Это не так важно. Деньги появятся. Теперь он в это верил. Они все равно будут. Деньги – как тень. Не надо за ней бегать – не догонишь. Надо идти в обратную сторону – к солнцу, тогда они сами побегут за тобой.
Он вспомнил худую коротышку, которая залезала в вертолет первой. Инструктору даже пришлось подсадить ее, иначе ранец, весивший, наверное, столько же, сколько она сама, опрокинул бы ее на спину.
Коротышка сверкнула глазами – вместо «спасибо». Девчонка с характером. Да другая бы, наверное, и не решилась прыгнуть. А эта... Интересно, зачем ей потребовалось прыгнуть? Свои мотивы он понимал, а вот она...
Мезенцев попытался восстановить в памяти ее лицо. У него была хорошая зрительная память, и, кроме того, он знал одну вещь. Если он сейчас создаст в голове образ этой девушки, то через несколько минут, когда снова увидит ее, обязательно найдет в ее лице что-то новое. И это впечатление новизны будет острым. Волнующим. Быть может, даже захватывающим.
Так... Она невысокая. Примерно метр шестьдесят пять. Худая... Ну, сказать что-то определенное о прелестных женских выпуклостях довольно трудно: одежда на ней, как и на всех «перворазниках», была старой и мешковатой. Нет, пока не будем. Грудь, талия и бедра остались под вопросом. Но Ме зенцев, как человек великодушный – и немного романтичный! – наделил образ коротышки упругой круглой грудью, тонкой талией и великолепными бедрами, как у античных статуй. Потом немного подумал и счел наследие античности чересчур тяжеловатым для метра шестидесяти пяти. Несколько движений резца – и бедра стали уже. Да, и плоский живот без всяких противных складок. Дальше!
Худое лицо. Выдающиеся скулы, ямочки на щеках. Нет, не широкие монгольские скулы – просто слегка выдающиеся. И – ямочки. Большие глаза. Не откровенно голубые – ну, такие, кукольно-голубые, а чуть-чуть серые. Голубовато-серые. Отлично! У наружных уголков глаз – сеть тоненьких морщинок, словно она постоянно смеется. (Правда, коротышка в ожидании прыжка ни разу не улыбнулась, но... Можно списать на волнение. Хотя он-то как раз улыбался во все тридцать два зуба. Тридцать – если быть точным. Нижние зубы мудрости так и не вылезли.) Хорошо! Глаза есть. Носик. Носик... Он должен быть таким... Значительным. Мезенцев не любил маленькие носы, они смотрелись как жалкое приложение к двум дырочкам ноздрей. Нос должен быть большим, красиво вы лепленным. Желательно – острым. Точно! У коротышки так и было. Большой острый нос, делавший ее похожей на маленькую птичку. Теперь губки. Пухлые, алые, но Мезенцев не заметил даже следов помады. Это хорошо. Наверное, она их покусывала от волнения, потому они и заалели. И нижняя чуть великовата. Как у представителей какой-то испанской королевской династии. Выпяченная нижняя губа – признак упрямства. Что осталось? Подбородок. Ну уж подбородок может быть любым – при одном условии. Подбородок должен быть один. Различные копии и дубликаты, свисающие, как «лестница к зобу», абсолютно исключены. Это излишество.
Он закрыл глаза, мысленно представил себе образ девушки, которую увидит спустя несколько минут, и сфотографировал этот образ на обратной стороне век – самая надежная фотопленка. И... эта девушка ему понравилась. И даже – сильно понравилась.
Может, дело в том, что у него уже целый год не было ЖЕНЩИНЫ? Нет, различные пьяные интрижки, разумеется, не в счет. Сколько их было? Десятка два, не меньше, но ни одна из них не запомнилась. Ни с одной из этих дам не захотелось встретиться еще раз. Ему нужна была ЖЕНЩИНА. И, странное дело, – зыбкий, неуловимый, идеальный образ ЖЕНЩИНЫ удивительно легко совместился с мысленной фотографией носатой коротышки. Они совпали точно.
