Он набрал пять штук размером с куриное яйцо и рассовал их по карманам.
Затем дошел до угла ограды, взвел курок и положил ружье в траву, под забор.
На лице его появилась недобрая усмешка. «Хорошо, что парень не видит. Ничего. Должна же быть у него какая-то своя роль во всем происходящем. Чтобы побить слона или ладью, пешкой можно пожертвовать».
Он пошел к лежащему журналисту, вспоминая, как его зовут. «Как же его зовут? А!»
– Володя! – позвал он. Соловьев не пошевелился. Мезенцев снова позвал – чуть громче.
– Володя!! – Парень не слышал его.
Мезенцев достал из кармана камень, подбросил на ладони, задумался и убрал камень в левую руку. Затем он нагнулся и нашел камешек помельче. Размахнулся и точно бросил прямо в Соловьева.
Журналист дернулся и сел, озадаченно хлопая глазами.
– Володя! – вновь позвал его Мезенцев. – Не в службу, а в дружбу... Посмотри, мои там не едут? Мне кажется, я слышу шум мотора.
Соловьев был еще на полпути между сном и реальностью, поэтому он не сообразил, что капитану с того места, где он стоял, должно быть лучше видно дорогу. Он посмотрел на шоссе, уходившее в сторону Тарусы:
– Нет, никого! – оглянулся на Мезенцева и... наконец заметил разрушенный дом за его спиной. – Это... – Соловьев тыкал пальцем, словно не мог найти подходящих слов, – это... – Он перевел взгляд в сторону, и Мезенцев увидел, как лицо его изменилось.
– Володя, ты умеешь свистеть? – перебил Мезенцев. Соловьев кивнул, будто пытался проглотить что-то, застрявшее в глотке.
– Стой там и смотри на дорогу. Никуда не уходи. Как только увидишь машины, сразу свисти. Понял? Соловьев снова кивнул.
– А... это? – попробовал он спросить.
– Позже. Не волнуйся, спецназ не дремлет. Капитан Не красов контролирует ситуацию.
Соловьев пристально посмотрел на него, и Мезенцев подумал, что парень, видимо, сильно сомневается в этом. «Правильно делает. Чувствует».
До того времени, как журналист окончательно придет в себя, оставалось совсем недолго. Если он сойдет с места, хитроумный план может сорваться.
Мезенцев развернулся и побежал между оградами соседних домов назад. ТУДА, где гудел дизель.
Он бежал ровно, не таясь. Он и не собирался таиться, наоборот, хотел, чтобы его заметили.
Он увидел огромный бело-зеленый «Т-150», катающийся по задворкам и крушащий все, что попадалось ему под колеса. Трактору самому сильно досталось: навесные панели, закрывавшие двигатель, болтались, как рваные тряпки, левое переднее крыло отскочило, от фар и решетки радиатора не осталось даже воспоминаний, сломанная выхлопная труба лежала перед кабиной, подпрыгивая, когда трактор прибавлял обороты.
– Эй! Я здесь! – Мезенцев достал первый камень и запустил в трактор, целясь в стекло кабины.
Камень мелькнул в воздухе, описав стремительную пологую дугу, и ткнулся в покрышку. Мезенцев достал следующий.
– Эй! – На этот раз он кинул сильнее. И попал. Боковое стекло покрылось сетью трещин, напоминавших паутину.
– Эй! – Мезенцев достал третий снаряд, ощущая кипение адреналина в крови. Это было чертовски опасной и увлекательной забавой. Он дергал тифа за усы. – Эй!
Человек, сидевший в кабине, стал озираться. Он отклонился назад – трещины не давали хорошо рассмотреть, откуда прилетали камни, пущенные меткой рукой. В этот момент третий камень угодил точно в центр паутины, но это была не безобидная муха, а мощный шершень, стекло хрустнуло и вдавилось внутрь.
Трактор угрожающе заревел, черный дым повалил из обрубка трубы, трактор стал ломаться, поворачиваясь вокруг центрального шарнира, он дернулся всей исполинской тушей и скакнул вперед.
Мезенцев развернулся и побежал обратно. Если он все рассчитал правильно, если он успеет...
