Или хуже, чем погибла. И уж тогда я точно узнаю, что же это за свет в конце длинного коридора.
От этого страха я отделаться не мог. Он намертво встроился в ситуацию. Поэтому вместо того чтобы бороться, я попробовал найти с ним общий язык. В умелых руках и страх может превратиться в нечто полезное. Я оставил для него в голове маленькое уютное местечко, что-то вроде умственной корзинки для мусора – приходилось надеяться, что он не вздумает выпрыгнуть оттуда в самый неподходящий момент.
Я выбрался из-под душа, вытерся и снова закутался в свой белый халат. Стараясь не растерять концентрации, я забрал свой рюкзак, белый конверт и спустился с ними в лабораторию. Люк за собой я закрыл. Если Маленький Чикаго взлетит на воздух, наложенные мною заклятия не позволят энергии вырваться из подвала, что должно значительно ограничить размеры ущерба. План, конечно, не идеальный, но другого у меня не было.
Нельзя сказать, чтобы эта мысль меня очень грела, когда я остановился перед моделью на столе. Всего одна крошечная ошибка…
Я положил конверт на край стола, рюкзак – на полку, а сам двинулся вокруг стола, зажигая свечи спичками. Сделать это с помощью заклятия было бы быстрее и проще, но для намеченного мне требовалась вся остававшаяся энергия до последней капли. Поэтому зажигание каждой свечи я превратил в небольшой ритуал, сосредоточиваясь на своих движениях, на точности, на взаимодействии холода и тепла, света и тьмы, огня и тени.
Я зажег последнюю свечу и повернулся к Маленькому Чикаго.
Здания сияли в свечном свете серебром, воздух вибрировал от встроенной в модель энергии. Чуть слышный голосок здравого смысла нашептывал мне, что зря я это затеял. Напоминал, что я могу облажаться, потому что устал и разбит, и что гораздо разумнее поспать и предпринять попытку со свежими силами.
Этот голос я тоже отодвинул в сторону. Колебаться было поздно. Я повернулся лицом к столу и врезанному в столешницу кругу из серебра.
Ласкиэль возникла между мной и столом – в своем обычном белом хитоне, с рыжими волосами, заплетенными в тугую косу. Она выставила обе руки перед собой.
– Я не могу тебе это позволить, – негромко сказала она.
– Ты, – заметил я так, словно это касаюсь меня очень мало, – почти так же некстати, как тот телефонный звонок.
– Это лишено смысла, – настаивала она. – Хозяин мой, я умоляю тебя изменить свое решение.
– Мне некогда спорить с тобой, – буркнул я. – Надо дело делать.
– Дело? – переспросила она. – Ты имеешь в виду – увиливать от своих обязанностей?
Я слегка склонил голову. В моем тогдашнем состоянии все эмоции, которые я испытывал, казались чрезвычайно далекими и почти совершенно несущественными.
– Как это?
– Посмотри на себя, – проговорила она тихим, рассудительным тоном, каким обращаются обычно к психам или горьким пьяницам. – Прислушайся к себе. Ты устал. Ты ранен. Ты отягощен виной. Ты напуган. Ты просто уничтожишь себя.
– И тебя вместе со мной? – спросил я.
– Именно, – подтвердила она. – Я не страшусь конца существования, хозяин мой, но мне не хотелось бы исчезнуть из-за того, что кто-то слишком самонадеян, чтобы понять, что он задумал.
– Я не самонадеян, – возразил я.
– Еще как. Ты знаешь, что это, возможно, тебя убьет. И если выйдет именно так, ты освободишься от всякой ответственности за то, что случилось с девушкой. В конце концов, ты героически погиб в попытке найти ее и вернуть. Тебе не придется присутствовать на ее похоронах. Тебе не придется объясняться с Майклом. Тебе не придется признаваться ее родителям в том, что их дочь мертва из-за твоей некомпетентности.
Я не ответил. Эмоции подобрались чуть ближе.
