прекрасный, теперь уж это бесспорно.
Время поджимало. Он должен был торопиться.
– Ну что же? Вас приветствует командир корабля подполковник Ластычев. Пристегните ремни, взлетаем! – Он поставил пустой чемоданчик на попа, сел сверху и положил гранату под ногу.
– Кажется, я все успел сегодня сделать. – Он немного подумал, вспоминая, потом нагнулся и выдернул чеку. Для верности – чтобы не передумать – выбросил ее наружу. Теперь достаточно было приподнять ногу...
– Ах да, подполковник Севастьянов – вы позволите мне вас так называть? – я же не успел составить подробную карту с указанием грибных мест. Лисички здесь... Ох! – Он зажмурился. – Ну ладно. Кстати, пока не загорелась надпись «Не курить!»
Он достал сигареты, положил пачку перед собой, одну сигарету вставил в рот... И вспомнил, что у него нет ни спичек, ни зажигалки.
– Эх, капитан Ластычев! – укоризненно сказал он. Теперь он снова был капитаном. Как тогда, там... «где было мало воды...» – Поспешишь – людей насмешишь! Впрочем, это – вредная привычка. Будем считать, что я проявил силу воли и бросил.
Сигарета полетела следом за чекой.
Ну а теперь настала очередь самого главного. Теперь он мог это сделать.
– А что, может, человек рождается для того, чтобы работать обходчиком на занюханном переезде, жить, как вошь, и постоянно трескать горючую гадость? – Он сказал это громко, вслух, больше не опасаясь, что у него не найдется достойного ответа. – Вот уж нет, ребята... Вот уж нет. Кто угодно – но только не я.
На этом следовало поставить точку. Это была хорошая точка. Не стоило больше ерничать и шутить над тем, над чем шутить нельзя.
Он убрал ногу.
ЭПИЛОГ
Залина положила лист на стол. Руки у нее дрожали, и она подумала, что не сможет удержать бумагу в руках.
Впервые она почувствовала себя незащищенной, хотя здесь, на Лубянке, это выглядело смешно. И все же...
Мыслями она не раз возвращалась к событиям того лета, к тому, что случилось три года назад.
Она снова и снова анализировала все, досконально, по пунктам, и приходила к заключению, что все сделала правильно. Она не сомневалась, что ее вывод был верным и Сева стьянов поступил верно...
Точнее, хотел поступить, но за него это сделал другой. Борис Ластычев, обходчик с железнодорожного переезда. Пусть так. Но цель все же была достигнута.
Генерала так и выпроводили на пенсию без третьей звезды. Впрочем, он не сильно-то и расстраивался. Майор Былев, конечно, написал подробный рапорт, рассказал обо всем случившемся, потом было проведено служебное расследование, но никто так и не смог докопаться, откуда у Ластычева взялась взрывчатка.
Когда следователь спросил об этом ее, она честно ответила: «Не знаю. Но ведь, когда его задержали, у него был автомат, значит, и взрывчатка могла быть где-то припрятана».
Правда, эта версия продержалась недолго, по номерам удалось выяснить, что автомат числится за Ферзиковским РОВД, и именно его получил, заступая в наряд, сержант Попов, чье обезображенное тело нашли в заброшенном бункере на берегу Оки.
Вопрос со взрывчаткой снова повис в воздухе.
Конечно, сама-то она догадывалась. Она видела, как Не красов украдкой передал Севастьянову какую-то фотографию в рамке. Подозревать капитана в излишней, практически девичьей, сентиментальности было бы глупо. В самом деле, не свою же фотографию он ему дарил? Чью – Плиева не разглядела, но ей казалось, что между взрывчаткой и фотографией была какая-то связь. Хотя бы потому, что этой фотографии самое место лежать в чемоданчике Севастьянова, который исчез вместе с машиной и Ластычевым. Они все буквально испарились – настолько велика была сила взрыва.
Скорее всего, Ластычев погиб вместе с объектом. Сказать что-то определенное было трудно, никаких фрагментов человеческого тела обнаружено не было, да их и не могло остаться при таком взрыве... но и из ЗОНЫ Ластычев тоже не вышел.