Ноги несли его вниз, он выскочил на прямую и увидел вдали остолбеневшего Соловьева. Мезенцев успел помахать ему на бегу, мол, все нормально, ситуация под контролем... Она действительно была под контролем. Трактор еще не вышел на прямую и тот, кто сидел в кабине, не мог видеть убегающего человека.
На какое-то мгновение Соловьев подумал, что капитан бежит к нему: может, хочет сообщить что-то важное, а может... Но, присмотревшись, он понял: спецназовец не бежит, а УБЕГАЕТ.
У Соловьева пересохло во рту, и снова появилось противное сосущее чувство в животе. Он подумал, что сейчас самым правильным будет последовать примеру капитана, но... Ноги приросли к земле.
Капитан повел себя странно: он добежал до угла ограды и, отпрыгнув в сторону, прижался к земле, словно хотел зарыться в нее... Что это могло означать?
Внезапно из-за дальнего конца ограды вывалилось огромное четырехколесное чудовище, и дремлющий мозг Соловьева вспыхнул, как двухсотваттная лампочка, будто кто-то нажал кнопку выключателя. Он уже видел, какие автографы оставляют эти шины с косыми выступами...
«На крыше раздавленной машины...»
Рукам потребовалось что-то делать, они запорхали вокруг худого тела, как испуганные птицы: хватались за голову, трогали кофр с фотоаппаратом, хлопали по бедрам... Энергия уходила впустую. Он стоял и не мог двинуться с места.
Рот Соловьева искривился, из глаз потекли слезы. Парнишка закрыл лицо руками, но подумал, что так еще страшнее. Он растопырил пальцы и закричал:
– МАМА-А-А!!!
Чудовище неслось прямо на него.
Мезенцев уперся ладонями в землю, словно приготовился отжиматься. С этого он начинал каждое утро: двести раз – четыре серии по пятьдесят. Это было очень похоже на утренние упражнения, и в том, и в другом случае от него требовались терпение и выдержка.
Нельзя вскочить на ноги раньше, чем трактор пронесется мимо него. И слишком поздно нельзя – тогда вероятность прицельного выстрела будет равна нулю. До него только сейчас дошло, что он не посмотрел, чем снаряжен патрон: может быть, мелкой птичьей дробью?
«Ну, значит, не судьба. Одним журналистом станет меньше».
Он замер. Гул нарастал, он ощущал его всем телом. Земля мягко дрожала от тяжелой поступи убийцы. Свист турбины был уже совсем рядом, но Мезенцев заставил себя лежать. ЛЕЖАТЬ!
Из-за штакетника показалось огромное колесо. Мезенцев смог различить каждый болт на ступице. Он стиснул зубы и замер.
Трактор несся вперед, приминая траву, когда заднее колесо целиком выехало из-за угла ограды, Мезенцев вскочил на ноги и схватил ружье.
Упер приклад в плечо и прижался к нему щекой.
Руки не дрожали. Он широко расставил ноги, чтобы придать телу устойчивость, поймал на мушку голову человека, сидящего в кабине, и медленной поводкой проследил стволами ее движение. Палец лег на спусковой крючок, когда он вдруг вспомнил, что надо немного прибавить на упреждение. Он слегка приподнял ствол, теперь мушка была над головой тракториста. Мезенцев затаил дыхание, собрался, будто вспоминая, все ли он сделал правильно... Но медлить было нельзя, расстояние до трактора стремительно увеличивалось. Эффективная дальность боя охотничьего ружья – тридцать-сорок метров. А если в патроне окажется не пуля, или, на худой конец, картечь... Он уже думал об этом.
Мезенцев задержал дыхание и плавно потянул спусковой крючок.
Отдача ударила в плечо, из ствола вырвался сноп оранжевого пламени, хорошо различимый даже при свете дня, и Мезенцев ощутил запах пороха.
От выстрела он на мгновение зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел, что заднее стекло кабины разлетелось вдребезги. Впрочем, это еще ни о чем не говорило.