– Это не что иное, как замысловатый способ самоубийства, предпринятого в момент слабости, – продолжала Ласкиэль. – Я не хочу видеть, как ты уничтожишь себя, хозяин мой.
Я смотрел на нее. Я поразмыслил над ее словами. Она могла говорить правду. Ну и пусть.
– Отойди, – буркнул я. – Пока я тебя сам не отодвинул. – Я спохватился. – Постой-ка. Что это я? Можно подумать, ты в состоянии мне помешать. – И я просто шагнул сквозь образ Ласкиэли к столу, на котором лежал белый конверт.
Белый конверт вдруг закружился на месте, а потом превратился в дюжину конвертов – совершенно неотличимых друг от друга, и каждый вертелся юлой.
– Очень даже в состоянии, – негромко произнесла Ласкиэль. Я поднял взгляд и увидел, что она стоит с противоположной стороны стола. – Я была свидетельницей начала времен. Я видела, как возник из ничего ваш смертный мир. Я видела, как рождаются звезды, как соткалась ваша планета, как в нее вдохнули жизнь, как вырос ваш род, что правит ею. – Она оперлась о стол обеими руками и наклонилась ко мне, буравя взглядом ледяных голубых глаз. – До сих пор я вела себя, как и подобает гостю. Но не принимай почтительность за слабость, смертный. Молю тебя, не заставляй меня предпринимать дальнейших действий.
Я сощурился и сделал попытку включить взгляд.
Прежде чем я успел это сделать, моя левая рука вспыхнула.
Больно, больно, БОЛЬНО. Огонь пожирал мою руку, как ни пытался я сдержать его браслетом-оберегом. Воспоминания об ожоге в том захваченном вампирами подвале захлестнули меня, и нервные окончания с готовностью откликнулись.
Я сдержал крик, стиснув зубы с такой силой, что они едва не начали крошиться.
Это иллюзия,напомнил я себе. Воспоминание. Призрак, не более того. Он не может навредить тебе, если только ты сам не позволишь ему сделать это.Я изо всех сил оттолкнул от себя воспоминание, нацелив на него острие моей воли.
Иллюзия дрогнула, боль исчезла, а огонь погас. Мгновение спустя организм впрыснул в кровеносную систему заряд эндорфинов, и концентрация начала рушиться. Я тяжело привалился к столу, держась за него правой рукой, а левую рефлекторно прижимая к груди. Потом опустил взгляд на конверты и сосредоточивался на них до тех пор, пока все иллюзорные не сделались прозрачными. Тогда я протянул руку и взял настоящий конверт.
Ласкиэль невозмутимо следила за моими действиями.
– Рано или поздно я прорвусь через все, что ты ставишь на моем пути, – выдохнул я. – И ты сама это прекрасно знаешь.
– Да, – согласилась она. – Но тебе не удастся сосредоточиться на заклинании, пока ты не избавишься от меня. Я могу заставить тебя потратить все силы на сопротивление, и тогда ты тоже не сможешь работать. Даже если я просто задержу тебя до рассвета, дальнейшие твои попытки потеряют смысл. – Она подняла голову. – Что бы ни случилось, твое заклятие не будет успешным.
Я негромко усмехнулся, и Ласкиэль чуть нахмурилась.
– Ты забыла одно обстоятельство, – сказал я.
– Какое?
– Получается заколдованный круг. Если ты будешь раскачивать лодку, я могу погибнуть, пытаясь осуществить заклятие. Выходит, так и так, все эти упражнения – в любом случае попытка самоубийства. Так стоит ли стараться?
Она стиснула зубы.
– Ты скорее убьешь себя, чем прислушаешься к разумным доводам?
– Не просто убью, а замочу к чертовой матери, так сказать.
– Ты сошел с ума.
– Дай мне пару таблеток «Алка-Зельцер», и у меня еще и пена изо рта пойдет. – Я посмотрел на Ласкиэль в упор. – Есть девочка, которой нужна моя помощь. Я скорее умру, чем брошу ее так. Я в любом случае испытаю заклятие. Так что угребывай.
