– Поехали вместе обратно. – Рита просительно заглянула ему в глаза. – Поехали вместе, а? Пожалуйста!
– Мне туда нельзя.
– Почему?
– Нельзя, и все! – заорал Джордж. – Не твое дело! Она изо всех сил старалась не заплакать, знала, как на него действуют слезы.
– Ну, хорошо. – Голос ее дрожал. – Довези меня до ближайшей деревни. Высади на остановке. Высади там, где будут люди...
– Угу, – кивнул он в ответ. – А там ты завопишь: «Держите его!» Так, да? Нет, – подруга, мне не нужны проблемы. Слезай с байка. В конце концов, я ничего страшного с тобой не сделал. Ну... Немного пошутил.
Он уткнулся лбом в ладонь и некоторое время стоял, ожесточенно потирая висок.
– Не знаю, что на меня нашло, – он пожал плечами, будто сам удивлялся случившемуся. – Не знаю почему...
Он говорил правду. То, что произошло в лесу... Эта отвратительная сцена. Он словно видел себя со стороны, глазами этой носатой девчонки, и казался себе... омерзительным.
В этом не было смысла. Ни в чем не было смысла.
Смысл был в чем-то другом, но в чем именно – он не мог понять.
– Я, наверное, кажусь тебе сумасшедшим, да? – сказал он уже спокойно.
Рита взглянула на него исподлобья и осторожно кивнула.
– Понимаю. Я знаю, что выгляжу как идиот. Но от этого никому не легче. Забудь обо всем. Хорошо?
Она снова кивнула.
Джордж подошел к байку, Рита чуть подвинулась назад Он перекинул ногу через бензобак.
– Иди обратно, – повторил он.
– Нет. Не бросай меня. Довези до ближайшей деревни. Я никому ничего не скажу. Обещаю!
Он сидел и смотрел на разбитую машину. Медленно пожевал губами.
– Хорошо. Я высажу тебя там, где захочешь. Вот только... – он не договорил. – Ты не передумала?
– Нет.
– Мне кажется, ты зря это делаешь, – продолжал Джордж. – У меня-то нет другого выхода. А ты?
– А я... – Она задумалась.
Все это походило на бред. Напоминало какую-то странную чехарду. Совсем недавно он унизил ее, ударил, связал, и все, чего она хотела, – это вырваться и убежать. А теперь... Когда он вдруг освободил ее – так же неожиданно, как и связал, – и гонит прочь, она не хочет уходить. «Ну разве ты не дура?»
Нет. Она знала, что заставляет ее поступать именно так – страх. Животный страх, затопивший сознание. И – если уж на то пошло – куда лучше сидеть, уткнувшись в его спину, чем оставаться здесь одной и ждать неизвестно чего. Она не сомневалась – эта неизвестность несет в себе что-то ужасное.
– Я боюсь. Боюсь оставаться здесь одна, – тихо сказала Рита.
– Ты думаешь, там, – он дернул подбородком вперед, – будет лучше?
– Там люди. Ты поедешь дальше, а я расскажу им про разбитую машину. И... забудем обо всем, что случилось.
– Как скажешь.
Он сидел, склонив голову набок – будто прислушивался к чему-то.
И вдруг – сказал. Что-то такое, что заставило ее оцепенеть. Потому что этого никак не могло быть.
Как он смог пробраться в самые глубины ее души, увидеть то, что она так тщательно скрывала даже от самой себя? Как ему удалось нащупать то самое важное, самое главное, что таилось в ней?
Он убрал подножку и выкрутил газ. Сквозь треск двигателя до нее долетали его слова:
– И вот еще что, Марго... Рита. Ты, конечно, во всем права. Твой друг сделает из меня отбивную... Наверное, это правильно. Да, правильно. Это так же верно, как то, что я – отличный парень. Как и то, что все это, – он показал на «девятку», – нам просто померещилось. А на самом деле – нет у тебя никакого друга.
Он говорил медленно и размеренно. Слова, будто тяжелые монеты, падали на асфальт.
– И ребенка у тебя от него не будет. Мальчика с серыми глазами. Не будет, подруга... Такой вот расклад.
И, прежде чем она успела что-нибудь ответить, прежде чем до нее дошел смысл сказанного Джорджем, он включил передачу и тронулся с места.
«Урал» быстро набирал скорость, и они все дальше и дальше забирались– в ЗОНУ. На неведомую территорию, раскинувшуюся перед ними как зловещая черная дыра.
Одиннадцать сорок пять. Бронцы.
Теперь дорога шла под уклон, и шагать стало гораздо легче. Ноги сами несли его к ЦЕЛИ. В чем заключался смысл, он не знал. Он и не пытался понять, он просто беспрекословно повиновался приказам, которые отдавал голос, звучавший в голове.