Из ЗОНЫ удалось спастись только трем людям – опять же, если считать первую, удачную (хотя – это как посмотреть) попытку Ластычева. Кроме него удалось выйти некоему Дмитрию Александровичу Мезенцеву, нигде не работающему, и журналисту серпуховской газеты «Новости дня» Владимиру Соловьеву.
Оба шли открыто, не таясь. Точнее, Мезенцев шел, а Со ловьев – бежал, даже не реагируя на окрики. Оба двигались по шоссе Таруса – Калуга в сторону Тарусы и вышли прямо к сгоревшему бензовозу.
Соловьев был сильно возбужден и почему-то обвинял в страшных злодеяниях капитана спецназа Некрасова. Сначала это казалось странным (хотя в той ситуации мало что могло показаться странным), ведь журналист никак не мог знать, кто командует отдельной ротой спецназа Тульской дивизии ВДВ, и тем более не мог знать, что Некрасов здесь окажется.
Залина предположила, что речь идет о каком-то неизученном способе передачи информации, которую, безусловно, передала эта самая ШТУКА, но немного позже все стало на свои места. Когда привели второго задержанного – Мезенцева, Соловьев опознал его как капитана Некрасова.
Мезенцев вел себя вызывающе. Он все время глумливо ухмылялся и почесывал кулаки. Даже когда капитан Некрасов (настоящий, а не самозванец) предложил Залине свою помощь – применить кое-какие специальные навыки для вытягивания нужной информации – Мезенцева это нисколько не испугало. Он только засмеялся и закричал: «Давай!» Его пришлось приковать наручниками к стулу.
Все это были первые допросы, на месте. Потом Плиева еще неоднократно встречалась со своими подопечными.
Соловьев показал, что на его глазах Мезенцев убил двух человек. Убийство тракториста в деревне Гурьево доказать не удалось, зато убийство Юрия Малышкина (его с трудом опознали судебные медики по отдельным приметам, в Гурьеве нашли его куртку с документами, а в Черкасове – обломки принадлежавшего ему мотоцикла) было заснято Соловьевым на фотопленку.
Еще через несколько дней выяснилось, что убитый Малышкин был тот еще фрукт, на Симферопольском шоссе он нанес тяжелое ранение водителю КамАЗа Белозерцеву, и, если бы не своевременная помощь напарника (он погрузил раненого в машину и помчался в больницу, включив все огни и фары, одной рукой крутя руль, а второй – непрерывно давя на клаксон), то мужик не выжил бы.
Мезенцев не отпирался, но и не сознавался. На любые вопросы следователя (и Залины, присутствовавшей на всех допросах) он начинал нести какую-то ахинею, причем главным действующим лицом снова выступал капитан спецназа Некрасов.
Все прояснилось, когда удалось установить, где проживал в последнее время Мезенцев, – этот адрес он назвал в аэроклубе. О том, что они вместе прыгали с парашютом, опять-таки поведал Соловьев.
В однокомнатной квартире в Протвине, которую снимал Мезенцев, нашли несколько рукописей, где главным героем был капитан спецназа Некрасов. Налицо было даже совпадение внешности придуманного героя с реальным человеком, и Залина, после некоторого колебания, попросила Некрасова ознакомиться с написанным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Да. Именно так я бы и поступил. Потому что... Эта штука нам не нужна.
– Объект нуждается во всестороннем изучении, – начал Былев.
– После чего он окажется на вооружении, – закончил за него Севастьянов. – Вы не думаете, что это именно то, чего от нас хотят? А? Чтобы мы сами уничтожили друг друга с помощью этой штуки? Потому что это будет экономнее, чем вступать с нами в контакт?
– Я думаю, что мне следует исполнять приказ. И еще я думаю... Прошу меня извинить, товарищ генерал... но я считаю, что и вам тоже – следует исполнять приказ. – Былев покосился на лист бумаги, лежавший на краю стола.
– Отлично. – Генерал рывком поднялся. – Значит, переубедить вас мне не удастся? Былев тоже встал.
– Это не наше частное дело. Мы с вами не уполномочены решать такие вопросы.
– Хорошо, майор. Спасибо, что выслушали. И вам, Залина Александровна, – Севастьянов повернулся к Плиевой, – спасибо. Я надеюсь, что вы сможете четко отразить мою точку зрения в своем рапорте.
Плиева кивнула, Былев с усмешкой посмотрел на нее, как на сообщницу.