Она в досаде тряхнула головой и отвернулась.
– У тебя очень много шансов погибнуть.
– Бывало и больше.
Я достал из конверта прядь детских волос, положил на стол нож и зажег церемониальные свечи. Черт возьми, падший ангел был прав. Страх неприятно шевелился во мне, и пальцы тряслись так сильно, что первая спичка сломалась, не успев загореться.
– Если ты должен это сделать, – заговорила Ласкиэль, – попытайся по крайней мере остаться в живых. Позволь мне помочь.
– Ты можешь помочь мне, заткнувшись и убравшись к чертовой матери, – ответил я. – Адским Огнем мне здесь не поможешь.
– Возможно, – согласилась Ласкиэль. – Но есть и другой способ.
Краем глаза я заметил слабое мерцание и, повернувшись, увидел медленно пульсирующее серебристое сияние над полом в самом центре моего магического круга на полу. В двух футах под этим местом покоился Темный Динарий, в котором заключалась остальная часть Ласкиэли.
– Возьми монету, – предложила она. – По крайней мере я смогу защитить тебя от побочных реакций. Умоляю тебя, не бросайся своей жизнью безрассудно.
Я прикусил губу.
Черт подери, мне не хотелось умирать. А мысль о неудаче при спасении Молли представлялась мне едва ли не более страшной, чем смерть. Владелец одной из тридцати древних серебряных монет получал в свое распоряжение чудовищную силу. С такой поддержкой мне, возможно, удалось бы справиться с заклятием, и даже если бы оно пошло вразнос, я смог бы выжить под зашитой Ласкиэли. Непонятно откуда, но я знал еще, что при желании достал бы монету из-под бетона в считанные секунды.
Секунду-другую я смотрел на серебристое свечение.
А потом повернулся к Ласкиэли и раздраженно прищурился.
– Ты еще здесь?
Лицо Ласкиэли застыло в бесстрастной маске, однако когда она заговорила, в голосе ее звучала едва уловимая, но явственная угроза.
– С тобой гораздо проще иметь дело, когда ты спишь, мой хозяин.
И она исчезла.
Страх клокотал во мне крутым кипятком. Я пытался унять его, но прежней степени отстраненности достичь так и не удавалось – до тех пор, пока я не подумал о маленьком Дэниеле, каким он лежал под моим магическим взглядом – раненным, когда он защищал свою семью от того, что послал на их дом я.
Я подумал о братьях и сестрах Молли. О ее матери, ее отце. О полной смеха, радости и веселья буйной жизни, которой жила семья Майкла.
А потом я уколол кончик пальца ножом, приложил к нему локон детских волос и положил волосы в круг с Маленьким Чикаго. Вторую каплю крови я использовал для того, чтобы замкнуть круг и начать заклинание. Я закрыл глаза, сосредоточился, пробормотал длинную фразу на латыни и вдохнул в модель жизнь.
На мгновение мир вокруг меня размылся, а потом я вдруг увидел, что стою на столе, у входа в мой собственный дом. Поначалу мне показалось, что серебристая модель резко увеличилась в размерах, но потом я понял, что дело обстоит как раз наоборот. Это я уменьшился до масштаба Маленького Чикаго, точнее, мои чувства воспринимали мир изнутри модели, тогда как тело мое стояло исполинской Годзиллой у стола, бормоча слова заклинания.
Я закрыл глаза и подумал о Молли, о капле моей крови на пряди ее волос, и к моему удивлению мое уменьшенное «Я» понеслось по улице. Усилий для этого требовалось не больше, чем крутить педали велосипеда. Мостовая подо мной и окружавшие меня здания светились белой энергией, гудевшей как высоковольтные провода.
Блин-тарарам, Маленький Чикаго заработал! Еще как заработал! Ощущение торжества охватило меня, и скорость моего полета по улицам возросла. Я несся по городу, а вокруг мелькали неясные, призрачные образы людей, что двигались в эту минуту по настоящему Чикаго. Но потом заклятие дрогнуло, и я вдруг понял, что ношусь по кругу, как потерявшая след гончая.