Слева от дороги потянулись бетонные столбы, связанные ржавой колючей проволокой – остатки прежнего забора, которым был обнесен бункер.
Он повернул голову – белая будка была совсем близко, в каких-нибудь пятидесяти метрах. Он дошел до развилки и свернул на уходящую влево колею, заросшую травой, последний раз машины ездили здесь очень давно.
В сухой хрустящей траве оглушительно стрекотали кузнечики. Какая-то птичка – маленькая, с оранжевым хохолком и острым клювом – села на столб и что-то недовольно зачирикала.
Он усмехнулся, уголки рта поползли в разные стороны, он почувствовал, как глаз под ладонью – гладкий и холодный, словно шарик от комнатного бильярда, – дрогнул.
Теперь солнце жгло ему затылок, рубашка прилипла к мокрой от пота спине.
Странное чувство... Оно было не в голове, а впиталось в мышцы, пульсировало в них, вскипало, как пузырьки газа в лимонаде. Он не чувствовал себя усталым, но знал, что уже на пределе.
Сердце по-прежнему быстро сокращалось, легкие расправлялись и опадали, насыщая кровь кислородом, руки и ноги двигались, но... Он был на пределе.
Его тело напоминало спичку, которая почти вся уже почернела и обуглилась, но продолжает гореть, давая ровное дрожащее пламечко.
Проблема заключалась в том, что гореть ей оставалось не так уж и много.
И голос, засевший под его коротко стрижеными волосами, тоже знал об этом. И торопил его.
Попов подошел к белой будочке. Железная дверь была закрыта.
Левой рукой он прикрывал глаз, а правой – зажимал под мышкой автомат. Он подошел к двери вплотную и взялся за ручку, потянул осторожно, не отрывая руку от туловища, чтобы Калашников не выпал.
Дверь не поддавалась.
«Идиот!» – прошипел голос в воспаленном мозгу, этот голос напоминал шуршание высохшей травы под ногами. А может, это и был шорох? Он прислушался.
«Убери эту железяку. Но не очень далеко, вдруг она еще понадобится?»
Попов ощерился. Он резко развернулся на месте, надеясь увидеть кого-то, кто прячется у него за спиной. Автомат был в полной готовности: патрон в патроннике, предохранитель снят – оставалось только нажать на спусковой крючок.
Краем глаза (единственного, правого, глаза, остававшегося в его распоряжении) он успел уловить легкое движение в кустах неподалеку от развилки, где дорога от Бронцев разделялась: направо она уходила в сторону карьера, а налево – к бункеру.
Ветки кустов качнулись, и из них вылетела птица, что-то тревожно крича.
Несколько секунд он стоял присматриваясь, но шевеление не повторилось.
«Не тяни! – подсказал голос. – Повесь эту железяку на шею».
Он так и сделал. Слегка ослабил правую руку, и автомат скользнул вдоль тела, цевье легло прямо в ладонь. Он поднял автомат над головой и сунул голову в брезентовую петлю ремня.
«Так. Все хорошо, парень. Передатчик. Теперь – передат чик. Возьмись обеими руками за дверь и потяни ее что есть силы».
Он убрал левую ладонь от лица, и картинка в голове вновь раздвоилась: казалось, теперь его ботинки стояли на железной двери.
Плоские и какие-то прозрачные руки (он не мог сосчитать, сколько их появилось, но явно больше двух) протянулись к ручке двери и зависли над ботинками.
Теперь ему приходилось полагаться на осязание. Он положил ладони на нагретый металл и стал шарить в поисках ручки. Ага, вот она!
Попов ухватился за ручку двумя руками, уперся пятками в землю и изо всей силы потянул.
Заскрипели ржавые петли, и дверь медленно отворилась. В лицо ему ударил запах сырости и гнили. Попов продолжал тянуть дверь на себя до тех пор, пока щель не оказалась достаточной для того, чтобы он смог протиснуться внутрь.
Аккуратно, боком, он залез в образовавшийся проем, уперся спиной в приоткрытую дверь, а руками – в притолоку. Напряг мышцы спины и полностью распахнул дверь, нижний железный край противно скреб по земле.
Вниз круто уходила бетонная лестница, по наклонным белым стенам тянулись, как толстые черные змеи, пучки электрических кабелей.
В свете дня, пробивавшегося сквозь проем, он увидел надпись: «Катя плюс Вова» и сердце, пронзенное стрелой. С наконечника капала кровь. Чуть далее он обнаружил тщательно нарисованный пенис, из которого тоже летела какая-то струя. На левой стене неровные буквы сообщали, что «Оксана – шлюха». Настенная галерея продолжалась до самого низа лестницы, до того самого места, где чернел прямоугольник другой двери, ведущей непосредственно в бункер.