Мезенцев присмотрелся, и сомнения рассеялись. Переднее стекло покрылось тонкой красной пленкой, будто кто-то хотел его затонировать таким странным образом. Тело безвольно моталось из стороны в сторону и билось о стойки кабины.
Трактор подпрыгнул на большой кочке, и тело повалилось куда-то вниз, он его больше не видел.
Мезенцев подхватил ружье (сам не зная зачем) и бросился следом за трактором.
«Т-150» стал выписывать кривые, словно сбился с курса, он катился все медленнее и медленнее... Мезенцев взглянул на журналиста: тот по-прежнему стоял на месте, словно прирос к земле.
Трактор проехал в паре метров от Соловьева, пересек дорогу, докатился до ограды домов, стоявших на противоположной стороне, и, разломав забор, уперся в дом. Колеса несколько раз провернулись – последними отчаянными рывками, затем дизель рыкнул и заглох.
Мезенцев подбежал к парнишке:
– Ну что, жив?
Тот не отвечал, глотая слезы.
– Все в порядке, я же говорил – ситуация под контролем. Соловьев зло взглянул на него и вдруг закричал, срываясь на визг:
– Он же мог меня убить!
– Но не убил же, – пожал плечами Мезенцев.
– Он ехал прямо на меня!
– Я заставил его свернуть.
– Вы... ты... Ты использовал меня, ублюдок! Да?! Ты использовал меня как приманку! – Руки парнишки сжались в кулаки.
– Что? – сказал Мезенцев. – Хочешь меня ударить? – Он сжал ружье. – Давай! Пробуй! Ну!
Он пригнулся и напрягся. «Если этот парень сделает хотя бы шаг... Или хотя бы поднимет руку – я заеду ему прикладом прямо в лоб и расколю череп!»
Видимо, Соловьев прочел все это в глазах Мезенцева. Он судорожно сглотнул и разжал кулаки, но глаза его по-прежнему горели злым огнем.
– Вот так-то лучше! А теперь – утри сопли и бегом к трактору! Ну!
Журналист колебался, и Мезенцеву пришлось ткнуть его прикладом в грудь.
– Глухой? Прочистить тебе уши, мозгляк?
На лице Соловьева отчетливо читалось: «Влип!» Но выбора у него не было. В последний раз по-мальчишечьи всхлипнув, он потрусил к трактору, то и дело оборачиваясь на Мезенцева.
– Давай, давай! Вытаскивай ЕГО из кабины!
«С ним был боец из его роты – молодой, еще необстрелянный солдат, за плечами которого, конечно же, не было боевого опыта, приобретенного капитаном на полях сражений», – почему-то вспомнил Мезенцев слова, услышанные по мобильному.
«А как, интересно, поступил бы капитан Некрасов? – Внутренний голос снова оживился и приготовился ему НАДОЕДАТЬ. – Наверняка он бы не стал прикрываться молодым, необстрелянным бойцом. Он бы придумал что-нибудь другое».
«Он БУМАЖНЫЙ, а я – живой. Ему легко быть героем, а мне – нет», – возразил Мезенцев, и на этом тема была закрыта.
Соловьев, отвернувшись, вытащил труп тракториста из кабины. Тело с глухим стуком упало на землю.
– Оттащи его подальше, чтобы не мешался под колесами, – скомандовал Мезенцев, и парень подчинился. – Теперь залезай в кабину! Ну, живо!
– Зачем я вам нужен? Отпустите меня, – проскулил Соловьев, и Мезенцев подумал, что он сейчас снова расплачется.
– Как зачем? Ты ведь мне уже пригодился. Видишь, все не зря, парень. Все совсем не зря.
Он залез следом за Соловьевым, осмотрелся, потрогал все рычаги и прочитал, что куда надо двигать. Теперь у них был свой транспорт.
ТРАКТОР!!!
Голос... Этот голос. Сейчас, когда он снова мог спокойно размышлять, Мезенцев вспомнил про голос. Ну да, не зря он показался ему знакомым.
Еще в свою бытность журналистом («Когда я был такой же зеленый, как этот заморыш с фотоаппаратом на боку».) Мезенцев обнаружил, что писать ему гораздо легче, когда он сам себе диктует. Вслух. Он даже не пожалел денег и купил диктофон «Sony», дорогую по тем временам вещицу.