Мезенцев задрал голову. В воздухе оставался только один парашют. Это, безусловно, была ОНА. «Это ли не ЗНАК? Она, как ангел, спускается ко мне с небес. Любовь, дарованная небом!»
Он встряхнул плечами, поправил сбившийся от ходьбы ранец и зашагал быстрее. «Знаешь что, Наталья? А пошла ты!..»
Он расхохотался и прибавил шагу.
«День уже прожит не зря. А ведь это – только начало. Что-то будет дальше?»
Он еще не знал, что будет дальше. А и узнал бы – все равно бы не поверил.
Невдалеке от него приземлялась та самая носатая коротышка. Он не стал гадать, как ее зовут. «Носатая коротышка» звучало вполне неплохо. Конечно, он ей об этом не скажет – она наверняка обидится. И зря. Она не поймет, что он не вкладывает никакого отрицательного смысла в эти два слова. Наоборот, для него они звучат ласково. Почти как «любимая» или «милая». Только – повеселее. И не так избито.
Нет, нет. Как бы дальше ни повернулось, он никогда не произнесет это вслух. Но про себя будет звать ее только так. «Моя носатая коротышка!» Он и не заметил, как вкралось слово «моя». Привет оттуда.
«Им, понимаете ли, нужны четкие ориентиры. Они будут бороться только за то, что считают своим. Они всегда стремятся сделать своим то, что для них ценно. И наоборот – то, что „мое“, то для них и ценно. Ну а если это „мое“ приходится с кем-то делить, тогда какое же оно „мое“? Прочь не задумываясь! Радость обладания должна быть абсолютной. Все – или ничего!»
Ехидный внутренний голос заметил: «Это как раз то, что женщины называют „мужским эгоизмом“. Не правда ли?»
«Кой мне черт эта правда? Может быть, женщины и правы. Со своей точки зрения. Но если я попытаюсь эту точку зрения оправдать или, не дай бог, принять, то снова ЗАЗВЕНЮ. А я больше не собираюсь этого делать».
Коротышка приземлялась медленно. В ней было, наверное, вполовину меньше весу, чем в самом Мезенцеве. И от этого она нравилась ему все больше и больше.
Она попыталась вытянуть ноги, но тут же опустила их, словно боялась напрячь раньше времени. Но в этом-то и была ошибка!
«Вытяни и напряги ноги!» – хотел крикнуть Мезенцев. Но она бы все равно его не услышала. А может, дело было в том, что ей тяжело держать ноги на весу? Значит, живот у нее не такой уж и плоский?
«Посмотрим», – подумал Мезенцев. Он даже не заметил, что у него не возникло никаких сомнений. «Посмотрим», словно это было делом давно решенным. Шампанское, потом постель и тщательное разглядывание живота.
Коротышка снова сдвинула и напрягла ноги. Она чуть было не опоздала. Инструктор пугал их неизбежными переломами лодыжек, но Мезенцев почему-то думал, что он преувеличивает. По его мнению, ничем более серьезным, чем обычный вывих, это не грозило. И все-таки – нужно быть осторожней.
Девушка приземлилась. Купол еще медленно опускался, слабый ветерок относил его в сторону востока – туда, где виднелась белая двухэтажная башенка диспетчерской.
Коротышка не удержалась, упала на спину и, как ему показалось, ударилась головой. Хорошо, что на ней шлем с толстым слоем поролона внутри. Ее ноги в маленьких – даже отсюда Мезенцев видел, насколько они маленькие, наверное, у него ладонь больше! – кроссовках смешно задрались вверх. Затем она попыталась встать, но делала это как-то нелепо. По-женски.
Она перекатилась на бок, потом на живот, подтянула под себя колени и, упираясь ладонями в землю, попробовала подняться.
Парашют в это время одним краем лег на траву, и дальше, наверное, все было бы хорошо, если бы не сильный порыв ветра.
Желтый шелк, снова почувствовав знакомую стихию, надулся и потащил за собой маленькое худое тело.