Что-то не сработало.
Я чуть напрягся и обнаружил, что стою, тяжело дыша, в своем настоящем теле, глядя на Маленький Чикаго сверху вниз.
Не дав себе отдышаться, я взял рюкзак и вывалил Боба к себе на колени.
Глаза его сразу же загорелись.
– Пойми меня правильно, громила, ты мне нравишься, – заявил он. – Но не настолько.
– Заткнись, – укоротил я его. – Я только что пытался использовать Маленький Чикаго для того, чтобы найти след Молли. Не удалось.
Боб зажмурился.
– Неужели получилось? Модель действительно заработала? И не взорвалась?
– Сам видишь, – буркнул я. – Все работало очень даже ничего. Но я использовал самое простое поисковое заклятие и не смог обнаружить ее следа. Что не так с этой чертовой штукой?
– Положи меня на стол, – попросил Боб.
Я послушно выполнил его желание. С минуту он молчал.
– Все в порядке, Гарри. Модель работает как надо.
– Черта с два она работает, – вскипел я. – Я этим поисковым заклятием сотни раз пользовался. Значит, барахлит модель.
– Говорю тебе, работает отлично, – возразил Боб. – Давай посмотрим на это с другой стороны. Если это не твое заклятие и не модель… Слушай, что ты использовал для наведения заклятия?
– Прядь ее волос.
– Это детские волосы, Гарри.
– И что?
Боб презрительно хмыкнул.
– А то, что от них никакого толка. Гарри, дети – это как огромный чистый лист. С тех пор, как срезали эту прядь, Молли изменилась во всех отношениях. Она почти ничем не напоминает того человека, с которого эти волосы срезали. Естественно, твое заклятие не смогло ее обнаружить.
– Черт! – рявкнул я. Это не приходило мне в голову, но, похоже, дело обстояло именно так. Мне еще не приходилось использовать для этого заклятия детские волосы – за исключением одного раза, когда я искал ребенка. – Черт, черт, черт!
Крошечная ошибка.
Совсем крошечная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
От этого страха я отделаться не мог. Он намертво встроился в ситуацию. Поэтому вместо того чтобы бороться, я попробовал найти с ним общий язык. В умелых руках и страх может превратиться в нечто полезное. Я оставил для него в голове маленькое уютное местечко, что-то вроде умственной корзинки для мусора – приходилось надеяться, что он не вздумает выпрыгнуть оттуда в самый неподходящий момент.
Я выбрался из-под душа, вытерся и снова закутался в свой белый халат. Стараясь не растерять концентрации, я забрал свой рюкзак, белый конверт и спустился с ними в лабораторию. Люк за собой я закрыл. Если Маленький Чикаго взлетит на воздух, наложенные мною заклятия не позволят энергии вырваться из подвала, что должно значительно ограничить размеры ущерба. План, конечно, не идеальный, но другого у меня не было.
Нельзя сказать, чтобы эта мысль меня очень грела, когда я остановился перед моделью на столе. Всего одна крошечная ошибка…
Я положил конверт на край стола, рюкзак – на полку, а сам двинулся вокруг стола, зажигая свечи спичками. Сделать это с помощью заклятия было бы быстрее и проще, но для намеченного мне требовалась вся остававшаяся энергия до последней капли. Поэтому зажигание каждой свечи я превратил в небольшой ритуал, сосредоточиваясь на своих движениях, на точности, на взаимодействии холода и тепла, света и тьмы, огня и тени.
Я зажег последнюю свечу и повернулся к Маленькому Чикаго.
Здания сияли в свечном свете серебром, воздух вибрировал от встроенной в модель энергии. Чуть слышный голосок здравого смысла нашептывал мне, что зря я это затеял. Напоминал, что я могу облажаться, потому что устал и разбит, и что гораздо разумнее поспать и предпринять попытку со свежими силами.
Этот голос я тоже отодвинул в сторону. Колебаться было поздно. Я повернулся лицом к столу и врезанному в столешницу кругу из серебра.