Он надиктовывал статьи на диктофон, потом ставил его перед собой на стол, включал и переносил слова на бумагу. По технике машинописи у него всегда была твердая «пятерка», и это не составляло особого труда.
Еще тогда он обратил внимание, как странно звучит его голос, записанный на пленку, – совсем не так, как он слышал его сам.
Конечно, умом он понимал, что собственные слова доносятся до него через кости черепа, а не через воздух, он их слышал не наружным, а внутренним ухом, но все равно это удивляло его. Казалось забавным.
И тот голос, что звучал в мобильном...
Мезенцев пустил двигатель, дал задний ход, развернулся и поехал вперед. Он быстро перещелкал передачи до самой высокой и с неприятным удивлением обнаружил, что трактор не так-то просто удержать на ровном асфальте, машина рыскала от обочины к обочине, и ему приходилось постоянно подруливать.
Он полностью сосредоточился на управлении и почти забыл о том, что...
Это был ЕГО собственный голос.
* * *
Двенадцать часов пятнадцать минут. Берег Оки неподалеку от деревни Бронцы.
Ваня приземлился гораздо мягче, чем ожидал.
Сначала желоб резко шел под уклон, Ване в темноте казалось, что почти отвесно. Он помнил, что ждет его там, внизу: разбитый передатчик. Большой железный ящик с острыми углами. И еще – автомат, который может выстрелить, если его неосторожно задеть.
Постепенно желоб изменил угол наклона, падение замедлилось. Ваня раздвинул ноги и руки, упираясь пятками и локтями в гулкие дрожащие стенки. Ему удалось затормозить, поэтому он не вылетел, а буквально выполз из желоба. Спрыгнул и оказался на земле.
Теперь под ногами был не холодный шершавый бетон, а ровная утоптанная земля. Ваня огляделся. Откуда-то сверху, через небольшое отверстие, лился дневной свет. Мальчик улыбнулся.
Он двинулся прямо вперед и через несколько метров уткнулся в низкую железную дверь с небольшим колесом посередине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Затем дошел до угла ограды, взвел курок и положил ружье в траву, под забор.
На лице его появилась недобрая усмешка. «Хорошо, что парень не видит. Ничего. Должна же быть у него какая-то своя роль во всем происходящем. Чтобы побить слона или ладью, пешкой можно пожертвовать».
Он пошел к лежащему журналисту, вспоминая, как его зовут. «Как же его зовут? А!»
– Володя! – позвал он. Соловьев не пошевелился. Мезенцев снова позвал – чуть громче.
– Володя!! – Парень не слышал его.
Мезенцев достал из кармана камень, подбросил на ладони, задумался и убрал камень в левую руку. Затем он нагнулся и нашел камешек помельче. Размахнулся и точно бросил прямо в Соловьева.
Журналист дернулся и сел, озадаченно хлопая глазами.
– Володя! – вновь позвал его Мезенцев. – Не в службу, а в дружбу... Посмотри, мои там не едут? Мне кажется, я слышу шум мотора.
Соловьев был еще на полпути между сном и реальностью, поэтому он не сообразил, что капитану с того места, где он стоял, должно быть лучше видно дорогу. Он посмотрел на шоссе, уходившее в сторону Тарусы:
– Нет, никого! – оглянулся на Мезенцева и... наконец заметил разрушенный дом за его спиной. – Это... – Соловьев тыкал пальцем, словно не мог найти подходящих слов, – это... – Он перевел взгляд в сторону, и Мезенцев увидел, как лицо его изменилось.
– Володя, ты умеешь свистеть? – перебил Мезенцев. Соловьев кивнул, будто пытался проглотить что-то, застрявшее в глотке.
– Стой там и смотри на дорогу. Никуда не уходи. Как только увидишь машины, сразу свисти. Понял? Соловьев снова кивнул.
– А... это? – попробовал он спросить.
– Позже. Не волнуйся, спецназ не дремлет. Капитан Не красов контролирует ситуацию.
Соловьев пристально посмотрел на него, и Мезенцев подумал, что парень, видимо, сильно сомневается в этом. «Правильно делает. Чувствует».