– Ладно. Не будем тянуть время. Я принял решение. Я поеду вперед – проводник покажет мне дорогу, а вы, майор, со своей техникой будете следовать за мной. Если дорога окажется в хорошем состоянии...
– Товарищ генерал! – перебил его Былев. – Я считаю, вам следует остаться здесь. Это – мое личное мнение. Можете отразить его в своем рапорте.
– По-моему, вы забываетесь, майор, – начал Севастьянов.
– У меня в машине – аппарат прямой связи с министром обороны. Давайте включим его и уточним все нюансы. Заодно можете высказать министру ваши соображения.
В палатке повисло молчание. Ситуация была патовой.
– Прекрасный сегодня денек... – раздалось с улицы. Дальнейшее произошло мгновенно.
– Прекрасный сегодня денек... – сказал Ластычев.
Эту фразу они повторяли часто, мужчины без женщин, мужчины, воевавшие там, где было мало воды.
Каждое утро они просыпались и, потягиваясь, повторяли эту фразу, пущенную в обиход с легкой руки подполковника Севастьянова.
– Прекрасный сегодня денек, – нарочито бодро говорили они, независимо от того, какая была погода. – Отличный денек для того, чтобы умереть...
Они говорили это, не задумываясь, повторяли, чтобы поднять себе настроение. И – странное дело! – это срабатывало. Если с самого утра даешь себе такую установку, то все кажется мелким и пустым по сравнению с одной целью – дожить до вечера. Чтобы назавтра начать все сначала. Правда, не всегда и не всем это удавалось – дожить до вечера. присел, хватая его за подколенные сгибы, и потянул на себя. Капитан упал. Ботинки капитана торчали из подмышек Ластычева. Он поднял ногу и резко опустил ее на грудь Некрасову. И быстро побежал к уазику, придерживая сваливающиеся штаны.
Бойцы Некрасова среагировали мгновенно. Они бросились ему наперерез, и на какое-то мгновение Ластычеву показалось, что он не успеет. Он одним прыжком вскочил на капот и вторым – словно каскадер в голливудском фильме – оказался на водительском сиденье, успев развернуться в воздухе на сто восемьдесят градусов. Ключи торчали в замке.
Он увидел, что Некрасов приподнялся и закричал:
– Не стрелять! Не стрелять!
«Спасибо, парень!» – мысленно сказал Ластычев, заводя двигатель.
В конце концов, они оба были спецназовцы и поняли друг друга без слов, на языке грубых мужских жестов.
Ластычев должен был ударить капитана лбом прямо в переносицу или чуть ниже – такой удар отключает противника, лишая возможности сопротивляться, – но он ударил в лоб. Он должен был резко потянуть Некрасова за подколенные сгибы, чтобы капитан ударился об асфальт затылком, – но он потянул помягче, чуть-чуть затормозил движение, чтобы парень успел сгруппироваться и прийти на спину, убрать голову. И, наконец, в завершающей фазе полагалось убить противника – наступить ему ногой на кадык, – но Ластычев ткнул его пяткой в грудь.
Он не хотел его убивать. И даже не нанес ощутимого вреда.
И Некрасов это отлично понял. Поэтому и крикнул: «Не стрелять!» Да и сигарет ему было не жалко.
Ластычев мчался по шоссе, выискивая глазами поворот на лесную дорогу. Он не удержался – на ходу повернул к себе чемоданчик и щелкнул замками. Чемоданчик был до отказа набит аккуратными кирпичиками пластита. Тогда он успокоился и понял, что все делает правильно.
Во всяком случае, Севастьянов его одобрил бы.
– Прекрасный сегодня денек! – сказал Ластычев. Он выбросил руки вперед и, схватив Некрасова за отвороты куртки, ударил его головой в лицо, тут же, не останавливаясь,
– Это ваш проводник? – шипел Былев на генерала. – Человек, которому вы доверяете? Бывший боевой офицер, да?
– Да. Боевой офицер, – повторил Севастьянов. Повторил только то, что счел нужным повторить. Слово «бывший» оказалось лишним.
Он знал, что времени у него не так уж и много.
Ластычев бросился с чемоданчиком к ЭТОЙ ШТУКОВИНЕ. Теперь она не жужжала.