Ласкиэль возникла между мной и столом – в своем обычном белом хитоне, с рыжими волосами, заплетенными в тугую косу. Она выставила обе руки перед собой.
– Я не могу тебе это позволить, – негромко сказала она.
– Ты, – заметил я так, словно это касаюсь меня очень мало, – почти так же некстати, как тот телефонный звонок.
– Это лишено смысла, – настаивала она. – Хозяин мой, я умоляю тебя изменить свое решение.
– Мне некогда спорить с тобой, – буркнул я. – Надо дело делать.
– Дело? – переспросила она. – Ты имеешь в виду – увиливать от своих обязанностей?
Я слегка склонил голову. В моем тогдашнем состоянии все эмоции, которые я испытывал, казались чрезвычайно далекими и почти совершенно несущественными.
– Как это?
– Посмотри на себя, – проговорила она тихим, рассудительным тоном, каким обращаются обычно к психам или горьким пьяницам. – Прислушайся к себе. Ты устал. Ты ранен. Ты отягощен виной. Ты напуган. Ты просто уничтожишь себя.
– И тебя вместе со мной? – спросил я.
– Именно, – подтвердила она. – Я не страшусь конца существования, хозяин мой, но мне не хотелось бы исчезнуть из-за того, что кто-то слишком самонадеян, чтобы понять, что он задумал.
– Я не самонадеян, – возразил я.
– Еще как. Ты знаешь, что это, возможно, тебя убьет. И если выйдет именно так, ты освободишься от всякой ответственности за то, что случилось с девушкой. В конце концов, ты героически погиб в попытке найти ее и вернуть. Тебе не придется присутствовать на ее похоронах. Тебе не придется объясняться с Майклом. Тебе не придется признаваться ее родителям в том, что их дочь мертва из-за твоей некомпетентности.
Я не ответил. Эмоции подобрались чуть ближе.
– Это не что иное, как замысловатый способ самоубийства, предпринятого в момент слабости, – продолжала Ласкиэль. – Я не хочу видеть, как ты уничтожишь себя, хозяин мой.
Я смотрел на нее. Я поразмыслил над ее словами. Она могла говорить правду. Ну и пусть.
– Отойди, – буркнул я. – Пока я тебя сам не отодвинул. – Я спохватился. – Постой-ка. Что это я? Можно подумать, ты в состоянии мне помешать. – И я просто шагнул сквозь образ Ласкиэли к столу, на котором лежал белый конверт.
Белый конверт вдруг закружился на месте, а потом превратился в дюжину конвертов – совершенно неотличимых друг от друга, и каждый вертелся юлой.
– Очень даже в состоянии, – негромко произнесла Ласкиэль. Я поднял взгляд и увидел, что она стоит с противоположной стороны стола. – Я была свидетельницей начала времен. Я видела, как возник из ничего ваш смертный мир. Я видела, как рождаются звезды, как соткалась ваша планета, как в нее вдохнули жизнь, как вырос ваш род, что правит ею. – Она оперлась о стол обеими руками и наклонилась ко мне, буравя взглядом ледяных голубых глаз. – До сих пор я вела себя, как и подобает гостю. Но не принимай почтительность за слабость, смертный. Молю тебя, не заставляй меня предпринимать дальнейших действий.
Я сощурился и сделал попытку включить взгляд.
Прежде чем я успел это сделать, моя левая рука вспыхнула.
Больно, больно, БОЛЬНО. Огонь пожирал мою руку, как ни пытался я сдержать его браслетом-оберегом. Воспоминания об ожоге в том захваченном вампирами подвале захлестнули меня, и нервные окончания с готовностью откликнулись.
Я сдержал крик, стиснув зубы с такой силой, что они едва не начали крошиться.
Это иллюзия,напомнил я себе. Воспоминание. Призрак, не более того. Он не может навредить тебе, если только ты сам не позволишь ему сделать это.Я изо всех сил оттолкнул от себя воспоминание, нацелив на него острие моей воли.
