Оперу там какую... Или балет... Но моему приятелю это радио говорило такие вещи, что в конце концов он...
Николай был уже близко. Он увидел, что никто от него убегать не собирается, и перешел на шаг.
– Потом расскажу, – шепнул комбат и громко сказал: – Добрый день! Искупаться задумали?
Николай остановился, опешив. Точнее, опешил не он, а голос. Голос четко видел Ваню (скорее, его сияние), мог хозяйничать в голове у его отца, но он не замечал причины внезапного беспокойства Николая Рудницкого.
Он пытался нащупать своим радаром причину этого беспокойства и ничего не видел. Николай стоял рядом с ЦЕЛЬЮ, но не реагировал на нее, а отвлекался на пустоту...
– День добрый! – ответил Николай, чувствуя, что словно кто-то помогает ему листать книгу памяти с опаленными страницами, неизвестно каким чудом оставшуюся у него в голове.
Наконец нужная информация была найдена. «Борис... Кажется, Борис... Обходчик на переезде...»
Голос снова и снова пытался увидеть этого Бориса, но наталкивался на пустоту.
– Вода уже теплая, – говорил Ластычев. – Можете залезать смело, не боясь. Иван Купала уже прошел. Знаете, такой языческий праздник, когда папоротник цветет? Ну, в наших краях он цветет долго, чуть ли не две недели. Цветки такие крупные, фиолетовые, с ладонь величиной. Я нарвал целый букет и поставил на стол в своей избушке. Заходите как-нибудь, полюбуйтесь.
Голос тщетно пытался понять, что происходит. Он чувствовал реакцию Николая на что-то. На что-то, чего он видеть не мог. Почему?
Что это было? Могло ли оно помешать? Или помочь? Голос не понимал. Он решил, что правильнее будет немного ослабить контроль, предоставить Николаю самому разобраться в ситуации.
– Что вы несете? Какой папоротник? Какие цветы? Сынок, пошли домой. – «Задача» выскользнула из головы, как монета– из дырки в кармане. Николай снова стал нормальным, впрочем, голос не сомневался, что подчинить его своей воле будет так же просто, как нажать на педаль газа. – Что у тебя... с лицом?
Он протянул руку, Ваня всхлипнул и отступил на шаг, но Ластычев, напротив, не тронулся с места.
– Папоротник... Цветочек такой. Красивый такой цветочек. Не видели ни разу?
Николай поморщился, от обходчика пахло дешевым табаком и перегаром.
– Папоротник не цветет. Он размножается спорами. Ластычев бросил быстрый взгляд на его протянутую руку и заметил ободранные костяшки пальцев.
– Правда? Не цветет? Удивительно. Значит, и носы тоже сами не бьются?
– Какие носы? – повысил голос Николай. – Что вы хотите этим сказать?
– А руку ты небось случайно ушиб. Об дверь туалета, когда чересчур громко пукнул?
Это переходило всякие границы.
– Пошел вон! – прошипел Николай. И обратился к сыну: – Пошли домой, Ваня.
– Ефрейтор, на месте! – скомандовал Дастычев. – В общем, так, дорогой товарищ! Мы с Ваней немного прогуляемся. Помните, как в песне... «Мы на лодочке катались...» А вы помашите нам с берега. В противном случае я буду расценивать вас как неприятельского солдата на оккупированной территории.
Ластычев стал медленно пятиться спиной, оттесняя Ваню к реке.
Голос увидел, что ЦЕЛЬ удаляется. Этого нельзя было допустить. ЦЕЛЬ была опасной. От нее исходила угроза. Голос свился в тугой комок и щелкнул суставчатым хвостом, как укротитель бичом. Николай не задумываясь ринулся вперед – сквозь Ластычева.
Это было ошибкой. Еще одной фатальной ошибкой, которую допустил голос.
Комбат легко уклонился, подсел под руку Николая, слегка выставил вперед ногу и толкнул его в плечо. Николай во весь рост растянулся на траве. Ластычев прыгнул на него сверху, как наездник на лошадь, размахнулся...
