Цинизм цинизмом, и все же нельзя не восхищаться живущими здесь людьми, трудом и борьбой которых район постепенно освобождается от страха, преступности и хаоса. В солнечные дни начинаешь даже думать, что не все еще потеряно и что при наличии воли, веры и взаимопомощи мы можем одолеть силы тьмы.
Надо сказать, последние года два эти мысли очень меня греют.
Полицейский участок размещался не в новом здании, но на его стенах не было граффити, а вокруг я не увидел ни мусора, ни – во всяком случае, пока – неприкаянных личностей в джинсах, красных футболках, избитых и небритых. Таксист всю дорогу косился на меня подозрительно, и я его не виню: не каждый день приходится возить типов, от которых пахнет сандалом и прочими благовониями. Пока я расплачивался, Мыш подставил свою башку, и таксист, высунув руку в окно, с улыбкой почесал его за ухом.
Мыш вообще легче находит общий язык с людьми, чем я.
Неловко убирая сдачу в кошелек обожженной левой рукой, я зашагал ко входу в участок. Мыш послушно затрусил рядом со мной. По коже вдруг забегали мурашки, и я покосился на отражение в стеклянных дверях участка.
За моей спиной, на противоположной стороне улицы – прямо под знаком, запрещающим парковку, – остановился автомобиль. Сидевшего в нем человека я не видел, только неясный силуэт, да и сама машина – незнакомый мне белый седан – никак уж не напоминала темно-серую тачку, наехавшую на моего Жучка несколько часов назад. Однако инстинкты подсказывали мне, что за мной следят. В конце концов, просто так, от нечего делать не останавливаются на запрещенном месте, тем более напротив полицейского участка.
Мыш негромко заворчал, что насторожило меня еще больше. Мыш вообще редко подает голос. Я уже привык к тому, что если уж он ворчит, значит, где-то неподалеку темные силы – черная магия, голодные вампиры или смертоносные некроманты. На почтальона, скажем, он вообще не обращает внимания.
Выходит, кто-то из моих потусторонних оппонентов висел у меня на хвосте. Знаменательный знак: как правило, я знаю, кого раздражаю и чем. Обычно к тому времени, когда расследование достигает стадии, на которой за мной начинают следить, в наличии уже имеется минимум один криминальный эпизод, а то и один-два трупа.
Мыш рыкнул еще раз.
– Вижу, вижу, – вполголоса проговорил я. – Спокойно. Идем как ни в чем не бывало.
Он снова замолчал, и мы, не оглядываясь, одолели несколько последних футов.
Дверь нам отворила Молли Карпентер.
В последний раз, когда я видел Молли, она была неуклюжим подростком – длинноногим, костлявым, порывистым, смешливым. Правда, с тех пор прошло несколько лет.
За это время Молли заметно повзрослела.
Она сильно походила на свою мать, Черити. Обе отличались высоким ростом – под шесть футов, – светлыми волосами, голубыми глазами, красотой и в то же время этакой капитальностью сложения. Черити напоминала розу из нержавеющей стали. Молли могла бы сойти за нее же в молодости.
Но, конечно, я сомневаюсь, чтобы Черити хоть раз в жизни оделась так, как Молли.
Молли стояла передо мной в длинной, черной, художественно порванной в нескольких местах юбке. Из-под юбки выглядывало сетчатое белье, выставлявшее ногу и бедро сильнее, чем одобрила бы любая мать. Впрочем, даже это прозрачное белье тоже было порвано – намеренно и достаточно красиво. На ногах красовались тяжелые армейские бутсы, завязанные ярко-голубыми и розовыми шнурками. Поверх белой в обтяжку футболки она надела короткую черную куртку-болеро с большим значком «СПЛЕТТЕРКОН!!!». Наряд довершали черные кожаные перчатки.
Но подождите, это еще не все.
Она сделала себе химию и выкрасила волосы – половину в розовый, как жвачка, цвет, половину – в небесно-голубой. Волосы были острижены так, что лицо завешивала этакая короткая, до подбородка вуаль. Еще она накрасилась: в избытке теней и румян, черная губная помада. Золотые колечки поблескивали в обеих ноздрях, в нижней губе и правой брови. Крошечный золотой шарик отсвечивал под нижней губой. Там, где тонкая ткань футболки скорее подчеркивала, чем скрывала соски, угадывались миниатюрные булавочные выпуклости.
Я решил, что мне не хочется знать, где она еще сделала себе пирсинг. Не хочется, и все тут, твердо сказал я себе. Пусть даже в самых… гм… интригующих местах.
Но подождите, и этоеще не все.