Иллюзия дрогнула, боль исчезла, а огонь погас. Мгновение спустя организм впрыснул в кровеносную систему заряд эндорфинов, и концентрация начала рушиться. Я тяжело привалился к столу, держась за него правой рукой, а левую рефлекторно прижимая к груди. Потом опустил взгляд на конверты и сосредоточивался на них до тех пор, пока все иллюзорные не сделались прозрачными. Тогда я протянул руку и взял настоящий конверт.
Ласкиэль невозмутимо следила за моими действиями.
– Рано или поздно я прорвусь через все, что ты ставишь на моем пути, – выдохнул я. – И ты сама это прекрасно знаешь.
– Да, – согласилась она. – Но тебе не удастся сосредоточиться на заклинании, пока ты не избавишься от меня. Я могу заставить тебя потратить все силы на сопротивление, и тогда ты тоже не сможешь работать. Даже если я просто задержу тебя до рассвета, дальнейшие твои попытки потеряют смысл. – Она подняла голову. – Что бы ни случилось, твое заклятие не будет успешным.
Я негромко усмехнулся, и Ласкиэль чуть нахмурилась.
– Ты забыла одно обстоятельство, – сказал я.
– Какое?
– Получается заколдованный круг. Если ты будешь раскачивать лодку, я могу погибнуть, пытаясь осуществить заклятие. Выходит, так и так, все эти упражнения – в любом случае попытка самоубийства. Так стоит ли стараться?
Она стиснула зубы.
– Ты скорее убьешь себя, чем прислушаешься к разумным доводам?
– Не просто убью, а замочу к чертовой матери, так сказать.
– Ты сошел с ума.
– Дай мне пару таблеток «Алка-Зельцер», и у меня еще и пена изо рта пойдет. – Я посмотрел на Ласкиэль в упор. – Есть девочка, которой нужна моя помощь. Я скорее умру, чем брошу ее так. Я в любом случае испытаю заклятие. Так что угребывай.
Она в досаде тряхнула головой и отвернулась.
– У тебя очень много шансов погибнуть.
– Бывало и больше.
Я достал из конверта прядь детских волос, положил на стол нож и зажег церемониальные свечи. Черт возьми, падший ангел был прав. Страх неприятно шевелился во мне, и пальцы тряслись так сильно, что первая спичка сломалась, не успев загореться.
– Если ты должен это сделать, – заговорила Ласкиэль, – попытайся по крайней мере остаться в живых. Позволь мне помочь.
– Ты можешь помочь мне, заткнувшись и убравшись к чертовой матери, – ответил я. – Адским Огнем мне здесь не поможешь.
– Возможно, – согласилась Ласкиэль. – Но есть и другой способ.
Краем глаза я заметил слабое мерцание и, повернувшись, увидел медленно пульсирующее серебристое сияние над полом в самом центре моего магического круга на полу. В двух футах под этим местом покоился Темный Динарий, в котором заключалась остальная часть Ласкиэли.
– Возьми монету, – предложила она. – По крайней мере я смогу защитить тебя от побочных реакций. Умоляю тебя, не бросайся своей жизнью безрассудно.
Я прикусил губу.
Черт подери, мне не хотелось умирать. А мысль о неудаче при спасении Молли представлялась мне едва ли не более страшной, чем смерть. Владелец одной из тридцати древних серебряных монет получал в свое распоряжение чудовищную силу. С такой поддержкой мне, возможно, удалось бы справиться с заклятием, и даже если бы оно пошло вразнос, я смог бы выжить под зашитой Ласкиэли. Непонятно откуда, но я знал еще, что при желании достал бы монету из-под бетона в считанные секунды.
Секунду-другую я смотрел на серебристое свечение.
А потом повернулся к Ласкиэли и раздраженно прищурился.
– Ты еще здесь?
Лицо Ласкиэли застыло в бесстрастной маске, однако когда она заговорила, в голосе ее звучала едва уловимая, но явственная угроза.
– С тобой гораздо проще иметь дело, когда ты спишь, мой хозяин.