В последний момент он успел включить тормоз, поэтому рука (по его представлениям) лишь тихо стукнула Николая в затылок. Впрочем, этого хватило, чтобы тот дернулся и отключился.
В ту же секунду он исчез с радара ГОЛОСА. Пропал. Голос завыл от страха, потому что сейчас он чувствовал себя беззащитным. Открытым.
На мгновение напряженность поля резко скакнула.
Джорджу показалось, будто что-то ударило его по глазам. Мотоцикл дернулся и заглох. Остановившийся двигатель затормозил байк, и, если бы Джордж не успел машинально выжать сцепление, они бы наверняка сделали «уши» – перевернулись через себя.
«Урал» по инерции прокатился еще тридцать метров и замер на обочине. Джордж увидел крупные капли, упавшие на бен зобак. «Кровь!» – промелькнуло в голове. Кровь капала из носа и заливала подбородок. Он сплюнул и утерся рукавом.
– Рита!
Тело девушки обмякло, она больше не держалась за него.
«Господи, как она не упала! Боже мой, она бы раскроила себе череп!»
Джордж быстро поставил байк на подножку и перенес ногу через бензобак.
– Рита! – Он успел вовремя. Тело девушки стало заваливаться набок, и он едва успел подхватить ее. – Рита! Ритонька, что с тобой!
«Как ты ее назвал? – глухо спросил внутренний голос. – Что с тобой происходит, крутой парень? Ты уже готов пустить сопли?»
Джордж отмахнулся от него, как от назойливой мухи, обнял девушку и перетащил ее на траву.
– Сейчас, сейчас... – Он открыл кофр и достал последнюю бутылку пива. «Миллер» был уже совсем теплым.
Джордж скрутил крышку, зажал горлышко большим пальцем и взболтал. Затем чуть убрал палец, и из бутылки, как из огнетушителя, брызнула тугая пенная струя – прямо на лицо Риты.
Девушка заморгала, будто просыпаясь... Он просунул руку под шею и приподнял ее голову.
– Попей немножко... Рита с трудом отхлебнула.
– Что это было?
– Что?
– Что-то... Меня что-то ударило по голове.
– Это... Наверное, солнце, дет... Э-э-э... Рита. Это солнечный удар. Тебе надо освежиться. – Он поднял бутылку и стал поливать ей голову.
Рита завизжала, но через мгновение ее визг перешел в громкий смех.
– Что ты делаешь? Что ты делаешь... сумасшедший? – Она закрывалась от него руками, но продолжала смеяться. И Джордж смеялся – как сумасшедший.
– Пробую тебя затушить – как пионерский костер.
– Пионерские костры не так тушат. – Воспоминание из далекого детства было забавным и одновременно – непри личным. Когда вожатый решал, что пора уходить в лагерь, девочки удалялись на безопасное расстояние, а мальчики становились в круг и тушили – подручными, в буквальном смысле этого слова, средствами.
– Черт возьми, я знаю, как это делается... Но мне показалось... Ну, ты помнишь, когда... Там, в лесу... – Он хохотал и не мог остановиться. Хохотал до слез. – Я подумал, что тебе это не понравится.
Рита приложила руку ко лбу, между пальцами стекало пенящееся пиво. Она так смеялась, что разболелась голова.
– Я бы... Я бы... посмотрела на тебя... Если бы я могла... Если бы я могла делать это так же ловко, как ты...
Они сидели на обочине, обнявшись, и хохотали, как помешанные.
– Так, как ты... – повторила Рита, выставила указательный палец и покрутила им в воздухе. От этого жеста Джордж повалился на траву и схватился за живот. Сломанные ребра болели от каждого взрыва хохота, он пробовал остановиться... И не мог.
Стоило им замолчать хотя бы на секунду, они, как по команде, выставляли пальцы и крутили ими. И продолжали хохотать.
Соловьев дернулся так сильно, что ударился затылком о заднюю стойку кабины. Мезенцев выпустил руль из рук и сжал виски. Все перед глазами задрожало и поплыло... Затем последовала яркая вспышка – тугая и ощутимая, как взрывная волна.
– МОЯ-А-А! – заорал он и закусил губу.