– За нижние стропы! – крикнул Дмитрий. Это вырвалось у него само собой. Инструктаж крепко засел в голове. Им ведь так и говорили: «Если вас все-таки потащит, то не держитесь за ВЕРХНИЕ стропы. Найдите НИЖНИЕ и хорошенько дерните за них!»
Но коротышка вела себя естественно: она дергала за то, что было под рукой, ближе к ней, и от этого купол надувался все больше и больше.
Мезенцев, представляя, насколько глупо он, должно быть, выглядит со стороны, бросился к девушке.
Ранец не болтался за спиной, он был крепко пристегнут. Нет, ранец ему ПОЧТИ не мешал. Но стропы и купол... Они немного стягивали руки. Сзади – ранец, впереди – «запаска», на руках – капроновые стропы и шелк. Он напоминал себе пузатого горбуна, укравшего чужое белье вместе с веревкой и теперь убегающего со всех ног от разгневанной хозяйки.
От этой мысли хотелось смеяться, но он пытался сдерживаться: боялся, что девушка подумает, будто он смеется над ней.
Хорошо, что это был просто порыв ветра – он налетел и стих так же внезапно, как и появился. Мезенцев подбежал к коротышке и, путаясь в своем куполе, попытался нашарить нижние стропы ее парашюта.
В суматохе... И еще оттого, что желтая материя, висевшая у него на руках, не давала толком ничего разглядеть... И, наверное, оттого, что всегда, когда торопишься, происходит что-то нелепое, он нащупал вовсе не стропы. А скорее те лямки, к которым они были пристегнуты. Даже не сами лямки, а тело под ними... В общем, ухватился за грудь коротышки и убедился, что она даже лучше, чем он предполагал.
Он залился краской, на мгновение подумал, стоит ли извиняться или сделать вид, что ничего не случилось, на всякий случай пробормотал что-то невнятное и наконец-то взялся за нижние стропы, хотя это было уже ни к чему – купол медленно опал сам собой.
Мезенцев снова вспомнил про пузатого горбуна, ворующего белье, и теперь уже громко – «Конечно, она все поймет неправильно... Совсем некстати меня разобрало...» – но он ничего не мог с собой поделать – рассмеялся так, что на глазах появились слезы.
– Не вижу ничего смешного. – Девушка пыталась казаться строгой, но она тоже улыбалась. – Если бы вы не помешали, я бы с комфортом доехала до самого аэроклуба.
– Нет, я... – пробовал выдавить из себя Мезенцев, но смех не давал ему говорить. – Я, наверное...
Он помотал головой, пытаясь успокоиться. Коротышка поднялась на ноги и стала потихоньку наматывать стропы на вытянутые руки.
Наконец ему удалось справиться с приступом неожиданного веселья.
– Я, наверное, глупо выглядел со стороны, когда бежал. Да? Девушка на мгновение остановилась, оглядела его с головы до ног.
– Честно говоря, я к вам не присматривалась. Но, по-моему, глупее всех в этой ситуации выгляжу я.
– Нет, ну что вы? – Мезенцеву хотелось чем-нибудь ей помочь, но его руки были заняты.
Он бы снял с нее ранец парашюта и понес сам, но не знал, как расстегивается вся эта сбруя.
– Напротив, вы смотритесь замечательно. Вы... такая решительная, смелая... Если не секрет, почему вы решили прыгнуть?
– А что? Скажете – не женское дело? – И опять этот холодный блеск в глазах. Маленькая женщина с большим ха рактером.
Мезенцев пожал плечами:
– Нет. Но как-то... Непривычно.
– Если честно, я и сама не знаю почему. Просто захотела– и все.
– И все?
– А разве нужна другая причина? Я всегда стараюсь делать только то, что хочу.
«Действительно. Разве нужна другая причина? Делай то, что хочешь. То, что тебе нравится. А ты сам – разве не поступаешь точно так же?»
Наконец коротышка собрала свой парашют, и они вместе направились к аэроклубу. Мезенцев старался делать шаги покороче, чтобы не убегать вперед.
– Не знаю... Я хочу вам чем-нибудь помочь, но... Не знаю чем, – он виновато пожал плечами.