До того времени, как журналист окончательно придет в себя, оставалось совсем недолго. Если он сойдет с места, хитроумный план может сорваться.
Мезенцев развернулся и побежал между оградами соседних домов назад. ТУДА, где гудел дизель.
Он бежал ровно, не таясь. Он и не собирался таиться, наоборот, хотел, чтобы его заметили.
Он увидел огромный бело-зеленый «Т-150», катающийся по задворкам и крушащий все, что попадалось ему под колеса. Трактору самому сильно досталось: навесные панели, закрывавшие двигатель, болтались, как рваные тряпки, левое переднее крыло отскочило, от фар и решетки радиатора не осталось даже воспоминаний, сломанная выхлопная труба лежала перед кабиной, подпрыгивая, когда трактор прибавлял обороты.
– Эй! Я здесь! – Мезенцев достал первый камень и запустил в трактор, целясь в стекло кабины.
Камень мелькнул в воздухе, описав стремительную пологую дугу, и ткнулся в покрышку. Мезенцев достал следующий.
– Эй! – На этот раз он кинул сильнее. И попал. Боковое стекло покрылось сетью трещин, напоминавших паутину.
– Эй! – Мезенцев достал третий снаряд, ощущая кипение адреналина в крови. Это было чертовски опасной и увлекательной забавой. Он дергал тифа за усы. – Эй!
Человек, сидевший в кабине, стал озираться. Он отклонился назад – трещины не давали хорошо рассмотреть, откуда прилетали камни, пущенные меткой рукой. В этот момент третий камень угодил точно в центр паутины, но это была не безобидная муха, а мощный шершень, стекло хрустнуло и вдавилось внутрь.
Трактор угрожающе заревел, черный дым повалил из обрубка трубы, трактор стал ломаться, поворачиваясь вокруг центрального шарнира, он дернулся всей исполинской тушей и скакнул вперед.
Мезенцев развернулся и побежал обратно. Если он все рассчитал правильно, если он успеет...
Ноги несли его вниз, он выскочил на прямую и увидел вдали остолбеневшего Соловьева. Мезенцев успел помахать ему на бегу, мол, все нормально, ситуация под контролем... Она действительно была под контролем. Трактор еще не вышел на прямую и тот, кто сидел в кабине, не мог видеть убегающего человека.
На какое-то мгновение Соловьев подумал, что капитан бежит к нему: может, хочет сообщить что-то важное, а может... Но, присмотревшись, он понял: спецназовец не бежит, а УБЕГАЕТ.
У Соловьева пересохло во рту, и снова появилось противное сосущее чувство в животе. Он подумал, что сейчас самым правильным будет последовать примеру капитана, но... Ноги приросли к земле.
Капитан повел себя странно: он добежал до угла ограды и, отпрыгнув в сторону, прижался к земле, словно хотел зарыться в нее... Что это могло означать?
Внезапно из-за дальнего конца ограды вывалилось огромное четырехколесное чудовище, и дремлющий мозг Соловьева вспыхнул, как двухсотваттная лампочка, будто кто-то нажал кнопку выключателя. Он уже видел, какие автографы оставляют эти шины с косыми выступами...
«На крыше раздавленной машины...»
Рукам потребовалось что-то делать, они запорхали вокруг худого тела, как испуганные птицы: хватались за голову, трогали кофр с фотоаппаратом, хлопали по бедрам... Энергия уходила впустую. Он стоял и не мог двинуться с места.
Рот Соловьева искривился, из глаз потекли слезы. Парнишка закрыл лицо руками, но подумал, что так еще страшнее. Он растопырил пальцы и закричал:
– МАМА-А-А!!!
Чудовище неслось прямо на него.
Мезенцев уперся ладонями в землю, словно приготовился отжиматься. С этого он начинал каждое утро: двести раз – четыре серии по пятьдесят. Это было очень похоже на утренние упражнения, и в том, и в другом случае от него требовались терпение и выдержка.