Трактор не заглох – в этом достоинство дизеля, стоит его завести, и можно рубить топором все провода и нести аккумуляторы в пункт приема цветного металла.
Двигатель продолжал ровно молотить, но колеса, почувствовав свободу, рыскнули в сторону, и огромная машина свалилась в кювет. Они неслись прямо на огромную липу, растущую у дороги. Соловьев в ужасе закрыл лицо руками и пригнулся. Он знал, что сейчас последует страшный удар.
Невероятным усилием Мезенцев смог оторвать одну руку от головы и схватиться за руль. «Т-150», подпрыгнув на кочке – Соловьеву и Мезенцеву показалось, будто их посадили на кол, рядышком, по соседству, – вернулся на дорогу.
– Что это? – спросил позеленевший Соловьев и в следующую секунду его вырвало – прямо на колени, себе и капитану.
Мезенцев, казалось, не заметил этого. Липкая дымящаяся масса растекалась по его штанам, Соловьев, согнувшись, утробно рычал. Из закушенной губы Мезенцева текли тонкие струйки крови, они начинались от уголков рта и, достигнув подбородка, обрывались, капая на футболку.
Мезенцев втянул в себя воздух и проглотил кровь.
– МОЯ! – повторил он, не разжимая челюсти. – МОЯ!!!
– ПАПА! ПАПА! – всхлипывал Ваня.
– Не буду больше, солдат... Отставить, ефрейтор! – бормотал Ластычев, ощупывая Николая.
Он выругался, но неразборчиво, так, чтобы Ваня не понял, что именно он сказал.
– Чертов твой папа! Радио в голове носит, а ремень в штаны вставить забывает! Что теперь прикажешь с ним делать? – Он развязал кусок провода, заменявший ему ремень. – Ну? Хорош комбат – без штанов.
Он заломил руки Николая за спину и крепко стянул запястья.
– Ну что, ефрейтор, оставим его здесь? – Он уже знал ответ.
Ваня покачал головой.
– Ладно, ефрейтор... Это несколько усложняет задачу. Прорываться из окружения с раненым... – Он увидел, как губы у Вани задрожали. – Но! Как сказал однажды великий пролетарский писатель Максим Горький, «на свете нет таких крепостей, которые большевики не смогли бы взять». Так ведь? Ваня кивнул.
– Держи дудку. – Он протянул мальчику автомат. – Но не вздумай на ней играть. Обещаешь?
– Обе...щаю... – Ластычев снова отметил, что слова даются мальчику с трудом.
– Ну и лады. – Комбат нагнулся, схватил Николая за пояс штанов, приподнял и подставил колено. – Однако он у тебя неплохо питается. Передай мамке привет от меня. Пусть как-нибудь пригласит в гости и накормит. Обещаю не пить и не буянить.
Ваня улыбнулся.
– Черт побери! Радио в голове, а? Меня чуть не забодал бешеный козел, а теперь приходится тащить мужика с приемником в голове. Как тебе это нравится, ефрейтор? А ведь я сегодня трезвый, как дурак. Вот что самое интересное.
Он напрягся, лицо у него стало цвета старого кирпича, Ластычев коротко вскрикнул и взвалил тело на плечо. Одной рукой он держал ноги Николая, а другой – придерживал свои штаны, чтобы не упали.
– Ефрейтор, – прохрипел комбат. – Ты ничего не путаешь? У него только в голове радио, или он наглотался их под самую завязку?
Ваня виновато пожал плечами:
– Я... не знаю... Ластычев подмигнул ему.
– Иди вперед, по тропинке. Там, на берегу, должна быть лодка. Дуй, предупреди адмирала, что мы сейчас... – он подкинул тело на плече, – ступим на борт. Пусть оркестр играет марш, а на корме поднимут Андреевский флаг.
Ваня снова кивнул и побежал вперед, выискивая глазами лодку на берегу.
* * *
Двенадцать часов пятнадцать минут. Поселок Ферзиково.
Севастьянов остановил денисовскую «Волгу» у вышки МТС. Теперь он смотрел на вышку по-другому.