Девушка взглянула на него, снизу вверх. Ее голова доставала ему как раз до груди. До подмышки.
– Просто идите рядом. Этого достаточно. Я боюсь, как бы на нас сверху не посыпались остальные. Ну, те, что были в вертолете. Спортсмены.
– Да? – Мезенцев задрал голову.
Спортсменов обычно бросали с большой высоты. С такой, что и вертолета не видно, особенно когда смотришь против солнца. Сейчас он его тоже не видел, но Дмитрию показалось, что эхо работающих двигателей доносится не сверху, а откуда-то сбоку. Он прищурился, но все равно ничего не смог разглядеть.
– Ну, они же профессионалы, – успокоил он девушку. – Надеюсь, никто не усядется нам на плечи. Коротышка смерила его взглядом.
– Даже если так, думаю, с вами бы ничего не случилось. А вот меня раздавили бы, как муравья.
«Как птичку, – мысленно поправил ее Мезенцев. – Маленькую птичку с острым клювом».
– Простите, как вас зовут? Она удивилась:
– За что вы извиняетесь? Мезенцев смутился:
– Ну, мало ли. Подумаете: вот, увидел красивую девушку и тут же стал к ней приставать...
– А что, разве не так?
– Так, но... Может, вам неприятно...
– Меня зовут Рита. А вас?
Мезенцев покраснел и смутился еще больше. Он отвык. Простые и естественные вещи казались ему... Дикими. Странными. Обычно алкоголь снимал все проблемы, помогал расслабиться и раскрепоститься, но ведь сейчас он не пил. А в его романах героям не приходилось знакомиться с девушками. На то они и герои. Они их спасали, укладывая злодеев штабелями из своего верного «глока» или АКМа, или просто – голыми руками, и спасенные красавицы в порыве благодарности тут же вешались им на шею и шептали в мужественное немытое ухо нежные непристойности: «Возьми меня, красавчик! Я твоя! Ты видишь, как дрожит моя грудь?! Я вся истекаю...» Тьфу!
Мезенцев впервые почувствовал огромный зазор между тем, что он пишет, и реальной жизнью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Он вспомнил худую коротышку, которая залезала в вертолет первой. Инструктору даже пришлось подсадить ее, иначе ранец, весивший, наверное, столько же, сколько она сама, опрокинул бы ее на спину.
Коротышка сверкнула глазами – вместо «спасибо». Девчонка с характером. Да другая бы, наверное, и не решилась прыгнуть. А эта... Интересно, зачем ей потребовалось прыгнуть? Свои мотивы он понимал, а вот она...
Мезенцев попытался восстановить в памяти ее лицо. У него была хорошая зрительная память, и, кроме того, он знал одну вещь. Если он сейчас создаст в голове образ этой девушки, то через несколько минут, когда снова увидит ее, обязательно найдет в ее лице что-то новое. И это впечатление новизны будет острым. Волнующим. Быть может, даже захватывающим.
Так... Она невысокая. Примерно метр шестьдесят пять. Худая... Ну, сказать что-то определенное о прелестных женских выпуклостях довольно трудно: одежда на ней, как и на всех «перворазниках», была старой и мешковатой. Нет, пока не будем. Грудь, талия и бедра остались под вопросом. Но Ме зенцев, как человек великодушный – и немного романтичный! – наделил образ коротышки упругой круглой грудью, тонкой талией и великолепными бедрами, как у античных статуй. Потом немного подумал и счел наследие античности чересчур тяжеловатым для метра шестидесяти пяти. Несколько движений резца – и бедра стали уже. Да, и плоский живот без всяких противных складок. Дальше!