Это напоминало две тарелки, сложенные вместе донышками кверху. ШТУКОВИНА казалась сделанной из цельного куска какого-то переливающегося металла. Ластычев посмотрел на нее и снова поразился, что она выглядит так, будто сделана из цельного куска. Нигде ни шва, ни заклепки, ни даже маленького зазора.
Но едва он подошел к ней, в ШТУКОВИНЕ бесшумно открылся люк и опустился какой-то пандус, словно приглашая его войти.
Ластычев опасливо осмотрелся. Внутри мерцали какие-то разноцветные лампочки, расположенные по кругу, но ничего похожего на кресла или стулья не было. И вообще – внутри никого и ничего не было, только мерцание лампочек.
Он зашел и принялся выкладывать взрывчатку на пол.
– «Этот День Побе-э-эды... Порохом пропах...» Вот привязалась чертова песня...-бормотал он, пытаясь вспомнить слова, и никак не мог. Тогда он начинал заново.
Наконец пластит лежал аккуратными кучками на полу.
– Ого! А где же...
На дне чемоданчика он увидел две гранаты.
– А вы, Николай Михайлович, однако, ковбой... Без де тонаторов... Лихо! Денек-то и впрямь прекрасный, теперь уж это бесспорно.
Время поджимало. Он должен был торопиться.
– Ну что же? Вас приветствует командир корабля подполковник Ластычев. Пристегните ремни, взлетаем! – Он поставил пустой чемоданчик на попа, сел сверху и положил гранату под ногу.
– Кажется, я все успел сегодня сделать. – Он немного подумал, вспоминая, потом нагнулся и выдернул чеку. Для верности – чтобы не передумать – выбросил ее наружу. Теперь достаточно было приподнять ногу...
– Ах да, подполковник Севастьянов – вы позволите мне вас так называть? – я же не успел составить подробную карту с указанием грибных мест. Лисички здесь... Ох! – Он зажмурился. – Ну ладно. Кстати, пока не загорелась надпись «Не курить!»
Он достал сигареты, положил пачку перед собой, одну сигарету вставил в рот... И вспомнил, что у него нет ни спичек, ни зажигалки.
– Эх, капитан Ластычев! – укоризненно сказал он. Теперь он снова был капитаном. Как тогда, там... «где было мало воды...» – Поспешишь – людей насмешишь! Впрочем, это – вредная привычка. Будем считать, что я проявил силу воли и бросил.
Сигарета полетела следом за чекой.
Ну а теперь настала очередь самого главного. Теперь он мог это сделать.
– А что, может, человек рождается для того, чтобы работать обходчиком на занюханном переезде, жить, как вошь, и постоянно трескать горючую гадость? – Он сказал это громко, вслух, больше не опасаясь, что у него не найдется достойного ответа. – Вот уж нет, ребята... Вот уж нет. Кто угодно – но только не я.
На этом следовало поставить точку. Это была хорошая точка. Не стоило больше ерничать и шутить над тем, над чем шутить нельзя.
Он убрал ногу.
ЭПИЛОГ
Залина положила лист на стол. Руки у нее дрожали, и она подумала, что не сможет удержать бумагу в руках.
Впервые она почувствовала себя незащищенной, хотя здесь, на Лубянке, это выглядело смешно. И все же...
Мыслями она не раз возвращалась к событиям того лета, к тому, что случилось три года назад.
Она снова и снова анализировала все, досконально, по пунктам, и приходила к заключению, что все сделала правильно. Она не сомневалась, что ее вывод был верным и Сева стьянов поступил верно...
Точнее, хотел поступить, но за него это сделал другой. Борис Ластычев, обходчик с железнодорожного переезда. Пусть так. Но цель все же была достигнута.
Генерала так и выпроводили на пенсию без третьей звезды. Впрочем, он не сильно-то и расстраивался. Майор Былев, конечно, написал подробный рапорт, рассказал обо всем случившемся, потом было проведено служебное расследование, но никто так и не смог докопаться, откуда у Ластычева взялась взрывчатка.
Когда следователь спросил об этом ее, она честно ответила: «Не знаю. Но ведь, когда его задержали, у него был автомат, значит, и взрывчатка могла быть где-то припрятана».