«Никогда не думал, что эта невинная с виду штука может быть такой... Хм... Опасной. Потенциально опасной».
Он заглушил двигатель и оставил ключи в замке зажигания, резонно рассудив, что никто, будучи в здравом уме, не позарится на денисовскую машину.
«Что получается? Значит, не только мобильный? Выходит, в непосредственной близости от ПЯТНА нельзя использовать даже армейский передатчик? Значит, только по проводам?»
Идея остаться без быстрой и эффективной космической связи не очень-то его пугала. Может, это даже к лучшему – никто не будет брать его под уздцы, а обеспечить взаимодействие подразделений вокруг области контакта можно и по старинке, как во Вторую мировую. Есть полевые телефоны, есть аппараты ЗАС-связи, шифрующие разговоры, есть, в крайнем случае, посыльные.
Да, это несколько осложняло ведение боевых действий, но еще не ставило БОЕВУЮ ЗАДАЧУ под угрозу срыва. Он справится.
Генерал достал с заднего сиденья свой чемоданчик – он так и простоял там все это время – и украдкой погладил его по шершавому боку.
«Я справлюсь, Саня! Я справлюсь».
Он зашагал по полю к вертолету.
Невдалеке от того «Ми-8», на котором он прилетел, стоял точно такой же, но выкрашенный в бело-голубой цвет. Номер на борту и надпись «Россия» крупными гордыми буквами.
Он увидел, как по полю к нему идут два человека: мужчина в строгом штатском костюме и женщина с «дипломатом» в руке.
Генерала больше интересовала женщина. Он почему-то сразу подумал, что это – та самая женщина.
«Ну да. Она звонила с борта вертолета, и я слышал шум двигателя. Она знала номер моего мобильного и обратилась по имени-отчеству. Специалист из ФСБ, что тут скажешь? Наверняка она знает меня как облупленного. И... Толковая баба. Этого не отнять».
Он остановился перед кабиной пилотов.
Парочка в штатском прибавила шаг.
Мужчина показался Севастьянову обычным, ничем не привлекательным типом. «Комитетчик как комитетчик. Такого в бане увидишь и сразу поймешь, кто и откуда».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Николай был уже близко. Он увидел, что никто от него убегать не собирается, и перешел на шаг.
– Потом расскажу, – шепнул комбат и громко сказал: – Добрый день! Искупаться задумали?
Николай остановился, опешив. Точнее, опешил не он, а голос. Голос четко видел Ваню (скорее, его сияние), мог хозяйничать в голове у его отца, но он не замечал причины внезапного беспокойства Николая Рудницкого.
Он пытался нащупать своим радаром причину этого беспокойства и ничего не видел. Николай стоял рядом с ЦЕЛЬЮ, но не реагировал на нее, а отвлекался на пустоту...
– День добрый! – ответил Николай, чувствуя, что словно кто-то помогает ему листать книгу памяти с опаленными страницами, неизвестно каким чудом оставшуюся у него в голове.
Наконец нужная информация была найдена. «Борис... Кажется, Борис... Обходчик на переезде...»
Голос снова и снова пытался увидеть этого Бориса, но наталкивался на пустоту.
– Вода уже теплая, – говорил Ластычев. – Можете залезать смело, не боясь. Иван Купала уже прошел. Знаете, такой языческий праздник, когда папоротник цветет? Ну, в наших краях он цветет долго, чуть ли не две недели. Цветки такие крупные, фиолетовые, с ладонь величиной. Я нарвал целый букет и поставил на стол в своей избушке. Заходите как-нибудь, полюбуйтесь.
Голос тщетно пытался понять, что происходит. Он чувствовал реакцию Николая на что-то. На что-то, чего он видеть не мог. Почему?
Что это было? Могло ли оно помешать? Или помочь? Голос не понимал. Он решил, что правильнее будет немного ослабить контроль, предоставить Николаю самому разобраться в ситуации.
– Что вы несете? Какой папоротник? Какие цветы? Сынок, пошли домой. – «Задача» выскользнула из головы, как монета– из дырки в кармане. Николай снова стал нормальным, впрочем, голос не сомневался, что подчинить его своей воле будет так же просто, как нажать на педаль газа. – Что у тебя... с лицом?