Худое лицо. Выдающиеся скулы, ямочки на щеках. Нет, не широкие монгольские скулы – просто слегка выдающиеся. И – ямочки. Большие глаза. Не откровенно голубые – ну, такие, кукольно-голубые, а чуть-чуть серые. Голубовато-серые. Отлично! У наружных уголков глаз – сеть тоненьких морщинок, словно она постоянно смеется. (Правда, коротышка в ожидании прыжка ни разу не улыбнулась, но... Можно списать на волнение. Хотя он-то как раз улыбался во все тридцать два зуба. Тридцать – если быть точным. Нижние зубы мудрости так и не вылезли.) Хорошо! Глаза есть. Носик. Носик... Он должен быть таким... Значительным. Мезенцев не любил маленькие носы, они смотрелись как жалкое приложение к двум дырочкам ноздрей. Нос должен быть большим, красиво вы лепленным. Желательно – острым. Точно! У коротышки так и было. Большой острый нос, делавший ее похожей на маленькую птичку. Теперь губки. Пухлые, алые, но Мезенцев не заметил даже следов помады. Это хорошо. Наверное, она их покусывала от волнения, потому они и заалели. И нижняя чуть великовата. Как у представителей какой-то испанской королевской династии. Выпяченная нижняя губа – признак упрямства. Что осталось? Подбородок. Ну уж подбородок может быть любым – при одном условии. Подбородок должен быть один. Различные копии и дубликаты, свисающие, как «лестница к зобу», абсолютно исключены. Это излишество.
Он закрыл глаза, мысленно представил себе образ девушки, которую увидит спустя несколько минут, и сфотографировал этот образ на обратной стороне век – самая надежная фотопленка. И... эта девушка ему понравилась. И даже – сильно понравилась.
Может, дело в том, что у него уже целый год не было ЖЕНЩИНЫ? Нет, различные пьяные интрижки, разумеется, не в счет. Сколько их было? Десятка два, не меньше, но ни одна из них не запомнилась. Ни с одной из этих дам не захотелось встретиться еще раз. Ему нужна была ЖЕНЩИНА. И, странное дело, – зыбкий, неуловимый, идеальный образ ЖЕНЩИНЫ удивительно легко совместился с мысленной фотографией носатой коротышки. Они совпали точно.
Мезенцев задрал голову. В воздухе оставался только один парашют. Это, безусловно, была ОНА. «Это ли не ЗНАК? Она, как ангел, спускается ко мне с небес. Любовь, дарованная небом!»
Он встряхнул плечами, поправил сбившийся от ходьбы ранец и зашагал быстрее. «Знаешь что, Наталья? А пошла ты!..»
Он расхохотался и прибавил шагу.
«День уже прожит не зря. А ведь это – только начало. Что-то будет дальше?»
Он еще не знал, что будет дальше. А и узнал бы – все равно бы не поверил.
Невдалеке от него приземлялась та самая носатая коротышка. Он не стал гадать, как ее зовут. «Носатая коротышка» звучало вполне неплохо. Конечно, он ей об этом не скажет – она наверняка обидится. И зря. Она не поймет, что он не вкладывает никакого отрицательного смысла в эти два слова. Наоборот, для него они звучат ласково. Почти как «любимая» или «милая». Только – повеселее. И не так избито.
Нет, нет. Как бы дальше ни повернулось, он никогда не произнесет это вслух. Но про себя будет звать ее только так. «Моя носатая коротышка!» Он и не заметил, как вкралось слово «моя». Привет оттуда.
«Им, понимаете ли, нужны четкие ориентиры. Они будут бороться только за то, что считают своим. Они всегда стремятся сделать своим то, что для них ценно. И наоборот – то, что „мое“, то для них и ценно. Ну а если это „мое“ приходится с кем-то делить, тогда какое же оно „мое“? Прочь не задумываясь! Радость обладания должна быть абсолютной. Все – или ничего!»
Ехидный внутренний голос заметил: «Это как раз то, что женщины называют „мужским эгоизмом“. Не правда ли?»
«Кой мне черт эта правда? Может быть, женщины и правы. Со своей точки зрения. Но если я попытаюсь эту точку зрения оправдать или, не дай бог, принять, то снова ЗАЗВЕНЮ. А я больше не собираюсь этого делать».
Коротышка приземлялась медленно. В ней было, наверное, вполовину меньше весу, чем в самом Мезенцеве. И от этого она нравилась ему все больше и больше.