Слева на шее виднелась татуировка в виде извивающейся змейки, хвост которой скрывался где-то под воротом футболки. Еще один узор – какие-то петли и спирали – украшал правую руку выше локтя.
Молли смотрела на меня, выгнув бровь в ожидании реакции. Поза и выражение лица должны были говорить, что ей наплевать, что я о ней думаю, но я буквально кожей ощущал исходившие от нее, как она ни старалась, неуверенность и волнение.
– Давно не виделись, – произнес я наконец.
– Привет, Гарри, – отозвалась она. Эти слова снова прозвучали немного странно, и я заметил, как блеснуло под ее языком золото.
Ну да, конечно.
– Как-то это странно, – заметил я. – Что-то ты не слишком похожа на арестованную.
– Ну… да, – пробормотала Молли. Она старалась говорить спокойно, но ее лицо и шея виновато покраснели. Она неуютно переступила с ноги на ногу, и во рту что-то звякнуло. Надо же – она стучит своим пирсингом о зубы, когда волнуется… – Э… Наверное, я должна извиниться. Э…
Она замялась. Я не торопил. Пауза затягивалась, но у меня не было ни малейшего желания помогать ей выбираться из этого положения.
Мыш сидел между нами и пристально смотрел на нее.
Молли улыбнулась и потянулась погладить его.
Мыш напрягся, и из груди его вырвался негромкий рокочущий звук. Молли снова потянулась к нему, и предостерегающий рык вдруг сделался громче.
Последний раз, когда Мыш вообще рычал на кого-то, имел место, когда один съехавший с катушек чернокнижник едва не измолотил меня в труху и призывал двадцатифутовую кобру, чтобы та убила мою собаку. Правда, Мыш сам ее убил. А потом – по моей команде – и чернокнижника. Теперь он рычал на Молли.
– Повежливее, – строго сказал я ему. – Это друг.
Мыш обиженно покосился на меня и снова замолчал.
Он терпеливо позволил Молли почесать себя за ушами, но напряженная поза его не изменилась.
– Когда это ты завел собаку? – поинтересовалась Молли.
Мыш выказывал беспокойство, но не так, как в случаях, когда рядом находились по-настоящему серьезные нехорошие парни. Занятно. Я старался говорить как можно нейтральнее.
– Пару лет назад. Его зовут Мыш.
– Что это за порода такая?
– Вест-хайленд собакопотам, – ответил я.
– Ну и громада.
Я промолчал, и девица покраснела еще сильнее.
– Простите меня, – выдавила она наконец. – Я вам соврала, чтобы вы приехали.
– Правда?
Она скривилась.
– Извините. Мне… мне правда очень нужна ваша помощь. Я просто подумала, если я поговорю с вами об этом лично, вы, может… То есть…
Я вздохнул. Какой бы интригующей ни представлялась ее футболка, она оставалась совсем еще ребенком.
– Будем называть вещи своими именами, Молли, – сказал я. – Ты решила, что, если тебе удастся выманить меня сюда, у тебя появится возможность пострелять глазками и заставить меня плясать под свою дудку, так?
Она отвела взгляд.
– Вовсе нет.
– Вовсе да.
– Нет, – начала она. – Я не хотела ничего дурного…
– Ты мной манипулировала. Ты злоупотребила моей дружбой. Это как, «ничего дурного»?
– Но мой друг попал в беду, – взмолилась она. – Я не могу помочь ему, а вы можете.
– Какой еще друг?
– Его зовут Нельсон.
– Он попал в тюрьму?
– Он не виноват, – заверила она меня.
Ну да. Все они не виноваты.
– Он твой ровесник? – спросил я.
– Почти.
Я заломил бровь.
– На два года старше, – призналась она.
– Тогда посоветуй взрослому гражданину Нельсону, пусть позвонит своему адвокату.
– Мы пробовали. Они не могут приехать до завтра.
– Тогда скажи ему, пусть потерпит и переночует в кутузке. Или позвонит родителям. – Я повернулся, чтобы уходить.
Молли схватила меня за запястье.
– Но он не может! – с отчаянием взмолилась она. – Ему некому звонить. Он сирота, Гарри.
Я застыл.
Чтоб меня!
Блин.
Я тоже сирота. Не могу сказать, чтобы это было приятно. Я многое мог бы рассказать, но взял себе за правило не слишком распространяться на этот счет. Коротко говоря, это был кошмар, который начался со смерти моего отца, а потом продолжился долгими годами совершенного, беспросветного одиночества. Ну конечно, существует система, которая занимается сиротами, но она далека от совершенства, и потом, это всего лишь система, а не живой человек, который о вас заботится. Это анкеты, и их копии, и люди, имена которых ты очень быстро забываешь. Тех, кому повезет, берут приемные родители, о них заботятся. По-настоящему заботятся. Но те, кого не выбрали, – они как брошенные в пруд щенята: вся жизнь превращается для них в бесконечную школу выживания, потому что никто больше на этом белом свете не будет заботиться о них.