Он протянул руку, Ваня всхлипнул и отступил на шаг, но Ластычев, напротив, не тронулся с места.
– Папоротник... Цветочек такой. Красивый такой цветочек. Не видели ни разу?
Николай поморщился, от обходчика пахло дешевым табаком и перегаром.
– Папоротник не цветет. Он размножается спорами. Ластычев бросил быстрый взгляд на его протянутую руку и заметил ободранные костяшки пальцев.
– Правда? Не цветет? Удивительно. Значит, и носы тоже сами не бьются?
– Какие носы? – повысил голос Николай. – Что вы хотите этим сказать?
– А руку ты небось случайно ушиб. Об дверь туалета, когда чересчур громко пукнул?
Это переходило всякие границы.
– Пошел вон! – прошипел Николай. И обратился к сыну: – Пошли домой, Ваня.
– Ефрейтор, на месте! – скомандовал Дастычев. – В общем, так, дорогой товарищ! Мы с Ваней немного прогуляемся. Помните, как в песне... «Мы на лодочке катались...» А вы помашите нам с берега. В противном случае я буду расценивать вас как неприятельского солдата на оккупированной территории.
Ластычев стал медленно пятиться спиной, оттесняя Ваню к реке.
Голос увидел, что ЦЕЛЬ удаляется. Этого нельзя было допустить. ЦЕЛЬ была опасной. От нее исходила угроза. Голос свился в тугой комок и щелкнул суставчатым хвостом, как укротитель бичом. Николай не задумываясь ринулся вперед – сквозь Ластычева.
Это было ошибкой. Еще одной фатальной ошибкой, которую допустил голос.
Комбат легко уклонился, подсел под руку Николая, слегка выставил вперед ногу и толкнул его в плечо. Николай во весь рост растянулся на траве. Ластычев прыгнул на него сверху, как наездник на лошадь, размахнулся...
В последний момент он успел включить тормоз, поэтому рука (по его представлениям) лишь тихо стукнула Николая в затылок. Впрочем, этого хватило, чтобы тот дернулся и отключился.
В ту же секунду он исчез с радара ГОЛОСА. Пропал. Голос завыл от страха, потому что сейчас он чувствовал себя беззащитным. Открытым.
На мгновение напряженность поля резко скакнула.
Джорджу показалось, будто что-то ударило его по глазам. Мотоцикл дернулся и заглох. Остановившийся двигатель затормозил байк, и, если бы Джордж не успел машинально выжать сцепление, они бы наверняка сделали «уши» – перевернулись через себя.
«Урал» по инерции прокатился еще тридцать метров и замер на обочине. Джордж увидел крупные капли, упавшие на бен зобак. «Кровь!» – промелькнуло в голове. Кровь капала из носа и заливала подбородок. Он сплюнул и утерся рукавом.
– Рита!
Тело девушки обмякло, она больше не держалась за него.
«Господи, как она не упала! Боже мой, она бы раскроила себе череп!»
Джордж быстро поставил байк на подножку и перенес ногу через бензобак.
– Рита! – Он успел вовремя. Тело девушки стало заваливаться набок, и он едва успел подхватить ее. – Рита! Ритонька, что с тобой!
«Как ты ее назвал? – глухо спросил внутренний голос. – Что с тобой происходит, крутой парень? Ты уже готов пустить сопли?»
Джордж отмахнулся от него, как от назойливой мухи, обнял девушку и перетащил ее на траву.
– Сейчас, сейчас... – Он открыл кофр и достал последнюю бутылку пива. «Миллер» был уже совсем теплым.
Джордж скрутил крышку, зажал горлышко большим пальцем и взболтал. Затем чуть убрал палец, и из бутылки, как из огнетушителя, брызнула тугая пенная струя – прямо на лицо Риты.
Девушка заморгала, будто просыпаясь... Он просунул руку под шею и приподнял ее голову.
– Попей немножко... Рита с трудом отхлебнула.
– Что это было?
– Что?
– Что-то... Меня что-то ударило по голове.