Попов оперся рукой о стену и начал спускаться.
«Не торопись! – говорил голос. – Будь осторожным! Так недолго упасть и сломать шею. А от тебя ведь требуется совсем другое. Ты же хочешь стать первым ди-джеем в Бронцах?»
Он не знал, хочет ли он стать первым в Бронцах ди-джеем, но подумал, что голосу виднее. Уж он-то все должен знать.
Этот голос призывал его быть осторожным, и в то же время... торопил его. Он стал каким-то нервным. Испуганным. Не таким, как раньше.
«Давай, парень! Аккуратнее! Пора начинать передачу! РАДИО СУДЬБЫ начинает свое вещание ровно в полдень!»
Рука скользила по шероховатому бетону стены, ноги нащупывали щербатые ступеньки. Сейчас полумрак только помогал ему, не было этих дрожащих двоящихся картинок, мешающих сосредоточиться.
Попов крался вперед, он тихонько сгибал колени и носком нащупывал следующую опору. Убедившись, что нога стоит прочно, он переносил на нее всю тяжесть тела и снова подгибал колени.
«Давай, давай!» – поощрял его голос. Пока все было нормально.
Внезапно он ощутил боль в правой ладони – рука напоролась на острый металлический крюк, на котором висели провода.
Попов отдернул руку, чересчур резко, и почувствовал, что теряет равновесие. Он закачался и замахал руками, чтобы не упасть.
Голос в голове сорвался на визг:
«Держись!»
Попов изогнулся всем телом, перенося центр тяжести назад. Он не мог полагаться на обманчивое зрение, словно кто-то запретил ему доверять дрожащим картинкам. Руки беспомощно крутились в воздухе, как лопасти вертолета, но они не могли удержать извивающееся тело на весу.
Сколько это продолжалось, он не знал... Время перестало быть привычным, оно то растягивалось, то сжималось, как мехи гармошки. Устоять. Главное – устоять. Удержаться на ногах.
Наконец подошвы ботинок замерли, впечатались в шершавый бетон, прочно облепили каждую неровность, словно покрышки болида «Формулы-1» – стартовое полотно.
Он перестал раскачиваться, но опасался сделать шаг вперед. И эта боль в ладони – она медленно, как пожар, поднималась все выше и выше – к локтю.
Он поднял руку и сжал пальцы в кулак, горячие струйки потекли по предплечью. В голове что-то металось и щелкало, будто кто-то одновременно включал и выключал сотню выключателей.
Вдруг – бац! – все успокоилось. Боли больше не было. Рука стала тяжелой и холодной. Она больше не причиняла ему никакого неудобства, не отвлекала от главной задачи. Она осталась на месте, но теперь Попов не чувствовал ее, словно из его плечевого сустава торчала прочная и гибкая палка. Совершенный протез, снабженный хитрыми сервомоторами, заставлявшими его двигаться.
Он пошевелил пальцами – точнее, подумал, что шевелит пальцами – и уловил в плывущей двоящейся темноте плавное движение, словно пучки водорослей качались на темном дне медленной реки.
– Ха! – Это зрелище завораживало.
Он опять собрался, сконцентрировался и продолжил движение. И это действительно походило на ЗАДАЧУ, чертовски сложную задачу, учитывая то обстоятельство, что его телом управлял кто-то другой. И этот другой, видимо, ни разу не делал того, что Попов проделывал неоднократно – никогда не спускался в подземный бункер.
Сержант – точнее, его тело, повинующееся приказам извне, – медленно шагнул вперед. Спичка быстро догорала, крохотный огонек уже метался на самом кончике, но он еще не погас. И, по расчетам голоса, должен был погаснуть не раньше, чем Попов сделает то, что от него требовалось.

* * *
То же время. То же место.
Едва мужской силуэт в голубой форменной рубашке исчез в дверном проеме, как из-за кустов, росших у развилки дороги, показалась смешная, похожая на шахматную ладью, голова. Белое круглое лицо с жестким ежиком непослушных волос на макушке и оттопыренные уши выглядели комично. Очень часто люди на улице, увидев это потешное лунообразное лицо, начинали улыбаться, и тогда мальчик улыбался им в ответ.
Сейчас никого вокруг не было, ни одной живой души (если не считать папы и того человека с автоматом, который вошел в дверь белой будки), но Ваня все равно улыбался.
Он вышел из своего укрытия и долго смотрел на вход в бункер, затем обернулся и махнул рукой. При этом он поднес палец к губам и громко зашипел, как рассерженный гусь:
– Шшш!
Из-за куста показался мужчина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78