Нельзя вскочить на ноги раньше, чем трактор пронесется мимо него. И слишком поздно нельзя – тогда вероятность прицельного выстрела будет равна нулю. До него только сейчас дошло, что он не посмотрел, чем снаряжен патрон: может быть, мелкой птичьей дробью?
«Ну, значит, не судьба. Одним журналистом станет меньше».
Он замер. Гул нарастал, он ощущал его всем телом. Земля мягко дрожала от тяжелой поступи убийцы. Свист турбины был уже совсем рядом, но Мезенцев заставил себя лежать. ЛЕЖАТЬ!
Из-за штакетника показалось огромное колесо. Мезенцев смог различить каждый болт на ступице. Он стиснул зубы и замер.
Трактор несся вперед, приминая траву, когда заднее колесо целиком выехало из-за угла ограды, Мезенцев вскочил на ноги и схватил ружье.
Упер приклад в плечо и прижался к нему щекой.
Руки не дрожали. Он широко расставил ноги, чтобы придать телу устойчивость, поймал на мушку голову человека, сидящего в кабине, и медленной поводкой проследил стволами ее движение. Палец лег на спусковой крючок, когда он вдруг вспомнил, что надо немного прибавить на упреждение. Он слегка приподнял ствол, теперь мушка была над головой тракториста. Мезенцев затаил дыхание, собрался, будто вспоминая, все ли он сделал правильно... Но медлить было нельзя, расстояние до трактора стремительно увеличивалось. Эффективная дальность боя охотничьего ружья – тридцать-сорок метров. А если в патроне окажется не пуля, или, на худой конец, картечь... Он уже думал об этом.
Мезенцев задержал дыхание и плавно потянул спусковой крючок.
Отдача ударила в плечо, из ствола вырвался сноп оранжевого пламени, хорошо различимый даже при свете дня, и Мезенцев ощутил запах пороха.
От выстрела он на мгновение зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел, что заднее стекло кабины разлетелось вдребезги. Впрочем, это еще ни о чем не говорило.
Мезенцев присмотрелся, и сомнения рассеялись. Переднее стекло покрылось тонкой красной пленкой, будто кто-то хотел его затонировать таким странным образом. Тело безвольно моталось из стороны в сторону и билось о стойки кабины.
Трактор подпрыгнул на большой кочке, и тело повалилось куда-то вниз, он его больше не видел.
Мезенцев подхватил ружье (сам не зная зачем) и бросился следом за трактором.
«Т-150» стал выписывать кривые, словно сбился с курса, он катился все медленнее и медленнее... Мезенцев взглянул на журналиста: тот по-прежнему стоял на месте, словно прирос к земле.
Трактор проехал в паре метров от Соловьева, пересек дорогу, докатился до ограды домов, стоявших на противоположной стороне, и, разломав забор, уперся в дом. Колеса несколько раз провернулись – последними отчаянными рывками, затем дизель рыкнул и заглох.
Мезенцев подбежал к парнишке:
– Ну что, жив?
Тот не отвечал, глотая слезы.
– Все в порядке, я же говорил – ситуация под контролем. Соловьев зло взглянул на него и вдруг закричал, срываясь на визг:
– Он же мог меня убить!
– Но не убил же, – пожал плечами Мезенцев.
– Он ехал прямо на меня!
– Я заставил его свернуть.
– Вы... ты... Ты использовал меня, ублюдок! Да?! Ты использовал меня как приманку! – Руки парнишки сжались в кулаки.
– Что? – сказал Мезенцев. – Хочешь меня ударить? – Он сжал ружье. – Давай! Пробуй! Ну!
Он пригнулся и напрягся. «Если этот парень сделает хотя бы шаг... Или хотя бы поднимет руку – я заеду ему прикладом прямо в лоб и расколю череп!»
Видимо, Соловьев прочел все это в глазах Мезенцева. Он судорожно сглотнул и разжал кулаки, но глаза его по-прежнему горели злым огнем.
– Вот так-то лучше! А теперь – утри сопли и бегом к трактору! Ну!
Журналист колебался, и Мезенцеву пришлось ткнуть его прикладом в грудь.
– Глухой? Прочистить тебе уши, мозгляк?