– Это... Наверное, солнце, дет... Э-э-э... Рита. Это солнечный удар. Тебе надо освежиться. – Он поднял бутылку и стал поливать ей голову.
Рита завизжала, но через мгновение ее визг перешел в громкий смех.
– Что ты делаешь? Что ты делаешь... сумасшедший? – Она закрывалась от него руками, но продолжала смеяться. И Джордж смеялся – как сумасшедший.
– Пробую тебя затушить – как пионерский костер.
– Пионерские костры не так тушат. – Воспоминание из далекого детства было забавным и одновременно – непри личным. Когда вожатый решал, что пора уходить в лагерь, девочки удалялись на безопасное расстояние, а мальчики становились в круг и тушили – подручными, в буквальном смысле этого слова, средствами.
– Черт возьми, я знаю, как это делается... Но мне показалось... Ну, ты помнишь, когда... Там, в лесу... – Он хохотал и не мог остановиться. Хохотал до слез. – Я подумал, что тебе это не понравится.
Рита приложила руку ко лбу, между пальцами стекало пенящееся пиво. Она так смеялась, что разболелась голова.
– Я бы... Я бы... посмотрела на тебя... Если бы я могла... Если бы я могла делать это так же ловко, как ты...
Они сидели на обочине, обнявшись, и хохотали, как помешанные.
– Так, как ты... – повторила Рита, выставила указательный палец и покрутила им в воздухе. От этого жеста Джордж повалился на траву и схватился за живот. Сломанные ребра болели от каждого взрыва хохота, он пробовал остановиться... И не мог.
Стоило им замолчать хотя бы на секунду, они, как по команде, выставляли пальцы и крутили ими. И продолжали хохотать.
Соловьев дернулся так сильно, что ударился затылком о заднюю стойку кабины. Мезенцев выпустил руль из рук и сжал виски. Все перед глазами задрожало и поплыло... Затем последовала яркая вспышка – тугая и ощутимая, как взрывная волна.
– МОЯ-А-А! – заорал он и закусил губу.
Трактор не заглох – в этом достоинство дизеля, стоит его завести, и можно рубить топором все провода и нести аккумуляторы в пункт приема цветного металла.
Двигатель продолжал ровно молотить, но колеса, почувствовав свободу, рыскнули в сторону, и огромная машина свалилась в кювет. Они неслись прямо на огромную липу, растущую у дороги. Соловьев в ужасе закрыл лицо руками и пригнулся. Он знал, что сейчас последует страшный удар.
Невероятным усилием Мезенцев смог оторвать одну руку от головы и схватиться за руль. «Т-150», подпрыгнув на кочке – Соловьеву и Мезенцеву показалось, будто их посадили на кол, рядышком, по соседству, – вернулся на дорогу.
– Что это? – спросил позеленевший Соловьев и в следующую секунду его вырвало – прямо на колени, себе и капитану.
Мезенцев, казалось, не заметил этого. Липкая дымящаяся масса растекалась по его штанам, Соловьев, согнувшись, утробно рычал. Из закушенной губы Мезенцева текли тонкие струйки крови, они начинались от уголков рта и, достигнув подбородка, обрывались, капая на футболку.
Мезенцев втянул в себя воздух и проглотил кровь.
– МОЯ! – повторил он, не разжимая челюсти. – МОЯ!!!
– ПАПА! ПАПА! – всхлипывал Ваня.
– Не буду больше, солдат... Отставить, ефрейтор! – бормотал Ластычев, ощупывая Николая.
Он выругался, но неразборчиво, так, чтобы Ваня не понял, что именно он сказал.
– Чертов твой папа! Радио в голове носит, а ремень в штаны вставить забывает! Что теперь прикажешь с ним делать? – Он развязал кусок провода, заменявший ему ремень. – Ну? Хорош комбат – без штанов.
Он заломил руки Николая за спину и крепко стянул запястья.
– Ну что, ефрейтор, оставим его здесь? – Он уже знал ответ.
Ваня покачал головой.