И она исчезла.
Страх клокотал во мне крутым кипятком. Я пытался унять его, но прежней степени отстраненности достичь так и не удавалось – до тех пор, пока я не подумал о маленьком Дэниеле, каким он лежал под моим магическим взглядом – раненным, когда он защищал свою семью от того, что послал на их дом я.
Я подумал о братьях и сестрах Молли. О ее матери, ее отце. О полной смеха, радости и веселья буйной жизни, которой жила семья Майкла.
А потом я уколол кончик пальца ножом, приложил к нему локон детских волос и положил волосы в круг с Маленьким Чикаго. Вторую каплю крови я использовал для того, чтобы замкнуть круг и начать заклинание. Я закрыл глаза, сосредоточился, пробормотал длинную фразу на латыни и вдохнул в модель жизнь.
На мгновение мир вокруг меня размылся, а потом я вдруг увидел, что стою на столе, у входа в мой собственный дом. Поначалу мне показалось, что серебристая модель резко увеличилась в размерах, но потом я понял, что дело обстоит как раз наоборот. Это я уменьшился до масштаба Маленького Чикаго, точнее, мои чувства воспринимали мир изнутри модели, тогда как тело мое стояло исполинской Годзиллой у стола, бормоча слова заклинания.
Я закрыл глаза и подумал о Молли, о капле моей крови на пряди ее волос, и к моему удивлению мое уменьшенное «Я» понеслось по улице. Усилий для этого требовалось не больше, чем крутить педали велосипеда. Мостовая подо мной и окружавшие меня здания светились белой энергией, гудевшей как высоковольтные провода.
Блин-тарарам, Маленький Чикаго заработал! Еще как заработал! Ощущение торжества охватило меня, и скорость моего полета по улицам возросла. Я несся по городу, а вокруг мелькали неясные, призрачные образы людей, что двигались в эту минуту по настоящему Чикаго. Но потом заклятие дрогнуло, и я вдруг понял, что ношусь по кругу, как потерявшая след гончая.
Что-то не сработало.
Я чуть напрягся и обнаружил, что стою, тяжело дыша, в своем настоящем теле, глядя на Маленький Чикаго сверху вниз.
Не дав себе отдышаться, я взял рюкзак и вывалил Боба к себе на колени.
Глаза его сразу же загорелись.
– Пойми меня правильно, громила, ты мне нравишься, – заявил он. – Но не настолько.
– Заткнись, – укоротил я его. – Я только что пытался использовать Маленький Чикаго для того, чтобы найти след Молли. Не удалось.
Боб зажмурился.
– Неужели получилось? Модель действительно заработала? И не взорвалась?
– Сам видишь, – буркнул я. – Все работало очень даже ничего. Но я использовал самое простое поисковое заклятие и не смог обнаружить ее следа. Что не так с этой чертовой штукой?
– Положи меня на стол, – попросил Боб.
Я послушно выполнил его желание. С минуту он молчал.
– Все в порядке, Гарри. Модель работает как надо.
– Черта с два она работает, – вскипел я. – Я этим поисковым заклятием сотни раз пользовался. Значит, барахлит модель.
– Говорю тебе, работает отлично, – возразил Боб. – Давай посмотрим на это с другой стороны. Если это не твое заклятие и не модель… Слушай, что ты использовал для наведения заклятия?
– Прядь ее волос.
– Это детские волосы, Гарри.
– И что?
Боб презрительно хмыкнул.
– А то, что от них никакого толка. Гарри, дети – это как огромный чистый лист. С тех пор, как срезали эту прядь, Молли изменилась во всех отношениях. Она почти ничем не напоминает того человека, с которого эти волосы срезали. Естественно, твое заклятие не смогло ее обнаружить.
– Черт! – рявкнул я. Это не приходило мне в голову, но, похоже, дело обстояло именно так. Мне еще не приходилось использовать для этого заклятия детские волосы – за исключением одного раза, когда я искал ребенка. – Черт, черт, черт!
Крошечная ошибка.
Совсем крошечная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66