Правда, эта версия продержалась недолго, по номерам удалось выяснить, что автомат числится за Ферзиковским РОВД, и именно его получил, заступая в наряд, сержант Попов, чье обезображенное тело нашли в заброшенном бункере на берегу Оки.
Вопрос со взрывчаткой снова повис в воздухе.
Конечно, сама-то она догадывалась. Она видела, как Не красов украдкой передал Севастьянову какую-то фотографию в рамке. Подозревать капитана в излишней, практически девичьей, сентиментальности было бы глупо. В самом деле, не свою же фотографию он ему дарил? Чью – Плиева не разглядела, но ей казалось, что между взрывчаткой и фотографией была какая-то связь. Хотя бы потому, что этой фотографии самое место лежать в чемоданчике Севастьянова, который исчез вместе с машиной и Ластычевым. Они все буквально испарились – настолько велика была сила взрыва.
Скорее всего, Ластычев погиб вместе с объектом. Сказать что-то определенное было трудно, никаких фрагментов человеческого тела обнаружено не было, да их и не могло остаться при таком взрыве... но и из ЗОНЫ Ластычев тоже не вышел.
Из ЗОНЫ удалось спастись только трем людям – опять же, если считать первую, удачную (хотя – это как посмотреть) попытку Ластычева. Кроме него удалось выйти некоему Дмитрию Александровичу Мезенцеву, нигде не работающему, и журналисту серпуховской газеты «Новости дня» Владимиру Соловьеву.
Оба шли открыто, не таясь. Точнее, Мезенцев шел, а Со ловьев – бежал, даже не реагируя на окрики. Оба двигались по шоссе Таруса – Калуга в сторону Тарусы и вышли прямо к сгоревшему бензовозу.
Соловьев был сильно возбужден и почему-то обвинял в страшных злодеяниях капитана спецназа Некрасова. Сначала это казалось странным (хотя в той ситуации мало что могло показаться странным), ведь журналист никак не мог знать, кто командует отдельной ротой спецназа Тульской дивизии ВДВ, и тем более не мог знать, что Некрасов здесь окажется.
Залина предположила, что речь идет о каком-то неизученном способе передачи информации, которую, безусловно, передала эта самая ШТУКА, но немного позже все стало на свои места. Когда привели второго задержанного – Мезенцева, Соловьев опознал его как капитана Некрасова.
Мезенцев вел себя вызывающе. Он все время глумливо ухмылялся и почесывал кулаки. Даже когда капитан Некрасов (настоящий, а не самозванец) предложил Залине свою помощь – применить кое-какие специальные навыки для вытягивания нужной информации – Мезенцева это нисколько не испугало. Он только засмеялся и закричал: «Давай!» Его пришлось приковать наручниками к стулу.
Все это были первые допросы, на месте. Потом Плиева еще неоднократно встречалась со своими подопечными.
Соловьев показал, что на его глазах Мезенцев убил двух человек. Убийство тракториста в деревне Гурьево доказать не удалось, зато убийство Юрия Малышкина (его с трудом опознали судебные медики по отдельным приметам, в Гурьеве нашли его куртку с документами, а в Черкасове – обломки принадлежавшего ему мотоцикла) было заснято Соловьевым на фотопленку.
Еще через несколько дней выяснилось, что убитый Малышкин был тот еще фрукт, на Симферопольском шоссе он нанес тяжелое ранение водителю КамАЗа Белозерцеву, и, если бы не своевременная помощь напарника (он погрузил раненого в машину и помчался в больницу, включив все огни и фары, одной рукой крутя руль, а второй – непрерывно давя на клаксон), то мужик не выжил бы.
Мезенцев не отпирался, но и не сознавался. На любые вопросы следователя (и Залины, присутствовавшей на всех допросах) он начинал нести какую-то ахинею, причем главным действующим лицом снова выступал капитан спецназа Некрасов.
Все прояснилось, когда удалось установить, где проживал в последнее время Мезенцев, – этот адрес он назвал в аэроклубе. О том, что они вместе прыгали с парашютом, опять-таки поведал Соловьев.
В однокомнатной квартире в Протвине, которую снимал Мезенцев, нашли несколько рукописей, где главным героем был капитан спецназа Некрасов. Налицо было даже совпадение внешности придуманного героя с реальным человеком, и Залина, после некоторого колебания, попросила Некрасова ознакомиться с написанным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78