– Ладно, ефрейтор... Это несколько усложняет задачу. Прорываться из окружения с раненым... – Он увидел, как губы у Вани задрожали. – Но! Как сказал однажды великий пролетарский писатель Максим Горький, «на свете нет таких крепостей, которые большевики не смогли бы взять». Так ведь? Ваня кивнул.
– Держи дудку. – Он протянул мальчику автомат. – Но не вздумай на ней играть. Обещаешь?
– Обе...щаю... – Ластычев снова отметил, что слова даются мальчику с трудом.
– Ну и лады. – Комбат нагнулся, схватил Николая за пояс штанов, приподнял и подставил колено. – Однако он у тебя неплохо питается. Передай мамке привет от меня. Пусть как-нибудь пригласит в гости и накормит. Обещаю не пить и не буянить.
Ваня улыбнулся.
– Черт побери! Радио в голове, а? Меня чуть не забодал бешеный козел, а теперь приходится тащить мужика с приемником в голове. Как тебе это нравится, ефрейтор? А ведь я сегодня трезвый, как дурак. Вот что самое интересное.
Он напрягся, лицо у него стало цвета старого кирпича, Ластычев коротко вскрикнул и взвалил тело на плечо. Одной рукой он держал ноги Николая, а другой – придерживал свои штаны, чтобы не упали.
– Ефрейтор, – прохрипел комбат. – Ты ничего не путаешь? У него только в голове радио, или он наглотался их под самую завязку?
Ваня виновато пожал плечами:
– Я... не знаю... Ластычев подмигнул ему.
– Иди вперед, по тропинке. Там, на берегу, должна быть лодка. Дуй, предупреди адмирала, что мы сейчас... – он подкинул тело на плече, – ступим на борт. Пусть оркестр играет марш, а на корме поднимут Андреевский флаг.
Ваня снова кивнул и побежал вперед, выискивая глазами лодку на берегу.
* * *
Двенадцать часов пятнадцать минут. Поселок Ферзиково.
Севастьянов остановил денисовскую «Волгу» у вышки МТС. Теперь он смотрел на вышку по-другому.
«Никогда не думал, что эта невинная с виду штука может быть такой... Хм... Опасной. Потенциально опасной».
Он заглушил двигатель и оставил ключи в замке зажигания, резонно рассудив, что никто, будучи в здравом уме, не позарится на денисовскую машину.
«Что получается? Значит, не только мобильный? Выходит, в непосредственной близости от ПЯТНА нельзя использовать даже армейский передатчик? Значит, только по проводам?»
Идея остаться без быстрой и эффективной космической связи не очень-то его пугала. Может, это даже к лучшему – никто не будет брать его под уздцы, а обеспечить взаимодействие подразделений вокруг области контакта можно и по старинке, как во Вторую мировую. Есть полевые телефоны, есть аппараты ЗАС-связи, шифрующие разговоры, есть, в крайнем случае, посыльные.
Да, это несколько осложняло ведение боевых действий, но еще не ставило БОЕВУЮ ЗАДАЧУ под угрозу срыва. Он справится.
Генерал достал с заднего сиденья свой чемоданчик – он так и простоял там все это время – и украдкой погладил его по шершавому боку.
«Я справлюсь, Саня! Я справлюсь».
Он зашагал по полю к вертолету.
Невдалеке от того «Ми-8», на котором он прилетел, стоял точно такой же, но выкрашенный в бело-голубой цвет. Номер на борту и надпись «Россия» крупными гордыми буквами.
Он увидел, как по полю к нему идут два человека: мужчина в строгом штатском костюме и женщина с «дипломатом» в руке.
Генерала больше интересовала женщина. Он почему-то сразу подумал, что это – та самая женщина.
«Ну да. Она звонила с борта вертолета, и я слышал шум двигателя. Она знала номер моего мобильного и обратилась по имени-отчеству. Специалист из ФСБ, что тут скажешь? Наверняка она знает меня как облупленного. И... Толковая баба. Этого не отнять».
Он остановился перед кабиной пилотов.
Парочка в штатском прибавила шаг.
Мужчина показался Севастьянову обычным, ничем не привлекательным типом. «Комитетчик как комитетчик. Такого в бане увидишь и сразу поймешь, кто и откуда».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78