Она попыталась вытянуть ноги, но тут же опустила их, словно боялась напрячь раньше времени. Но в этом-то и была ошибка!
«Вытяни и напряги ноги!» – хотел крикнуть Мезенцев. Но она бы все равно его не услышала. А может, дело было в том, что ей тяжело держать ноги на весу? Значит, живот у нее не такой уж и плоский?
«Посмотрим», – подумал Мезенцев. Он даже не заметил, что у него не возникло никаких сомнений. «Посмотрим», словно это было делом давно решенным. Шампанское, потом постель и тщательное разглядывание живота.
Коротышка снова сдвинула и напрягла ноги. Она чуть было не опоздала. Инструктор пугал их неизбежными переломами лодыжек, но Мезенцев почему-то думал, что он преувеличивает. По его мнению, ничем более серьезным, чем обычный вывих, это не грозило. И все-таки – нужно быть осторожней.
Девушка приземлилась. Купол еще медленно опускался, слабый ветерок относил его в сторону востока – туда, где виднелась белая двухэтажная башенка диспетчерской.
Коротышка не удержалась, упала на спину и, как ему показалось, ударилась головой. Хорошо, что на ней шлем с толстым слоем поролона внутри. Ее ноги в маленьких – даже отсюда Мезенцев видел, насколько они маленькие, наверное, у него ладонь больше! – кроссовках смешно задрались вверх. Затем она попыталась встать, но делала это как-то нелепо. По-женски.
Она перекатилась на бок, потом на живот, подтянула под себя колени и, упираясь ладонями в землю, попробовала подняться.
Парашют в это время одним краем лег на траву, и дальше, наверное, все было бы хорошо, если бы не сильный порыв ветра.
Желтый шелк, снова почувствовав знакомую стихию, надулся и потащил за собой маленькое худое тело.
– За нижние стропы! – крикнул Дмитрий. Это вырвалось у него само собой. Инструктаж крепко засел в голове. Им ведь так и говорили: «Если вас все-таки потащит, то не держитесь за ВЕРХНИЕ стропы. Найдите НИЖНИЕ и хорошенько дерните за них!»
Но коротышка вела себя естественно: она дергала за то, что было под рукой, ближе к ней, и от этого купол надувался все больше и больше.
Мезенцев, представляя, насколько глупо он, должно быть, выглядит со стороны, бросился к девушке.
Ранец не болтался за спиной, он был крепко пристегнут. Нет, ранец ему ПОЧТИ не мешал. Но стропы и купол... Они немного стягивали руки. Сзади – ранец, впереди – «запаска», на руках – капроновые стропы и шелк. Он напоминал себе пузатого горбуна, укравшего чужое белье вместе с веревкой и теперь убегающего со всех ног от разгневанной хозяйки.
От этой мысли хотелось смеяться, но он пытался сдерживаться: боялся, что девушка подумает, будто он смеется над ней.
Хорошо, что это был просто порыв ветра – он налетел и стих так же внезапно, как и появился. Мезенцев подбежал к коротышке и, путаясь в своем куполе, попытался нашарить нижние стропы ее парашюта.
В суматохе... И еще оттого, что желтая материя, висевшая у него на руках, не давала толком ничего разглядеть... И, наверное, оттого, что всегда, когда торопишься, происходит что-то нелепое, он нащупал вовсе не стропы. А скорее те лямки, к которым они были пристегнуты. Даже не сами лямки, а тело под ними... В общем, ухватился за грудь коротышки и убедился, что она даже лучше, чем он предполагал.
Он залился краской, на мгновение подумал, стоит ли извиняться или сделать вид, что ничего не случилось, на всякий случай пробормотал что-то невнятное и наконец-то взялся за нижние стропы, хотя это было уже ни к чему – купол медленно опал сам собой.
Мезенцев снова вспомнил про пузатого горбуна, ворующего белье, и теперь уже громко – «Конечно, она все поймет неправильно... Совсем некстати меня разобрало...» – но он ничего не мог с собой поделать – рассмеялся так, что на глазах появились слезы.