Жуткое это ощущение. Я стараюсь не вспоминать и даже не думать об этом – но стоит кому-нибудь произнести при мне вслух слово «сирота», как тоскливая пустота и ноющая боль разом вылезают из темных закоулков моего сознания. Довольно долго я пребывал в дурацком убеждении, что в состоянии сам справиться со всем. Тщеславие, конечно. Никто не в состоянии справиться со всем в одиночку. Порой чья-то помощь все-таки необходима – даже если она сводится к толике чужого внимания и времени.
Ну или к вызволению тебя из тюрьмы.
– За что забрали твоего друга Нельсона?
– Угроза безопасности окружающих и нападение при отягчающих обстоятельствах. – Она набралась духу. – Это долго рассказывать. Но он хороший парень, Гарри. И вовсе не склонен к насилию.
Сказанное лишний раз убедило меня в том, что Молли совсем маленькая. Покопаться, так в каждом можно найти склонность к насилию. Да еще в каком количестве…
– А твой папа? Он всегда приходит на выручку людям.
Молли поколебалась секунду-другую, и щеки ее порозовели еще сильнее.
– Э… моим родителям Нельсон не очень нравится. Особенно папе.
– Ага, – кивнул я. – Вот, значит, какой друг этот Нельсон. – Все начинало складываться в цельную картину. – Так почему ему так важно выбраться оттуда сегодня?
Так, посмотрим.
Молли крепче стиснула мое запястье.
– Потому что ему, возможно, грозит опасность. Такая… страшная. Ему нужна ваша помощь.
Вот оно что.
Порой мне кажется, что быть психом гораздо комфортнее.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Бойфренда Нельсона арестовали пару часов назад. Залог за него назначили такой, что я порадовался появившейся у меня за последний год привычке не выходить из дома без некоторой суммы наличными – так, на всякий случай. Под хмурым взглядом дежурной по участку я отсчитал требуемое количество двадцаток. Она взяла у меня стопку и пересчитала их еще раз.
– Спасибо, – сказал я. – Приятно все-таки, когда тебе доверяют.
Она не улыбнулась и придвинула ко мне несколько бумажек.
– Подпишите, пожалуйста, здесь. И здесь.
Я вздохнул. Молли беспокойно переминалась с ноги на ногу, держа на поводке Мыша. Покончив с формальностями, мы уселись и принялись ждать. Молли ерзала на месте до тех пор, пока ее ненаглядного не вывели, чтобы тот подписал последнюю пару необходимых для освобождения бумажек.
Бойфренд Нельсон оказался совсем не таким, каким я ожидал его увидеть. Он был на дюйм или два выше Молли, с длинным узким лицом – я бы не стал трогать его пальцем за скулу из опасения уколоться. Еще его отличала худоба, но не хрупкая, болезненная, а упругая, как у ивового прута. Двигался он легко – я решил, что он фехтует или занимается какими-нибудь другими боевыми единоборствами. Темные волосы лежали ровной копной. На носу – очки в прямоугольной серебряной оправе; наряд его составляли широкие шорты и черная футболка с таким же, как у Молли, значком «СПЛЕТТЕРКОН!!!». Вид он имел усталый, и ему не мешало бы побриться.
Стоило ему освободиться, как он бросился к Молли, и они обнялись, шепча что-то друг другу на ухо. Я не стал прислушиваться. Вряд ли стоило лезть в их интимные отношения. Ну и потом, одно их поведение говорило само за себя. Объятия продолжались на секунду или две дольше, чем этого хотелось бы Молли. Потом, когда Нельсон наклонил голову, чтобы поцеловать ее, она мило улыбнулась и подставила щеку. Только тогда до него дошло. Он чуть прикусил губу, отступил от нее на шаг, вытер ладони о штанины, словно не зная, что с ними еще делать.
– Только мелодрамы нам еще здесь не хватало, – пробормотал я Мышу вполголоса и вышел к телефону-автомату вызвать такси. Как образованный чародей я давно уже усвоил нехитрую истину из области человеческих взаимоотношений: без них гораздо спокойнее.
Я так часто себе это повторяю, что даже почти поверил. Молли и бойфренд Нельсон вышли через минуту. Протягивая мне руку. Нельсон старательно отводил глаза.
– Э… типа, спасибо большое.
Я сжал его руку с такой силой, что ему, должно быть, сделалось больно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66