На лице Соловьева отчетливо читалось: «Влип!» Но выбора у него не было. В последний раз по-мальчишечьи всхлипнув, он потрусил к трактору, то и дело оборачиваясь на Мезенцева.
– Давай, давай! Вытаскивай ЕГО из кабины!
«С ним был боец из его роты – молодой, еще необстрелянный солдат, за плечами которого, конечно же, не было боевого опыта, приобретенного капитаном на полях сражений», – почему-то вспомнил Мезенцев слова, услышанные по мобильному.
«А как, интересно, поступил бы капитан Некрасов? – Внутренний голос снова оживился и приготовился ему НАДОЕДАТЬ. – Наверняка он бы не стал прикрываться молодым, необстрелянным бойцом. Он бы придумал что-нибудь другое».
«Он БУМАЖНЫЙ, а я – живой. Ему легко быть героем, а мне – нет», – возразил Мезенцев, и на этом тема была закрыта.
Соловьев, отвернувшись, вытащил труп тракториста из кабины. Тело с глухим стуком упало на землю.
– Оттащи его подальше, чтобы не мешался под колесами, – скомандовал Мезенцев, и парень подчинился. – Теперь залезай в кабину! Ну, живо!
– Зачем я вам нужен? Отпустите меня, – проскулил Соловьев, и Мезенцев подумал, что он сейчас снова расплачется.
– Как зачем? Ты ведь мне уже пригодился. Видишь, все не зря, парень. Все совсем не зря.
Он залез следом за Соловьевым, осмотрелся, потрогал все рычаги и прочитал, что куда надо двигать. Теперь у них был свой транспорт.
ТРАКТОР!!!
Голос... Этот голос. Сейчас, когда он снова мог спокойно размышлять, Мезенцев вспомнил про голос. Ну да, не зря он показался ему знакомым.
Еще в свою бытность журналистом («Когда я был такой же зеленый, как этот заморыш с фотоаппаратом на боку».) Мезенцев обнаружил, что писать ему гораздо легче, когда он сам себе диктует. Вслух. Он даже не пожалел денег и купил диктофон «Sony», дорогую по тем временам вещицу.
Он надиктовывал статьи на диктофон, потом ставил его перед собой на стол, включал и переносил слова на бумагу. По технике машинописи у него всегда была твердая «пятерка», и это не составляло особого труда.
Еще тогда он обратил внимание, как странно звучит его голос, записанный на пленку, – совсем не так, как он слышал его сам.
Конечно, умом он понимал, что собственные слова доносятся до него через кости черепа, а не через воздух, он их слышал не наружным, а внутренним ухом, но все равно это удивляло его. Казалось забавным.
И тот голос, что звучал в мобильном...
Мезенцев пустил двигатель, дал задний ход, развернулся и поехал вперед. Он быстро перещелкал передачи до самой высокой и с неприятным удивлением обнаружил, что трактор не так-то просто удержать на ровном асфальте, машина рыскала от обочины к обочине, и ему приходилось постоянно подруливать.
Он полностью сосредоточился на управлении и почти забыл о том, что...
Это был ЕГО собственный голос.
* * *
Двенадцать часов пятнадцать минут. Берег Оки неподалеку от деревни Бронцы.
Ваня приземлился гораздо мягче, чем ожидал.
Сначала желоб резко шел под уклон, Ване в темноте казалось, что почти отвесно. Он помнил, что ждет его там, внизу: разбитый передатчик. Большой железный ящик с острыми углами. И еще – автомат, который может выстрелить, если его неосторожно задеть.
Постепенно желоб изменил угол наклона, падение замедлилось. Ваня раздвинул ноги и руки, упираясь пятками и локтями в гулкие дрожащие стенки. Ему удалось затормозить, поэтому он не вылетел, а буквально выполз из желоба. Спрыгнул и оказался на земле.
Теперь под ногами был не холодный шершавый бетон, а ровная утоптанная земля. Ваня огляделся. Откуда-то сверху, через небольшое отверстие, лился дневной свет. Мальчик улыбнулся.
Он двинулся прямо вперед и через несколько метров уткнулся в низкую железную дверь с небольшим колесом посередине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78