– Не вижу ничего смешного. – Девушка пыталась казаться строгой, но она тоже улыбалась. – Если бы вы не помешали, я бы с комфортом доехала до самого аэроклуба.
– Нет, я... – пробовал выдавить из себя Мезенцев, но смех не давал ему говорить. – Я, наверное...
Он помотал головой, пытаясь успокоиться. Коротышка поднялась на ноги и стала потихоньку наматывать стропы на вытянутые руки.
Наконец ему удалось справиться с приступом неожиданного веселья.
– Я, наверное, глупо выглядел со стороны, когда бежал. Да? Девушка на мгновение остановилась, оглядела его с головы до ног.
– Честно говоря, я к вам не присматривалась. Но, по-моему, глупее всех в этой ситуации выгляжу я.
– Нет, ну что вы? – Мезенцеву хотелось чем-нибудь ей помочь, но его руки были заняты.
Он бы снял с нее ранец парашюта и понес сам, но не знал, как расстегивается вся эта сбруя.
– Напротив, вы смотритесь замечательно. Вы... такая решительная, смелая... Если не секрет, почему вы решили прыгнуть?
– А что? Скажете – не женское дело? – И опять этот холодный блеск в глазах. Маленькая женщина с большим ха рактером.
Мезенцев пожал плечами:
– Нет. Но как-то... Непривычно.
– Если честно, я и сама не знаю почему. Просто захотела– и все.
– И все?
– А разве нужна другая причина? Я всегда стараюсь делать только то, что хочу.
«Действительно. Разве нужна другая причина? Делай то, что хочешь. То, что тебе нравится. А ты сам – разве не поступаешь точно так же?»
Наконец коротышка собрала свой парашют, и они вместе направились к аэроклубу. Мезенцев старался делать шаги покороче, чтобы не убегать вперед.
– Не знаю... Я хочу вам чем-нибудь помочь, но... Не знаю чем, – он виновато пожал плечами.
Девушка взглянула на него, снизу вверх. Ее голова доставала ему как раз до груди. До подмышки.
– Просто идите рядом. Этого достаточно. Я боюсь, как бы на нас сверху не посыпались остальные. Ну, те, что были в вертолете. Спортсмены.
– Да? – Мезенцев задрал голову.
Спортсменов обычно бросали с большой высоты. С такой, что и вертолета не видно, особенно когда смотришь против солнца. Сейчас он его тоже не видел, но Дмитрию показалось, что эхо работающих двигателей доносится не сверху, а откуда-то сбоку. Он прищурился, но все равно ничего не смог разглядеть.
– Ну, они же профессионалы, – успокоил он девушку. – Надеюсь, никто не усядется нам на плечи. Коротышка смерила его взглядом.
– Даже если так, думаю, с вами бы ничего не случилось. А вот меня раздавили бы, как муравья.
«Как птичку, – мысленно поправил ее Мезенцев. – Маленькую птичку с острым клювом».
– Простите, как вас зовут? Она удивилась:
– За что вы извиняетесь? Мезенцев смутился:
– Ну, мало ли. Подумаете: вот, увидел красивую девушку и тут же стал к ней приставать...
– А что, разве не так?
– Так, но... Может, вам неприятно...
– Меня зовут Рита. А вас?
Мезенцев покраснел и смутился еще больше. Он отвык. Простые и естественные вещи казались ему... Дикими. Странными. Обычно алкоголь снимал все проблемы, помогал расслабиться и раскрепоститься, но ведь сейчас он не пил. А в его романах героям не приходилось знакомиться с девушками. На то они и герои. Они их спасали, укладывая злодеев штабелями из своего верного «глока» или АКМа, или просто – голыми руками, и спасенные красавицы в порыве благодарности тут же вешались им на шею и шептали в мужественное немытое ухо нежные непристойности: «Возьми меня, красавчик! Я твоя! Ты видишь, как дрожит моя грудь?! Я вся истекаю...» Тьфу!
Мезенцев впервые почувствовал огромный зазор между тем, что он пишет, и реальной жизнью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78